Крепче кровных

      Идти в школу не хотелось. Начался сезон дождей, небо заволокло тяжёлыми серыми тучами, тропинку размыло так, что ботинки утопали в грязи, утренний холод пронизывал до костей. Юкико шмыгнула носом, кутаясь в толстовку, которая была велика на три размера, и которую она донашивала за Амидой. Ей так хотелось поскорее вернуться домой, чтобы укутаться в тёплое одеяло и как следует выспаться. Ночью она не спала, потому что снова зачиталась книжками из библиотеки папы.       – БУ!       Юкико вскрикнула, подскочила, когда кто-то резко ткнул пальцами ей в бока. Это был Генджи. Она поняла это по знакомому несдержанному и злорадному смеху. Юкико обернулась, окинула его хмурым взглядом.       – Придурок!       — А нечего еле ползти!       – Мог бы и обогнать!       Генджи опустил тяжёлую руку ей на плечо, почти навалился на Юкико всем телом. Он был на три года старше и гораздо больше Юкико, так что от веса его тела её колени подогнулись.       – Пошли забьём на уроки.       — Нельзя, – ответила Юкико.       — Нейзя, — передразнил её Генджи. — Льзя.       — Сегодня тест, — пробурчала она. – И новая тема по математике. И ещё ты и так вчера прогуливал.       — Зану-у-уда.       – А ещё сегодня к нам приведут новенького.       – Ха-а?       — Ну... новенький. Его семья переехала сюда на прошлой неделе.       Генджи нахмурился, не торопясь шагая с Юкико в сторону школы.       – Надо будет ему врезать.       – Зачем? – вздохнула Юкико.       – Будет знать...       Больше объяснений от Генджи добиться было нельзя, да и Юкико не слишком ими интересовалась. Генджи сам рассказывал о своих проблемах, когда нуждался в этом, и всякий раз злился, когда Юкико расспрашивала его, пыталась разобраться, в чём дело. К тому же, она была на него обижена. В прошлый раз на уроке физкультуры он, играя в вышибалы, целился мячиком только в неё, даже когда её уже выбило из игры. И она не знала, в чём была причина такого пристального внимания Генджи.       Однажды он столкнул её в пруд (потом сам же и вытаскивал), потом в школе выдернул из-под неё стул, потом гонял её по школьному двору, пугая пойманным жуком. Генджи стал обращать на неё внимание, но порой Юкико хотела, чтобы он просто продолжил недоверчиво на неё зыркать. Когда они гуляли вдвоём, он никогда не извинялся за своё поведение, будто бы обиды Юкико просто не могло существовать. Вместо этого он пытался её рассмешить, вёл в новое место в Натсусиме, иногда заказывал ей мороженое. И делился с ней своими проблемами, обещая поколотить её, если она кому-нибудь расскажет. И Юкико, конечно же, часть рассказывала родителям, часть записывала в дневник.       В школе она сняла грязную обувь, убрала в свой шкафчик, надела чистые туфли, взглянула на себя в зеркало. Кудрявые волосы от сырости распушились, чёрная толстовка Амиды мешком болталась на теле, на кончике носа краснел прыщик. У Амиды не было прыщей, а вот Юкико не повезло: мама сказала, что этим она пошла в отца.       – Пиноккио, – прокомментировал Генджи, взглянув ей в лицо.       – Дурак, – Юкико уткнулась носом в воротник толстовки, насупившись.       – От этого твой нос короче не стал.       — Отстань.       Она пошла вперёд, дошла до классной комнаты на первом этаже. В Натсусиме детей было немного, и вся школа состояла из одного класса, в котором учились Юкико, Амида, Генджи, не-очень-умный-в-свои-восемь-лет и другие дети. Сюда же переведут и новенького, и Юкико было интересно: как он выглядит, что из себя представляет, нравятся ли ему книжки…       Юкико поздоровалась с одноклассниками, с учителем. Генджи прошёл в класс молча, пожал руку Амиде и занял место за партой. Юкико же подошла к стайке подружек, одной из которых только вчера исполнилось шесть, и ждала учительницы. В классе царило заметное напряжение. Всем была интересна личность новенького, да и к тому же, в Натсусиме так редко происходило хоть что-нибудь, что даже такое обыденное событие превращалось в праздник.       