***
Ее имя ─ Роберта, но она никогда не называет себя так, потому что Роберта это имя для ебаной старой лесбиянки, которая работает в детской библиотеке и беседует с котами. Это то, что она говорит, по крайней мере. Скорее всего, Берта новенькая, потому что Джи не может себе представить, чтобы она провела несколько лет в школе незамеченной, тем или иным образом. Например, как когда она подходит на следующий день после их встречи и целует ее в уголок губ. ─ Я собираюсь в лес покурить. Встретимся через пять минут, ─ говорит она прямо перед капитаншей женской команды по сокеру. И это значит, к концу дня половина школы будет сплетничать о том, что Джина Вэй лесбуха и скорее всего у нее ВИЧ, но это в порядке вещей и не беспокоит ее так сильно. Когда она выходит наружу, Берта бездельничает в этом старом, пыльном кресле, которое кто-то догадался вытащить и бросить в лесу позади школы. Ее ноги подпирают пень, а лицо обращено к серому небу. Ветер здесь отсутствует, и дым окружает ее голову как облако, перламутрово-густое и пышное. Это похоже на картинку. Подобные картины Джи рисует у себя в скетчбуке, когда она пьяна и одинока и рядом нет никого, чтобы поговорить, о вещах, происходящих в ее голове. Она не пододвигается, когда Джи просит ее об этом, лишь поднимает брови и улыбается в этой своей манере «да ладно тебе, перебьешься». Джи садится к ней на колени лишь бы только она перестала ухмыляться. Это работает до тех пор, пока она не поджигает косяк. И Джи делает глубокую затяжку, заканчивая тем, что чуть не выхаркивает свои легкие. Что чертовски неприятно, ведь она таскала сигареты у своей матери с четырнадцати лет и должна была хоть немного привыкнуть к дыму с тех пор. Это заставляет Берту смеяться тем маниакальным смехом, застрявшим где-то между милым и сумасшедшим. ─ Милашка, ─ так Берта называет Джи чуть позже, когда она накурена и чувствует себя более комфортно, чем за всю свою ебаную жизнь, даже если ее ноги торчат под странным углом, ее лицо находится где-то в районе шеи Берты, а ее рот высохший, будто она наелась ваты. ─ Ты, блять, слишком милая, ─ говорит Берта, пока ее рука покоится на плече Джи. Она ощущается тяжелой. Все ощущается тяжелым, кажется, что мир наполнили свинцом, пока она лежала с закрытыми глазами, ─ Сбежишь со мной? И самое странное ─ она не думает, что это странно. Не говорит ничего о том, что они только встретились, и какого черта, и ты что лесбиянка или как? ─ Куда? ─ спрашивает она вместо этого. ─ В никуда, ─ говорит Берта, ─ Давай украдем машину и найдем дорогу. Мы можем сжечь эту школу к чертям и свалить. Ездить по миру до бесконечности. Это, скорее всего, займет много времени. Пообещай, что будешь со мной? Прежде, чем Джи отвечает, Берта целует ее снова и смеется, и Джи чувствует себя странно. Это тот тип странно, что начинается в пальцах ног и поднимается выше, заставляя лицо раскраснеться. Берта целует многих, парней и девушек, и всех, кто может ее вытерпеть. Плюс еще пару людей, кто ее вытерпеть не может. Но она целует Джи чаще, чем остальных, и поначалу Джи не понимает, как к этому относиться. По большей части из-за того, что она никого не целовала прежде, но еще и потому, что она ощущает неловкое, перекручивающее пополам чувство, когда видит, как Берта целует кого-то еще. В один день она говорит об этом Майки. Та же смотрит на нее своим коронным пустым красноречивым взглядом, которым она одаривала Джи с трех лет, и спрашивает, не съела ли она последнюю поп тарт. Спустя несколько дней она рассеянно упоминает про слухи, что ходят о Берте. Что она из Юты и ее семья Мормоны, что она бывшая наркоманка и жила на улице какое-то время, что ее выпнули из дома за то, что она с кем-то переспала и возможно забеременела, возможно, сделала аборт, кто знает. Что это ее последний шанс и если она проебется, то попадет в тюрьму или приют. Майки не говорила, что верит всем этим слухам, но Джи кричит на нее в любом случае за то, что ей не плевать о чем думает кучка мудаков, и затем идет в свою комнату дуться и слушать Iron Maiden. Она не может винить Майки за то, что ей не наплевать. Джи не наплевать тоже.***
