stop all the clocks (this is the last time i am leaving without you)

      Пережить второе мая было бы гораздо легче, если бы все просто оставили его в покое. Но никто и не собирался этого делать, так что в конце концов Гарри понял, что самый простой способ пережить этот день — тщательно замаскироваться. Каждый год ему приходилось присутствовать на нелепом торжестве в память о Битве за Хогвартс — как будто тех, кто в ту ужасную ночь ушёл из жизни, хоть сколько-нибудь волновали все эти люди, нарядившиеся в душные мантии, потягивающие шампанское из хрустальных бокалов и поедающие какие-то непонятные закуски. Поэтому он предпочитал сразу переходить к самым крепким напиткам. Это, по крайней мере, притупляло нудные пытки бесконечными речами и помогало отмазаться от людей, когда те неизбежно пытались надавить на него своими «всего пару слов, Гарри, пожалуйста!». И это стоило статьи, которая непременно появлялась на первой полосе «Пророка» на следующий день: Мальчик-Который-Выжил по-прежнему настолько страдает из-за войны, что ему приходится напиваться, чтобы пережить эту ночь.       И конечно, чёрт возьми, он по-прежнему страдал. В противном случае с ним явно было бы что-то не так.       Он задержался у бара, чтобы выпить ещё виски, а затем, спотыкаясь о собственные ноги и расталкивая людей, пробрался через весь бальный зал и вышел на балкон, где, навалившись на перила и глядя в ночное небо, с бокалом шампанского в одной руке и с сигаретой, аккуратно зажатой между указательным и средним пальцами другой, стоял не кто иной, как Малфой. Он окинул Гарри взглядом; выражение его лица было непроницаемым.       — Малфой, — рявкнул Гарри.       Малфой прищурился.       — Поттер.       — Какого хрена ты здесь забыл? — спросил Гарри.       — Воздухом подышать захотелось, — ответил Малфой, осматривая его с головы до ног.       Гарри многозначительно посмотрел на сигарету в его руке.       — Конечно, — сказал он.       — Отвали, — пробормотал Малфой. Одним глотком он допил оставшееся на донышке бокала шампанское, а потом поставил его на перила рядом с собой.       Гарри подумал, что ему действительно следует отвалить. Но вместо того, чтобы развернуться и уйти с балкона обратно в зал, он сделал глоток из собственного стакана и сказал:       — Никогда бы не подумал, что ты подцепишь эту грязную магловскую привычку.       Глядя прямо на него, Малфой затянулся сигаретой и с вызовом выпустил дым в тёмное небо.       — Возможно, — медленно проговорил он, — я наконец-то нашёл хоть что-то, с чем маглы справились на ура.       Пока он говорил, его губы слегка искривились, на лице расцвела усмешка, и Гарри очень захотелось его ударить.       Он больше не испытывал к Малфою ненависти, но по-прежнему его недолюбливал. Уже три года они вместе учились на авроров и довольно хорошо ладили благодаря тому, что тщательно сочетали взаимное избегание, когда им это удавалось, и ледяной профессионализм, когда не удавалось. Но это не означало, что Малфой перестал будоражить его вспыльчивую натуру. С годами так ничего и не изменилось. В драках с Малфоем всегда было что-то такое, что разжигало кровь Гарри, приводило его в бешенство, заставляло задыхаться и чувствовать себя удивительно, ужасно живым.       Гарри сделал шаг по направлению к нему.       — По-моему, ты ничуть не изменился.       Малфой затушил сигарету о перила и отправил её в свободный полёт с балкона.       — А по-моему, это не твоё грёбаное дело, — сказав это, он несильно толкнул Гарри в грудь, отчего тот неожиданно пошатнулся, а растущий внутри него гнев разгорелся до опасных масштабов.       Его терпение, и без того изрядно ослабленное нелепым показным торжеством, окончательно лопнуло. С низким рычанием он бросился на Малфоя, выставив перед собой кулак. Но выпил он и правда много, поэтому кулак успешно миновал лицо Малфоя и оказался у него за плечом, а Гарри, споткнувшись, по инерции сделал ещё один шаг вперёд. Он навалился на Малфоя, глухо врезавшись в его грудь и прижав его спиной к перилам; из его рта вырвалось свистящее дыхание, а затем их губы неловко соприкоснулись. Они оба замерли. Гарри положил ладонь на плечо Малфоя, одна рука Малфоя оказалась зажата между их телами, их губы соединились в совершенно случайном поцелуе. Потом тело Малфоя немного расслабилось, он выдохнул прямо в рот Гарри, а кончик его языка прошёлся вдоль чужой нижней губы.       Гарри отшатнулся от Малфоя, уставившись на него. Тот просто облизнул губы и теперь смотрел на него своими большими потемневшими глазами. И Гарри подумал: «Чёрт возьми, а почему бы и нет?» — и подался вперёд. На этот раз поцелуй был намеренным. Он прикоснулся к губам Малфоя, и те задвигались — тепло, неторопливо и осторожно. Гарри обвил рукой шею Малфоя, а тот обхватил его талию и приоткрыл рот, впуская язык Гарри внутрь. И они целовались, целовались по-настоящему; их губы касались друг друга, зубы сталкивались, языки сплетались, а руки вжимались в тело напротив. Малфой застонал и просунул своё бедро между ног Гарри. Стакан, который тот раньше крепко сжимал, выскользнул из его пальцев и, ударившись о пол, разлетелся вдребезги. Но Гарри это не заботило, потому что теперь он мог лапать Малфоя обеими руками.       Это чистое безумие, потому что напротив него стоял Малфой, они друг другу даже не нравились, а ещё это всё происходило прямо на балконе, где в любой момент мог появиться кто-нибудь, кто застанет их в таком положении — когда их дыхание безнадёжно сбито и они самозабвенно целуются друг с другом. Но ему это так нравилось, что он отстранился и выпалил:       — Пойдём ко мне.       В ответ Малфой прошипел короткое «да» и снова припал к его губам, прикусив нижнюю.       Гарри притянул Малфоя ближе к себе и прокрутился на месте, а затем всё вокруг завертелось и вихрь аппарации перенёс их в его спальню. Они снова набросились друг на друга, пытаясь одновременно стянуть мешающую одежду и не прекращать целоваться. Тело Малфоя было таким же угловатым, как и его лицо: с резкими плоскостями, острыми углами, твёрдыми костями, — и Гарри прикасался ко всему, до чего мог дотянуться. Тазовые косточки, ключицы, лопатки и выступающие позвонки — каждый дюйм его тела покрывала невероятно мягкая кожа. И он касался Гарри в ответ; его длинные пальцы как будто старались охватить как можно больше чужого тела.       Они целовались и целовались, пока Малфой не обхватил ладонью член Гарри, а Гарри не упал спиной на кровать, заставив Малфоя лечь на него сверху. Он извивался, подползая ближе к изголовью и таща Малфоя за собой, а затем качнул бёдрами и потёрся своим уже до невозможности твёрдым членом о член Малфоя, отчего у того перехватило дыхание. Тот просунул руку между их телами, раздвинул ноги Гарри, провёл вниз и вверх по бёдрам, добрался до задницы и коснулся подушечкой пальца ануса. Гарри потребовалось всего мгновение, чтобы понять, что этим жестом Малфой спрашивал разрешения; и он кивнул, ещё немного раздвинув ноги и выгнувшись под поглаживаниями руки.       Малфой надавил на тугие мышцы, подушечка его пальца медленно вошла внутрь, и Гарри весь сжался, когда палец согнулся, растягивая его вход. Боже, этого было недостаточно.       — Смазка, — сбивчиво дыша, произнёс он, когда Малфой снова согнул палец внутри него. — В тумбочке, в верхнем ящике.       Малфой не собирался медлить или нежничать. Он окунул пальцы в смазку, а потом вошёл в Гарри сразу двумя. Внутри всё горело, но, боже, это было приятно. Из глубины горла Гарри вырвался скулёж, и он вцепился руками в Малфоя, когда пальцы протолкнулись ещё глубже, и качнул бёдрами им навстречу. Чёрт, ему было хорошо, так хорошо — ровно до того момента, пока он не поднял взгляд и не увидел лицо Малфоя, изогнутые в лёгкой довольной улыбке тонкие губы, наблюдающие за ним бледные глаза. Ему было хорошо, но было бы ещё лучше, если бы он не видел, как Малфой смотрит на него.       — Дай я перевернусь, — выдавил из себя Гарри. — Чтобы тебя не видеть.       Он почувствовал, как Малфой застыл над ним, и в его пропитанный алкоголем мозг медленно просочилось осознание того, что он, возможно, только что разрушил все свои шансы на то, что этим вечером у него будет секс. Он открыл рот, чтобы сказать что-нибудь ещё — что угодно, чтобы заставить Малфоя продолжить и трахнуть его, — но снова закрыл, когда Малфой наклонился и его лицо оказалось слишком близко.       — Не притворяйся передо мной, — прорычал Малфой. — Делай, что хочешь, но никогда передо мной не притворяйся, — его пальцы крепко сжали руки Гарри. — Тебя трахнет не какой-то безымянный и безликий парень. А я. И если ты этого не хочешь, то тебе следует сказать мне прямо сейчас, чтобы я просто ушёл.       Он пристально смотрел на Гарри сверху-вниз, и Гарри гулко сглотнул.       — Останься, — сказал он, и это слово прозвучало настолько тихо, словно он говорил шёпотом. — Останься, — повторил он громче. — Трахни меня. Пожалуйста, — он ещё сильнее развёл ноги. — Я хочу, чтобы это был ты.       Ещё несколько долгих секунд Малфой сверлил его взглядом, прищурив глаза и поджав губы.       — Ты мудак, знаешь?       — Знаю, — ответил Гарри, прижимаясь к нему, отчаянно нуждаясь хоть в каком-нибудь давлении на изнывающий член. — Я ужасен.       — И я тебя ненавижу, — добавил Малфой, обхватывая ладонью член Гарри и сжимая его.       — Знаю, — снова сказал Гарри, закатив глаза и подавшись бёдрами вперёд в попытке оказаться ещё ближе. — Я тоже тебя ненавижу. А теперь трахни меня, пожалуйста?       Было больно, когда Малфой входил в него, но тот не остановился и не спросил, в порядке ли Гарри, — просто двигался, вынимал и снова толкался внутрь. Гарри стонал, низко и неровно, цеплялся за Малфоя, впивался пальцами в его спину. С каждым толчком боль постепенно сменялась удовольствием, пока не превратилась в жжение, ощущать которое Гарри было так же приятно, как и руку Малфоя, поглаживающую его член.       Гарри вскрикнул и прогнулся в спине, когда Малфой наклонился к нему ещё ближе и впился зубами в шею. Он чувствовал, как внутри него нарастает напряжение, как с каждым движением оно становится всё сильнее и сильнее; упёрся пятками в матрас и теперь приподнимал бёдра навстречу толчкам, встречая их на полпути и заставляя член Малфоя проникать всё глубже и глубже. Стон Малфоя, тихий и глубокий, Гарри почувствовал своей кожей — звук послал вибрации по всему его телу, горячее дыхание опалило шею, а рука на члене сжалась ещё сильнее. И тогда Гарри ощутил, как каждый нерв в его теле на несколько долгих блаженных мгновений застыл в напряжении, а затем расслабился; и это было настолько восхитительно и настолько интенсивно, что у него перехватило дыхание. Всего пару секунд спустя Малфой замер, достигнув своей собственной кульминации. Его мышцы напряглись и задрожали, а бёдра бессильно подёргивались, пока он изливался и пытался прижаться к Гарри как можно ближе.       Гарри, тёплый и податливый, дрейфовал на накрывающих его последних волнах оргазма, пока Малфой навалился сверху, и не стал сопротивляться, когда через несколько минут Малфой выпутался из захвата его рук. Он просто перевернулся на другой бок и натянул на себя одеяло, сонно следя глазами за тем, как Малфой, спотыкаясь, бродил по его спальне, собирал разбросанную в порыве страсти одежду и, пытаясь совладать с ослабевшими непослушными пальцами, натягивал её на себя. Веки Гарри вдруг стали неподъёмно тяжёлыми, голова по-прежнему шла кругом от выпитого алкоголя и от крайнего сумасшествия того, что случилось только что, — он занимался сексом с Драко проклятым Малфоем. Он закрыл глаза и провалился в сон под тихое позвякивание пряжки ремня и шорох ткани, когда Малфой надевал брюки.

