Однажды придёт отец...

В год и три месяца Гарри мало что понимал, но свои детские умозаключения он тоже составил. Все эти страшноватые события начались, когда мама понесла его наверх, чтобы уложить спать. Она уже занесла его в комнату, когда снизу что-то прокричал папа. Мамочка отчего-то заметалась по комнате, как будто внезапно позабыла, где выход. А когда упала дверь, мама зачем-то посадила его в кроватку, встала перед ней и стала на кого-то кричать. На кого кричала мама, Гарри не видел, она посадила его лицом к стене, и пока он неуклюже разворачивался на попе, все главные события уже произошли. Какой-то черный высокий дядя уронил маму на пол. Со своего места Гарри видел, как она лежит с открытыми глазами, словно большая поломанная кукла. Нехороший дядя отпихнул маму ногой и шагнул ближе, ничего не понимающий Гарри вопросительно смотрел на него снизу вверх, ожидая, что всё сейчас объяснится веселой игрой, что мама сейчас встанет и засмеется, а дядя окажется папой или Силусом. Но вместо этого нехороший дядя со стеклянными глазами направил на него палочку, точно такую же, как у папы и мамы… Зеленая полоска света выскочила из кончика палочки и столкнулась с чем-то невидимым, лично Гарри показалось, что с воздухом, который стал густым, как противный овсяный кисель. Взрыва Гарри не осознал, как и всякий, кто окажется в «Оке бури»: в эпицентре любого урагана всегда царит вакуумная тишина. Гарри только видел, как за пределами круга тишины разлетается на куски его комната и развеивается нехороший дядя. Потом в его кружок тишины влетели ветер и звуки, а также что-то больно стукнуло по лобику. Растерянный ребёнок сперва молча сидел в кроватке, с детской кротостью ожидая, когда что-нибудь произойдет — например, мама встанет… Но время шло. В пустой, лишенной стен, комнате свободно свистел холодный ветер. Мама продолжала лежать на полу поломанной куклой. Папа и Силус не приходили. Пришла только Симона, походила по комнате, понюхала маму, поскребла лапкой рваную одежду плохого дяди, посмотрела на Гарри, мяукнула ему и ушла. Кошкин визит встормошил малыша, и он захныкал. Потому что обычно мама брала Симону на руки и начинала её гладить, а тут она даже не пошевелилась. Откуда-то снаружи и издалека раздался хлопок, потом простучали по лестнице торопливые шаги, и в комнату вбежал мужчина. И сразу с порога прислонился к косяку двери, вцепившись в остатки стены. Длинно вздохнул, оттолкнулся от стены и деревянно подошел к маме, упал на колени, поднял её и, прижав к себе, горько заплакал. Подумав, Гарри присоединил свой плач к дядиному рыданию. Дяденька плакал страшно, как побитый пёсик, с подвыванием и скулением… Качался и качал маму. Гарри смотрел на него сквозь слезы и прутья кроватки и старательно поддерживал его горе, плача и поскуливая в унисон. Какое-то время они вдохновенно плакали-ревели дружным хором, пока снаружи снова не раздались хлопки и голоса. Добрый дяденька положил маму на пол, печально посмотрел на Гарри и тихо исчез. Влетели несколько дядь с палочками, потыкались по углам, и один из них крикнул в коридор: — Чисто! Зашел старый дядя с длинной серой бородой. Посмотрел на пол, на черные рваные тряпочки, нагнулся и подобрал палочку плохого дяди. Скользнул равнодушным взглядом по женскому телу и ребёнку в кроватке. Заплаканный Гарри просяще посмотрел на него — ну, может, хоть он что-то сделает? Может, теперь мамочка встанет?.. Но, к его ужасу, старый дядька что-то сказал двоим, и те, подняв с пола маму, куда-то унесли. Вот теперь Гарри по-настоящему перепугался и отчаянно, громко заревел, прямо-таки зашелся в плаче — сработал извечный стереотип: пока мама рядом, ребёнок спокоен. Дед засуетился, неумело заворковал над ним, уговаривая не плакать и успокоиться. Гарри жалобно выл, прося маму. Старик тем временем осмелился взять его на руки, прижал к груди, вернее, к бороде, к колючей и жесткой, она больно царапнула нежную кожу малыша, и Гарри впал в сильную истерику. Полностью и бесповоротно осознав, что произошло что-то