Джи не наплевать, что о ней подумают. Джи не наплевать, когда дети, с которыми она общалась до перехода в среднюю школу, стали называть ее неудачницей. Она помнит, как все глазели на нее, когда она в первый раз покрасила волосы. И Она все помнит, как какая-то сучка из математического класса оставила SlimFast на ее парте, чтобы «просто помочь». Ей не наплевать на все пятничные вечера, проведенные в одиночестве. На то, как люди тычут пальцем, проходя мимо ее дома, как смотрят на ее семью во время мессы. Она думает о каждом скрытом оскорблении и подавленном смешке, каждом тычке в плечо и каждой грёбаной конференции учителей и родителей, неизбежно заканчивающейся советами попробовать быть чуть усерднее. Она старается изо всех сил не думать оь этом, но, кажется, эту привычку ей не сломать. Но Берте плевать. Она дерзит, и спорит, и напивается в World Civ, и блюет в стоящий окола окна цветочный горшок, и шлет учителей куда подальше, и когда Мэрлин, которая является главой студенческого совета, а следовательно воплощением зла, говорить что-нибудь язвительное о том, как она пахнет, Берта просто улыбается этой широкой, широкой улыбкой и без слов долго орет ей в лицо. Все, кто пытается с ней связаться, заканчивают с разбитым лицом. Даже те, кто крупнее нее ─, а это почти все они ─ остаются в крови и синяках. По школе расползаются слухи о том, что МакКракен чертова буйная психопатка, бездомная наркоманка и шлюха. И люди начинают отодвигаться от нее в школьных коридорах, давая пройти. Это не как если бы они отходили, расчищая путь чирлидершам или богатым детишкам. Это больше похоже на то, как люди закрывают окна перед приближающимся ураганом. Берта правда как ураган. Такая же неудержимая. И Джи чувствует, что она должна бояться ее, отступить, как все остальные, но когда она рядом с ней, все встает на свои места и мир становится чертовски интереснее.***
Однажды, Джи спрашивает об этих слухах, когда Берта остается у нее на ночь. Это вторник, а значит, технически она не должна была никого приглашать к себе, но ее мама любит Берту. Единственные люди, с кем она видит Джи это Рэя ─ девочка, которую она встретила в магазине комиксов, и Фрэнки ─ подруга Майки с уроков физкультуры, у нее странная стрижка и куча значков групп на рюкзаке. Присутствие кого-то нового ощущается довольно необычно, и, когда Берта разговаривает с Миссис Уэй, она очень вежлива и аккуратна, как будто она не хочет облажаться. Чего она и не делает, она говорит, что не привыкла к тому, чтобы нравиться родителям, и хочет наслаждаться этим так долго, как только может. Берта откидывается на кровать, сунув руки под голову и фальшиво напевая что-то. Джи сидит рядом с ней и рисует. И вопрос сам вырывается из ее рта ─ Берта, ─ говорит она, и Берта дергается немного и открывает глаза, она скорее всего заснула, или как минимум задремала, ─ они не врут? Берта зевает, словно маленький котенок. ─ Они не врут? Я про те вещи, которые они говорят о тебе? Берта становится очень тихой. Как будто она попала в луч фонаря полицейского и забыла, как двигаться. Она не спрашивает кто эти «они», потому что она уже знает ответ. Всегда есть какие-нибудь они. ─ Частично, ─ говорит она. Ее голос звучит странно, глаза ужасно большие и она совсем не двигается. Это пугает Джи больше всего. Потому что Берта редко бывает такой спокойной. Она суета во плоти. Она не делится всем сразу, Берте сложно говорить о своем доме и семье, не бросая диалог на середине. Но на протяжении следующих дней она дает некоторой информации проскользнуть. Аккуратно сначала, проверяя воду, и только затем вдаваясь в детали и проясняя моменты. И в голове Джи постепенно выстраивается полная картина. Берта рассказывает о том, как родители поставили ее перед ультиматумом, когда узнали, что она потеряла девственность с каким-то парнем. Меняйся или съезжай, и она выбрала съехать. Как она провела год, переезжая с дивана на диван, засыпая в гаражах и чужих машинах. Как она закинулась таким количеством