***

      Гарри просыпается один. Какое-то время он тупо смотрит на пустое место на кровати рядом с собой и прислушивается к приглушённому шуму льющейся из душа воды, свисту кипящего на плите в кухне чайника или тихому шелесту газеты в гостиной. Но его встречает лишь тишина, и тогда он всё вспоминает.       Он тянется рукой к флакону зелья сна без сновидений, на принятии которого настояла Гермиона («Драко хотел бы, чтобы ты поспал, Гарри»), и швыряет его в стену. Тот разбивается, несколько оставшихся на дне капелек разбрызгиваются по окрашенной стене, стекло разлетается во все стороны. К чёрту. Драко не хотел бы, чтобы он забывал — даже на секунду.       Гарри перекатывается ближе к принадлежащей Драко стороне кровати, скользит ладонью по прохладной хлопковой простыне, зарывается носом в его подушку и глубоко вдыхает. Пахнет им, лавандой — они стирают все свои вещи порошком с её ароматом, — пряным дорогим одеколоном, а ещё (едва заметно) табачным дымом и чем-то тёплым, что Гарри за все те годы, что они провели вместе, так и не смог определить.       Он позволяет себе закрыть глаза и притвориться, что его мир не развалился только что, как разлетелся вдребезги флакон, осколки которого, впившиеся в ковёр, теперь сверкают в солнечных лучах. Вот-вот Драко потянется к нему, и они проснутся вместе, как просыпаются каждое утро. Сначала Драко нежно коснётся кончиками пальцев его шеи, потом скользнёт вниз, проследит линии ключиц и спустится дальше, проведёт ладонью по груди, по животу, заберётся под пояс пижамных штанов. Пальцы Драко сомкнутся вокруг его члена и небрежно погладят его.       Вдох.       И тогда последние тёплые оковы сна растворятся, сменившись совершенно другим теплом, и Драко скажет: «Доброе утро, Поттер» — низким и грубым ото сна голосом, а Гарри ответит: «Доброе», — потому что, конечно, как утро может не быть добрым, когда рука Драко лежит на его члене, а сам Драко улыбается ему вот так?       Вдох.       Драко перекатится, ляжет на него сверху и поцелует его, медленно и глубоко, а рукой будет продолжать ласкать его член. Гарри всегда охотно отвечает, сплетая свой язык с языком Драко, обнимая его и чувствуя под своими ладонями его тёплую мягкую кожу. Он прижмёт Драко к себе, чувствуя, как сердце колотится у него под рёбрами, и закроет глаза, а Драко будет целовать и целовать его, как будто может делать это целую вечность и никогда не устанет.       Вдох.       Каждый раз повторяется одно и то же, Драко внутри Гарри. Это, несомненно, не просто трах, но и не совсем занятие любовью. На самом деле Гарри вообще не воспринимает это как секс. Это просто пожелание доброго утра, медленное, тёплое и сонное; они раскачиваются навстречу друг другу, а оргазм почти второстепенен. И хотя это не ново, не свежо и не волнующе — это уютно и знакомо. Как чашка чая в холодный день или старый свитер Гарри, связанный миссис Уизли, который Драко постоянно грозится выбросить. И так, почему-то, даже лучше.       Вдох.       И когда они заканчивают, каждый раз Драко говорит: «Я скоро привыкну просыпаться вот так», словно он не просыпается вот так уже пять лет. И на его губах медленно расцветает улыбка — тёплая, как кусочек масла, тающий на горячем ломтике поджаренного хлеба. И тогда Гарри целует его, зная: что бы ни принёс этот день, всё будет хорошо, потому что завтра он снова окажется здесь и Драко снова будет в его руках.       Вдох.       Гарри открывает глаза.

