Крепче кровных

      Три года назад в её жизнь ворвалась вьюга.       – Хагивара, — произнёс бармен, наполняя очередной низкий стаканчик разбавленным виски. Его клиентке не было двадцати лет, и обслуживать её он не имел права, но отказать он не мог. Если бы он сделал это, она бы приморозила его к полу и сама взяла бы то, что ей нужно. — Середина дня, а ты уже пьяна в слюни.       — Отъебись, — ответила девушка.       Коротко и по факту. Как обычно. Хагивара Чо никогда не отличалась ни открытостью, ни желанием делиться с другими людьми своими проблемами. Она не видела в этом смысла. Пустые разговоры не решат проблем, но, быть может, принесут краткое облегчение. Чо не хотела этого. Облегчение приносит надежду, а надежда разбивается об острые скалы жестокой и чёрной реальности. Да и, к тому же, зачем людям её проблемы? Проще перетерпеть, перестрадать, позволить эмоциям разложить себя изнутри, чем говорить. Заговорит – разревётся, а этого Чо не хотелось. Она должна была оставаться сильной, как бы холодно ни было.       Она откинулась на спинку стула, подняла взгляд к потолку. Прошло ровно три года с того момента, как она стала белым королём. День в день. Чо прекрасно помнила, как это случилось. Сила пришла под визг тормозов, грохот, хруст сломанных костей и тихий свист из пробитого лёгкого. Чо помнила, что не могла пошевелиться, помнила тепло чужой крови у себя на коже. Кровь папы. Кровь заледенела, превратилась в алые кристаллики льда, и с того момента тепло исчезло из жизни Чо.       Чо отделалась испугом. Сила спасла её, защитила от аварии и её возможных последствий. Спасла Чо, но не папу. В последние мгновения своей жизни он не мог говорить, только отрывисто прошептал, вложив в слова последние оставшиеся в теле силы:       – Люблю тебя, бабочка.       Чо выдохнула, часто заморгала, глядя в потолок. Она привыкла подавлять в себе эмоции, у неё неплохо получалось скрыть свою скорбь под маской нетерпимости и раздражения. Но эти три последних слова папы навевали такую тоску, что хотелось выть. Чо ненавидела себя за это чувство. Разве такие воспоминания хочет оставить после себя отец в сердце дочери? Разве хочет любящий папа спать спокойно, зная, что оставил после себя лишь пустоту, вину и горе?       Но других чувств папа не вызывал в душе Чо по одной простой причине. Это она убила его. Не сонный водитель, не ливневый дождь, не крутой склон. Она. Либо своими новыми силами, либо очередным скандалом, который опять устроила на пустом месте. Папа отвлёкся на неё, перестал смотреть на дорогу, а дальше случилось, что случилось.       И до того момента Чо и подумать не могла, что смерть может прийти так внезапно.       Она не помнила, как приехала в госпиталь, не помнила, как встретилась с матерью, не помнила практически ничего. Помнила только, что людей обжигало холодом всякий раз, когда они пытались к ней прикоснуться. Помнила, что не попала на похороны папы. Помнила, как во сне видела его бледное тело в гробу, как его посиневшие губы произносили:       – Ты убила меня, бабочка.       И просыпалась от собственного крика, задыхалась от бессильных рыданий, боялась открыть глаза в полумраке палаты. Поначалу боялась. Боялась всего: машин, металлических предметов, проводов, верёвок, открытых окон, темноты, воя ветра. А потом перестала. Перестала, когда мама привела домой нового мужчину, у которого была шестилетняя дочь.       