кислоты, что чувствовала, будто все движется, даже с закрытыми глазами. Как она провела несколько недель без еды, считая, что небезопасно принимать еду от людей, которых она тогда знала. Как в один день родители нашли ее в парке. Мать плакала и обнимала ее, несмотря на то что она не мылась уже долгое, долгое время. А ее отец просто покачал головой и сказал: «Возвращайся домой». Как она ответила отказом, но через несколько дней вернулась, прокравшись в свою комнату через окно, и молилась, чтобы никто ее не услышал. ─ Они даже ничего не сказали, когда я зашла на кухню на следующий день, ─ говорит она Джи в один из пятничных вечеров, когда они в подвале и смотрят Звездные войны (или точнее Джи смотрит Звездные Войны, а Берта называет Люка Скайуокера хуеносцем и придумывает пошлую песенку под главную тему). Это случается довольно неожиданно, как будто она просто начинает с того места, где они остановились, ─ Я уверена, они хотели, особенно отец, но они едва смотрели на меня. Мне было бы хватило обычного: «Мы же тебе говорили». Они думали об этом, но не сказали ни слова. Когда мы переехали сюда, мне пообещали, что если я не останусь чистой, то они отдадут меня в закрытую школу, и на этом все. Они просто хотят не вспоминать об этом. Она держится очень тихо после, может быть, рыдая, может быть нет. Скорее всего нет. Джи не может представить Берту плачущей, также как она не может представить Берту, бреющей ноги, или ходящей в церковь, или действительно наслаждающейся первым эпизодом Звездных войн. Она не знает, что сказать, или как сделать ситуацию лучше, так что она просто берет Берту за руку, и они сидят так какое-то время в тишине. Спустя несколько минут Берта придвигается ближе, обвиваясь вокруг Джи. ─ Ты мне очень нравишься, ты знаешь об этом? ─ Я знаю, ─ говорит Джи, но Берта трясет головой. ─ Нет, ты не знаешь, дуреха, ─ говорит она, и она все еще мотает головой, когда ловит рот Джи своим. Поцелуй Берты не нежный и мягкий, наверное потому, что Берта не мягкая и нежная. Она целуется, так как будто тонет, как будто если она вожмется в Джи достаточно сильно, то останется на поверхности. Он глубокий, и губы от него горят. Это происходит не первый раз, но это ощущается как первый. Это ощущается как что-то серьезное, и Берты уже нет рядом, когда она просыпается. Джи носит это внутри себя на протяжении двух дней, прежде чем сказать Майки.***
Майки свернулась калачиком и лежит в постели с простудой, которую она подхватила от Фрэнки. Она смотрит «Бэтмен Возвращается» и пьет апельсиновый сок, но когда видит Джи, выключает телевизор и терпеливо ждет. Никто не ждет так же, как Майки. Когда она хочет, или даже когда она не задумывается об этом сильно, ее лицо становится совершенно пустым, как будто она ждет, что ты наполнишь ее голову тем, что у тебя внутри. ─ Я поцеловала Берту, ─ говорит она, полагая, что таким темпом дойдет до сути быстрее, чем потеряет самообладание. ─ Чтож, да, ─ говорит Майки. Она в замешательстве, ─ Ты целуешься с Бертой все время. Гейб Саппорта постоянно делает ставки, пытаясь угадать, когда вы в следующий раз будете творить что-нибудь мерзкое. ─ Нет, я имею в виду, я поцеловала Берту, ─ Джи повторяет, плюхаясь на край кровати. Она старается сделать это аккуратно, пытаясь не прогнуть ее слишком сильно. Каждый раз когда Майки болеет, она всегда боится, что каким-то образом сделает ее болезнь хуже. Например, как когда у нее было расстройство желудка, и Джи сделала молочный коктейль, а закончилось все заблеванным полом гостиной, ─ Я поцеловала ее по-настоящему. Серьезно. Это было… зубы тоже участвовали, ты понимаешь? ─ Ох, ─ она делает глоток своего сока, постукивая пальцем по краю стакана, ─ И каково это было? Джи ерзает немного. Ей не то чтобы некомфортно, она никогда не чувствует себя некомфортно рядом с Майки. ─ Чтож, я не видела фейерверков или еще чего. Не то что бы я ожидала этого, не совсем, но они говорят о всех этих вещах в книгах, и этого не произошло. В какой-то момент мои губы даже онемели. И я думаю, что могла укусить ее за подбородок. ─ Ты собираешься сделать это снова? Джи замечает фиолетовое пятно на покрывале. Тогда они смотрели «Биитлджус» вместе, и Майки так испугалась песчаного червя, что пролила на кровать стакан виноградной содовой. Оно в форме виолончели. ─ Мне бы хотелось, ─ признает она, и ее голос тише, чем когда либо. Она не напугана, точно так же, как ей не неудобно. Майки смотрит на нее чуть дольше, кивнув, начиная понимать. ─ Ты ее любишь? ─ спрашивает она наконец, ее хриплым, больным голосом. ─ Это важно? ─ Да. Конечно, это важно для Майки. Это всегда важно для Майки. Джи рассматривает ложь в качестве одного из вариантов, но не слишком долго. Врать Майки запрещено. Она никогда не врала ей ни о чем, даже про Санту. ─ Я не знаю, ─ она говорит вместо этого, ─ Я не знаю, как это определить. ─ Мне кажется, что ты обязана знать. ─ Это чертовски тупо, ─ бормочет Джи. Она чувствует себя немного взбешенной, не из-за Майки или по какой-либо другой хорошей причине, но взбешенной просто так. ─ Кто вообще придумал эту тупую систему в любом случае? Они должны иметь возможность диагностировать вас, сделать МРТ или что-то вроде того, чтобы знать наверняка. Никто бы тогда не разводился, ─ она смотрит на Майки из-под спадающих на лицо прядей. ─ Я выгляжу влюбленной? Майки пожимает плечами, ─ Ты выглядишь так, как будто сейчас блеванешь. ─ Хах, ─ говорит Джи. Это она и предполагала. Сложно сказать, о чем думает Майки. Она дотягивается до Джи из-под кучи одеял и поглаживает ее по коленке, успокаивая. Будто ей жаль, что она такая бесхарактерная запутавшаяся размазня, но все, что она говорит, ─ Ты справишься с этим. Можешь принести мне еще один стакан сока? Этот уже теплый.***
Джи ожидала, что Берта пропадет после этого на время, или будет по крайней мере избегать встречи с ней. На следующий день ее не видно в школе и она думает, что была права. Но когда Джи возвращается домой Берта уже здесь, сидит на ее газоне без обуви. Очевидно ее выгнали домой, потому что та успела сматериться больше 30 раз во двухминутной устной презентации «Над пропастью во ржи». ─ И я не хотела возвращаться домой, ─ рассказывает она Джи, притягивая ее к себе, ─ потому что тогда мои тупые родители были разочарованы во мне. Так что вместо этого я пришла сюда. Твоя мама сделала мне горячий шоколад. ─ она выдает волчью ухмылку и добавляет, ─ Я думаю, что женюсь на ней. Джи думает о том, как Морриси поет: «Есть свет, который никогда не исчезнет». И о том, как он печально говорит: «Я никогда не хотел возвращаться домой, потому что у меня его никогда не было». Это обычно раздражает, но сегодня, когда солнце светит ярко, а ноги Берты покоятся в траве, это заставляет ее улыбнуться. ─ Мне кажется, то что между нами должно быть очень странным, ─ говорит она, ─ Ты не считаешь это странным? ─ Нет, ─ отвечает Берта, закатывая глаза и стараясь запихать горсть травы Джи за шиворот. Она правда так не думает. Находиться рядом с Бертой не так же, как находиться рядом с другом. Это не так же, как когда Джи зависает с Рэей ─ она в основном любит говорить про комиксы, Варкрафт и Д&Д клуб, который хочет создать в школе. Это также не похоже на то, как если бы она встречалась с кем-нибудь. Не как детишки, которые держатся за руки в школе и носят парную одежду и парные кольца. Это не похоже ни на что, кроме того, чем является. Это в два часа ночи убегать вместе из дома, даже не смотря на то, что вам нечего делать и некуда идти. Это притаскивать в школу спрятанную в термосе водку. Это целоваться в пустых классах, на спортивном поле, в подсобках и шкафах, и, в одном из самых запоминающихся случаев, на школьном собрании по середине речи о важности исключения арахиса из школьного меню. Рядом с ними сидят чирлидерши, но их шепот и шиканья о том, какие они отвратительные, заставляют Берту лишь усмехнуться и помахать средним пальцем в воздухе, как будто она управляет воздушным движением. (─ Целоваться странно, ─ говорит Джи в один день. ─ Даже, знаешь, когда тебе это нравится. Я хочу сказать, когда девушка плюет на тебя это мерзко, так что это