***
— Госпожа, Вы позвали меня, чтобы сказать о своем решении? — сосредоточенно и взволнованно поинтересовался Рустем-паша, стоящий перед Хюррем Султан в одних покоях Дворца Эдирне, отданных султанше на то время, что она будет здесь жить. Рустем был не спокоен, хоть и старался не подавать виду, как и всегда держа лицо и выглядя уверенным в себе, потому что на других здесь не рассчитывают. Как можно было оставаться спокойным, когда от слова того, перед кем ты стоишь сейчас, что будет произнесено с минуты на минуту, считай, зависела твоя судьба? Султан Сулейман сослал жену, чуть ли не отрекшись от нее, но ссылку едва ли долго продлится, ведь властелин мира все еще безусловно любит супругу, так что слово Хасеки Султан все еще имеет огромный вес, особенно если говорить о будущем ее единственной дочери. — Мне всегда был нужен такой верный и умелый паша в Совете, как ты, и я несомненно ценю твою преданность, однако... — осторожно проговаривала Хюррем Султан, на устах которой то и дело появлялась обеспокоенная улыбка — обеспокоенная, потому что Хасеки в принципе не могла быть расслаблена, находясь в отдалении от главного дворца. Рустем-паша же сейчас уже начинал готовить очередные слова убеждения: «однако» после расхваливаний — это не то, что часто говорят перед положительным ответом. — Однако, со свадьбой придется повременить, — Повременить? То есть, Хюррем Султан не против этого брака, но она не хочет, чтобы он был заключен в ближайшее время? — Я бы хотела видеть тебя в качестве своего зятя, Рустем-паша, но, боюсь, Михримах пока не рассматривает тебя своим возможным мужем. Для того, чтобы ее позиция изменилась, нужно некоторое время. Тебе придется немного подождать. Бейлербей Диярбекира медленно кивнул. Все, сказанное султаншей, звучало искренне, так что у паши не было причин считать, что Хюррем Султан пытается заполучить верность Рустема еще хотя бы на некоторое время, не допустив этого брака, а о том, что Михримах Султан не испытывает к нем никаких чувств, — по-крайней мере, пока занята Малкочоглу, который явно пытается извлечь выгоду из влюбленной в него дочери повелителя мира, как казалось Рустему-паше, — тому, кто вскоре мог стать даматом, было известно, так что предложенное Хасеки можно было считать верным: действительно, будет лучше, если Михримах не будет считать себя вынужденной быть женой Рустема, ведь из-за этого семейная жизнь может не сложиться или сложиться значительно позже, чем Рустему-паше бы хотелось. — Вы сделали правильный выбор, госпожа. И с последними Вашими словами я согласен, — На лице бейлербея появилась победная улыбка, затем он пал в ноги к выдохнувшей султанше, целуя подол ее платья. — Не беспокойтесь, я подожду столько, сколько понадобится... Но все же Вам не стоит слишком затягивать это дело, потому как чем скорее я стану зятем Повелителя и попаду в Совет, тем скорее Вы выберитесь из этого дворца, а Ваши сыновья обретут невиданную доселе силу. — Это верно, Рустем-паша, верно, — пробормотала Хюррем Султан, пока Рустем поднимался с колен. — А теперь я хочу сказать тебе еще кое-что... — Как бы верно донести основную идею откладывания проведения обряда никяха?.. — Михримах... Она должна увидеть тебя своим будущим мужем до того, как я скажу ей о том, что собираюсь выдать ее за тебя замуж. Тебе не стоит делать никаких резких движений, но моей дочери нужно заметить тебя, и сама она этого не сделает. Надеюсь, тебе ясны мои слова. — Ясны, госпожа. Я сделаю все возможное для того, чтобы Михримах Султан сама захотела этого брака, — утвердил Рустем-паша, пустившись в рассуждения о том, какие шаги ему стоит предпринимать и в каком порядке...***