Чо всё поняла и без лишних объяснений. И в тот день ушла из дома, не говоря ни слова. Предательство матери раскалённым клеймом прожгло кожу, пробило лёгкие, оставило глубокий чёрный след на сердце. Мама улыбалась, представив Чо нового мужчину и его дочь, сказала, что это – друзья, что они хотят помочь ей прийти в себя. Чо была благодарна матери. Только благодаря её лицемерию она поняла, что на самом деле никому в целом мире не нужна.       В тот день Чо впервые осознанно призвала свой Дамоклов Меч. Сраная ледышка, а не оружие. Чо разозлилась на него, разозлилась на свои силы, разозлилась на весь чёртов мир, в котором ей не было места. И разрушала. Всё, к чему она прикасалась, становилось хрупким, уязвимым, беспомощным. Асфальт заиндевел, с безоблачного неба хлопьями валил снег, и всё, на что смотрела Чо, разрушалось. И ей это нравилось. Она уничтожала, она могла себе это позволить, она могла убить не только папу, но любого, до кого только смогла бы добраться. И Чо смеялась. Впервые с момента смерти папы. Истерическим, злым, нездоровым смехом, от которого из глаз текли слёзы, а внутренности сводило судорогой. Если бы Скипетр 4 не остановил её в тот день, Чо разрушала бы всё на своём пути, пока не свалилась бы замертво.       В тот день её зарегистрировали, как белого короля.       – Резиденция? – спросила она, устало откинувшись на спинку кресла и ероша свои серебристые волосы. – Какая, в жопу, резиденция?       – Место, неприкосновенное для других королей, — терпеливо объяснил Хабари Джин. – Твоя личная территория.       – А, – Чо с отвращением дёрнула верхней губой. – Дом моей мамаши. Чтобы семейному счастью этой суки ничто, блядь, не угрожало.       – У вас проблемы в семье, Хагивара-сан?       – Тебе-то какое дело?       – Большое, — невозмутимо продолжал Джин. – Когда подросток сбегает из дома и в истерике громит город — это очень серьёзно.       – Я не подросток. Я король.       – Я – тоже. И, как король, я обязан в первую очередь беспокоиться о тех, кто слабее меня.       Чо встретилась с ним взглядом, подалась вперёд, упираясь локтями в колени.       — Эта сила отняла у меня всё, что мне дорого. Моя очередь отнимать.       – Хагивара-сан, если сила вас мучает, от неё можно избавиться. Способ рискованный, но эффективный.       Чо хмыкнула и поднялась с кресла. Лишаться силы, которая могла достаться папе, но досталась ей? Ни за что. Белый — холодный, слепящий, мёртвый цвет. И всё же, только он и остался у Чо. Папы нет, маме не до неё, возвращаться домой гадко, да и пойти ей всё равно некуда. Некуда – без белого. С белым ей открыты все дороги, всё можно и даже самые спесивые люди будут с ней любезны, стоит только продемонстрировать свои способности. А потому – к чёрту всё.       – Я лучше сдохну. И тебя убью, если помешаешь мне.       — Это объявление войны, Хагивара-сан?       Прежде, чем закрыть за собой дверь, Чо показала Джину средний палец.       Джин не отреагировал на её грубость. Не реагировал на неё и серый король, Оотори Сейго, который остановил Чо, даже особо не напрягаясь. Остановил, подошёл к ней, сжимая в руке бумажный пакет с фруктами, и бросил ей персик. Персик стукнул Чо по лбу и упал ей в протянутые руки.       — Потерялась? — спросил Сейго, без тени страха глядя в глаза Чо. – Так пошли. Я покажу дорогу.       В его словах не было ни злобы, ни упрёка, ни раздражения. Только спокойствие, участие, понимание.       — Не надо меня жалеть, – сквозь зубы процедила Чо.       — От меня жалости не дождёшься, — Сейго подмигнул ей. – Я самый безжалостный из королей.       