***

      Малфой оказался именно там, где Гарри и ожидал его найти. Он прибыл в Министерство немного раньше, надеясь застать его до начала занятий. Малфой всегда приходил рано — намного раньше инструктора — и всегда занимал одно и то же место в передней части комнаты. Он оторвался от своих записей, когда Гарри подошёл к нему. Выражение на его лице было пустым, а взгляд серых глаз — сдержанным.       — Привет, — сказал Гарри, усаживаясь рядом с Малфоем.       Малфой некоторое время настороженно наблюдал за ним, затем произнёс: «Поттер» — скрупулёзно вежливым тоном и вернулся к конспектам.       — Слушай, мне кажется, нам надо поговорить, — снова заговорил Гарри, когда стало ясно, что Малфой не собирается больше ничего отвечать. — О… э-э… ну, ты знаешь…       — О том, что в пятницу ты дал мне тебя трахнуть? — спросил Малфой, не отрываясь от записей. Его голос всё ещё был таким же вежливым, сильно контрастируя с грубой формулировкой, и Гарри не совсем понимал, что с этим делать.       Гарри почувствовал, как по его щекам растекается тепло.       — Э-э, да. Об этом.       Малфой перевернул страницу; в пустой комнате хрустящий шелест пергамента прозвучал особенно громко.       — Не вижу в этом ничего, что стоило бы обсуждать.       Гарри нахмурился.       — Но… — он замолчал. Малфой даже не посмотрел на него. И он попробовал ещё раз. — Тебе не кажется, что после того, что мы сделали, нам, возможно, стоит…       — Нам стоит что? — спросил Малфой, пристально глядя на Гарри. — Начать встречаться? Стать бойфрендами? Влюбиться, сыграть свадьбу, жить долго и счастливо? Не думаю, что кто-то из нас способен на это.       Пальцы Гарри нащупали торчащую ниточку на манжете, и он тянул за неё, пока она не порвалась.       — Ну, нет, но… Я имею в виду… Я просто думаю, что теперь всё должно быть… по-другому.       Малфой фыркнул.       — Мы были пьяны, Поттер. У нас был секс. Перестань пытаться превратить это во что-то большее.       Гарри начал раздражаться.       — Ты велел мне не притворяться перед тобой…       — Именно. Так что хватит прятаться от правды. Полагаю, вы, гриффиндорцы, все такие — думаете, что ноги раздвинуть можно только для своей истиной любви. Но мир устроен не так, и я тоже, — Малфой снова уткнулся в свои записи. — Мы оба были очень пьяны. Это ничего не значило. Забудь об этом.       — Но…       — Забудь, — повторил Малфой, не глядя на него. — Боюсь, свой счастливый конец тебе придётся поискать где-нибудь в другом месте.       Гарри захотелось поспорить с ним, но он не понимал, почему. Он же не хотел Малфоя в таком смысле — с сердечками, цветочками или ещё каким-нибудь дерьмом типа «долго и счастливо». Он вовсе не считал, что должен вступать в близость только с теми, кто ему дорог; а за последние несколько лет у него было немало любовных связей на одну ночь. Он даже не любил Малфоя, а Малфой определённо не любил его. Всё, что он знал, — это то, что грёбаный Малфой каким-то образом умудрился кардинально что-то в нём поменять, но Гарри сам ещё не понимал, что именно. И он ненавидел саму мысль о том, что Малфой обращается к нему с неизменным слегка холодным профессионализмом, который из всех их однокурсников распространяется на Гарри и только на Гарри. Но он не думал, что сможет убедить Малфоя в чём-то, чего ещё сам не понимал. Поэтому после ещё нескольких минут молчания Гарри вздохнул про себя и ушёл. Лекция должна была начаться только через двадцать минут, и он решил, что у него будет достаточно времени, чтобы выпить чашечку чая.

***

      Гарри обеими руками держит кружку с чаем — свою вторую любимую кружку, потому что первая — та, что с синими полосками и сколом на ручке — всё ещё стоит на обеденном столе, прямо напротив чёрной, на которой изображены его собственное лицо и ярко-зелёная надпись «Я выбираю Избранного!» Драко купил её в шутку, и чем больше Гарри жаловался на неё, тем чаще Драко её использовал — просто затем, чтобы его раздражать. Теперь он пользуется только ей, забыв даже про зелёную кружку с керамической змейкой вместо ручки, которая была его любимой раньше, и она присутствует у них дома уже так долго, что Гарри, когда заваривает Драко чай, автоматически тянется к ней. Он крепче сжимает свою кружку и немного ёрзает на месте. Он взгромоздился на кухонную тумбу, острый край которой больно впивается ему в бёдра, а из-за подвесного шкафчика ему приходится немного горбиться. Но он не может заставить себя пересесть, потому что единственная альтернатива — это пойти в столовую, и Гарри уверен, что не сможет справиться с этим.       Он барабанит пятками по дверце тумбы, затем наклоняется ещё немного вперёд, чтобы заглянуть в столовую и увидеть стол, а на нём — кружки, от которых всё ещё поднимается пар, неподвижными клубами застывший в воздухе. Согревающие и стазисные чары Драко всё ещё действуют; он всегда был исключительно хорош в заклинаниях. Звук вылетевшего из тостера хлеба привлекает внимание Гарри, и он отталкивает свои мрачные мысли прочь, соскальзывая с тумбы и ступая по холодному кафельному полу к тостеру. Драко не хотел бы, чтобы он хандрил, засматриваясь на кружки. Драко хотел бы, чтобы он набрался мужества и продолжил свою чёртову жизнь. А прямо сейчас, чтобы продолжить свою чёртову жизнь, нужно приготовить завтрак.       Это достаточно маленькая цель. Рациональная. Гарри сможет с ней справиться.       Он достаёт поджаренный хлеб и кладёт его на тарелку, а затем разрезает пополам — от угла до угла. Раньше, до Драко, Гарри всегда разрезал тосты прямо посередине, но Драко всегда говорит, что если ты любишь кого-то, то для этого человека нужно разрезать на треугольники. Это абсолютно бессмысленно, но каждый раз, когда Драко протягивает ему тарелку с треугольными тостами, Гарри понимает, что на самом деле он говорит: «Я люблю тебя». Гарри смотрит на свою тарелку и ждёт, когда его охватит печаль, но ничего не происходит, поэтому через несколько мгновений он намазывает эти треугольники маслом и открывает шкафчик. Сегодня ему хочется апельсинового варенья.       Но апельсиновое варенье по-прежнему стоит на столе, оставшееся там со вчерашнего завтрака, вместе с чайником и двумя кружками охваченное чарами стазиса. Гарри думает о том, чтобы взять его, но боится, что если он это сделает, то может разрушить заклинания Драко. Они уже хрупкие и, может быть, даже начали рассеиваться. Его желудок скручивает от этой мысли, всё тело пронзает дрожью тошноты, и Гарри бросает свой тост в мусорное ведро вместе с тарелкой, ножом и — после секундного колебания — маслёнкой. Он берёт свою кружку с чаем и делает глоток, но чай уже остыл, поэтому он выливает его в раковину и, не глядя на обеденный стол, проходит мимо него и идёт одеваться.       Он натягивает джинсы, рубашку и свой самый тёплый свитер от миссис Уизли, потому что для поздней весны не по сезону холодно. Берёт ключи и бумажник, примерно с минуту раздумывает, где бы он хотел оказаться, и аппарирует в яркое, солнечное, прекрасное майское утро.