действительно страшное, раз его вместо мамы хватают чужие руки. Отчаянный вой оглушал, и дед, тихо выругавшись, посадил Гарри обратно в кроватку и покинул помещение. Теперь никто в пустой комнате не мешал Гарри плакать. Чем он и занимался в течение получаса. Внизу и в коридоре беспрестанно ходили какие-то люди, но никто не заглянул к плачущему ребёнку, все были чем-то заняты. Лишь один зашел, напоил, сменил подгузник, дал печенюшку и ушел. Том Реддл пришел к Поттерам в ночь на Хэллоуин, тридцать первого октября. Было уже за полночь и первое ноября, когда Северус пришел оплакивать Лили. Его горе было слишком сильно и понятно, для него действительно прошла целая вечность, в то время как на самом деле было всего два часа ночи, когда в дом нагрянул встревоженный Дамблдор с отрядом мракоборцев. С четким приказом убивать на месте всех Пожирателей. Не вынеся плача ребёнка, Дамблдор сбежал по более насущным делам — искать родственников Поттеров. Их он вскоре нашел — старшая сестра Лили. Параллельно с поисками родичей Дамблдор разруливал другие случаи-проблемы, коих тоже было немало в этот день, первого ноября: арест Сириуса Блэка, смерть Питера Петтигрю и двенадцати магглов. Еще утром он успокоил взволнованного Хагрида, сообщив ему о том, что нашел для Гарри новый дом, и тот на радостях растрепал об этом всем. Целый день после этого морозила свой зад на холодном заборе старушка МакГонагалл, терпеливо дожидаясь, когда Дамблдор принесет ребёнка к этим противным магглам. И злясь на волшебников, которые совсем потеряли головы, празднуя падение Темного Лорда. О смерти которого сообщили доблестные мракоборцы, целый день нянчившие Гарри в разрушенном доме. Когда ушел Дамблдор, двое служащих занялись осиротевшим мальчиком, они забрали его на первый этаж, в самую теплую комнату — в гостиную, где и просидели с ним и кошкой Симоной. В течение дня они заботились о малыше, кормили, поили, меняли штанишки, играли с ним, читали ему сказки и старательно отводили глаза магглам и их полиции от развалин дома. До тех пор, пока за Гарри не пришел Хагрид. Бородатый верзила прикатил почему-то на маггловском мотоцикле. Черном, с коляской, и огромном. — Ого! Это откуда? — восхищенно спросил усатый нянь, один из добровольцев, оставшихся присмотреть за мальчиком. — Дык… блэковский он, — махнул рукой верзила. — Опосля его ареста на стоянке остался. Я его и того… позаимствовал. Не пропадать же добру? А где Гарри-то? — В доме. Мулиш его потеплее одевает, в дорогу собирает. Хагрид, скажи, а с кошкой Поттера что делать? — Кошка? — скривился Хагрид. — Ну да, — кивнул мракоборец. — Симоной зовут, белая с рыжими пятнами. — Да мне на них… чихать охота, вот! — сообщил Хагрид. Мракоборец покачал головой и возразил: — Ну нет, Хагрид, не надо так. А вдруг она фамилиар? С этим аргументом Хагрид не стал спорить, пошел в дом забирать Гарри. Мулиш протянул ему завернутого в одеяло малыша. Вышел следом, неся переноску с кошкой. Плетеную корзиночку поставили в коляску, Хагрид покосился на неё, фыркнул в бороду, засунул Гарри за пазуху и оседлал мотоцикл. Тот тяжело просел под ним, скрипя всеми сочленениями. Взревел мотор, выхлопная труба выплюнула порцию дыма, мотоцикл дрогнул и поехал. Хорошенько разогнав его, Хагрид отжал какой-то рычаг на руле, отчего мотик подпрыгнул и взлетел в небо. Мракоборцы проводили взглядами улетающий транспорт, потом сняли с дома магглооталкивающие чары и трансгрессировали прочь — больше им здесь нечего было делать. Прибыв по указанному адресу, Хагрид передал спящего Гарри директору, растроганно прогудев о том, что малыш заснул, когда они пролетали над Бристолем. Потом, расчувствовавшись, порыдал над незавидной судьбой малыша — подумать только, Гарричка, маленький чистокровненький волшебничек, будет жить у каких-то поганых магглов! Минерва, утешая, робко погладила его по руке, не доставая до плеча. Дамблдор положил одеяльный сверток на крыльцо дома номер четыре. Хагрид всхлипнул. Вытащил из кармана платок-скатерку и трубно высморкался. Тут ночную