Чо не сразу поняла, что значат эти слова. Она направилась следом за Сейго, всё ещё сжимая в руках сочный персик. К тому моменту она уже жила сама по себе. Украла с помощью силы деньги, с её же помощью оплатила себе на неопределённый срок аренду однокомнатной квартиры, забрала из магазина продукты, средства гигиены, кое-какую одежду. Чо твёрдо решила не возвращаться. Она чувствовала, что если ещё раз взглянет в глаза матери, то точно умрёт от отвращения.       Папа погиб четыре месяца назад, и рваная рана была всё ещё свежа в замёрзшем сердце Чо.       Нехотя он съела персик. В её желудке так давно не было полезной пищи, что от вкуса и запаха обыкновенного фрукта закружилась голова.       — Ты кто? – произнесла она, пристально вглядываясь в затылок Сейго.       – Оотори Сейго. Сейго — для друзей. Для лучших друзей – святоша.       Чо пошла следом, в глубине сердца надеясь, что этот человек её убьёт. Это определённо плохая идея — идти неизвестно куда следом за незнакомцем, от которого не знаешь, чего ожидать. Но Чо больше не боялась. Ей было до того тягостно, что она согласилась бы даже на более безумную авантюру, лишь бы отвлечься, лишь бы забыться, лишь бы не чувствовать боли. И будь, что будет.       Папа умер по её вине.       Чо вскинула брови, когда Сейго остановился перед храмовыми воротами и, опустив руку на сердце, поклонился со всем возможным почтением. Чо проглотила остатки персика, утёрла губы рукавом куртки, сверля взглядом спину священника.       – И это всё?       – Ну да, — улыбнулся Сейго, выпрямившись. — Резиденция Собора. Нравится?       Чо смотрела сначала на лицо Сейго, потом перевела взгляд на резиденцию серого короля. К храму вела мощёная камнем дорога, идущая по склону вверх. Храм был окружён густой древесной порослью, которая оберегала это место от городского шума и дорожной пыли. В глубине леса слышался лай собак и виднелись тусклые огоньки жилищ.       – Ну и хуйня, — вздохнула Чо. — Тебе дана сила, а ты выбрал в качестве резиденции собачью конуру.       — Ну да, – Сейго улыбнулся. Критика Чо его нисколько не покоробила. — Я всю жизнь был испорчен аскетизмом. Зайдёшь? Кажется, ты замёрзла.       Он расхохотался, встретившись взглядом с Чо.       — Метафорически, малышня, – и запел. – Метель укроет склоны горных вершин, и белым бела земля...       Чо закрыла глаза.       – ...безмолвное королевство. Королевой стала я.       — Я тебе не диснеевская принцесска! – вспылила Чо.       – А ветер стонет и на сердце ураган...       Чо сжала кулаки. Ветер усилился, острые снежинки закружились в воздухе, асфальт под ногами с грохотом треснул от резкого перепада температуры. Чо собрала силы в руках, собираясь атаковать Сейго, но тот лишь улыбался, наблюдая за ней. Чо скрежетнула зубами. Серый король даже не использовал силы, а она уже почувствовала себя слабой.       Она направила вьюгу на храм, на его старые ворота, многолетние деревья, на здания и людей.       — Хочешь ураган?! – расхохоталась Чо. — Держи ураган!       Храмовые врата разрушились, деревья надломились, издав громкий треск, стены храма покрылись толстым слоем прозрачного льда, каменную дорожку испещрили глубокие трещины от острых градин. Закричали люди. Взвизгнула собака. И Чо опомнилась.       Собака не убивала папу. Люди не предавали его. Папа погиб не в храме.       Во всём виновата одна Чо.       Она дёрнулась, когда рука Сейго опустилась ей на плечо, всхлипнула, сжала зубы и разрыдалась. Она закрыла лицо руками, ей было больно от спазмов, сотрясавших всё тело, но остановиться или успокоиться она не могла. Она перестала плакать только когда обессилела. И, когда это произошло, она ударила Сейго по руке.       — Больно ведь, Эльза.       – Я не Эльза.       – Зайдёшь, Эльза? Познакомлю тебя с Рузвельтом.       Чо утёрла нос рукавом куртки, смерив Сейго долгим взглядом покрасневших глаз.       Больше Собору она не причиняла вреда. Приходила время от времени, чтобы послушать проповеди Сейго, понаблюдать за пасущимися лошадьми, погладить собак. Ей нравилось наблюдать за тихой, мирной жизнью Собора, но при этом оставаться в стороне. Так лучше. Так правильно. Не приближаться, не причинять вреда, не открываться. Эти люди не нужны ей, как и она не нужна им.       Чо внимательно наблюдала за тем, как Собор восстанавливал разрушенные бурей строения. Они работали дружно, сообща и не жалуясь. А некоторые и вовсе не разговаривали. Обычно они ходили в строгих чёрных сутанах, но для тяжёлой работы надели то, что не боялись запачкать. Чо пристальнее всего наблюдала за теми, кто не разговаривал. Должно быть, дали обет молчания. Она хотела услышать от этих людей крепкое словцо, когда они ударят себе молотком по пальцам.       Рузвельт мяукнул и лбом стукнулся о белый сапог Чо. Это был, как оказалось, чёрный кот с белыми носками и белым пятнышком на морде. Храмовые коты должны были ловить мышей, но священники их так полюбили, что кормили лучше, чем питались сами. В итоге коты были довольны, сыты и ленивы.       – Хочешь помочь, Эльза? Не стесняйся, — произнёс Сейго, протянув Чо горячий мисо-суп в чашке.       — Я не Эльза, – огрызнулась она. – И помогать я не собираюсь.       – Ну и правильно, – пожал плечами Сейго. – Эта работа не для девочки.       – Слышь, – она стиснула зубы. — Мне почти семнадцать. Я уже взрослая.       – Не спорю, – выдохнул он. – И взрослая, и сильная. По глазам вижу. У тебя всегда такой тяжёлый взгляд... — он перевёл взгляд на свой клан. — Но я не об этом. Мы принимаем прихожан, проводим экскурсии. И всё же Собор – мужской монастырь. Ребята не причинят тебе вреда, но и волновать их тоже не нужно. Понимаешь?       Чо дёрнула плечами.       — Тебя вообще возможно вывести из себя?       – Конечно, – он вновь подмигнул. – Я же сказал, что из всех королей я – самый безжалостный.       – Почему это?       — Я не жалею никого, — он пожал плечами. — Выслушиваю, утешаю, даю надежду, но не жалею. Это не поможет. Если у человека есть проблема – её нужно решить, а не опускать руки и обвинять весь мир в своих несчастьях. Это прямой курс на дно.       – Гм...       – Да и, будешь жалеть себя — и вся жизнь превратится в сплошной Ад.       Чо скосила взгляд в сторону.       — Ты где-нибудь учишься?       – Бросила.       — Работаешь?       – Нет, — она пригубила суп из кружки. – Из дома тоже ушла.       – Тебя там обижали?       — ...нет. Я просто там никому не нужна.       – Ну что ты…       — Это правда. У матери новая семья, ей есть, чем заняться.       Чо не знала, почему вообще сказала это. Наверное, потому что чувствовала вину перед Сейго за свою вспыльчивость, а, может, одиночество стало для неё слишком тягостным. Сейго не обвинял, не язвил и не злорадствовал. Он с пониманием отнёсся к скудной исповеди Чо, даже улыбнулся ей. Ласково, по-доброму, тепло. И по подобному теплу Чо тосковала уже четыре невыносимо долгих месяца.       — Тебе есть, где ночевать?       — Да, — она нахмурилась. — И только попробуй сдать меня в полицию.       – И в мыслях не было, – он пожал плечами.       — Хорошо.       — Эй, Эльза, – он вздохнул. – Я вижу, что людей ты совсем не любишь. Но, если что – приходи, не стесняйся. Здесь тебе всегда помогут.       