***

      В мае никогда не случалось ничего хорошего. И в июне тоже. Этот длинный отрезок времени между вторым мая и тридцатым июня был для Гарри наименее любимым временем года, потому что начинался торжественным гала-концертом по случаю годовщины Битвы за Хогвартс, а заканчивался мероприятием в память о смерти Дамблдора. И все эти долгие недели были наполнены церемониями и речами, празднествами и собраниями, памятниками и ритуалами, открытием мемориалов и так далее, и так далее. Гарри хотелось рвать на себе волосы и просто кричать. Разве недостаточно было провести все эти мероприятия всего один раз? Зачем они заставляют его вновь переживать все эти потери год за годом?       Это было похоже на то, словно он заново проходил через все послевоенные похороны. Не то чтобы Гарри возмущался из-за того, что люди почитали память тех, кто отдал свою жизнь на войне. Просто его возмущало то, что его заставляли надевать душные официальные одежды и произносить речи, к которым у него не лежит душа, и слушать ещё больше речей от других людей, которые даже не участвовали в боевых действиях. Не так он хотел вспоминать о тех, кого потерял; и они тоже вряд ли бы захотели.       Он вспоминал Тонкс, когда видел какую-нибудь маленькую девочку с розовой лентой в волосах. Вспоминал Ремуса каждый раз, когда произносил заклинание Патронуса. Сириуса — каждый раз, когда видел лохматую чёрную собаку. И каждый раз, когда Гарри вспоминал о них, он улыбался. Именно так он и хотел их запомнить; он думал, что именно этого хотели бы и они. Чтобы к нему приходили приятные маленькие вспышки воспоминаний, которые вызывали бы улыбку на его лице, а не вводили в смертную тоску, как ахинея, вылетающая изо ртов каких-нибудь нудных политиков.       Это всё было скучно, фальшиво и так же безжизненно и угнетающе, как похороны после войны. Слишком много чёрного и слишком много речей, наполненных причудливыми словами, которые на самом деле ничего не значат. Побывав на стольких похоронах, Гарри возненавидел их и мог только надеяться, что следующие похороны, которые ему придётся посетить, будут его собственными. Тогда, по крайней мере, никто не будет ожидать от него речи.       — Всё в порядке, дружище? — пробормотал Рон, когда по толпе прокатились вежливые аплодисменты и какая-то ведьма, которая даже не была в Хогвартсе в ту ужасную ночь четыре года назад, спустилась с подиума, установленного в одном конце большого бального зала.       Гарри кивнул и допил остатки виски из своего стакана.       — Да. Просто собираюсь сходить ещё за одним. Хочешь тоже?       Рон покачал головой.       — Нет, спасибо.       Гарри двинулся вперёд, с каждым шагом чувствуя, словно комната вращается вокруг него, и подумал, что, возможно, ему следует замедлиться. Но, когда заговорил следующий оратор — он болтал о долге и самопожертвовании, о том, как это всё благородно, — Гарри решил, что, чтобы пережить эту ночь, ему придётся оставаться в более или менее пьяном состоянии. Потому что ни черта это не благородно. Война — это хаос, паника, кровь, крики и душераздирающий ужас. Все говорили о том, как почётно умереть на войне, но такая смерть — это не почётно. Это грязно, сложно и недостойно, и Гарри злился на любого, кто пытался доказать ему обратное.       Он добрался до бара без происшествий, и бармен без лишних слов налил ему ещё виски. Гарри взял стакан, кивнул в знак благодарности и повернулся, чтобы уйти. Он сделал только несколько шагов по направлению к тому месту, где его ждал Рон, когда заметил проблеск платиновых волос, исчезнувших в дверном проёме, ведущем на балкон. И, не раздумывая, он последовал туда.       Гарри толкнул заднюю дверь, споткнувшись о порог. Он неловко опёрся о деревянный косяк и осторожно шагнул вперёд. Обернулся и увидел Малфоя, прислонившегося к стене и как раз вытаскивающего новую сигарету из серебряного портсигара, нелепо показной вещички с выгравированной замысловатой буквой М.       Он внимательно наблюдал за движениями Гарри, постукивая концом сигареты по крышке, затем засунул её обратно, захлопнул портсигар и убрал его в карман своей мантии.       — Снова собираешься мне врезать? — спросил Малфой так небрежно, словно спрашивал о погоде.       На секунду Гарри испытал искушение, потому что он в принципе всегда испытывал искушение ударить Малфоя. Но он слишком устал, слишком изнемог от череды мероприятий и пустоты, которую оставили после себя все эти люди, на которых ему никогда не следовало тратить своё время. Он хотел забыть обо всём этом — хотя бы на время — и не хотел устраивать притворную драку с Малфоем, чтобы этого добиться. Они уже четыре раза возвращались домой вместе, но этому всегда предшествовала ссора или попытка Гарри вмазать по чужому самодовольному лицу. Но сегодня он просто покачал головой, а затем наклонился и прижался своими губами к губам Малфоя, надеясь, что сейчас они не поменяются ролями и Малфой не решит ударить его.       Малфой на мгновение застыл, а потом сжал кулаками мантию на груди Гарри и притянул его к себе.       Гарри запрокинул голову, ударившись затылком о каменную стену позади себя, когда Малфой укусил его за шею.       — Пойдём ко мне, — попросил он.       Малфой пробормотал в ответ что-то неразборчивое, не отрываясь от его кожи, и Гарри воспринял это как согласие.       Он крепко обхватил Малфоя руками и повернулся на месте, и уже через секунду они оказались в его спальне. Горячий рот Малфоя накрыл его рот; горячая кожа прижималась к его коже; пальцы толкались в его задницу, а твёрдый и тяжёлый член тёрся о его ногу. Гарри глубоко вздохнул и впервые за всю неделю почувствовал, что расслабляется.

***

      Гарри не думал, что сможет расслабиться так быстро, но напряжение, которое давило ему на плечи во время завтрака, быстро исчезает в ярком солнечном свете, и он, к своему удивлению, проживает вполне себе обычное утро. Некоторое время он бродит по магловскому Лондону, разглядывая спешащих на работу мужчин и женщин в деловых одеждах, туристов с фотоаппаратами в руках и детьми на буксире, тысячи других людей, о целях которых он даже не догадывается. Мир вокруг него кажется слишком резким, слишком ярким и не совсем реальным, словно декорации на сцене, и Гарри бесцельно слоняется по нему, заполненному искусственными деталями. Трещина в асфальте. Женщина, громко смеющаяся над чем-то, что только что сказал её спутник. Мгновенный проблеск солнечного луча в окне проехавшего мимо автомобиля. Звон монеты, упавшей на землю. Чей-то кашель. Собачий лай. Около десяти часов утра у него начинает урчать в животе, поэтому он заходит в первую попавшуюся кофейню, заказывает большой стаканчик чая и круассан и вежливо болтает о погоде с бариста, пока она готовит ему напиток.       Он выходит, придерживая дверь для женщины с ребёнком, вежливо кивает, когда она благодарит его, и возвращается на освещённую солнцем улицу, откусывая свой круассан. На мгновение он чувствует внезапную вспышку гнева из-за того, что именно сегодня небо идеально голубое, а солнце — тёплое. Этот день должен быть серым и тёмным, дождливым. Солнце должно спрятаться за чёрными тучами, эти тучи должны плакать, ветер должен завывать и сносить всё вокруг, потому что что хорошего может быть в этом мире, если в нём нет Драко? Но этот момент проходит очень быстро, потому что, если чему-то Гарри и научился на войне, так это тому, что мир состоит из огромного множества жизней, и когда одна из них гаснет, все остальные продолжаются.       Блуждания в конце концов приводят его на мост Блэкфрайерс, и Гарри останавливается посреди него, облокотившись на перила и глядя вниз — на Темзу. Он наблюдает за прогулочными катерами, идущими вверх и вниз по реке, а голоса экскурсоводов, проплывающие под ним, похожи на далёкий визг. За его спиной грохочут машины. Мимо него проходят пешеходы, и он улавливает обрывки их разговоров. Гарри допивает чай и уничтожает стаканчик.       Он хорошо справляется, думает он, глядя на отражающиеся от воды лучики солнца, делающие её похожей на расколотое на тысячи частичек стекло. Он помнит, каким несчастным был, когда умер Сириус. Как первоначальное неверие быстро поглотила яростная огненная буря горя. Как он кричал, пока его голос не охрип, и как крушил всё вокруг. А потом то долгое и мучительное лето в доме у Дурслей, заточение в своей комнате, единственное живое существо рядом — Хэдвиг, глубокое чувство потери. Но здесь, сейчас он не чувствует ничего из этого. Когда-то давно, среди всех военных потерь и во время бесконечных похорон после неё, он, должно быть, умудрился привыкнуть к смерти. Он чувствует себя ужасно, признаваясь в этом самому себе, но сейчас его в основном переполняет облегчение — оттого, что ему больше никогда не придётся проходить через такую разрушительную боль. Драко больше нет, но Гарри всё ещё в порядке.       Только ближе к вечеру, когда тени на тротуаре удлиняются, а улицы заполняются людьми, возвращающимися домой, он наконец-то понимает, что происходит. Он вовсе не стал лучше справляться со скорбью, он просто ещё даже не начал её испытывать. То, что случилось с Драко, до сих пор не дошло до него, и это ещё не самое худшее. Он по-прежнему балансирует на острие ножа горя, и, когда он всё-таки оттуда свалится, ему будет больно.       Гарри проходит ещё несколько кварталов, размышляя об этом, но в конце концов решает, что ничего не может с этим поделать. Гермиона, вероятно, нашла бы, что сказать по этому поводу, но её здесь нет. При мысли о ней Гарри чувствует себя немного виноватым. Она, наверное, зашла проведать его сегодня утром и, наверное, провела весь день в дурном настроении, потому что его дома не оказалось. Ему придётся позвонить ей и заверить её, что с ним всё хорошо.       Позже тем же вечером, когда удлинившиеся тени превратились в одну и накрыли город темнотой, Гарри находит пустынный переулок и аппарирует к своему любимому ресторанчику, продающему карри на вынос, потому что сегодня воскресенье, а воскресные вечера они проводят именно так. Он распахивает дверь, и его встречает глухой перезвон колокольчиков, привязанных к ручке чёрным шёлковым шнуром. Мужчина за прилавком тепло улыбается ему и приветствует его по имени, и Гарри улыбается в ответ и на какое-то время погружается в успокаивающую фамильярность еженедельной рутины.

