Зеркало

Я уже в который раз поправляю воротник своей кобальтово-синей, идеально выглаженной рубашки, впитавшей в себя запах дорогого одеколона. Прикасаюсь к вечно-холодному, как и тела моих врагов – талисману на шее, брошь отдаётся едва заметной вибрацией, я поправляю стильный, строгий бант, к которому она крепилась. Бездонная синева камня - словно бы ты заглянул в омут. Утопленник. За спиной у меня, как всегда, на дрожащих ногах стоит мой демон. Взгляд преданной тени расфокусирован, но приклеен к фигуре в зеркале, повторяющей мои движения. Демон всегда рядом, всегда искренне восхищается во мне тем, что для других не значит ровным счётом ничего. Он выглядит сейчас таким понурым, утонувшим в нескончаемых тоске и печали, стоит и бросает робкие взгляды мне в глаза – всё сквозь зеркальную поверхность, не иначе. Его трясущиеся руки выглядят жалко, иногда он кажется порывается дотронуться до меня, но моментально одёргивает себя. Я вижу в его глазах слепое обожание, затуманенное животным страхом, впрочем, не без оснований. Его порванный пиджак, уже давно-не-белая рубашка, пуговицы которой местами отсутствуют, его растрёпанные небесно-голубые кудри, спадающие истощённым водопадом по щуплым плечам – всё это часть его образа. Мокрые глаза, мелко трясущиеся руки – часть амплуа. Таким персонажам в сказках обычно уделяют не более трёх строк, да и те уходят под частую на описание их позорного внешнего вида. Всем плевать что внутри, да и мне впрочем это не важно. Я хорошо знаю анатомию той оболочки, в которой это жалкое подобие демона умудрилось застрять. Я прекрасно знаю – внутри у него всё то же самое что и у всех, кто угождал ко мне в руки до него. Тот же багровый океан, норовящий расплескаться от лёгкого прикосновения ножа, те же белоснежные угловатые пики, ограждающие от опасности то же, лихорадочно гонящее утекающую сквозь пальцы кровь – сердце. Я смотрю в зеркало, жадно, уже почти не задумываясь о изначальной своей цели. Я смотрю на него, на чёрные, как крыло подбитого ворона, ресницы, слегка влажные, намоченные недавним ядовитым цунами. Невинно моргнув демон смахнул эту влагу, убрав непослушную шёлковую прядь с глаз. Веснушки на его едва румяных щеках напоминают россыпь звёзд, неправильных, режущих глаза своей нелепостью. Давайте просто представим что это – демон. Ладно? Я уже давно перестал видеть в этой напуганной, загнанной в угол нечисти что то, более чем тень. Сестра всё ещё говорит что он – прислуга, но, не смешите меня - он даже не живой. Давно умер от страха и непонимания происходящего, ведь он просто жалкое подобие человека, подделка. Мне уже совершенно плевать где он в свободное время, что он думает обо мне, и правильно ли исполняет мои, априори неисполнимые приказы. Лишь бы был рядом, лишь бы съёжившись в своей постоянной манере сидел где то неподалёку. Странное желание, но мне уже давно можно всё. Этот демон будет потакать любой моей прихоти, насколько бы безумной она не казалась. Если бы Уильям искал здравый смысл в моих с сестрой желаниях – он бы его не нашёл, поверьте, лишь окончательно сломал бы свою, и так расшатанную психику. Ни намёка на то, что мы следуем хотя бы каким то правилам. Если нету правил, так почему же я не могу часами смотреть на фигуру в зеркале, что застыла поодаль от меня? Потому что взгляд фигуры тоже приклеен ко мне, мы смотрим друг на друга, это напоминает игру в гляделки, но только конченые, сошедшие с ума от скуки недо-люди сделают свидетелем этих игр зеркало…Почему то мне кажется, что стоит засмотреться, и негласное правило этой игры будет нарушено… а я ведь никогда не задумывался о том, что может мой слуга. Хватит ли смелости у этого демона посмотреть в глаза мне, а не моему отражению? Я вздыхаю, раздражённо, неудовлетворённо, распаляя вздохом и так, кажется, плавящийся от невиданного жара воздух. Нарушенная тишина звенит, ломается на тысячи мелких осколков. Словно мы оба одновременно пришли в себя. Теперь я слышу