If only

      Кошмарные сны из переходящих друг в друга видений. Обрывки ужасов последних дней: стальной глаз дула пистолета, упирающегося мне чуть ли не в лоб, дорога, заваленная мертвыми лошадьми, жуткая ухмылка твари с пустыми глазами.       Но один сон запомнился мне отчётливее всего. Я стояла у своего дома, на улице был день, но пасмурный, без дождя. Белые стены дома выделялись на фоне серого неба и зелёных деревьев рядом. Я увидела девушку невысокого роста, брюнетку, в которой я узнала свою подругу Джессику. Она быстро шла в сторону моего дома, остановилась на пороге и постучалась в дверь. Открыла дверь женщина с растрёпанными волосами.       Мама…       Её лицо похудело, выделив скулы, глаза опухли от слёз, а под глазами виднелись синяки от бессонных ночей.       Джесс поздоровалась с ней и они вошли в дом. Я пошла следом. Подруга сразу же начала успокаивать мою мать и уверять, что со мной всё хорошо, на острове просто плохая связь. Видимо они начали беспокоиться, что я не отвечаю на звонки. Я попыталась дотронуться до них, но моя рука прошла сквозь плечо матери. Мне так хотелось утешить её, сказать, что я жива и со мной всё хорошо. Пусть мы и редко говорили о своих чувствах, я знаю, что она любит меня и беспокоиться. Подруга посмотрела в мою сторону, в глазах читалось сожаление и грусть, она будто ощущала всю безысходность ситуации не меньше моей мамы. Её взгляд был таким пристальным, что у меня появилась небольшая надежда, но увы, она не видела девушку,которая стояла рядом с ними...       Меня охватила печаль, что заставила мой сон поменяться. Я стояла над обломками дома, в котором провела всего несколько дней со странными детьми. Некогда высокий и красивый дом, в котором всегда было уютно и безопасно, в один миг превратился в гору развалин. А ведь они прожили там много лет и так быстро потеряли дом, ещё и мисс Сапсан. Вдруг обломки дома начали разлетаться в стороны, будто кто-то выбирался из них, но он был невидим. Один из обломков полетел в меня…       Я проснулась от беспокойного сна, огляделась по сторонам и облегчённо выдохнула, поняв, что мы всё ещё в вагоне. Напротив меня, прислонившись головой к окну, дремал Енох. Я невольно улыбнулась, наблюдая, как медленно поднимаются и опускаются его плечи. В последнее время много чего произошло, поэтому этот отдых много значил для нас. Его присутствие почему-то успокаивало меня.       Осторожно, чтобы не потревожить Еноха, я поднялась со своего места и пересела к Милларду, Джейкобу и Эмме. Эмма и Миллард что-то обсуждали, а Джейк до сих пор спал.       — Привет, — сказал невидимка, когда я села рядом.       — Привет, — повторила Эмма, и я кивнула на их приветствие.       — Ты не выглядишь отдохнувшей. Как спалось? — подал голос Миллард после минутного молчания.       — Всё хорошо, мне уже лучше. — отозвалась я.       Рядом с Эммой Джейк беспокойно зашевелился и пробубнил что-то себе под нос. Он всё ещё спал, но нервно вздрагивал и бормотал про себя невнятные слова, видимо ему снился кошмар.       — Мне кажется, лучше его разбудить, — в моём голосе слышалось беспокойство.       — Думаю, ты права. — поддержала Эмма и начала трясти Джейкоба за плечи, пытаясь разбудить.       Внезапно он проснулся и резко выпрямился.        — Джейкоб! Слава Богу… Ты нас напугал!       — Правда?       — Тебе снился кошмар, — ответил Миллард. — И ты разговаривал во сне.       — Правда?       Эмма промокнула пот с его лба одной из предоставляемых в вагонах первого класса салфеток.       — Правда, — подтвердила она. — Но это была сплошная тарабарщина. Я не поняла ни слова.       — Тебе часто снятся кошмары? — спросил Миллард. — Тебе стоило бы рассказать о них Горацию. Он умеет выискивать в снах всякие скрытые значения.       Эмма потерла плечо Джейка.       — С тобой точно все в порядке?       — Да, все хорошо, — отозвался он и сменил тему разговора. У Милларда на коленях была открыта наша книга — «Истории о странном и неизведанном» — и он поинтересовался: — Решил почитать?       — Позаниматься, — поправил его он. — Подумать только! Когда-то я считал это сказками для детей! Но на самом деле они на удивление сложны, я бы даже сказал, хитроумны в способах сокрытия тайной информации о странном мире. Думаю, у меня уйдут годы на то, чтобы все их расшифровать.       — Но какой с этого теперь толк? — спросила Эмма. — Какая польза от петель, если в них способны прорываться пустоты? Даже самые засекреченные из них со временем будут взломаны.       — Возможно, им удалось взломать только одну петлю? — с надеждой поинтересовалась я. — Возможно, пустота в петле мисс Королек была с отклонениями?        — Странная пустота! — воскликнул Миллард. — Это забавная идея, но нет. Это не было случайностью. Я уверен, что эти «усиленные» пустоты являются неотъемлемой частью плана нападения на наши петли.       — Но как? — спросила Эмма. — Что такого изменилось в пустотах, что позволяет им теперь проникать в петли?       — Я много об этом думал, — произнес Миллард. — Мы мало что знаем о пустотах, поскольку у нас не было возможности изучить их поведение в контролируемом окружении. Но считается, что им, подобно нормальным людям, недостает чего-то, чем обладаем мы с тобой и все остальные в этом вагоне. Это некая неотъемлемая особенность, позволяющая нам взаимодействовать с петлями, соединяться с ними и становиться их частью.       — Что-то вроде ключа, — кивнул Джейкоб.       — Что-то в этом роде, — согласился Миллард. — Существует мнение, что, подобно крови или спинномозговой жидкости, наша странность имеет вполне физические характеристики. Находятся и такие, кто считает, что она находится внутри нас, но является неосязаемой. Некая вторая душа.       — Ух ты, — оживился Джейк.       — А вот это уже интересно, — поддержала его я.       Мне понравилась идея о том, что странности — это не изъян или недостаток, а напротив, дополнительные свойства. Это не нам недоставало чего-то присущего нормальным людям. Это они были лишены наших особенных качеств. То есть природа вовсе не обделила нас, а напротив, наделила с избытком.       — Терпеть не могу всю эту ерунду, — заявила Эмма. — От этой идеи о том, что вторую душу можно поймать и посадить в банку, у меня по спине мороз ползет.       — Тем не менее это пытаются сделать на протяжении многих лет, — сообщил ей Миллард. — Ты помнишь, Эмма, что тебе сказала эта тварь? Жаль, что я не могу укупорить в бутылку то, что у тебя есть… или что-то в этом роде.       Эмма содрогнулась.       — Не напоминай.       — Существует теория, которая гласит, что если суть наших отличий от других людей можно было бы выделить и каким-то образом словить… в бутылку, как он сказал, или, что более вероятно, в чашку Петри, то, возможно, эту самую суть можно было бы передавать от одного человека к другому. Если бы это оказалось возможным, представьте себе черный рынок странных душ, который возник бы среди непереборчивых богатеев? Такие особенности, как твоя искра или сила Бронвин, продавались бы тому, кто подороже заплатит!       — Это отвратительно, — передернувшись, сообщила ему Джейк.       — Большинство странных людей разделяет твое мнение, — хмыкнул Миллард. — Именно поэтому подобные исследования были запрещены еще много лет назад.       — Как будто твари когда-то соблюдали законы, — пожала плечами Эмма.       — Но мне эта идея вообще кажется безумной, — произнесла я. — Мне кажется, что она все равно не сработала бы, верно?       — Я тоже так думал, — снова пожал плечами Миллард. — Во всяком случае, до сегодняшнего дня. Сейчас я уже начинаю сомневаться.       — Из-за пустоты в петле зверинца?       — Вот именно. До вчерашнего дня я вообще не был уверен, что верю во «вторую душу». По-моему, существует только один убедительный аргумент в пользу ее существования. Когда пустота поглощает достаточное количество странных людей, она перевоплощается в совершенно другое существо и становится способна блуждать по петлям.       — Она становится тварью, — сказал Портман.       — Вот именно, — кивнул Миллард. — Но только в том случае, если она проглотила странного человека. Сколько бы нормальных людей она ни сожрала, это никогда не превратит ее в тварь. А значит, у нас есть кое-что, чего не хватает нормальным людям.       — Но та пустота в зверинце не стала тварью, — заметила Эмма. — Она стала пустотой, способной проникать в петли.       — Что наводит меня на мысль о том, что твари уже начали переделывать природу, — кивнул Миллард. — Посредством переноса странных душ.       — Я не хочу и думать об этом, — заявила Эмма. — Давайте поговорим о чем-то другом. Пожалуйста!       — Но где они могут заполучить эти души? — спросила я. — И каким образом?       — Все, с меня хватит! Я буду сидеть где-нибудь в другом месте.       Эмма вскочила и ушла в другой конец вагона.       Мы с Миллардом и Джейком какое-то время молчали. В моей голове мелькало множество мыслей, но я никак не могла понять, как вообще можно извлечь душу? Даже если она осязаема, забрав у кого-то душу, это бы лишило человека его особенности, того, что делает его собой.       Джейкоб попытался сменить тему разговора.       — Как так вообще получилось, что мы стали странными? — спросил он.       — Наверняка этого не знает никто, — ответил Миллард. — Впрочем, существуют легенды.       — Например?       — Некоторые считают, что мы произошли от горстки странных людей, живших на земле в незапамятные времена, — произнес он. — Они были очень могущественными… и огромными, как тот каменный великан, которого мы видели в озере.       — Почему же мы теперь такие маленькие, — не унимался парень, — если раньше были гигантами?       — Легенда гласит, что с годами, по мере того как нас становилось больше, наше могущество ослабевало. Становясь слабее, мы уменьшались и в размерах.       — Во все это довольно сложно поверить, — покачал он головой. — Я чувствую себя приблизительно таким же могущественным, как муравей.       — На самом деле относительно своего размера муравьи очень сильные.       — Ты понимаешь, о чем я. Что на самом деле интересно, так это почему я. Я никогда не хотел быть странным. Кто решил это за меня?       — Цитируя знаменитого странного человека, скажу: «В основе любой загадки природы лежит другая загадка».       — Кто это сказал?       — Мы знаем его как Перплексуса Аномалуса. Скорее всего, это вымышленное имя, под которым скрывался великий философ и мыслитель. Перплексус также был картографом. Около тысячи лет назад он нарисовал самое первое издание Карты Дней.       Портман усмехнулся.       — Иногда ты вещаешь совсем как учитель. Тебе об этом кто-нибудь говорил?       — Говорят все время, — отозвался Миллард. — Мне хотелось бы попробовать себя в роли учителя. Если бы только я не родился вот таким…       — Ты стал бы отличным учителем,— произнесла я.       — Спасибо, — ответил Миллард и притих. В воцарившейся тишине я чувствовала, как он мечтает о том, чему не суждено было сбыться. Спустя какое-то время он снова заговорил: — Не подумайте, что мне не нравится быть невидимым. Нравится. Я действительно доволен тем, что я странный. Это сама суть того, что я из себя представляю. Но бывают дни, когда мне очень хочется выключить эту свою странность.       — Я понимаю, о чем ты, — ответила ему я и Джейкоб кивнул в знак поддержки.       Но, разумеется, ничего мы не понимали. Я мало, что знаю о своей странности и до всех этих ужасных событий жила как обычный человек. Странность Джейка создавала ему определённые затруднения. По крайней мере, наши странности не изгоняли нас из общества.       Дверь в наше купе открылась. Миллард быстро накинул капюшон, чтобы скрыть лицо, или точнее, явное его отсутствие.       В дверях стояла молодая женщина. Она была одета в униформу и держала коробку с товарами.       — Сигареты? — предложила она. — Шоколад?       — Спасибо, не надо, — ответил Джейк.       Она посмотрела на него.       — Вы американец?       — Боюсь, что да.       Она наградила его сочувственной улыбкой.       — Надеюсь, ваша поездка будет приятной. Вы выбрали не самое лучшее время для посещения Британии.       Он засмеялся.       — Да, я в курсе.       Она вышла. Миллард немного повернулся, чтобы проводить ее взглядом.       — Хорошенькая, — отрешенным голосом прокомментировал он.       Мне пришло в голову, что он уже много лет не видел девушек, не считая тех немногих, что жили на Кэрнхолме. Но в любом случае у такого, как он, не было ни единого шанса завязать отношения с нормальной девушкой. Возможно, Джейкоб думал о том же.       — Не смотрите на меня так, — прервал он ход моих мыслей.       Я и не догадывалась, что смотрю на него каким-то особенным образом.       — Как?       — Как будто вы за меня переживаете.       — Я не переживаю, — возразил Джейкоб.       Но это было неправдой.       Миллард встал с дивана, снял пальто и исчез. После этого я еще долго его не видела.