Но этот праздник быстро обернулся паникой и испугом. Первыми забеспокоились старшие дети, которые следили за новостями и вникали в разговоры взрослых, их паника передалась и младшим. Новенького звали Кенъюити Сонохока. Ему было десять лет, он был совсем тощий, в мешковатой линялой одежде, бледный и какой-то болезный на вид. У него были отросшие каштановые волосы, большие карие глаза, вздёрнутый нос, тонкие губы, острые скулы, острые плечи и колени. Он казался тихим, робким и замкнутым, и даже выглядел бы мило, если бы не одно но.       Кенъюити Сонохока был сыном террориста.       Его фамилия спустя три месяца всё ещё была на слуху у жителей Натсусимы, кто-то потерял близких во время взрыва, у кого-то погибли или пострадали друзья. Никто не произнёс ни слова, чтобы поприветствовать Сонохоку. И, когда учительница сказала ему занять свободное место, Генджи демонстративно прошёл перед ним глядя ему в глаза, и занял свободное место рядом с Юкико. Весь класс во время уроков держался подальше от Сонохоки, словно он был прокажённым, смотрел на него с опаской и ненавистью. И у Юкико всякий раз сжималось сердце, когда она смотрела на одинокого, забитого, царапающего что-то в тетради мальчишку.       – Давай его отпиздим, – произнёс Генджи, обращаясь к Амиде. – Мелкого этого.       – Давай, – нахмурился Амида, подпирая щёку рукой. — Строит из себя... будто не случилось ничего.       – Но, – прошептала Юкико. – Не он же взрыв устроил.       – Откуда ты знаешь?! – отозвалась одна из старших девочек. – Вдруг – он?!       – Ты сможешь бомбу собрать? – нахмурилась Юкико.       – Конечно! – ответила девочка. – Все могут!       Юкико закатила глаза.       – Слышь, Ёси, – произнёс Генджи. – Завались. А то и тебя побью.       Юкико вновь насупилась и спряталась носом в воротнике толстовки Амиды. Она видела, как дрался Генджи. В свои четырнадцать он был довольно сильным мальчишкой — Юкико это поняла, когда он вместе с Амидой и папой вызвался мотыгой обрабатывать огород, сад, теплицу... он работал до того усердно, что к концу дня падал от усталости и оставался ночевать. А порой, когда у него не получалось уснуть, он просил Юкико почитать ему вслух. И стихи в её исполнении всякий раз его убаюкивали.       Так или иначе, он был куда крепче остальных мальчишек, сильнее их, выше, шире в плечах. На физкультуре Генджи бегал быстрее остальных, подтягивался и отжимался больше других и без конца дразнил Юкико, когда она слишком быстро выдыхалась. И побои от такого мальчишки должны были звучать угрожающе. Юкико верила, что Генджи может поколотить её, и знала, что это точно произойдёт с новеньким. И это казалось ей ужасно несправедливым. Сонохока был таким маленьким и жалким, он был даже меньше самой Юкико, и мысль, что этот мальчишка мог создать бомбу и покалечить людей, казалась ей абсурдной. Но и как помочь мальчику, она тоже не знала.       — Если ты побьёшь его, – пробурчала она. – Я с тобой больше дружить не буду.       Генджи расхохотался и обозвал её соплячкой.       Но Сонохоку он всё-таки не избил. Юкико не верила, что её угроза подействовала, поэтому на всякий случай провожала новенького до дома и даже пыталась его разговорить.       — Меня зовут Юкико, – она попыталась улыбнуться. – Но ты можешь звать меня Ёси.       Сонохока посмотрел на неё отсутствующим взглядом.       – А как мне тебя звать? – продолжила она. – У тебя довольно длинное имя, да и фамилия тоже.       – Со... но...       – Соно, — повторила она. – Соно, а ты любишь читать?       — Да, – тихо ответил он. – Г-Гарри Поттера.       — О-о-о! Любишь магию и волшебников?       – Е... если бы у меня была магия, – он тяжело выдохнул. – Я бы... был свободен.       Юкико наклонила голову набок. Сонохока тряхнул головой, густо покраснел и сказал ей забыть сказанное.       – А мне вот больше нравится волшебник у Асприна, – продолжила она. – Он слабый, но очень хитрый и способен победить своим умом целое войско!       – Войско?       – Ага. И у него учитель – страшный зелёный ящер!       Сонохока поднял взгляд к небу, пытаясь это представить. Но потом закрыл их и помотал головой.       – Хочешь, я подарю тебе эту книжку?       – ...а? Н-не надо!       – Да ладно, – Юкико улыбнулась. – Я её всё равно уже читала. Собиралась в библиотеку отдать, но пусть будет у тебя.       – С... паси... бо.       — Эй, Соно, – произнесла она, когда они добрались до дома мальчишки. – Мама любит печь всякие тортики, меня тоже учит... приходи на чай.       – А... м-м-м...       – Мы всё равно не успеваем всё съесть и зовём соседей. Ты же любишь персики?       – Н-ну... да.       – Отлично! Персики изгоняют злых духов!       С этими словами она побежала домой, не позволив мальчишке отказаться.       На следующее утро Юкико пришла в школу пораньше и заняла место рядом с Сонохокой, тем самым вызвав недовольство одноклассников. Они не могли её обижать. Юкико была отличницей, которая могла и объяснить тему урока, и дать списать как домашнее задание, так и тест; с ней дружил самый злой мальчишка во всей Натсусиме, а самый язвительный мальчишка был её старшим братом; плюс ко всему, Юкико была дочкой детектива — Ёсикавы Ренджиро, которого в Натсусиме знали, уважали и даже в какой-то степени побаивались. В свои одиннадцать Юкико была не настолько проницательна, чтобы думать об этом, и поэтому в какой-то момент она испугалась, что её могут избить или начать издеваться. Но этот страх был таким маленьким и ничтожным по сравнению с её жалостью и жаждой справедливости, что Юкико быстро взяла себя в руки.       Сонохока расплылся в улыбке, увидев её. Он поспешил к Юкико, но на половине пути упал, споткнувшись о выставленную ногу Генджи. Класс загоготал.       – Кагу! – нахмурилась Юкико.       – Упс, — хмыкнул он, делая вид, что потягивается.       Юкико нахмурилась, глядя на него, подошла к Сонохоке и помогла ему подняться.       — Не обращай внимания, Соно. Кагу – самый большой дурак в мире.       – Сямый больсёй дуяк в мие, – передразнил её Генджи.       Юкико пнула ногу Генджи и прошла с Сонохокой за парту.       – Он со всеми такой, – вздохнула Юкико, потянувшись к рюкзаку. – Ты как? Не ушибся?       – А... ммм... всё нормально.       – Ну, вот и хорошо.       Уроки прошли без происшествий, если не считать происшествием поведение Генджи. Он передразнивал Юкико, когда она рассказывала доклад, он тыкал в неё остриём ручки, он кидался в её сторону оторванными кусочками ластика. И весь день Юкико не могла сообразить, за что он так сильно её ненавидит. Но зато на новенького он не обращал никакого внимания. Сонохока внимательно слушал её объяснения, старательно решал примеры. Он был умным мальчишкой, вот только очень замкнутым.       Юкико, как и обещала, подарила ему свою книжку, и бледное лицо Сонохоки стало пунцовым, а в глазах отразилось нечто, похожее на радость.       – Что, заражаешь других своею тупостью, Ёси? – произнёс Генджи, увидев книжку.       Был перерыв на обед. И Генджи, пришедший, как всегда, без еды, сел напротив Юкико, опустив руки на спинку стула.       – Ты меня уже достал, – ответила она. – Что тебе нужно?       Генджи наклонил голову набок, потёр затылок, пожал плечами.       – Просто ты меня бесишь, Ёси.       – Ты меня тоже, – она протянула ему второй бенто. – Не обляпайся.       — Спасиб.       Генджи зыркнул в сторону Сонохоки, и мальчишка замер от этого взгляда. У новенького тоже было бенто, кто-то пожарил для него рис, сварил сосиски, нарезал овощей. И это заставило Генджи нахмуриться. Даже о выродке террориста кто-то заботился, в то время как сам Генджи был паразитом у семьи Ёсикава.       – Соно, – произнесла Юкико. – Это Генджи. Он хороший.       Генджи поперхнулся.       – Просто ему грустно.       – Слышь, Ёси...       – Кушай. А после школы пойдём пить чай и делать домашку.       Генджи закатил глаза, но спорить не стал.       