тишину разорвал надрывный кошачий вопль: — Мяу! Это дала о себе знать Симона, всеми позабытая кошка. МакГонагалл и Дамблдор подпрыгнули. — О, святой Андрей! — воскликнула Минерва, прижимая руку к груди. — Что это?! — Дык… кошка то, Симона, — пробубнил Хагрид, треснув себя по лбу. — Её с Гарри попросили не разлучать, говорят — фамилиар евоный… Дамблдор неодобрительно покачал головой: — Зря ты привез её сюда, Хагрид. Про кошку я в письме ничего не сообщал… — и махнул рукой вдоль улицы. — Выпусти её, пусть бежит. Хагрид засопел, но ослушаться профессора Дамблдора не рискнул, достал из коляски корзинку, наклонил и, открыв крышку, вытряхнул кошку на ледяной асфальт. Прижимаясь к нему брюшком, вытянув хвост, кошка тут же порскнула в темноту. Корзинку Хагрид, поколебавшись, оставил тут же, под живой изгородью. Давно уже отзвучало эхо унесшегося в небо мотоцикла, давно остыли следы Дамблдора и МакГонагалл… Шуршала по земле поземка, подгоняемая ветром, кружили вокруг желтых фонарей снежные мотыльки, которые таяли, едва коснувшись асфальта. Из-за угла шестого дома выглянула настороженная кошачья рыже-белая мордочка. Чутко втягивая крошечными ноздрями морозный воздух, Симона сторожко прокралась вдоль стены. Короткими перебежками, пугаясь теней и шума ветра на чужой и незнакомой улице, кошка добралась до крыльца четвертого дома. Вот и маленький хозяин. Успокоенно вздохнув, она забралась на одеяльный сверток, спасая лапки от холодного промороженного камня. При этом кошка, сама того не зная, согревала своим тельцем малыша… Выглянувшая утром Петунья едва не выронила пустые молочные бутылки, которые она привычно приготовила к приходу молочника. На ледяном крыльце лежали кошка и младенец. Оба глубоко зарылись в ворох одеял и, крепко обнявшись, спали. Но в первый миг Петунья подумала, что они мертвы, и громко вскрикнула. Потому что никто и никогда не готов к такому сюрпризу — подкинутым на крыльцо младенцам. От её крика кошка и ребёнок проснулись. Тихо вздрогнув, кошка открыла мутные со сна глаза и горестно посмотрела на женщину, нависшую над ними. Также горестно на неё посмотрел и ребёнок. Петунья опомнилась, нагнулась, поставив бутылки, схватила сверток и спешно внесла в дом. Будучи нормальной английской леди, она в первую очередь постаралась их согреть. Криком подняла с постели Вернона, включила плиту и поставила кастрюлю с водой. Следующие полтора часа супруги Дурсль согревали полотенца, раздевали малыша и растирали его окоченевшее тельце. Изнемогшую кошку уложили у раскаленной плиты на старую меховую куртку Вернона. Где-то с полчаса назад к ним постучался молочник с вопросом, не их ли корзина стоит под изгородью? Вернон сходил за нею, и не зря. Корзина оказалась кошачьей переноской, внутри нашлась подушечка с вышитой надписью «Симона», а под подушечкой обнаружились документы на имя Гарри Поттера и метрика. Мудрый мракоборец Мулиш догадался подложить их в кошачью переноску, сообразив, что Дамблдор ничего о магглах не знает. Эти документы оказались ценнее и нужнее, чем дебильное письмо, всунутое в одеяльце. Это письмо… Петунья оцепенело уставилась в стену, скомкав помертвевшими пальцами старый пергамент. Лили… Погибла… Маленькая солнечная Лили. А тут и Вернон недоуменно прогудел, перебирая бумаги: — Я не понял… он Поттер или Снейп? — Ты о чем? — дернулась Петунья. Вернон протянул метрику. Пояснил: — Вот, Сметвик свидетельствует: мать — Лили Поттер, а в графе «отец» стоит — С. Снейп. И подпись главврача «Гиппократ Сметвик». Ребёнок принят акушером Ю. Тики в родильном отделении госпиталя святого Мунго. Это где, кстати? — Где-то в Лондоне… — рассеянно отозвалась Петунья, лихорадочно обдумывая полученные новости. Вот это выверт… У веселушки Лили был любовник! Она с интересом присмотрелась к племяннику, лежащему в переносной люльке Дадлика. Но увы, Гарри выглядел пока что как самый стандартный младенец: черненький хохолок, свежий порез на крутом лобике, пухлые щечки и губки, носик пуговкой, глазки крепко сомкнуты — Гарри спит, устав от