Юная девушка, облаченная в платье преимущественно желтых и розовых тонов, с невысокой изящной диадемой в ее темных волосах, завороженно смотря на свою мать, которая всегда была ей незаменимым примером поведения и основным предметом восхищения, и сидя рядом с ней, сочувственно и с надеждой в глазах кивала в такт печальным словам Валиде о ее тоске по Повелителю — отцу этой девушки, некогда названной им госпожой солнца и луны, Михримах Султан. — Не впадайте во мрак, матушка, — поддерживающе взяла за руку Хюррем Султан Михримах. — Мой отец-Повелитель нуждается в Вас точно также, как и Вы в нем. Вот увидите: скоро он обязательно пригласит Вас в столицу, и эта разлука закончится, — Хасеки напряженно улыбнулась, а ее дочь мечтательно прикрыла глаза. — Я бы хотела, чтобы у меня была такая же любовь, как у Вас с Повелителем... — Будет, моя луноликая доченька, — стараясь не показывать напряжение, ласково пропела Хюррем Султан, ответно беря в свою руку изящную руку своей дочери. — Михримах... Я долго рассуждала на этот счет и решила, что тебе пора создать семью, — наконец проникновенно проговорила законная жена падишаха, из-за чего зрачки его дочери, мгновенно поднявшей слегка поникшее лицо к лицу своей матери, скоро расширились, а сердце бешено застучало, то и дело заставляя руки ее ажитированно подрагивать. Широкая улыбка засияла на лице девушки, как это всегда и происходит, когда исполняется заветная мечта. Мечта. Еще с раннего детства Михримах Султан видела в грезах свою свадьбу — великолепное, не сравнимое ни с каким иным торжество, роскошное празднование, в котором участие примет вся Империя — и себя, облаченную в самый дорогой в мире наряд — шелковое ярко-синее платье, расшитое неисчислимым количеством драгоценных камней, и высоченную золотую корону, на верхах зубцов которой расположены громадные изумруды — и вскоре оказывающуюся наедине с женихом. Женихом конкретным — Бали Беем из знатного рода Малкочоглу, отважным, красивым, притягательным и справедливым воином и управленцем, приближенным и хорошим другом отца госпожи луны и солнца, Повелителя, как поговаривают, мира. Михримах было не больше одиннадцати лет, когда Бали Бей надолго отбыл из столицы. Прощалась с ним девочка, позволяя себе горькие слезы, долго еще храня о нем милые сердцу воспоминания, и Бея не забывая. Когда же через несколько лет Бали вновь очутился в Стамбуле, а Михримах Султан из маленькой девочки превратилась в юную прелестную девушку с манящими голубоватыми глазами, что достались ей отца, детские грезы переросли в первую любовь — нет, пожалуй влюбленность, которую в свете собственной неопытности султанша принимала за сильное чувство, отчего так и продолжала мечтать о семейном счастье с возлюбленным. Со стороны же Бали все было несколько иначе. Жалея и боясь расстроить Михримах, чувства к нему которой были написаны у девушки на лице, он, сам того не ведая, своей к ней добротой и в ее детстве, и в юности давал госпоже надежду, имея которую, Михримах Султан так и оставшаяся для Малкочоглу милой маленькой девочкой, раз за разом оправдывала отказы и невнимание к ней Бали Бея, не заканчивая убеждать себя в том, что она любит его, а он — ее. — Матушка, не могу поверить! — восторженно и окрыленно воскликнула Михримах, чуть не подпрыгнув на месте и сжимая руку своей Валиде. Хюррем Султан, жалостливо и неискренне улыбаясь, посмотрела на счастливую донельзя дочь, в глазах которой только что, похоже, зря был разожжен неслабый огонь, придавший юной султанше решительности и смелости... Что ж, хочешь избежать большого горя, готовься к малому. — Наконец я стану женой Бали Бея! — Станешь, доченька, — едва заметно поморщившись, все еще лучилась Хасеки Султан. — Если ты уверена в его чувствах к тебе, Малкочоглу, как преданный нашему Повелителю и завоевавший всеобщее уважение воин, станет твоим мужем. — Бали Бей без сомнений испытывает ко мне ответную любовь, матушка! — заверяющим — и свою Валиде, и себя саму — тоном отозвалась Михримах Султан. Хюррем Султан скептически повела бровью, но потом опомнилась и согласно просияла. — Мне тоже так кажется, — Михримах, обрадованная тем, что матушка наконец признала