Чо не ответила. Она допила мисо-суп, вернула Сейго кружку и больше не приходила в серый клан.       — Вообще-то, я думал, что белый король выглядит солиднее. Но, знаешь, я не разочарован. В мужском садизме нет ничего удивительного, а вот в женском есть своё обаяние.       Это были первые слова, которые она услышала от чёрного короля Оохаси Каташи. Впрочем, на тот момент королём он ещё не был. Он был якудзой, который крайне интересовался сложившейся системой королей, сверхъестественными способностями и быстро продвигался по карьерной лестнице за счёт ума и полного отсутствия совести. Каташи крышевал уличных проституток и забирал себе семьдесят процентов их заработка, он торговал наркотиками, он разбирался с неугодными боссу людьми быстро и без свидетелей, он запугивал тех, кто чем-то не угодил его банде. И в этом мире, состоящем из грязи, греха и человеческих слабостей Каташи был по-настоящему счастлив. Чо тоже была счастлива. До поры.       Каташи относился к ней с пренебрежением, и этого было достаточно, чтобы Чо начала чувствовать себя рядом с ним комфортно. Он не боялся ни её, ни её способностей, ни смерти, в то время как другие головорезы шарахались, стоило Чо разозлиться. Это ей тоже нравилось. Ей нравился вид дрожащих от ужаса людей, но ещё больше ей нравился полный неприязни взгляд Каташи. Его высокомерие и презрение к ней резонировали с чувствами Чо к самой себе. Она ненавидела себя, и ей нравились люди, которые испытывали к ней схожую ненависть. И себя она ненавидела настолько, что не могла быть рядом с людьми, которым нравилась, которые испытывали к ней симпатию.       Днями Чо отсыпалась, ночи либо проводила в ночных клубах, либо применяла силу, либо закрывалась от всего мира и целые месяцы проводила, бесцельно скитаясь по ночному Шидзуме. И в процессе занималась саморазрушением. Бесконечные столкновения с синим кланом, с оранжевым, с зелёным... алкоголь, сигареты, морфин. Чо знала, насколько это отвратительно. Знала и упивалась отвращением к себе.       А вчера Каташи предложил ей ЛСД. Время от времени он снабжал Чо своей продукцией в обмен на деньги, грубую силу или из чистого любопытства.       — Я вижу, что ты всей душой хочешь быть убитой, Хагивара, – как-то раз сказал он. — И однажды твоё желание исполнится. А пока я буду наблюдать за твоим растлением.       Растление. Разложение. Деградация.       Именно это и видела в наркотическом бреду Чо, когда ЛСД начало действовать. Комната исчезла, кровать исчезла, вместо неё был тесный гроб, из которого выбраться не помогла бы никакая сила. Гроб, тьма и черви. Толстые могильные черви ползали у неё под кожей, проедали плоть, вываливались изо рта с потоком желчи. И рядом был папа. Он держал Чо за руку, успокаивал, гладил по голове.       – Завтра, бабочка. Завтра встретимся.       Чо пришла в себя, когда снаружи раздался оглушительный гром её почти сломанного Дамоклова Меча. Он начал разрушаться ещё год назад, но Чо не придавала этому совершенно никакого значения. Пусть падает. Какое ей до этого дело?       Звон колокольчиков, висящих над входной дверь, выдернул Чо из размышлений. Она скосила взгляд на вошедших. Парень и девушка. Блондин и брюнетка. Оба экстравагантные, в дорогих чёрных одеждах.       — ...но ты всё равно сумасшедший, — вздохнула девушка, покачав головой.       — Чтобы сойти с ума, нужно, чтобы он был.       – Так. Раз начал шутить, значит точно проснулся. Голова болит?       — Переживу.       — Очень смешно! — закатила глаза девушка. — Мне интересно, как сильно Пересмешникам настоебенили твои шутки? Я с тобой всего пару дней, и ты меня уже из себя выводишь.       – Я стараюсь, — он хмыкнул.       Чо осовело моргнула, вглядываясь в парочку. Парень, похоже, прошлой ночью был пьян настолько, что от его головы начало исходить странное золотистое свечение. Чо потёрла глаза, но иллюзия не исчезла. Девушка заметила взгляд Чо, нахмурилась, подняла руку и пальцами щёлкнула парня по лбу. Свечение пропало.       Он заказал завтрак, занял свободный столик у окна, откинулся на мягкую спинку дивана.       — Если я буду есть столько, сколько ты заказываешь, — вздохнула девушка. — Я буду такой же необъятной, как твой идиотизм.       – Акигуя, — ответил он. — Ответь.       — ...на что?       — Ебёт ли это меня?       Девушка нахмурилась, стиснула зубы и уже набрала в грудь побольше воздуха, чтобы выразить своё недовольство, но парень подался вперёд и заговорил раньше:       — Наши с тобой узы гораздо глубже симпатии, крепче кровных... поэтому — какая разница? Ты будешь моей, — он заговорил чуть тише, интимнее. — Даже если потолстеешь или если я оставлю от тебя один позвоночный столб.       Чо повернула голову, наблюдая за реакцией Акигуи. Сама бы она встала и отморозила и оторвала бы парню всё, что можно отморозить и оторвать. Но Акигуя была не такой. Её щёки зарделись, она мгновенно успокоилась, отвела взгляд.       — Идиот.       – Акигуя.       – ...что?       — Ничего. Ты просто милая.       Она поднялась из-за стола, низко опустив голову. Чо заметила, что бледное лицо Акигуи стало пунцовым.       – Я мыть руки, — ответила она и ушла.       Парень закурил, выдохнул в потолок струйку серого дыма, вновь откинулся на спинку кресла.       – Крепче кровных, да? — хмыкнула Чо, повернувшись лицом к парню. — Спорим, это до первой короткой юбки?       — Чьей юбки?       – Как насчёт моей?       Парень обдал её оценивающим взглядом с головы до ног, хмыкнул и снова откинулся на спинку дивана, затягиваясь сигаретой.       — Если у женщины есть пульс, она не в моём вкусе.       Чо моргнула, глядя на него. Хмель как рукой сняло. Похоже, он не просто так сказал своей девушке, что оставит от неё только позвоночный столб.       — Да ты сраный извращенец, — хмыкнула Чо. — У твоей бабы, вообще-то, тоже пульс есть.       — Это ненадолго.       Чо сжала губы в линию.       – Я бы, конечно, попробовал с живой, – он выдохнул дым и втёр сигарету в пепельницу. – Но в последнее время это стало слишком модно. А я не верю общественному мнению.       Он говорил так спокойно и невозмутимо, что Чо похолодела. Парень же хмыкнул, хитро прищурился, вновь оценив её взглядом, и бросил:       — Поэтому умри поскорее, — его голос стал томным, соблазнительным. — Я буду ждать.       Чо подскочила и выскочила из бара, боясь оборачиваться. Ей уже предлагали секс, но ни одно предложение не было таким грязным, таким ужасающе отвратительным, как это. И, как ни странно, только после этого разговора ей захотелось жить. Хотя бы назло другим, хотя бы назло всему миру, но жить. Жить, чтобы дать отбор извращенцам, которые не против взять даже мёртвую женщину, лишь бы удовлетворить свою похоть. В сердце Чо закипала ярость. Сейго не мог привести её в чувства своей добротой, Каташи не заставил её полюбить жизнь, потакая её слабостям, но этот парень, этот совершенно незнакомый человек, будто бы дал ей увесистую пощёчину.       – Сука.       Чо закурила и тут же закашлялась, слишком глубоко затянувшись горьким дымом. Почему она не атаковала? Это же так просто! Глубокая заморозка оказывает прекрасный разрушительный эффект! И, если бы Чо это сделала, одним извращенцем в мире стало бы меньше.       