его хриплое, тихое дыхание, слышу как он шмыгает носом и теребит край своего пиджака. Я, кажется, даже слышу как он плачет, впервые наверное не выставляя это на показ. Неужели живя с этим демоном я научился распознавать плач души? Сущий бред. Я слышу как тикают на стене старинные часы, как сестра раздражённо постукивает ручкой по тёмному столу. Снова переводя взгляд на зеркало я оценивающе осматриваю в зеркальной поверхности свой образ. К моему удивлению взгляд опять рассеянно соскальзывает на угрюмо насупившегося химеру поодаль, почему то я уверяю себя в том, что это произошло случайно. В гримёрной стало ощутимо тише. Все звуки как будто ушли на второй план. Остался только он. Что, простите? Странное, назойливое ощущение, что люди именуют безумием, сдавило горло. Неужели сходят с ума именно так, и никак иначе? Неужели люди не врали? Я усмехаюсь, тихо, себе под нос бормочу что то, отдалённо напоминающее оправдание, и вдруг громко, слишком не правдоподобно твёрдо обращаюсь к демону по имени, пугая голубоглазого этим до полусмерти. Искоса, сверху вниз, и никак иначе я смотрю на отголосок демона, отпечатавшийся на зеркальной поверхности. Легко догадаться что далеко не в лицо я проговариваю сквозь зубы что то на подобии: «уйди, не мозоль глаза», конечно же я смотрю не в эти небесно-голубые глаза. Уже не высказывая и тени удивления я вижу как отражение нечисти прикусив губу отступает на шаг, словно он в чём то провинился. Странный…хотя, на самом деле просто глупый. Сладкая улыбка-оскал, слишком частая гостья моего лица, вновь лукаво играет на губах. Нервы истончились до ниточки, и лишь на этой ниточке держится сейчас моё самообладание. Когда ниточка лопнет, я непременно, обязательно, конечно же сорвусь на демоне, и ни на ком другом. Билет в Ад ему заказан, я любезно оплатил его за свой счёт. Признаться честно, мне дико нравится причинять ему боль. Боль вызывает огромный всплеск эмоций. Такой непроницаемый, одинаковый снаружи и столь ранимый, непостоянный внутри, это слишком иронично что бы говорить об этом без усмешки. Как и о том что я, пожалуй, готов согласиться что схожу с ума от чересчур ярких его эмоций. Вы можете считать меня конченым садистом и больной мразью. Если бы я мог, я бы наверное был бы с ним чуть-чуть, да хоть на толику осторожнее. Наверное. Его улыбка завораживает, она не похожа ни на что иное, не похожа на остальные, индивидуальна, прекрасна. Вот только стоит дорого, гораздо легче теряться в лабиринтах эйфории от его криков и сдавленных, болезненных стонов в залитую багром старую подушку. Будто не прячь он свои стоны в ней – что то бы изменилось. Будто бы тогда его скулёж кто то услышал. Наивный. Иногда мне кажется, что когда то, непременно, этот демон должен умереть. Иногда я понимаю что то, через что прошёл он, наполовину лишившись здравого смысла, возможно всё таки стремиться к логическому заключению. Иногда, занося нож над хрупким изломанным телом я вдруг ясно осознаю что запланированный небрежный мазок оружием оставит подвал, утонувший во всхлипах и сбивчивых мольбах, в абсолютной тишине. Тогда моё подсознание, совершенно точно обнаглев в конец, громко, резко и очень укоризненно кричит «осторожнее», правда почему то голосом дражайшей сестры. Я не умею быть осторожным, из базового комплекта у меня остался лишь инстинкт самосохранения. Сомневаюсь что этот демон может представлять хоть какую то опасность. Пока я не проиграл в этой странной игре, с извращёнными правилами и понятиями – он беспомощен. Его отражение и вовсе выглядит таким безобидным, хрупким, всего лишь отголосок. Отголосок и так ничего не значащего, жалкого существа. Я снова ловлю себя на том что засмотрелся. Опасно. Ситуация подобна мышеловке, демон поймал меня в клетку своих голубых глаз. То есть его отражение. К слову, сам Уильям не выполнил моего приказа. Хотя, разве можно приказать тени уйти, скрыться с глаз и не мешаться? Голубоглазый мнётся за моей спиной, видимо