переживаний. Петунья вдруг почувствовала огромное облегчение — он не Поттер! Не кошмарный идиот Джеймс Поттер его отец, а Северус, тихоня Северус, соседский мальчик, сын Снейпов из Паучьего тупика. Севка, конечно презирал её как магглу, но позже, на старших курсах стал нормально к ней относиться, а по сути, он никогда и не обижал её, так просто, вел себя, как всякий нормальный мальчишка по отношению к старшим сестрам знакомых девчонок. И что с Гарри теперь делать?.. Она расправила и разгладила скомканное письмо и снова, уже более свежим взглядом, вчиталась в витиеватые строчки ненавистного старикашки.       Здравствуйте, дорогая Петуния. Должен с прискорбием сообщить Вам печальную весть о трагедии, случившейся в Хэллоуинскую ночь. Лили, наша милая, славная и солнечная девочка, погибла, защищая своего сына. Её смерть, а также смерть её мужа, Джеймса Поттера, вне всякого сомнения, войдут в историю, ибо в эту знаменательную ночь свершилась ещё и всеобщая для магов радостная победа над Тем, Кого Нельзя Называть. Темный Лорд пал, и руку к его падению приложила семья Поттеров. Вернее, Гарри, которого отныне в магическом мире будут называть не иначе как Мальчик, Который Выжил. Прошлой ночью национальный герой маг-Британии пережил Убивающее заклятие, чего не смог ни один волшебник до него. Случай, как Вы понимаете, совершенно беспрецедентный. Петуния, я помню Ваше первое письмо, которое Вы писали мне в детстве, и помню свой отрицательный ответ, посланный Вам. Лили Эванс мне потом сказала, что мой ответ очень сильно Вас обидел, и Вы даже поссорились с сестрой, о чем я, конечно же, сожалею. Надеюсь, что Ваша детская обида не помешает Вам принять мальчика в семью. А если Вы всё же обижены на меня и свою сестру… Пожалуйста, нижайше прошу Вас, не срывайте на Гарри свою ненависть, постарайтесь отнестись к нашему маленькому герою с наименьшей предвзятостью.

Искренне Ваш, Альбус Дамблдор.

Ишь как красиво извиняется, прямо соловьем запел. А как же его тогдашний красноречивый отказ, дескать, нет пути в волшебную школу глупым магглам? Что она не волшебница и пусть не мечтает о карьере мага. Причем отвечал так, будто она по меньшей мере к Папе Римскому обращалась, словно быть магом — это высшая привилегия человечества. Да ничего подобного! Она ещё тогда поняла, что ничего хорошего и чудесного нет в том, чтобы быть жалким фокусником. На самом деле — это фи, чушь и ерунда! Сейчас, в настоящее время, простые люди, так называемые «магглы», далеко переплюнули магов, на Луну вон, слетали даже, ещё в махровых шестидесятых, атомы-нейтроны расщепляют, сердца пересаживают, и вообще, покойников воскрешают, как два… леденца об асфальт. Пока Петунья предавалась злорадным воспоминаниям, Вернон копался в бумажках, найденных в корзинке. Отложил и тут же взял листок, вырванный, судя по всему, из блокнота. Вчитался. Кашлянул, посмотрел на жену и прочитал вслух: «Прилагаю документы вместе с кошкой, так как заметил, что для магов они не имеют никакой ценности. Насколько я успел понять, сам Дамблдор не в курсе, что в мире магглов человек без бумажки никто и звать его никак. Я не рискнул доверять эти ценные документы дремучему волшебнику и подложил в переноску с кошкой, благо, что она оказалась под рукой. Ваш случайный доброжелатель, Маркус Мулиш. PS. Кошку зовут Симона, просто на всякий случай…» Закончил читать и хохотнул: — Во как, и маги вашего Дамблдора болваном считают! Петунья вздохнула и снова посмотрела на спящего Гарри. Поттер, но рожден от Северуса. Придвинув метрику и глядя на фамилию отца, она задумчиво покивала своим мыслям. Это будет несложно — уговорить паспортистов записать Гарри как Снейпа. Ну не нравится ей Джим, и никогда не нравился, идиот оленистый. Чопорный-то он чопорный, да как-то слишком… Расстегнутый воротник и приспущенный галстук — это для него фу и моветон. И шуточки у него… поистине дебильные, только такие аристократы, как он, и умеют так по-идиотски шутить. Ну вспотел Вернон на свадьбе, ну ослабил галстук, что в этом плохого? Так