***

      Гарри был человеком привычки, что, как он думал, могло бы объяснить, зачем в понедельник утром он снова подошёл к Малфою — потому что именно это он и делал каждый раз после того, как они вместе возвращались домой. Он всё ещё не знал точно, что надеялся получить от Малфоя, устраивая всё это. Он знал только то, что его чертовски бесило, когда Малфой проводил в его постели каждые выходные, а затем в течение всей остальной недели не подходил к нему ближе, чем на расстояние вытянутой руки. Ему оставалось лишь черпать надежду из того факта, что он всегда находил Малфоя в лекционной аудитории — тот не стал изменять своего распорядка, чтобы избежать встреч с Гарри.       — Поттер, мы это уже проходили, — сказал Малфой, сжав пальцами переносицу и зажмурив глаза, когда Гарри только вошёл в комнату и не успел ещё и слова сказать. — Это ничего не значит…       — Но оно продолжается, — встрял Гарри. — Если это ничего не значит, то почему всё время происходит?       Если и можно было проигнорировать первый раз и, может быть, даже второй, то пятый — нет. Это должно было что-то значить. И Гарри хотел, чтобы это продолжалось, пока он со всем не разберётся.       Малфой тяжело вздохнул.       — Потому что, очевидно, мы оба делаем крайне неудачный выбор, когда напиваемся.       — Или, может быть, просто пора признать, что мы этого хотим, — возразил Гарри.       Малфой удивлённо моргнул, глядя на него, и Гарри с трудом сглотнул, но не позволил себе отвести взгляд. Он впервые сказал вслух, что хочет этого. Тишина между ними затянулась — она длилась и длилась, с каждой секундой становясь всё более напряжённой.       Потом Малфой прочистил горло.       — Пожалуйста, — сказал он, — не начинай нести эту чушь.       — Это не чушь, — настаивал Гарри. — Очевидно же, что между нами что-то есть.       — Поттер, — раздражённо вздохнув, медленно произнёс он, словно разговаривал с каким-то особенно тупым ребёнком. — Мы оба были сильно пьяны. Вот и всё, и я не знаю, почему после этого ты пытаешься выследить меня и убедить, что это не так.       — Отлично, — огрызнулся Гарри. — Отлично, — повторил он. — Тогда я просто пойду.       — Рад это слышать. Как всегда, было приятно с тобой поболтать, Шрамоголовый. Если тебе понадобится помощь с чем-то ещё, пожалуйста, не стесняйся обращаться к кому-нибудь другому.       Без промедления отмахнувшись от Гарри, он опустил глаза и принялся рыться в каких-то бумагах, и Гарри ушёл, пока не успел сделать что-то ещё, чего делать не должен. Например, не проклял этого тупого придурка.       Смысл слов Малфоя дошёл до него только тогда, когда он вышел в коридор и захлопнул за собой дверь. «Он назвал меня Шрамоголовым, — подумал он. — Не Поттером, а Шрамоголовым».       Это был первый раз, когда Малфой не спрятался за своим ледяным профессионализмом, словно тот служил защитным щитом между ними. Этот щит дал первую трещину, и Гарри твёрдо намеревался колотить по нему до тех пор, пока он не рассыплется полностью. Он добрался до Малфоя, наконец-то добрался.       Улыбнувшись про себя, он засунул руки в карманы и пошёл по коридору, чтобы перед началом лекции купить себе чая, а в голове у него медленно разворачивался план. Слова не могут его убедить? Что ж, может быть, действия смогут.

***

      Гарри всегда лучше управлялся с действиями, чем со словами. Может быть, именно поэтому он не смог возразить, когда в ресторанчике приготовили его обычный заказ. И теперь у него есть две порции карри, одна из которых совершенно несъедобна. Драко всегда заказывает настолько острый карри, насколько возможно. Каким-то образом у него сложилось впечатление, что если во время еды из глаз и носа у него не течёт, то он что-то делает неправильно. И никакие слова Гарри не смогли убедить его в обратном. Гарри находит это непонятным и немного мазохистским, но в конце концов принимает это как ещё одну особенность Драко — точно так же, как и его нервозность по поводу бекона, или необъяснимое влечение к Гарри-кружке, или его треклятые носки.       Бумажный пакет сминается, когда он зажимает его в сгибе локтя, запирая дверь в квартире и снимая ботинки. Сначала он направляется в столовую, но внезапно вспоминает о чае, и поэтому идёт к кофейному столику и распаковывает еду там. И это нормально, иногда они едят здесь, если особенно хотят посмотреть какой-то фильм. Воскресенье — это всегда карри на вынос и вечер кино.       Гарри садится на диван и включает телевизор. Начинается реклама зубной пасты, и он приглушает звук, а затем берёт свой карри и пластиковую вилку, которую положили вместе с ним, и ест, хоть и не чувствует голода. Он уже пропустил обед и, наверное, ему нужно поесть сейчас. Ему удаётся осилить только половину, и он отставляет контейнер на кофейный столик — туда, где стоит точно такой же, только закрытый — и сворачивается клубком на диванных подушках. Через подлокотник небрежно перекинут серый джемпер. Драко. Он бросил его туда вчера, когда спешил в спальню, чтобы переодеться в рабочую форму, и теперь Гарри стягивает его, складывает и кладёт себе под голову.       Он пахнет Драко, и у Гарри почти получается притвориться, что этот воскресный вечер проходит, как и любой другой, что он спокоен и расслаблен, что его живот приятно заполнен и что он слегка дремлет, положив голову на колени Драко, пока на заднем плане идёт фильм. Если он закрывает глаза и действительно сосредотачивается, он почти чувствует, как пальцы Драко скользят по его волосам — нежно поглаживая; останавливаясь, чтобы лениво поиграть с тёмным локоном; наматывая блестящие пряди на кончик пальца, прежде чем снова провести по ним раскрытой ладонью. Гарри обожает руки Драко, его узкие ладони и длинные пальцы, даже едва ли не слишком большие костяшки. Они грациозны, элегантны и совершенно аристократичны, и Гарри полюбил их ещё до того, как ему стало позволено их любить.