ее правоту, или скорее тем, что нашла подтверждение того, в чем она была уверена, дергано, находясь в состоянии эйфории, закивала. — Но все же, как твоя Валиде, я обязана убедиться в нашей с тобой правоте. Тебе Малкочоглу своих чувств открывать не хочет, но мне он должен все рассказать... ведь только я смогу Ваше с Бали Беем семейное счастье создать. Услышав про свое семейное счастье с Бали Беем, Михримах тут же сделала еще один кивок. — Конечно, Валиде, Вам стоить поговорить с Малкочоглу. — Полагаю, тебе стоит услышать этот разговор. В конце концов, ты, как будущая жена Бали Бея, должна быть в курсе его отношения к тебе, чтобы ты смогла окончательно убедиться, что хочешь этой свадьбы, хотя это отношение и так очевидно, — Хасеки выдохнула. Обнадеживать дочку, чтобы потом ее разочаровать, было вовсе не легко, но Хюррем была обязана это сделать, ведь, начни сомневаться Михримах в том, что ее Валиде хочет свадьбы луноликой с Бали, может посчитать себя преданной родной матерью, да еще и заподозрить ее намерения относительно Рустема-паши. — Я абсолютно уверена в том, что хочу этого брака, Валиде, — уверенно утвердила госпожа солнца и луны, что послужила причиной еще большего напряжения своей матери. — Но я бы желала и услышать о чувствах Малкочоглу, причем как можно скорее, — предвкусила Михримах Султан, в то время, как Хюррем Султан снова выдохнула. — Только... при мне Бали Бей, быть может, стесняться будет... — чуть менее весело пробормотала девушка. — Я на днях приглашу сюда Бали Бея на разговор. Ты тогда тоже приезжай. Я с Малкочоглу буду говорить, а ты — стоять в соседних покоях и слушать, — хитро залучилась жена падишаха. Михримах, что несомненно, восприняла предложение матери на ура.***
В довольно небольшом, но вполне уютном и, как бы это ни контрастировало с двумя прошлыми утверждениями, роскошном помещении, являющимся опочивальней единственной дочери османского Повелителя, стены которой были выделаны искусными орнаментами природных мотивов вроде распространенного, однако оттого не теряющего свое изящество долашмали*, а полы покрыты ярко-красными позолоченными коврами, кипела бурная деятельность. Только-только вернувшись из Эдирне, Михримах Султан заставила своих служанок искать и обрабатывать ее самые любимые наряды, отдавать продавцам ткани приказы срочно, но не с шумом доставлять во Дворец Топкапы плотный синий атлас, нежный красный шифон и бледно-белый твид, швеям, ткачихам начинать выполнение нарядов, о будущем внешнем виде которых луноликая была готова рассказать сама, а ювелирным мастерам — приступать к созданию короны и кольца, начерченных госпожой на свернутым послании, переданном рабынями рукодельникам. Сама же Михримах нынче находилась в радостном предвкушении предстоящей ей новой жизнь, с приятным волнением посматривая на проходящую к ней подготовку и ловясь на том, что она чувствует себя так счастливо, так хорошо и благоговейно, как никогда в прежние дни, полные постоянных ненапрасных беспокойств относительно изо дня в день возникающих едва решаемых проблем. Но теперь султанша, как ей казалось, будет абсолютно счастлива, не пройдя более ни через одну напасть, как ей полагалось, пока легкая, желающая поторопить события дрожь пробегала по рукам госпожи солнца и луны, а боковые части ее губ выражали чувство безудержного веселья. От картин ее будущей семейной жизни, несомненно рождающихся в мечтах Михримах Султан и нынче, ее отвлек стук в дверь. Находясь в превосходнейшем настроении, султанша, сохраняя широкую улыбку на лице, восклицанием пригласила того, кто стоял за дверью, в покои, и вскоре перед луноликой предстал старший из младших ее братьев, Шехзаде Селим, очевидно решивший проведать сестру. Оглядев присевших в поклоне служанок, до его прихода, судя по всему, возившихся с тканями, коих никогда еще не было так много на поверхностях тумбочек сестры, довольно симпатичный подросток, взявший