судорожно рассуждая – уйти или остаться? Я снова выдавливаю из себя усмешку, смело, безрассудно заглядывая в бездонный аквамарин. Его зрачок сужается, может быть он наконец почувствовал мой взгляд. Его отражение почувствовало, ведь только отголосок я удостоил взглядом. Не устану напоминать, ведь, о, как же мне важны мои принципы. Кажется, это всё затянулось, Мейбл, могу поспорить, уже придумала несколько сотен способов меня умертвить. Отчего то мне вдруг стало так весело, так забавно, демон за моей спиной выпрямился, встал поодаль. Он принял решение. Странно, но его неуместная уверенность меня удивила, и что ещё страннее, я ощутил укол вины, за то что хотел отогнать от себя это, столь верное, преданное…родное. Больной придурок, объясните мне смысл этого слова! Вдруг химера дрогнул, и вместе с ним дрогнуло его отражение. Хотя более вероятно, что наоборот, это жалкое создание не имеет власти даже над собственным отражением, в этом, жутком на вид зеркале. Рама вещицы украшена загадочным орнаментом, причудливые фигуры, отдалённо напоминающие цветы. На самом деле что то настолько иное, что тут бесполезно гадать. Больные, заражённые царящим в доме с незапамятных времён безумием, цветы. Но самым безумным в зеркале было то, что две фигуры в нём стояли так близко, поражая друг друга поначалу неощутимым ядом. Знаете, это слишком болезненно - вот так вот смотреть, пусть и сквозь холодное стекло, как это изнурённое неволей существо ломает себе душу, даже если своя уже дала трещину, это не важно. Сайфер ломает себя каждую минуту каждого часа, этой чёртовой, бессмысленной жизни, и я уже почти готов поверить что он делает это для меня. Осколки своего рассудка он положит к моим ногам, положит свою жизнь, поставив принципы своего существования на колени передо мной. Он мой. Это всё похоже на сказку, полную недетских сцен, ложи и переполненную им. Он везде, как будто заполнил собою все строчки сюжета, по которому строится моя жизнь. Я упомянул, что таким героям в сказках обычно не уделяют должного внимания, но, пожалуй, не учёл исключения, в виде моего авторства. Мысль, столь же безумная, как и идея подчинить своей прихоти демона, врывается в рассудок, словно её там ждали, словно бы ей там рады. Первые две секунды тянутся медленно, подобно вязкой приторной патоке, но потом время словно снова входит в колею, окуная меня в холодную воду. Мысль отдаётся дрожью в пальцах, какие же они всё таки предатели, я подаюсь вперёд, будто робкая, неумелая девчонка в миг первого поцелуя, сомневаюсь, но вместе с тем открываю для себя что то новое, настолько не здоровое и ненормальное, что с натяжкой назвал бы это удовольствием. Оно не подчиняется никаким правилам, всё потому что я так захотел… потому что я убил все эти принципы и правила собственноручно, задушив на корню, вместе с остатками здравого смысла теплившиеся где то по соседству с инстинктом сохранения себя, в подобных этой ситуациях. Теперь я могу не боятся что меня упекут в психушку. Этого там не вылечишь. Я прикасаюсь рукой к его щеке, и кто бы мог подумать, что всё внутри меня так однозначно пошатнётся, встреть моя рука холод зеркальной поверхности. В этот миг мой мозг отказывается воспринимать простейшее, а под этим я подозреваю самые элементарные законы. Пальцы немеют от холода, восхищение и страх ликуют где то в глубинах искажённого подсознания. Демон тихо усмехается за моей спиной. Знаете, с того дня я перестал доверять зеркалам. Ничто в целом мире не смогло бы заверить меня в том, что мой демон, моё и только моё голубовласое недоразумение столь холодно и бесчувственно. И пусть глупая сестрёнка сколько угодно твердит про семь лет, что прожить мне в сопутствие сплошных неудач. Пускай этот несчастный демон, ох, я разрешаю, каждый раз вздрагивает и морщится, слыша отчаянный перезвон очередного, разбившегося на тысячи осколков, и готов поклясться – определённо блефующего зеркала. Я терпеть не могу лгунов. А зеркала врут.