После уроков Генджи и новенький действительно отправились в гости к Юкико и Амиде, несмотря на робкие попытки Сонохоки отказаться. Он был до того тихим и зажатым, что невольно вызывал у Генджи раздражение. Но доброта Юкико к мальчишке была гораздо заразительнее озлобленности Генджи, так что вскоре он потерял к Сонохоке интерес. А, может, персиковый пирог и горячий чай согрели сердце Генджи и заставили его подобреть.       – Не лезла бы ты в эту историю, — сказала в конце дня мама.       – Ммм? – спросила Юкико.       – С Соно-куном, – ответила она. — Твой папа сказал, что за три месяца он сменил четыре школы. Да и сюда, в Натсусиму, мало кто приезжает из большого города.       Юкико моргнула.       – Мальчика травят, – мама вздохнула. — За то, в чём он не виноват. Я боюсь, как бы твоя доброта не сделала хуже вам обоим, Юки... ну-ну, не надо плакать, – она протянула руки и сжала дочь в объятиях. – Может, всё обойдётся, и я просто заблуждаюсь.       Юкико не ответила.       – Кагу-кун ещё не предложил тебе встречаться?       – Мам!       После слов матери Юкико насторожилась, стала пристальнее наблюдать за одноклассниками, но ничего странного или пугающего не произошло. Сонохоку старались не замечать, в то время как отношение одноклассников к Юкико не изменилось. Её они знали уже много лет, знали обо всех её чудачествах, и им приходилось с ней дружить, если они хотели хорошо учиться.       На летних каникулах они вчетвером отправились на пруд. Амида и Генджи вышли сразу в плавках, Юкико надела длинную футболку и шорты поверх купальника, Сонохока вышел в джинсах, кофте и с надувным кругом. Амида хохотнул, но не сказал ни слова.       Кожа Сонохоки и Юкико была бледной, у Амиды была тронута загаром из-за частых и длительных прогулок, а вот Генджи был почти как уголёк. Юкико сжала губы, глядя на белесые шрамы на его теле, на синяки и ссадины.       – Что? — хмыкнул Генджи, поигрывая мускулами. – Потрогать хочешь, Ёси?       Она мотнула головой и отвела взгляд. Быть может, она и коснулась бы его мышц, если бы не боялась своим прикосновением причинить ему боль.       Когда они дошли до пруда, Юкико расстелила полотенца на траве, стянула с себя одежду и осталась в одном купальнике. И тут же пискнула, когда Генджи, уже зашедший в пруд, окатил её ледяной водой.       – Да ты достал! — крикнула она, подбежав к поверхности воды и зачерпнув её ладонями. Юкико брызнула водой в сторону Генджи, но атака не дошла до цели, и мальчишка захохотал громче. — Придурок!       Она тяжело вздохнула и убрала своё полотенце подальше от воды. Плавать она не собиралась, во-первых, потому что не умела, во-вторых, потому что не сомневалась, что Генджи её утопит. Или Амида. Сонохока же бродил вдоль пляжа и собирал улиток.       Другие дети подошли намного позже, и Сонохока, не испытывая к ним ни малейшего доверия, уселся на своё полотенце рядом с Юкико. Он обычно никогда первым не начинал разговор, вот и сейчас не собирался этим заниматься. Только дёрнулся, когда украдкой прочёл страницу из книжки, которую читала Юкико.       – Ты чего? – спросила она.       – Что з-за ужасы ты читаешь?       – А? – она моргнула. – А-а. Это Баркер. Книга Крови, – она улыбнулась. – Я люблю ужастики. А ты?       – Д-думаю, мне их и так... хватает.       – Извини.       – Ничего, – он тяжело вздохнул и подтянул колени к груди. – П... росто. Я и правда... виноват.       – Что? В чём?       Сонохока помотал головой и ничего не сказал, однако эта история давно была на слуху у всей Натсусимы. Отец Сонохоки вручил сыну рюкзак с бомбой и отправил в школу. Он велел идти пешком, нигде не останавливаться и ни с кем не разговаривать. В школу должен был приехать кто-то из учёных башни Михашира, и Кенъюити-старший не мог упустить выпавшую ему возможность. Он утверждал, что в Михашире живут жёлтые дьяволы, что он провёл у них полтора месяца, и после этого его кожа стала до того тонкой и чувствительной, что её можно было повредить даже если неосторожно надеть одежду. Терактом этот человек хотел если не уничтожить жёлтого дьявола, то хотя бы доказать другим людям, что он не сумасшедший, и что монстры действительно существуют. И ради спасения людей от монстров он готов был пожертвовать даже собственным сыном.       