Нет. Он явно и сам не против сдохнуть, раз его тянет на холодненьких. В жопу. Чо не доставит этому извращенцу такой радости.       И всё-таки. Что же ей делать дальше?       – Эм... это вы белый король?       Чо обернулась. Перед ней стоял паренёк в тёмной школьной форме. Белые волосы, светлые глаза, румянец на бледных щеках и невозможно серьёзное выражение лица.       – Чё надо?       — Я тебя спасу.       Он подошёл, сжал руку Чо. Она опешила от такой наглости, сделала шаг назад, направила свои силы в руку. Мальчишка упрямо смотрел ей в глаза, даже не дёрнулся, хотя Чо вложила в атаку достаточно сил, чтобы у него отвалилась промороженная рука. Чо посмотрела на их сцепленные ладони. Кожа её руки побелела, стала совершенно снежного цвета, но на мальчишку её силы не действовали.       — Ч... чего?! — вспылила она, дёрнув руку. – Отъебись!       – Нет! – воскликнул мальчишка, крепче сжав руку Чо. – Я помогу тебе спастись от Дамоклова Меча!       Чо моргнула, вглядываясь в его лицо.       – Ну и как же ты это сделаешь? — хмыкнула она. — Принесёшь себя в жертву? От этой херни не спастись, идиот!       – Принесу! — ответил он.       – ...а?       – Я принесу себя в жертву, – терпеливо повторил мальчишка. – Я так решил.       – ...чё?       — Я. Принесу. Себя...       – Я поняла! Какого хера?!       Чо попыталась вырвать руку, но мальчишка до того крепко сжал её, что Чо не могла даже пошевелить ладонью.       – Я хочу помочь, — сказал он.       — Помочь. Хах.       Чо подняла свободную руку, и в её раскрытой ладони сформировался большой, плотный шар, состоящий из ветра, льда и снега.       – Мне не нужна ничья помощь!       Она обрушила шар на белую голову мальчишки, и произошло лишь скупое ничего. Плотный шар превратился в мягкие, блестящие на солнце снежинки, закружившиеся в воздухе вокруг мальчика и не причиняя ему вреда.       – Да какого хрена... – Чо стиснула зубы.       – На меня не действуют твои силы, – произнёс он.       – На тебя не действуют – действую на других!       Острые льдинки закружились в свободной руке Чо, быстро превратились в миниатюрный торнадо. Чо направила руку на проезжающий мимо автомобиль, но ничего не вышло. Мальчишка коснулся ладонью её лба, и снег и холод перебросился на него.       Чо сжала губы в линию. Она была выше мальчишки, немного старше, сильнее, но испугать его не могла.       – Значит, хочешь собой пожертвовать, — хмыкнула Чо. – Так жертвуй.       Белая энергия поднялась вверх от её ног, собиралась над её головой и где-то высоко в небе приобретала плотную форму и структуру. Её Дамоклов Меч был большой, грубой глыбой льда, которая в процессе разрушения становилась всё более неправильной, отвратительной, уродливой. Раздался раскат грома такой силы, что у Чо заложило уши. Стоило ей только призвать Дамоклов Меч, как он тут же двинулся ей навстречу.       – Извини.       Мальчишка налетел на неё, сжал в объятиях, повалил на асфальт, крепко закрыв глаза. Чо лишь коротко охнула, больно ударившись затылком об асфальт. Меч приближался, и перед мысленным взором Чо предстала вся её недолгая, бессмысленная жизнь. Однажды она уже испытала это чувство. Ровно три года назад.       Она зажмурила глаза, вцепившись пальцами в тощие плечи мальчишки. Он был таким тёплым.       