***

      Взгляд Гарри проследил за быстрым движением пальцев Малфоя, когда тот взмахнул рукой, высказывая какую-то мысль, и даже расстояния между ними было недостаточно, чтобы он не отметил небрежную элегантность этого жеста. Малфой полуобернулся в ту сторону, где стоял Гарри, когда кто-то позвал его по имени, и Гарри быстро отвёл взгляд, хотя Малфой и не смотрел на него. Он провёл рукой по волосам, ожидая, пока бармен подаст ему очередной напиток.       Их только что перевели из стажёров в настоящие авроры, и весь курс отправился праздновать. Гарри наблюдал, как его бывшие однокурсники всё напиваются и напиваются, пока он сам пьёт один стакан газировки за другим. Слова Малфоя, сказанные им на прошлой неделе, никак не хотели выходить из головы, и Гарри был полон решимости доказать, что всё это — не просто череда пьяных ошибок. Он по-прежнему недолюбливал Малфоя, но в последние недели поглядывал на него более пристально и подумал, что существует неплохой такой шанс, что в конце концов Малфой ему понравится. Если только Малфой ему позволит.       Чем дольше тянулась ночь, тем больше нервничал Гарри. Он хотел бы, чтобы рядом с ним сейчас был Рон, но тот, вместо того, чтобы учиться на аврора, предпочёл помогать Джорджу с магазином, а Гарри не хотел приглашать его сюда только для того, чтобы сбежать от него в середине вечера. У него не было ни малейшего желания рассказывать друзьям о том, что он спит с Малфоем, до тех пор, пока не останется другого выбора.       Гарри вздохнул и снова повернулся, чтобы посмотреть, как в другом конце помещения Малфой разговаривает с каким-то человеком и слегка шатается, величественно жестикулируя рукой с зажатым в ней бокалом, а затем смеётся над чем-то, что сказал его собеседник. Что-то горячее и ноющее пронзило его желудок. Он ненавидел, что Драко был таким со всеми, кроме него.       Было уже за полночь, когда Малфой отделился от своей небольшой компании и направился в заднюю часть паба, и Гарри не упустил из виду тот выжидающий взгляд, который он бросил через плечо. Он сделал последний глоток газировки, поставил стакан на стойку и поспешил за Малфоем.       Гарри догнал его в переулке. Малфой обернулся, когда Гарри вышел на улицу и за ним захлопнулась дверь, отрезая бурный шум празднества их однокурсников. Когда голова не кружилась и не была затуманена ночной пьянкой, Гарри чувствовал себя нерешительным. Неуверенным. Но, к счастью, Малфой выпил столько, что хватило бы на них обоих, и на этот раз даже не потрудился притвориться, что вышел покурить. Он, слегка пошатнувшись, подошёл к Гарри, обнял его и поцеловал, не сказав ни слова. На вкус Малфой был как джин, а его пальцы, скользнувшие вверх по шее Гарри и впутавшиеся в его волосы, — холодными. Гарри отстранился.       — Пойдём ко мне?       В ответ Малфой снова поцеловал его, и Гарри аппарировал их обоих в свою спальню. А потом Гарри совсем забыл о своей неуверенности, потому что дальше всё было так же, как и всегда, и он позволил себе погрузиться в уже знакомый рутинный комфорт. Они стаскивали друг с друга одежду, беспорядочно разбрасывая её по полу на всём пути к кровати. Гарри позволил себе растянуться на матрасе, и Малфой раздвинул его ноги и устроился между ними, и Гарри потянулся к нему, чтобы снова его поцеловать.       Гарри казалось странным то, что ему так сильно это нравилось. Как всегда, Малфой не нежничал. Он слишком часто использовал свои зубы, пока они целовались; грубо подготовил его сначала двумя пальцами, затем тремя и, войдя в него, даже не остановился, чтобы дать Гарри приспособиться, — тут же вышел и снова толкнулся почти на всю длину. Он трахал Гарри так сильно, что скрипели пружины в матрасе, а изголовье кровати ударялось о стену. Гарри наслаждался каждой грёбаной секундой.       И только когда они оба кончили, всё, как всегда, изменилось. Гарри всегда думал, что Малфой просто опьянён алкоголем и испытанным оргазмом, но теперь, будучи трезвым, он подумал, что здесь может быть что-то другое. Целую минуту они лежали в объятиях друг друга, переплетясь всеми конечностями и тесно прижимаясь разгорячёнными телами. Подушечкой большого пальца Малфой рисовал на плече Гарри маленькие круги, а носом уткнулся в изгиб его шеи. И, приподнявшись, на долгую, странную секунду он нежно провёл рукой по волосам Гарри, убрав их со лба, и на этот короткий миг они почувствовали себя любовниками. Затем наступил момент, когда Малфой скатился с Гарри и встал, чтобы уйти, и Гарри внезапно не захотел, чтобы он уходил. Он сел.       — Останься со мной, — сказал Гарри, ловя Малфоя за локоть. — Останься сегодня здесь.       — Ты не знаешь, что несёшь, — возразил Малфой, глядя на него сверху-вниз и странно хмурясь. — Ты выпил… и ты не хочешь…       — Нет, — ответил Гарри. — Я ничего сегодня не пил, — он собирался продолжить, собирался сказать, что это не может быть пьяной ошибкой, если в нём нет ни капли алкоголя, но Малфой смотрел на него с таким поражённым выражением на лице, что Гарри пришлось резко изменить тактику. Не стоило доказывать Малфою свою точку зрения, если это заставит его уйти. — Лучшая часть того, чтобы привести кого-то домой, — это утренний секс. А ты всегда уходишь. Останься сегодня на ночь.       Малфой слегка поёжился. Шок прошёл, оставив после себя лишь озадаченный хмурый взгляд.       — Ты просто хочешь секса по утрам? И всё?       Гарри нетерпеливо кивнул, потому что это была чистая правда.       — Да. Вот и всё.       — О… — прошло ещё мгновение, а затем Малфой резко дёрнул плечом. Гарри подумал, что по его задумке этот жест должен был выглядеть небрежно. — Хорошо. В любом случае, мне, наверное, вообще не стоит сейчас аппарировать. Подвинься тогда.       Он рухнул на постель и захрапел ещё до того, как Гарри распутал одеяло и накрыл им его. Гарри выключил свет взмахом волшебной палочки, отвернулся от Малфоя, а затем придвинулся ближе, прижавшись спиной к его тёплому боку. Довольный, согретый жаром чужого тела и обещанием ещё большего секса, Гарри позволил себе провалиться в сон.

***

      Он просыпается от нежного скольжения чьих-то пальцев по его волосам. Драко. Гарри всегда засыпает ещё до конца фильма, а Драко всегда касается его волос, нежно пропуская сквозь пальцы блестящие чёрные пряди, пока Гарри дремлет, а затем будит его и подталкивает в сторону спальни; и Гарри уходит спать в кровать, а Драко убирается на первом этаже и через несколько минут присоединяется к нему.       — М-м-м, Драко, — бормочет он, и пальцы в его волосах замирают.       Гарри двигается, потягивается, открывает глаза и видит Гермиону, присевшую на корточки рядом с диваном. К нему стремительно возвращаются воспоминания о последних двух днях, он сонно моргает и переводит взгляд на потолок. По углу лучей, попадающих в комнату через окно, он делает вывод, что время только недавно перевалило за полдень.       — Извини, — говорит Гермиона. — Я не хотела тебя будить.       — Всё нормально, — отвечает Гарри, его грубый сонный голос больше похож на карканье больной вороны, и он откашливается. — Я и так уже давно должен был встать, — он садится, чтобы поднять упавшие на пол очки, и замечает стоящего рядом Рона. У друга ужасное выражение лица — мучительная жалость, с которой Гарри слишком хорошо знаком. Точно таким же взглядом люди по-прежнему смотрят на Джорджа. Гарри отворачивается. — Простите, я собирался позвонить вам вчера вечером.       — Не переживай, — заверяет Рон. — Ты же знаешь, что мы рядом, верно? Что бы тебе ни понадобилось.       Гарри кивает и надевает очки.       — Да, я знаю.       — Как насчёт того, чтобы пообедать? — быстро спрашивает Гермиона, поднимаясь на ноги. — Я приготовлю тебе что-нибудь поесть, а потом мы можем… — она замолкает, её пальцы теребят подол джемпера, а затем она кивает сама себе. — Я приготовлю тебе поесть.       — Я не голоден, — сообщает он ей, и её руки беспомощно повисают вдоль тела, сминая подол платья. Ему сразу становится плохо. Гермиона беспокоится, и если ей станет легче от заботы о нём, то он сможет сделать это ради неё. — Но я бы выпил чаю, если ты не возражаешь.       — Конечно, — в её голосе слышится облегчение, и Гарри чувствует, как от яркой улыбки подруги его окутывает волна тепла.       Она исчезает на кухне, а Рон подходит к дивану и садится рядом с Гарри.       — Ты в порядке, дружище? — мягко спрашивает он, хотя они оба знают, что ни черта он не в порядке.       — Ага, наверное. То есть, учитывая… — Гарри гулко сгладывает. — Я буду, — твёрдо обещает он. — Буду.       — Гарри? — кричит Гермиона с кухни. — Я не могу найти твою кружку, ты не знаешь, где… О, вот она.       Какое-то мгновение Гарри не понимает, что происходит, но затем он вскакивает, чуть не свалив Рона с дивана, и мчится в столовую. Ноги в носках скользят по деревянному полу, и он заворачивает за угол как раз в тот момент, когда Гермиона поднимает свою волшебную палочку. Она успевает только беззвучно округлить рот от удивления, прежде чем он хватает её. Они оба падают на пол, палочка Гермионы отлетает в сторону, и Гарри сжимает подругу так крепко, что она вскрикивает, но это не имеет значения. Ничего из этого не имеет никакого значения, потому что чары Драко всё ещё целы.       А потом они прижимаются друг к другу, и Гарри снова и снова повторяет: «Это всё, что у меня от него осталось, это всё, что осталось», — а Гермиона снова и снова шепчет: «Прости, я не понимала, я не знала, мне так жаль», — а потом Рон опускается на колени с другой стороны от Гарри, обнимает их обоих и крепко прижимает к себе. И теперь, в окружении их рук, их тепла, их любви, резкого запаха лосьона после бритья Рона и цветочного аромата шампуня Гермионы, к нему наконец-то приходит боль. Она набухает внутри — такая огромная, что на одно головокружительное мгновение ему кажется, что рёбра вот-вот треснут от её силы. Гарри старается побороть её, но у него не получается. Она просто есть, такая же неизменная и безразличная, как океан. И когда она обрушивается на него и тянет его вниз, Гарри находит небольшое утешение в том, что Рон с Гермионой здесь и что они не позволят ему утонуть.       Его последняя мысль перед тем, как он наконец-то отпускает себя; перед тем, как он падает с этого острого края и глубоко погружается в своё горе; перед тем, как его глаза начинают пылать, зрение затуманивается, нос наполняется скользкими солёными соплями, из горла вырываются мучительные рыдания, а в груди взрывается что-то горькое, вибрирующее и реальное, — о том, что он никогда больше не хочет чувствовать себя так, никогда. Никогда никогда никогда никогда никогда…