должно быть еще более отвратительно, когда кто-то сует свой язык тебе в рот. Это как будто они плюют тебе прямо в рот. Если подумать об этом, правда? Но это не тоже самое. Исключая те случаи, когда это то же самое. Берта смотрит на нее серьезно и спрашивает, ─ Так ты хочешь, чтобы я плюнула тебе в рот? ─ Нет. Но на самом деле она была бы не против.) Быть с Бертой опасно. Это неряшливо. Это чертовски странно. И это в каком то смысле замечательно. И в одну ночь Джи просовывает голову в комнату Майки и говорит, ─ Я в нее влюбилась. Майки не поднимает взгляда от своего геймбоя. ─ Я поняла, ─ отвечает она, ─ Вы, ребята, еще не переспали? Потому что я поставила пять баксов, что вы продержитесь до выпускного.***
Джи не держится до выпускного. Она держится до того дня, когда они дома одни и за окном льет дождь, серый свет проникает в подвал и делает все мягче. Берта тыкает ее в бок и говорит: «Сегодня дождливо. Присядешь ко мне на лицо?» Это должно быть романтично, но Джи понимает, что если она начнет задаваться вопросом о том, как все «должно быть», то вынуждена будет признать поражение.***
─ Здесь еще должны быть поезда, ─ говорит Берта, одним утром. Они пропускают второй урок вместе, свернувшись калачиком на кресле в лесу. Все сыро от вчерашнего дождя и пахнет немного затхло. ─ Как в старых фильмах, где бродяги просто запрыгивают на них, когда захотят. Мы могли бы также упаковать все наши вещи в такие же платки на палках. ─ Свертки. Они называются свертками. ─ Откуда ты черт возьми это узнала? ─ Я неуверенна, ─ Джи закрывает глаза. Сегодня влажно и свежо и даже ветер. ─ Я не должна знать, я плоха в английском, и в математике, и в испанском, наверное, тоже. ─ Мне плевать, ─ уверяет ее Берта. Ее ноги свисают с края кресла, не совсем касаясь земли, ─ Это поезда, чувак. Тебе не нужно знать английский, тебе нужно упаковать свои вещи и отправиться жить в торговом вагоне вместе со мной. Или в тормозном. Да, точно в тормозном. ─ Я думала мы украдем машину. ─ Не, тормозной вагон лучше, ─ Берта поворачивается, так чтобы быть лицом к лицу с Джи и кусает ее за нос. Без какой либо причины, насколько она может об этом судить. Наверное ей просто нравится, какая Джи на вкус, ─ Мы можем завести собаку, ─ шепчет она, ее глаза загораются, как будто ей никогда не приходила в голову эта мысль, ─ Ту маленькую, с большими черными глазами и короткой шерстью. ─ Верно, ─ говорит Джи, пытаясь улыбаться. Это серьезные жизненные планы, в конце концов, ─ Мы объездим мир в тормозном вагоне. Лишь мы и кучка маленьких собак. ─ И банджо, ─ добавляет Берта. ─ Ты, я, собаки и пыльное банджо. Так что мы сможем, типа, петь о наших мечтах и надеждах и прочее дерьмо. Ты умеешь играть на банджо? ─ Неа. ─ Я тоже, ─ она наклоняется к шее Джи и делает глубокий вдох, а затем кусает ее снова. Нежнее в этот раз. ─ Объездить мир, ─ шепчет она, ─ и увидеть пирамиды, и Эйфелеву башню, и обоссать Великую Китайскую стену. И это здание с колоннами и прочим дерьмом. Мы могли бы написать наши имена рядом в огромном сердечке. ─ Она смотрит на Джи и улыбается в ответ на ее скептичное выражение лица. ─ Хэй, ─ говорит она чуть громче, ─ я бы сделала это, мудила, не смотри на меня так. Я бы упаковала все свои вещи и уехала. Пока ты готова ехать со мной. ─ И пока у нас была бы куча маленьких собак. Берта не удосуживается ответить на это. Собаки, вероятно, не подлежат обсуждению. Берта абсолютно серьезна по поводу всего, что она говорит, так что, когда она планирует упаковать все вещи и убежать, Джи знает ─ она не просто смеется над ней. Она верит в будущее, которое включает в себя их пьющих, трахающихся и живущих в тормозном вагоне, и встречающих рассвет каждое утро. Играющих на банджо и переворачивающих мир. Берта верит во все это, но больше всего Берта верит в любовь, позволяя этому чувству захватить ее и сжечь. Это должно быть странно. Но это не так. ─ Ну так, ─ Берта касается Джи подбородком, ее голубые глаза ясные и полны надежды, ─ что ты думаешь об этом? Джи ничего не говорит, она слишком занята тем, что верит.