***

      Часы тянулись медленно, и дети занимали их тем, что рассказывали друг другу истории. В основном это были истории о знаменитых странных людях и о мисс Сапсан в те волнующие первые дни существования ее петли. Постепенно они переключились на свои собственные истории. Некоторые из них я уже слышала — например, историю о том, как Енох воскрешал мертвецов в похоронном бюро своего отца, или как Бронвин в нежном десятилетнем возрасте совершенно нечаянно сломала шею своему отчиму-дебоширу. Но некоторых рассказов я еще не слышала. Потому как, несмотря на то что эти дети были довольно старыми, в воспоминания они ударялись редко.       Гораций начал видеть свои сны, когда ему было всего шесть лет. Но только два года спустя он осознал, что они пророческие или что-то в этом роде. Однажды ночью он увидел сон о катастрофе «Луизитании», а на следующий день услышал сообщение о гибели судна в выпуске новостей по радио. Хью с юного возраста любил мед больше любой другой еды, а когда ему было пять лет, он начал поедать и соты, причем так жадно, что, впервые проглотив пчелу, даже не заметил этого, пока не почувствовал, как она жужжит у него в желудке.       — Мне показалось, что она совершенно ничего не имеет против того, чтобы там пожить, — сообщил Хью, — поэтому я просто пожал плечами и продолжил есть соты с медом. Очень скоро во мне поселился целый рой.       Когда пчелам необходимо было заняться опылением, он разыскивал для них цветущее поле. Именно так он и нашел Фиону, которая спала среди цветов.       Хью поведал нам и ее историю. Фиона была беженкой из Ирландии. Во время голода 1840-го года она выращивала еду для жителей своей деревни, пока ее не обвинили в колдовстве и не выгнали. Все это Хью сумел выяснить из тонкого, невербального общения с Фионой, которая, по его словам, не говорила не потому, что не могла, но потому, что «то, чему она стала свидетелем во время голода, было настолько ужасно, что похитило ее голос».       Настала очередь Эммы, которая не проявила ни малейшего желания рассказывать свою историю.       — Но почему? — заныла Оливия. — Эмма, расскажи нам, как и когда ты узнала, что ты странная.       — Это все было так давно, что уже не имеет никакого значения, — отмахнулась Эмма. — А нам сейчас важнее думать о будущем, а не о прошлом.       — Кто-то ведет себя, как вредина, — проворчала Оливия.       Эмма встала и снова ушла в дальний конец вагона, где ее никто не мог побеспокоить. Спустя пару минут Джейкоб поднялся со своего места и ушёл к Эмме.       — Думаю, им стоит побыть наедине, — сказал Гораций, провожая парня взглядом.       — Я и не подозревала, что вам было настолько трудно в обычной жизни. Мне казалось, что хотя бы родственники должны были вас принять или попытаться помочь, разве нет? — спросила я.       — Это неудивительно, твои родители тебя любят, а твоя странность вообще не проявлялась до недавних пор, — проговорила Оливия.       — Мы живём в то время, когда люди боятся того, чего они не понимают или не могут контролировать. Наши родственники боялись нас, а некоторые люди вообще считали нас монстрами. — объяснил Гораций.       — Мы благодарны Мисс Сапсан за то, что она приютила нас, без неё нам было бы трудно жить среди нормальных людей, — сказала Бронвин.       — Если бы мы вообще выжили, — вмешался Енох.       Я посмотрела на него и встретилась с его холодным взглядом. Казалось, будто он больше не хотел развивать эту тему. Всем странным людям приходится пройти через период мучительной неуверенности. На долю всех странных людей выпало много испытаний. Но между нами было одно кричаще очевидное различие — мои родители все еще меня любили, и, несмотря на все существующие между нами проблемы, я тоже их по-своему любила. Мысль о том, что сейчас я причиняю им страдания, глухой болью отдавалась в груди.       