Where will you be when the sky comes down? What would you do if the strength was found? Stay right beside me when the ground starts shaking The only sound you hear is the breath we're taking If there is one thing I can promise you We'll see the light again
The Hammer's Coming Down — Nickelback
— Это просто учение, — говорит Алекс, действительно в глубине души надеясь, что это так, но страх все не хотел выпускать его из своих липких и противных щупальцев, окутавших его с ног до головы, то и дело заставляя пальцы на руках подрагивать. Прямо сейчас все ученики старшей школы Либерти сидят под партами, или в тесных кабинках туалета, прижавшись к стене и чувствуя, как немеют конечности от неудобного положения, или в раздевалке, и все потому, что прозвучала «красная тревога», которая означает лишь одно — в здании находится вооруженный человек, представляющий опасность. Но каждый, ровно как и Алекс Стэнделл, в своей голове повторяет словно мантру «учение, учение, учение...» Но разве во время учения стреляют в коридорах школы, ломятся в дверь, а за этими дверьми ходят люди в черных масках, которые, вероятно, примчались обезвредить противника — какого-то обезумевшего с неизвестно каким оружием в руках? Алекс Стэнделл удачно, если вообще можно так выразиться в этой ситуации, застрял в классе вместе со своим парнем. Забаррикадировав дверь всем тяжелым, что было в кабинете, они с Уинстоном притаились за большим столом. Хорошо, что стол был письменным и стоял «спиной» к дверям, и парней совсем не было видно, словно они были огорождены от всего кабинета и того, что происходило за его пределами. — Алекс, — тихо шепнул Уинстон, посмотрев на своего парня с такой нежностью и теплотой, отчего сердце у Стэнделла болезненно сжалось. «Где будешь ты, когда небо начнёт рушиться?» Уинстон Уильямс — парень, чьего одного выразительного взгляда глубоких глаз, которые смотрели, будто внимательно изучая и заглядывая прямо в душу, Алексу достаточно, чтобы растаять и увязнуть в них. Взгляд Уинстона завораживал, утягивал в бесконечную бездну, тянул камнем на дно. И каждый раз, каждый чертов раз он не мог унять бешеный стук неугомонного органа в груди. Когда же Стэнделл успел так сильно привязаться к этому юноше с чарующими глазами? Он не мог дать ответ на этот вопрос. Может, это случилось, когда Алекс без какого-либо намека пригласил его прогуляться по набережной. Вот так просто — непринужденно поговорить, выпить по чашечке горячего латте, как самые настоящие приятели, хоть и всего пару дней назад познакомились. А может быть, привязанность к Уинстону появилась еще тогда, на той пустующей одинокой лавке. Утомленные очередной школьной вылазкой в какой-то колледж, в который они и не планировали поступать, они заприметили это спасительное для их уставших ног человеческое изобретение. И тогда Уинстон, поддавшись необъяснимому порыву, невесомо положил свою ладонь на ладонь Алекса. Но второй, как-то слишком уж резко одернув рук и, словно боясь задеть чувства этими словами, — что так похоже на него — робко сказал: «Прости, но я не гей». Уильямс не поверил, потому что в глазах Алекса было написано сплошное сомнение. Голубые глаза русоволосого отражали абсолютную неуверенность в своих словах, поэтому Уинстон не поверил тогда и продолжил бороться за этого парня. Он в любом случае продолжил бы бороться. Он не был из тех, кто просто так отступит, даже и не сделав толком никакого достойного шага. А что, если это случилось еще на той вечеринке? Бесцельно шатаясь среди толпы расслабленных подростков, что стояли то там, то тут, держа красные стаканчики в руках, Стэнделл наткнулся на него. Что-то екнуло внутри у Алекса еще тогда, когда взгляд Уинстона впился в него и смотрел больше, чем дозволенно смотреть незнакомцам друг на друга, кем они, по сути, и являлись на тот момент. «Когда земля начнёт дрожать, будь рядом» — Ты должен знать кое-что. Стэнделл поднял на него вымученный