***

      — Чёрт побери, только не ты, — проворчал Малфой, не отрываясь от работы с бумагами, и Гарри мысленно поставил маленькую галочку в графе успеха. Потому что заставить Малфоя ругаться на работе — это определённо победа.       — Я тоже здесь работаю, знаешь, — сказал Гарри прислоняясь к стене кабинета, в который временно посадили Малфоя.       — Тогда, смею предположить, ты пришёл ко мне по какому-то делу, связанному с работой? — спросил Малфой, осторожно откладывая перо в сторону.       Затем он посмотрел на Гарри, его лицо разгладилось маской вежливости, а всем, о чём Гарри мог думать, было то, как Малфой выглядел в субботу утром. Его волосы были взъерошены ото сна, щёки пылали розовыми пятнами, а губы приоткрылись, когда он, тяжело дыша, быстрыми и уверенными движениями входил в Гарри. Никто из них не продержался долго, и потом, за те несколько минут, в течение которых Гарри приводил себя в порядок в ванной комнате, Малфой исчез из его квартиры.       — Э-э, нет. Не совсем, — признался Гарри.       — Тогда я повторюсь, — произнёс Малфой, отводя взгляд от Гарри и вновь начиная перебирать бумаги. — Чёрт побери, только не ты.       Гарри подавил улыбку и поставил в графе успеха ещё одну галочку.       — Я думаю, нам надо поговорить.       — И, полагаю, мне не избавиться от тебя, пока ты не выскажешься? — Малфой устало вздохнул. — Ну, говори. Давай покончим с этим, и я вернусь к работе.       Гарри сделал глубокий медленный вдох и попытался отогнать внезапно нахлынувшую нервозность.       — Я подумал, может быть, мы могли бы заниматься этим на постоянной основе.       Малфой нахмурился.       — Что, Шрамоголовый, хочешь быть моим парнем?       — Вряд ли, — Гарри усмехнулся, надеясь, что у него получился довольно убедительный язвительный тон. — Но секс у нас хороший. И я просто подумал, что, может быть, мы могли бы продолжить заниматься этим, не дожидаясь следующего министерского приёма, который выведет нас из себя.       — Мы даже не нравимся друг другу, — сказал Малфой. — Это, скорее всего, не сработает.       — И что с того, если не сработает? — спросил Гарри, небрежно пожав плечами. — Мы не нравимся друг другу, как ты сам заметил. Из-за этого не рухнет никакая дружба.       Малфой, задумавшись, нахмурился ещё сильнее.       — Значит, просто секс. Ничего больше.       — Ага. Просто секс.       Его сердце бешено колотилось, пока тикали долгие секунды. Какая-то его часть хотела признаться Малфою; хотела сказать ему, что между ними что-то есть, и это что-то, вероятно, может вырасти во что-нибудь действительно хорошее, если только они дадут этому шанс. Но он заставил себя промолчать. Он не знал, как отреагировал бы Малфой, если бы заподозрил, что Гарри может хотеть большего, и сам ещё не был уверен в том, что хочет вынести из всей этой ситуации. Но данный момент стал отправной точкой. Теперь он может всё понять.       — Что ж, — наконец сказал Малфой, — думаю, мы могли бы попробовать. Но ты же в курсе, что это не меняет ничего между нами? Я всё ещё тебя ненавижу.       — Малфой, — Гарри ухмыльнулся; от волнения и облегчения у него слегка закружилась голова. — Я не думаю, что с тобой было бы так классно трахаться, если бы ты меня не ненавидел.       — Хм, ты прав, — губы Малфоя медленно растянулись в ответной ухмылке. — Почему бы тебе не прийти ко мне сегодня вечером? Обсудим детали нашего соглашения.

***

      С некоторыми деталями справляться труднее всего. Существовать без Драко — ужасно, но ещё ужаснее то, что после себя он оставил тысячи маленьких следов. Пустая половина кровати, которая встречает Гарри по утрам, болезненно напоминает ему об утрате, но это совсем не похоже на ту боль, которую он чувствует, когда натыкается на пару штанов Драко, небрежно брошенную рядом с ковриком в ванной комнате; или на последний каталог «Всё для квиддича», лежащий раскрытым на подлокотнике кресла Драко; или на полупустую банку малинового варенья, которое Гарри никогда не доест, потому что он ненавидит содержащиеся в нём маленькие косточки. Голубая зубная щётка Драко по-прежнему стоит в стаканчике у раковины, шёлковый халат свисает с изножья кровати, а две пары ботинок стоят у двери.       Такое чувство, что везде, куда бы он ни посмотрел, Гарри наталкивается на очередной осколок незавершённой жизни, внезапно заброшенный. Здесь — рецепт зелья от аллергии. Там — наполовину написанный список покупок. Пара носков, засунутых между подушками дивана; расчёска с несколькими тонкими светлыми волосами, застрявшими в зубчиках; надпись «обед с мамой!» на календаре в окошке следующей субботы. Ещё одна пара носков под кофейным столиком; бутылка возмутительно дорогого кондиционера для волос в душе; полупустая пачка сигарет и очки для чтения в серебряной оправе — Драко постоянно делает вид, что они ему не нужны.       И только когда Гарри находит коробку с Эрл Греем, он, наконец, ломается. Она стоит, задвинутая в задний угол шкафчика; Гарри открывает её и обнаруживает внутри единственный оставшийся пакетик чая и записку: «Это моё, Поттер. Выпьешь мой чай и не купишь новый — я буду вынужден тебя убить. А я аврор, а это значит, что я знаю, где спрятать тело!», — и Драко, этот смешной ублюдок, нарисовал над каждой буквой Й маленькие сердечки.       Гарри чувствует, как где-то за глазами и в пазухах собираются предательские горячие слёзы, но ему удаётся их проглотить. Он засовывает записку обратно в коробку, закрывает крышкой и убирает её на прежнее место в шкафчике. Он больше не может здесь оставаться. Если он останется, то сойдёт с ума. Он засовывает ноги в ботинки, перемещается по каминной сети в Министерство и идёт прямо к кабинету главного аврора. Глубоко вздохнув, он расправляет плечи, поднимает сжатую в кулак ладонь и стучит в дверь.