Мои родители сейчас в настоящем, а я в прошлом. нас разделяют не просто сотни и тысяча километров, нас разделяет само время. Я очень скучала по ним, скучала по дому, но то небольшое время, что я провела со странными детьми открыло во мне что-то новое. Я не чувствовала себя чужой среди них, я чувствовала себя своей, нужной, такое я редко испытывала дома. В этом огромном мире прошлого мы могли положиться только друг на друга, чтобы спасти себя и Мисс Сапсан.       Мы приближались к Лондону. Деревушки сменились городками, которые в свою очередь сменились беспрестанной чередой предместий. Никто не знал, что ждет нас там, какие новые ужасы предстоит нам преодолеть.       Мой взгляд упал на заголовок в газете, которая лежала на столе пердо мной:       ВОЗДУШНЫЕ НАЛЕТЫ СОТРЯСАЮТ СТОЛИЦУ. СОТНИ ЖЕРТВ. Часть вторая       Если бы кто-то наблюдал за этим поездом, который с шипением вполз на вокзал и, выпустив облако пара, остановился у перрона, он не заметил бы в нем ничего странного. Самые обычные кондукторы и носильщики сражались с задвижками и распахивали двери вагонов. Самые обычные люди, мужчины и женщины, некоторые из них в военной форме, высыпали на платформу и исчезали в бурлящей толпе. Не привлекала к себе внимания и компания из девяти детей, которые настороженно вышли из вагона первого класса и замерли, удивленно моргая в тусклом освещении вокзала, оглушенные обрушившимся на них шумом и чадом.       В другой день к любой группе таких растерянных и одиноких с виду детей, как эти, обязательно подошел бы кто-нибудь из неравнодушных взрослых и поинтересовался бы, все ли у них в порядке, не нуждаются ли они в помощи и где их родители. Но сегодня платформа изобиловала сотнями детей, и все они выглядели растерянными и одинокими. Поэтому никто не обратил внимания на девушку с рассыпавшимися по плечам светлыми волосами, одетую в небесно-голубое платье и в застегнутых на пуговицы ботинках, как и на тот факт, что эти ботинки не вполне касались платформы. Никто не заметил круглолицего паренька в кепке и пчелу, которая вылетела из его рта, окунулась в прокопченный дымом воздух и поспешно нырнула обратно.       Ничей взгляд не задержался на парне с темными кругами под глазами и глиняном человечке, который выглянул из кармана его рубашки и тут же был затолкан обратно. А также на мальчике, изысканно одетом в облепленный грязью, но хорошо сшитый костюм и раздавленный цилиндр, мальчике с осунувшимся и измученным от недосыпа лицом. Он так боялся собственных снов, что уже несколько дней не ложился спать.       Равнодушные взгляды прохожих лишь мельком скользили по крупной девочке в пальто и простом платье, девочке, сложенной, как кирпичная стена, и прижимающей к груди чемодан почти такой же огромный, как и она сама. Никто из окружающих людей и догадаться не мог о том, насколько тяжел этот чемодан, что в нем лежит, а также почему одна его стенка испещрена крохотными отверстиями. Ускользнул от их внимания и юноша, чьи шарф и куртка с капюшоном полностью скрывали от взглядов его кожу, несмотря на то что сентябрь только начался и было еще довольно тепло.       Был с ними и американский мальчик совершенно обычной внешности, тем более не заслуживающей чьего-либо внимания. Его нормальность была настолько очевидной, что прохожие его не замечали, несмотря на то что он внимательно разглядывал толпу, приподнявшись на цыпочки и вращая головой, как часовой на посту. Рядом с ним стояла девочка, она стиснула ладони, чтобы скрыть язычок пламени, упорно выбивавшийся из-под ногтя ее мизинца, что иногда случалось, когда ее что-то удручало. Она попыталась потрясти пальцем, как делают люди, туша спичку, а затем подула на него. Это не помогло, и она сунула его в рот, выпустив из носа струйку дыма. Но это тоже осталось незамеченным.       С ними была ещё одна американская девушка, которая тоже выглядела совершенно обычно. Растрепанные светлые волосы падали ей на плечи, она была одета в темную кофту и черные штаны, со стороны казалось, будто она надела мужские вещи, но и это осталось незамеченным.       Одним словом, никто не стал присматриваться к детям из вагона первого класса этого утреннего поезда достаточно внимательно, чтобы заметить в них хоть что-нибудь странное. Впрочем, это было даже к лучшему.