некоторые хитроватые черты лица, а также цвет волос от матери, воспросительно нахмурился. — И зачем тебе столько тряпок, сестра? — Я выхожу замуж, Селим, — возвестила Михримах Султан, тепло просияв, возликованно запрокинувшись и зажмурив, вновь погружаясь в грезы, глаза. — Замуж? Валиде так решила? — довольно спокойно для столь неожиданной ситуации поинтересовался Шехзаде Селим. — Да, Валиде поможет мне создать собственную семью, — расплываясь в еще более необъятной улыбке, прошептала юная госпожа. — Наша Валиде приняла верное решения, сестра. Этот брак будет счастливым, твой будущий супруг — очень достойный деятель, — уверенно проговорил Селим, а затем, заговорщицки прищурившись и подсев к Михримах, тихо, пока султанша солнца и луны получала наслаждения от слов брат и особенно от словосочетания «будущий супруг», произнес: — Я давно заметил, что паша к тебе неравнодушен. — Паша? — неожиданно для Селима удивленно вздрогнула Михримах, повернувшись к младшему брату, но следом, будто бы осененная догадкой, просто расцвела: — Неужели Малкочоглу теперь бейлербей? Вот это новость! — захлопала госпожа в ладоши, и теперь пришла пора Шехзаде Селиму удивляться. — Какой Малкочоглу? Ты что ли за него замуж выходишь?! — Конечно, Селим, — вздернула бровь Михримах. — А ты посчитал, что за кого-то другого? — Именно! — поразился Шехзаде, далее вдруг помрачнев и довольно серьезным тоном заговорив: — Ты уверена, что ты хочешь быть женой Бали Бея? Он отважный воин и всякое такое, но разве ты не в курсе, как проявил себя в последнем походе Рустем-паша? Он очень толковый бейлербей, прекрасный стратег и наставник. Последнее, пожалуй, играло самую важную роль в сложившемся у Шехзаде Селима мнении о бейлербее Диярбекира Рустеме-паше. Истории, рассказанные им наследнику в те минуты жизни, когда они так требовались, поддержка, оказанная тогда, когда Селим чувствовал себя никому не сдавшимся, неправильным и неумелым, и ценные советы, что Рустем даровал среднему сыну Султана Сулеймана все эти годы близости паши к падишаху и дворцу, существенно сказались на отношениях Рустема-паши и Селима, в глазах которой этот наместник ныне был самым преуспевающим и достойным государственным деятелем. — Наверняка, он ведь, как я слышала, верен нашей Валиде, — пожала плечами Михримах, а через несколько секунд до нее дошла суть сказанного брата, отчего в его сторону прошла волна негодования: — Что ты несешь, Селим?! Какой еще Рустем, причем тут вообще он?! Я выхожу замуж за Бали Бея! Неверно бы было утверждать, что Михримах Султан был неприятен Рустем-паша, что она презирала его и все в таком духе. Нет. Он просто был ей абсолютно безразличен. Ну бейлербей Диярбекира и бейлербей Диярбекира. А тут Селим ни с того ни с сего решил, что Михримах собирается стать его женой, а не Малкочоглу, что естественно вызывало в дочери падишаха отвращение, причем дело было, опять-таки, не в Рустеме, а в нежелании луноликой видеть кого-то помимо Бали. — Ладно. Ясно... — слегка опечалено бормотнул Селим, который не прочь был бы видеть союз его сестры с тем, кого он считал наставником, и кому действительно доверял. — Бали Бей так Бали Бей. Я пойду. Шехзаде встал, а Михримах Султан, обмякнув, вновь радужно озарилась, похлопав по плечу брата, выдавившего улыбку, и, отдав служанкам приказ продолжать заниматься подготовкой всего необходимого, вновь принялась завороженно наблюдать за процессом.***