А потом Чо увидела сон. Сон, в котором у неё был младший брат, в котором у неё умерла мама, в котором папа, несмотря на всю силу воли, порой срывался и пил. Много пил. До того много, что приходилось искать его по всему городу, звонить в полицию, морги и с замиранием сердца ожидать приглашения на опознание тела. А ещё приходилось много работать, чтобы хотя бы оплатить счета, купить еду, одежду. И в этом сне её утешало только одно: скоро младший брат тоже поступит в Ашинаку, и жить станет полегче.       – Дзё...       Во сне её звали Саито Дзёмэй. Утром к ней пришла красная королева, рассказала о невесёлой особенности каждой королевы и её способности спасти даже такую напрасную жизнь, которая была у белого короля. И во сне Чо не испытала злобы или страха, она не проклинала судьбу и ей не хотелось плакать. Она почувствовала, что такая у неё судьба – никогда не жить для себя. Смирилась. Приняла незнакомого человека в своё сердце. Белый король нуждался в помощи, белому королю тоже было страшно умирать, белому королю больно и одиноко.       – Бабочка.       Сон рассеялся. Чо раскрыла глаза, чувствуя, что плачет.       – Бабочка не виновата, – голос Дзёмэя звучал устало, слабо. – Так вышло. Бабочке просто... не повезло...       Его глаза закатились, он тяжело упал на твёрдый асфальт. Чо подскочила, сжала его плечи, тряхнула.       – Дзёмэй!       Он всё видел. Он видел во сне всю её жизнь так же ясно, как и она наблюдала за его нелёгкой судьбой. Лицо Дзёмэя было белым, как у мертвеца, он едва дышал и никак не реагировал на попытки Чо его разбудить. Слёзы катились тяжёлыми каплями по щекам Чо. В сердце, впервые за долгое время, проснулись от долгого сна давно умершие чувства: тревога, жалость, даже нежность.       Дзёмэй пережил ту аварию. Дзёмэй видел папу. Дзёмэй сказал то, что она так давно хотела услышать. То, что уже никогда не сказал бы ей папа.       Бабочка не виновата.       Она вызвала скорую помощь, осталась в больнице с Дзёмэем, беспокойно расхаживала из одного конца палаты в другой. Чо не знала, что бывает с человеком, способным поглотить всю энергию, образовывающуюся от падения Дамоклова Меча, и потому ей было страшно за маленькую жизнь в этом хрупком мальчишечьем теле. Сидя на полу у койки Дзёмэя, она смотрела в потолок и беззвучно молилась, сама не зная кому и как.       – Назову клан "Бабочки", – произнесла она. – Наберу в него тех, кому тоже плохо. Будем вместе лечиться, работать, как ты, помогать... Или пойду к серым. И никому не дам тебя в обиду. Никому и ни за что. Только очнись.       Однажды Чо уже чуть не потеряла свою жизнь, и, когда это едва не случилось во второй раз, она поняла, какой же всё это время была дурой. Теперь её жизнь делилась на три чётких отрезка: детство, гниение и новая жизнь. Новая жизнь, которую она хотела прожить не назло кому-то, разлагаясь изнутри и превращаясь в бесполезный ходячий труп, а для себя. Во второй её жизни, которая образовалась после гибели папы, не было места другим людям, но было место для короля. И Чо была самым глупым королём из всех. Её не боялись, не уважали, и её глупостью пользовался Каташи, на тот момент ещё даже не ставший чёрным королём.       Чо закрыла глаза.       – Я исправлюсь, – она сглотнула. — Клянусь. Если я просру свою третью жизнь, то точно перестану себя уважать.       Чо заснула, сидя в неудобной позе не полу, спиной прислонившись к койке Дзёмэя. И впервые за долгое время ей пришёл спокойный, светлый сон. Ей снился папа, в солнечный зимний день стоящий на кухне и замешивавший тесто.       – Уже проснулась? – он засмеялся. – Когда я испеку торт, сделай вид, что очень удивлена, ладно? С Днём рождения, бабочка!