нет же, нашел повод для шуточки: изображать пердение всякий раз, как Вернон сядет или встанет, да ещё и громко так. Она уже провалиться со стыда была готова — гости на Вернона косятся, хихикают, а он, бедный, не знает, куда от позора деться… Хорошо, она увидела, как эти клоуны, Блэк и Поттер, перемигиваются и палочками исподтишка в Вернона тырк-тырк, сразу всё стало ясно! Негодяи. Нашли себе развлечение — подшутить над несчастным, ничего не понимающим магглом. А уж в постели он полное чмо, как только Лили на него не жаловалась: и писька-то у него микроскопическая, и тычется он, как престарелый кролик, понятно теперь, с чего она налево ускакала. Попробуй два года потерпеть вынужденное бесплодие из-за несостоятельного мужа, и не на такое пойдешь с отчаяния… Эх, Лили-Лили… Как же тебя угораздило погибнуть? Как же Гарри маленький без тебя?.. По щеке Петуньи скатилась одинокая слеза. Сестренка… Сестренка младшая ушла. Больше не будет она смеяться, больше не будет перерисовывать по клеточкам портреты любимых артистов, перенося их изображения с фото на бумагу, больше не напишет письмо с новым открытием-причудой Джима… А как они смеялись когда-то, узнав, что Джим, как старый дедок, спит в ночнушке и с колпаком. Как он бредет по коридорам с ночным горшком в руке, не доверяя его содержимое вульгарным слугам — ещё чего, это чтобы они на кухне потом трепались, какого цвета у него какашки? Ох… и смех и грех, что за мысли дурацкие в голову лезут? Люди умерли, а в голове веселая блажь. Проснулся Гарри, хныкнул. Петунья тут же склонилась над ним: — Проснулся, маленький? Кушать хочешь? А глазки-то, глазки у тебя… как у мамочки — зелененькие. Чудо ты моё… — и Петунья тихо, беззвучно заплакала, глядя в зеленые глаза малыша, зеленые, как у Лили. Подошел Вернон, молча подал бутылочку с подогретой молочной смесью. Гарри ел, смирившись с тем, что теперь его окружают совсем другие люди. Он не знал, где его мама, но чувствовал, что сейчас он не сможет её дозваться. Может быть, он потом попробует позвать, когда придет пора ложиться спать, ведь обычно его мамочка укладывала. Качала и пела песенки. А чужая тётенька кормила его и тихо плакала. Следующие дни превратились в череду визитов. Надо было пройти полное медицинское обследование, оформление всех нужных бумаг, описи-переписи, самые первые и жизненно необходимые прививки, так как при обследовании у Гарри выявили низкий гемоглобин, что объяснили нехваткой железа. Но курс витаминов должен поправить дело, утешили врачи. Это обычно встречается у маленьких детей, с возрастом анемия пройдет, и уровень гемоглобина станет стабильным. Проблема опекунства решилась нескоро. И по довольно глупой причине — не было свидетельства о смерти родителей мальчика. Чего стоило Вернону объездить все полицейские участки вокруг того района, где предположительно, жили Поттеры. К счастью, Мулиш оказался в курсе. Услышав в министерстве магии, что какой-то маггл ищет покойных Поттеров, он озадачился, а потом хлопнул себя по лбу — тьфу ты… Поняв, в чем дело, он тут же рванул в паспортный отдел для магглорожденных и вытребовал копию свидетельства о смерти Поттеров, получив же бумагу, Мулиш переслал её по почте. Строгие бюрократы, получив недостающий документ, тут же шлепнули печать, давая разрешение на опекунство над племянником. А уж паспортист и вовсе не спрашивал ни о чем, ведь ему принесли ВСЕ бумаги, и он без разговоров выдал Дурслям свежий детский паспорт на имя Гарри Эванса Снейпа. Всего этого Гарри не знал. Он вообще был далек ото всех бумажных волокит, как и все дети, которых взрослые оберегают от жизненных неприятностей. У него были свои маленькие внутренние проблемы — уползти от толстого Дадли, который обожал его щипать, спрятать от него вкусную печенюшку или полюбившуюся игрушку. А вечерами, когда приходило время укладываться спать, Гарри непроизвольно смотрел на дверь в робкой, не утихающей надежде, что сейчас войдет мама, возьмет его на руки, начнет качать и петь песенку про дальние страны и синие моря…