Находясь в нетерпении наконец услышать заветное признание от Бали Бея, пусть даже произнесенное не ей в лицо, Михримах Султан стояла в небольшой комнате с не слишком толстыми стенами, примыкающей к тому помещению, на пол которой с минуты на минуту должен был ступить ее предполагаемый жених, уже поджидаемый Хюррем Султан. Наконец раздались шаги, которые луноликая госпожа смогла отличить от любых иных, и единственная дочь падишаха затаила дыхание, в то время, как ее мать, неся в душе тяжкий груз, морально готовилась к разговору с возлюбленным Михримах, после которого слез, истерик и расстройств султанше солнца и луны однозначно было не избежать... И все же так лучше, чем если бы все вышеназванное случилось после свадьбы и незадолго до смерти от удушья всех ее родных братьев. — Султанша, — послышался голос, который Михримах хотела бы безотрывно слушать днями напролет, и госпожа встрепенулась. — Вы велели мне явиться. Похоже, дело важное, — Бали Бей говорил, как и всегда, ровно и спокойно, но отчасти настороженно, ведь ему было хорошо известно, желания опальной жены падишаха могут быть весьма... весьма интересными. — Это так, Малкочоглу: дело важное, потому как речь пойдет о моей дочери. — О Михримах Султан, госпожа? — скрывая нарастающую тревогу, осведомился Бали. Учитывая, что по вине самой же Михримах ее валиде могла счесть, что это Бей переходит все границы в отношениях с султаншей, а не султанша вовсю пытается с ним близиться, дело было худо. — У меня только одна дочь, Бали Бей, — взвинченно усмехнулась Хюррем Султан, после чего, заметив, что допустила бестактность, вежливо, с долей шутки просияла. Малкочоглу немного растерянно выжидательно кивнул, а Хасеки же решила, что время переходить к сути дела, подводя хранителя покоев к тому, чтобы он изрек горькую, но правду: — Как Вам наверняка известно, Бей, моя дочь... питает к Вам сильное светлое чувство. Интересно, отчего так получилось? Может быть, Вы дали ей повод? Сердце Михримах Султан волнительно затрепетало: в конце концов, сейчас он и должен, похоже, признаться в том, что чувствует, чтобы ее валиде вдруг не посчитала, будто Бей совершает преступление. — Что Вы, госпожа? Разве бы я мог? Поверьте, я не делал ничего, что могло бы заставить султаншу чувствовать нечто... подобное ко мне, — как можно более убедительно и твердо высказался Бали, сбив ритм лишь на последней, крайне смущающей его фразе, после произнесенного продолжив растерянно и тревожно смотреть на Хасеки Султан. Михримах была растеряна не меньше своего избранника. Бали Бей не захотел говорить о своих чувствах к ней ее матери, хотя момент, чтобы открыться, был самым что ни на есть подходящим. Почему же? Что идет не так? Может, Малкочоглу боится наказания? Вполне возможный ведь вариант, учитывая, как в подобной ситуации может быть страшен гнев Повелителя, который, есть вероятность, сочтет, что Бей имеет дурные намерения. Понадеявшись на то, что Хюррем Султан сможет заставить Малкочоглу Бали сказать правду, Михримах в еще более нетерпеливом ожидании припала ухом к стене — ранее госпожа солнца и луны располагалась просто близ стены. — О, поверь, я не пытаюсь тебя ни в чем обвинить, — замахала руками Хюррем, следом с самым милым выражением лица перейдя на полушепот: — Ты — очень верный нашей Династии Бей, отважный воин с блестящим настоящим и будущим. Если ты питаешь к моей Михримах ответные чувства, я не зла на тебя и, наоборот, сделаю все, чтобы вы с моей луноликой дочерью обрели совместное семейное счастье, — Эти слова давались Хасеки Султан не так трудно, как в ее ожиданиях о предстоящей беседе: актерская игра была стихией Хасеки, в том числе и благодаря которой она многого добилась в жизни, а то, что Малкочоглу ничего не чувствует к Михримах Султан, ей всегда было совершенно ясно, отчего она и не тревожилась об ответе, который не заставил себя долго ждать. Бали Бей теперь был еще более смущен и, говоря откровенно, напуган, чем раньше. Само собой, женитьба на дочери падишаха, сама идущая к тебе в руки, — дело крайне выгодное, — однако Малкочоглу совершенно этого брака не желал, видя в Михримах Султан исключительно ребенка, капризную и наивную маленькую девочку, с которой он бы, женись на ней, пожалуй, даже бы не ведал, что делать. Он бы банально не смог к ней прикоснуться и уж тем более бы не испытал оттого никакого удовлетворения. Конечно, можно сейчас разъяснить