Сонохоку спасло любопытство. В какой-то момент он остановился, опустил рюкзак на скамейку и расстегнул его. И замер, увидев провода, учуяв запах бензина и ацетона. Ему было интересно, что именно могло быть настолько тяжёлым, думал, что это был его обед, но наткнулся на механическое чудовище, отравившее его жизнь и пустившее свои провода ему в сердце. Он запаниковал. Он убежал, толкая взрослых, указывая пальцем на портфель и крича что-то неразборчивое.       Она взорвалась. И больше в тот день Сонохока не слышал ничего, кроме грохота взрыва, и не видел ничего, кроме отражённой в стёклах домов вспышки света. И запах. Запах был всюду. Горелой плоти, бензина, крови и испражнений.       Журналисты же записали Сонохоку в соучастники преступления.       Юкико хорошо помнила об этом, потому что папа, прочитав статью, проверял все её органы чувств. Как далеко она видит, сколько цветов различает, нормально ли реагирует на жар и холод, чувствует ли какой-то необычный запах...       – Может, у Юки нет побочки? – негромко спросила мама.       – У всех есть. Так сказал Расу.       – Ты думаешь, это было правильно? Лишить её сил...       – Она не должна повторить моих ошибок.       Больше они не продолжали разговор, в котором Юкико совершенно не видела никакого смысла.       – Не виноват ты, – ответила она, закрыв книгу и убрав её в сумку.       – Когда все вокруг считают тебя виноватым, значит... значит, так и есть.       – Люди горюют и напуганы, – она пожала плечами. – Может, им станет легче, когда твоего отца... ну...       – К... азнят?       — Да.       Сонохока не ответил. Какое-то время он просто смотрел на искрящуюся в лучах солнца поверхность пруда, на играющих в воде детей. Они были далеко. Так далеко до Сонохоки, что не дотянуться, не позвать. И проблема была не в физическом расстоянии, разделявшем детей. Сонохока сознательно отгородился от общества. От общества, которое либо перестало его замечать, либо уделяло внимания столько, что потом с тощего тела мальчишки не сходили синяки. Он не разговаривал с матерью, да и она не разговаривала с ним, своим молчанием будто задавая ему вопрос: Почему ты всё ещё жив? Он был никому не нужен. Никому не нужен настолько, что его едва не убил собственный отец. Сонохока бы не заговорил и с Юкико, если бы к тому моменту уже не хотел выть от тоски и одиночества.       — Извини, Соно.       – Ничего, – он закрыл глаза, помотал головой.       На самом деле, отца он похоронил в тот самый момент, когда бомба взорвалась за его спиной. И в тот момент он не испытал ни жалости, ни страха, ни скорби. Отца не было. Он взорвался вместе с теми людьми. Погиб, как невинная жертва обстоятельств. Умер вместе с нормальной жизнью Сонохоки.       Сонохока плотно сжал губы, когда Юкико обняла его и опустила кучерявую голову ему на плечо. Он уткнулся носом в колени, изо всех сил пытаясь сдержать слёзы.       Они просидели так довольно долго. Юкико гладила его по плечам, и в памяти Сонохоки на долгое время отпечаталась эта картина: сверкающий пруд, тёплые объятия, пахнущая солнцем девочка.       Их прервал вышедший из пруда Генджи.       – Слышь, Ёси, пошли купаться.       – Я не хочу.       – Пошли!       – Нет!       Генджи схватил её за руку и, как бы Юкико ни сопротивлялась, и как бы ни тормозила, упираясь ногами в песок, избежать водных процедур ей не удалось.       — Холодно! – пискнула она, ступив в воду по щиколотку. – Пусти!       И тогда Генджи подхватил её за талию и широким шагом вошёл вглубь пруда. Юкико брыкалась, брызгалась и упиралась, но, когда её ноги перестали доставать дна, она вцепилась в Генджи, что было сил.       — К-К-Кагу!       – Что? — он хмыкнул, разведя руки в стороны. — Сама же просила, чтобы я тебя отпустил.       – М!       – Тогда поплыли.       Генджи оттолкнулся ногами от воды и Юкико, вскрикнув, зажмурилась и крепче прижалась к нему. Она была уверена, что в любой момент Генджи толкнёт её, а она не сможет даже позвать на помощь.       – Ёси, – он выдохнул. – Полегче.       – Гм!       – Да не прижимайся ты... так...       Юкико не послушалась. Она не знала, что за твёрдая штука упиралась ей в ногу, и спрашивать об этом не было никакого желания. Она пообещала себе наорать на Генджи, как только будет стоять на твёрдой поверхности, и когда рядом будет хоть какой-нибудь столб, за который можно будет ухватиться.       Вернувшись на большую землю, Юкико накрылась полотенцем, укуталась в него и злым взглядом буравила Генджи, который предусмотрительно не спешил выходить из воды.       — Можно мне... Книгу Крови?       — М? Конечно, – Юкико улыбнулась, увидев робкую улыбку Сонохоки. — Только там очень много жестокости.       – Я... смогу. Справлюсь.       И Сонохока справлялся. Он старательно учился, был дружелюбен с одноклассниками, со взрослыми, даже порой проявлял мужество и отправлялся с Генджи и Амидой гулять на свалку. На свалку, где Сонохока нашёл себе игрушку-робота, а Генджи – плётку, которую первым делом решил опробовать на Юкико, и за которую ему прилетело от её отца. Сонохока мужественно читал те ужастики, которые так любила Юкико, а потом, находясь под огромным впечатлением, зарисовывал образы из книг в тетради.       Но это всё очень быстро закончилось.       Юкико не знала, что произошло. Впрочем, детям и не следовало знать, какой гнев вызывало у взрослых счастье проклятого мальчишки. Он никого не трогал, никого не обижал, но недалёким и тёмным людям это не мешало приписывать Сонохоке различные зверства. Кто-то проткнул кому-то шину? Кенъюити. У кого-то пропал кот? Кенъюити. Кот вернулся после трёхдневного загула? Сбежал от Кенъюити. Кого-то выгнали с работы? Явно из-за соседства Кенъюити. Таким образом, мальчик, который пытался вернуться к нормальной жизни обычного младшеклассника, был безнадёжно далёк от неё.       Его быстро поставили на место, красноречиво напомнили, какой он на самом деле отброс. Перед глазами всё поплыло, когда об его голову разбили бутылку. Он упал, когда его ударили с такой силой, что изо рта вылетел зуб. Он сжался в комок, пряча руками голову, когда его пинали, когда наступали ему на ноги, на руки, прыгали на них, когда подошвами прижимали голову к асфальту. Он не мог дышать, не мог кричать, и без конца напоминал себе, что это хорошие люди, просто они горюют и напуганы.       Просто горюют и напуганы.       Просто...       Сонохока очнулся в больнице. Он не мог пошевелиться, не мог нормально дышать и практически ничего не видел. Оба глаза опухли, он не чувствовал ничего, кроме прохладного ночного воздуха больничной палаты.       – ...вали отсюда, если дорожишь жизнью пацана.       Мама плакала. С ней разговаривал кто-то знакомый, кто-то всегда угрюмый, мрачный, замкнутый. И кто-то, кто всегда был добр к Сонохоке. Ренджиро. Отец Юкико. Отец, который никогда не положил бы бомбы в рюкзаки детям и никогда не искалечил бы их жизни.       — Очнулся, Соно? – произнёс он, потом обратился к матери. – Выйди. Надо поболтать с мелким.       – Н-нет! Я его больше одного не оставлю!       – Вый. Ди.       Мама, поколебавшись, послушалась. А Ренджиро, пододвинув стул, сел рядом с койкой Сонохоки. Мальчишка задрожал, из глаз полились слёзы, воспоминания о побоях ожили с новой силой. Ренджиро добьёт его! Задушит подушкой, и оборвёт его жизнь!       – Моя дочь, — произнёс Ренджиро. Медленно, размеренно, умиротворяюще. – Совсем на меня не похожа. Ласковая такая, мягкая... нежная. А родилась у монстра. Забавно, не так ли?       Сонохока смотрел на него, с трудом соображая.       — О чём я? Я кое-что умею, – он потёр руки. – Кое-что, чего не умеют другие. По-хорошему, я должен был отказаться от своего дара, но, когда у меня появилась такая возможность, я уже слишком далеко зашёл. Наши истории с тобой похожи, Соно. Вот только ты оказался жертвой обстоятельств, а я – бомбой у тебя на спине.       Сонохока часто задышал, и каждый вздох отдавался жгучей болью в лёгких. Он не мог ни убежать, ни пошевелиться, и с каждым словом этого человека в нём крепла уверенность, что его сейчас убьют. Ренджиро умолк, дождался, когда мальчик успокоится, и продолжил.       – Этот дар проявился у Юкико. Давно ещё, когда она была совсем крошкой. Она своей бабке такой атас устроила одним прикосновением, что та до сих пор не может ей этого простить, – Ренджиро хмыкнул. – Может быть, Юкико и сейчас владеет этим даром. Только боль она причиняет своей добротой.       Сонохока сморгнул слёзы. Он не мог даже пошевелить челюстью, чтобы опровергнуть слова Ренджиро.       – Соно, – вздохнул Ренджиро. – У тебя ноги не чешутся?       Сонохока моргнул. Ног он не чувствовал вовсе.       – Значит, всё-таки, эти уроды своего добились, – он потёр затылок. – Мда. Беда.       Он помолчал, пару раз хлопнув в ладоши. Сонохока попытался шевельнуть ногой, но у него ничего не вышло. Он не мог даже напрячь мышцы.       – Я... попрошу помочь тебе, – Ренджиро тяжело вздохнул. – Если ты согласен на помощь людей из Михаширы.       Сонохока перестал дышать.       – Может, они и монстры, — пожал плечами Ренджиро. – Во всяком случае, не монстрее меня. Да и куда полезнее. Тебе они могут помочь, а вот я... я могу только расправиться с теми, кто с тобой это сделал. Я запомнил их, не переживай. Жаль там Кагуцу не было. Давно хочу вломить ему, но он всё не даёт мне повода, а его сынок не жалуется.       – Н' н'до.       – Нет, Соно, надо. Поверь бывалому полицейскому. Насилие – самый сильный наркотик из существующих. С него не слезешь, сколько ни сиди в тюрьме. Они избили тебя, изобьют моих Амиду с Юкико, Кагу, твоих одноклассников, учительницу, мать...       Ренджиро хрустнул костяшками пальцев, вновь выдержав паузу.       – Поэтому я лишил Юкико своих сил. Нельзя моей девочке становиться мной, – он поднялся со стула. – Я вернусь. Скоро.       Ренджиро сдержал обещание. Он действительно вернулся, вот только Сонохока не помнил, когда. Мать не пускала к нему ни Юкико, ни Амиду, ни Генджи. Сознание Сонохоки блуждало между сном и явью, и полусонный мозг пытался смириться с новой трагедией. Его, маленького мальчика, посадили в новую клетку. В клетку, из которой не сбежать, не выбраться. И этой клеткой было его собственное тело.       Ренджиро мог убивать одним прикосновением, мог вызывать нестерпимую боль, мог своей волей ломать кости и скручивать в тугой узел нервы. И Ренджиро применял свои силы, когда считал, что обыкновенного тюремного срока недостаточно. И, касаясь тех, кто напал на Сонохоку, касаясь тех, кто не помог ему, Ренджиро заставлял их ощутить каждый удар, каждую рану, каждый прыжок на костях десятилетнего мальчика.       — Он же отброс, Рен!       – Пожалуйста, Рен!       – Пощади!       – Ты напал на десятилетнего, – произнёс Ренджиро, и в зрачках его глаз сияла дикая, первобытная, дарованная Сланцем энергия. – Ты не имеешь права существовать.       Сонохоке было ни к чему об этом знать. Да и никому не нужна была эта история.       Он вернулся, принеся с собой надежду, о которую Сонохока боялся обжечься. Он рассказал об источнике своих сил, рассказал о королях, рассказал о монстрах, которые гнездились в Михашире и которые могли бы вернуть его к нормальной жизни.       Но нормальная жизнь осталась в прошлом. Её перечеркнуло уродливое чудовище с торчащими из его тела проводами, вонявшее ацетоном и бензином.       — Я просто хочу свободы, – выдохнул Сонохока, когда Ренджиро предложил ему отправиться в Михаширу. – Каждой клеточкой тела.       Его желание исполнилось спустя семь лет. И желанную свободу ему принёс бронзовый цвет.