взгляд. Почувствовав, как его руки снова коснулась теплая ладонь, русоволосый слегка дернулся — знатно расшатанные нервы давали о себе знать — но тут же расслабился, почувствовав как тыльную сторону ладони мягко оглаживают чуть шершавые подушечки пальцев. — Я не допущу, чтобы эти слова, которые я тебе сейчас скажу, остались невысказанными, если мы умрем... — Лучше бы сказал, что не допустишь нашей смерти, — Алекс усмехнулся, подумав, какой же сентиментальный парень ему достался, к тому же невыносимый романтик. Уинстон лишь фыркнул. Сейчас от них ничего не зависит. Жизнь висит на волоске, нервы натянуты и единственное, что помогает оставаться на плаву — человеческое тепло под боком, дарящее толику безопасности — чувства, что ты не один. Взяв Алекса за шею и резко, но мягко притянув вплотную к себе, Уинстон поцеловал его. Нет, он не старался выплеснуть куда-то свое отчаяние, которое, казалось бы, в ситуации, в которой находилась вся старшая школа Либерти, должно уже выливаться за края. Он не пытался найти спасение в этом чувственном и нежном поцелуе; не хотел унять тревогу и паранойю, которая, проведи они здесь — словно на прицеле — еще столько же времени, точно начнет играться с их сознанием. Он лишь хотел, чтобы этому парню с грустными голубыми глазами не было так страшно. Ему хотелось защитить его, дать свободно вздохнуть, через сладкий поцелуй словно передавая жизненно необходимый воздух из своих легких. Порой никакие слова не нужны, чтобы выразить поддержку. Стэнделл сжимает вьющиеся темные волосы на затылке и льнет к парню как кот, желая получить как можно больше ласки. А Уинстон обнимает и прижимает крепче к себе, позволяя уткнуться Алексу куда-то в шею, опаляя дыханием кожу и гоняя мурашки чуть ли не по всему телу. Как же рядом с ним хорошо, как же хорошо, до безумия хорошо, думает Алекс. Нежно перебирая волосы русоволосого, Уинстон задумчиво засматривается куда-то в пол. «Единственный звук, касающийся твоих ушей, — это наше дыхание» — Ты, кажется, что-то собирался мне сказать, — сказал Алекс, приподнимая голову с плеча брюнета и выжидающе смотря ему в глаза. — Да… Взгляд Уинстона заметно сменился на серьезный, но нежность, как и всегда, в нем все еще плескалась. Невесомо проведя ладонью по шее и медленно поднимаясь вверх к щеке и виску, даря щекочущие ощущения, он посмотрел Алексу в глаза. — Ты первый парень, которого я по-настоящему полюбил, — произнес брюнет. — Я влюблен в тебя, Алекс Стэнделл. Слова произносятся с безумной и пугающей мыслью, что они могут стать последними. Алекс, не успев ничего ответить, вдруг услышал, как снова заговорил громкоговоритель, который им в начале дня оповестил о красной тревоге и с которого начался весь кошмар. Кошмар, который они еще долго не смогут забыть, выбросить из головы. Кошмар, который еще многим в Либерти будет являться во снах; который будет еще долго преследовать их, вороша затаенные страхи и дергая за тонкие струнки нервных клеток. Но голос произнес совершенно неожиданные и необычайно радостные слова, заставляя Алекса и Уинстона — да и всех остальных — облегченно выдохнуть. Красной тревоги больше нет, противник обезврежен. Стэнделл только посмотрел на своего парня, все еще обнимающего его, улыбнулся — хоть в улыбке сквозила сплошная усталость, она была, конечно же, счастливой — и поцеловал его. — Я тоже, Уин, я тоже. «Красная тревога» — в этих двух словах сокрыто столько страха, да что там страха — настоящего ужаса. Но погодите-ка, Уинстон признался Алексу в любви? Нет, это определенно один единственный, пожалуй, плюс в этом происшествии, как бы безумно это ни звучало. Свет во тьме определенно есть. В поглощающей, безумной тьме, которая так и норовит тебя пленить в свои сети страха и тревоги, заставляя подчиниться, можно отыскать заветный луч света. Главное, присмотреться повнимательнее. «Если я и могу тебе что-нибудь пообещать, так это то, что мы вновь увидим свет»