все это Хюррем Султан, ведь к браку Бея пока никто не принуждает, — но лишь пока — однако каковой на то будет реакция султанши, судя по всему, выступающей всеми руками за этот союз? Султанши, которая вполне может принять подобные слова хранителя покоев за оскорбление ее дочери, разгневаться да еще и доложить обо всем Повелителю, из-за которого Малкочоглу также может не поздоровиться? С другой стороны, будь проведен над Бали с Михримах обряд никяха, он также может ненарочно обидеть юную госпожу, которая непременно доложит обо всем родителям, злость которых тогда будет в разы разрушительнее, ведь Малкочоглу, не отказавшегося от женитьбе на нелюбимой, в таком случае уже можно будет подозревать в желании укрепления своего места подле падишаха, да и Михримах Султан Бали Бею искренне ранить не хотелось... Что ж, выходит, нынче правильнее не врать. — Госпожа, дело вот в чем... Я... Михримах Султан... Я был уже вдовцом, когда она родилась, и мне... Мне трудно относиться к ней иначе, чем к ребенку. Боюсь, если я женюсь на ней, ничего хорошего из этого брака не выйдет. Я не смогу ответить султанше взаимностью, и этот союз скорее всего принесет ей одни страдания, чего я совершенно не хочу, — Бали Бей протяжно выдохнул, несколько склонившись, а следом боязливо приподнял взор на Хюррем Султан, сделавшую облегченный вздох и едва заметно улыбнувшуюся. Сердце госпожи солнца и луны, еще минуту назад радостно взволнованно часто бившееся, сейчас будто застыло. Слезы плавно потекли по ее щекам, руки перестали дрожать и гулко рухнули на тахту, на которую, падая, опустилась Михримах Султан. Пение птиц, доносящееся с улицы, утихло, мечты разбились о суровую действительность, надежды на счастливое будущее испарились, и султанша погрузилась во тьму, уже не слыша, как ее Валиде отблагодарила Малкочоглу за честность. В юном возрасте, подобном ее, отказ объекта влюбленности всегда воспринимается тяжело, особенно когда влюбленность эта мучает уже несколько лет, особенно если лишь на ней строится представление о том, что будет. — Нет... — слабо прошептала Михримах. — Нет! — Луноликая перешла на глушимый ею же самой крик, все еще не желая принимать случившееся. — Михримах, моя милая доченька, — внезапно почувствовала юная госпожа руку матери на своем плече и услышала ее голос. В поисках ответа на вопрос о том, было ли известно Хюррем Султан, что так и будет, Михримах Султан воззрилась в ее глаза, но они не открыли ей правды, уверив, что Хасеки находится в неменьшем ужасе, чем ее дочь, и страшно за нее волнуется. — Почему?.. — За этим словом неслышимо последовали слова «со мной» или, что скорее, «у меня не вышло доказать ему, что я много изменилась за эти годы, почему он не увидел». Хасеки Султан молчала, лишь сочувственно глядя на дочь, не в силах сейчас как-то ей помочь, так что Михримах делила свою горечь только с самой собой, одиноко пытаясь принять эту ситуацию и увидеть... увидеть, что же дальше, и прокручивая перед собой раз за разом роковой разговор. На смену отчаянию, боли и чувства собственной несуразности вскоре пришла глубочайшая обида, появиться которой помогла самоуверенность луноликой и неоспоримая гордость, а исчезнуть — идеализация избранника и его суждений. Вновь поникнув и утирая капли слез, Михримах Султан выбежала из покоев, в которых сейчас находилась, и буквально побежала к карете, чтобы поскорее поехать в Топкапы и остаться наедине с собой, не хотя видеть ни жалость своей валиде, ни чертовы платья и украшения, которые она готовила для своей новой, великолепной жизни и для того, чтобы предстать перед возлюбленным красивой... — Почему?.. — продолжала горько повторять Михримах по пути к главному дворцу. — Почему? Почему?! Острый ком в горле не позволял ей дышать в полную силу, так что девушка начинала впадать в истерику, которой не суждено прекратиться, не оставив на сердце глубокие шрамы первого разочарования...