***

      После стука в дверь последовала долгая пауза, и Гарри уже всерьёз подумывал о том, чтобы забыть обо всей этой чепухе и аппарировать обратно домой. Он не был уверен, чего именно Малфой от него ожидал. Тот выгнал Гарри из своего кабинета сразу же, как они договорились о встрече, и не сказал точно, что произойдёт этим вечером. Ну, то, что произойдёт, было совершенно очевидно, и на самом деле никак не оправдывало его нервозность. Он ведь и раньше позволял Малфою брать себя, поэтому сейчас, наверное, не должен был чувствовать и толики той тревожности, которую всё-таки почему-то испытывал. Но бабочки, порхающие у него в животе, никак не хотели успокаиваться, и в конце концов Гарри запихнул в небольшую сумку комплект сменной одежды и зубную щётку, уменьшил её заклинанием и засунул в карман, а затем аппарировал прямо к порогу Малфоя.       Дверь всё-таки распахнулась, и Малфой молча отступил назад. Он был одет в наглухо застёгнутую белую рубашку, рукава которой закатал до середины предплечья, небрежно демонстрируя выцветший след былой тёмной метки, а его босые ноги на фоне тёмного деревянного пола казались невероятно бледными. Было что-то странное и интимное в том, чтобы видеть Малфоя босиком. Раньше он никогда не снимал при Гарри носки.       — Ну? — спросил Малфой, и Гарри снова перевёл взгляд на его лицо. — Ты заходишь или будешь стоять здесь всю ночь?       Гарри вошёл в дом и скинул ботинки, пока Малфой закрывал за ним дверь. Он огляделся вокруг: расстеленные на полированных досках пола персидские ковры, тяжёлая мебель из красного дерева, светильники Тиффани, изящные картины на стенах и расставленные по полкам и столешницам дорогие безделушки — ещё никогда и нигде он не чувствовал себя настолько не к месту. Он пожалел о том, что не додумался хотя бы надеть брюки поприличнее.       — Милое местечко, — сказал он, потому что ему казалось, что именно этого Малфой от него и ожидал.       — Заткнись, — ответил Малфой, толкая его к стене. — Ты сюда не разговаривать пришёл.       Прежде чем Гарри смог ответить, Малфой крепко поцеловал его — с зубами и языком, — и Гарри откинул голову назад, позволяя ему делать с собой всё, что угодно. Было в этом поцелуе что-то порочное, что-то отчаянное и решительное, как будто Малфой пытался что-то доказать. Гарри обхватил его руками и притянул к себе, вцепляясь пальцами в хрустящую хлопковую ткань рубашки и просовывая бедро между его ног. Малфой издал низкий гортанный стон и запустил пальцы в волосы Гарри, и Гарри качнул тазом, прижимаясь к бедру Малфоя уже начавшей образовываться эрекцией.       Мгновение спустя Малфой медленно отстранился, и Гарри ослабил хватку. В выражении лица Малфоя, в его розовых щеках, в глубине серых глаз было что-то, что Гарри не мог точно определить. Он выглядел неуверенным и немного уязвимым, и Гарри внезапно пришло в голову, что сейчас Малфой впервые делал что-то с ним на трезвую голову. Даже в то утро, когда он остался ночевать у Гарри дома, он был полусонным, с лёгким похмельем и, вероятно, не совсем в своём уме. Но сейчас, когда его голова была совершенно ясной, а последние тёплые лучи солнца косо падали в незашторенные окна, всё было по-другому.       Он потянулся к Малфою, легко поцеловал его в губы и почувствовал, как тот тихо вздохнул. Гарри провёл языком по мягкому изгибу его нижней губы, затем проник в приоткрывшийся рот и, хоть Малфой прижимал его к стене и удерживал на месте, он почувствовал, что тот ему подчиняется.       — Где твоя спальня? — пробормотал Гарри ему в губы.       Малфой только покачал головой.       — Диван ближе, — он слегка подтолкнул Гарри в сторону гостиной. — Идём туда.       Проходя через гостиную, Гарри обратил внимание на небольшие признаки обжитости, наполнявшие этот дом. Полупустая кружка с чаем на боковом столике. Пара носков, выглядывающая из-под кресла. Перекинутый через подлокотник дивана джемпер. На буфете, рядом с хрустальным графином, — свёрнутый шарф, хотя был только июнь. Ещё одна пара носков на перилах лестницы. Очевидно, Малфой сбрасывал с себя одежду, как змея сбрасывает кожу, и просто оставлял её там, где она случайно приземлялась. Этот маленький штрих человечности, случайно обнаруженный среди холодной экстравагантности дорогущей мебели, позволил последней капле неуверенности утечь из глубины сознания Гарри.       Малфой остановил его, когда он попытался сесть.       — Повернись, — сказал он. Его голос был твёрд; он, казалось, наконец-то пришёл в себя. — Встань на колени.       Гарри медленно опустился коленями на подушки и упёрся руками в спинку. В течение нескольких неловких секунд не происходило ровным счётом ничего; позвоночник Гарри уже покалывало от предвкушения, а затем руки Малфоя потянулись к ремню на его брюках. Он не вёл себя грубо, но и нежным тоже не был. Каждое движение его пальцев, пока он расстёгивал ремень Гарри и ширинку его брюк, было быстрым и умелым. Он стянул с Гарри брюки и трусы до колен, предоставив задачу сбросить их до конца ему самому. Затем он потянул Гарри за рубашку, и тот послушно поднял руки, позволяя Малфою стащить её с себя, прежде чем снова принять прежнее положение.       Прошло ещё несколько секунд, и снова ничего не произошло, и Гарри неловко заёрзал на подушках, остро ощущая на себе чужой взгляд. Ему ужасно хотелось повернуться, но он не сводил глаз с того места, где его пальцы вцеплялись в спинку дивана, и позволил Малфою руководить процессом.       Затем тёплая ладонь Малфоя скользнула по его пояснице и опустилась на ягодицу. Другая рука легла на вторую, и, впившись в кожу большими пальцами, он раздвинул их в стороны. Лёгкое дуновение его дыхания стало единственным предупреждением для Гарри; сразу за этим он уверенно мазнул языком прямо по сжатому кольцу мышц. Гарри взвизгнул и рванулся вперёд, но руки Малфоя удержали его, а язык снова прошёлся по тому же месту.       — Ох, чёрт, Малфой, — простонал Гарри. Он раздвинул ноги ещё шире и прогнулся в пояснице, подставляясь под приятные прикосновения. Никто и никогда ещё не делал этого с ним. Это было так грубо, грязно и интимно, а знание того, что позади него находился Малфой — идеальный Малфой, с его шикарным акцентом, чистой кровью и языком прямо у Гарри в заднице, — будоражило ещё больше. Он задрожал и снова застонал — тихо и требовательно.       — Не могу дождаться, чтобы трахнуть тебя вот так, — пробормотал Малфой, а затем прижался ртом к его анусу и мягко пососал ободок, и Гарри почти кончил.       Он лизал и посасывал, потом вошёл в Гарри одним пальцем и поглаживал им внутренние стенки, а зубами царапал бугорок копчика. Он вынул один палец и вошёл снова уже двумя, используя их, чтобы подготовить Гарри, но ни на секунду не переставал работать языком и зубами, зализывая и покусывая мышцы, растягивающиеся на его пальцах. И так продолжалось до тех пор, пока Гарри не превратился в дрожащую катастрофу и не почувствовал, что вот-вот умрёт, если не получит больше.       — Малфой, — выдохнул он. — Пожалуйста. Мне нужно…       Хоть он и не смог закончить фразу, Малфой всё понял. Он отодвинулся и убрал пальцы, оставив Гарри чувствовать себя опустошённым, неудовлетворённым и отчаянно нуждающимся в большем. Его бёдра мелко затряслись, когда он услышал шорох быстро скидываемой одежды, а затем тихо произнесённое Акцио, сопровождаемое звуком того, как Малфой поймал что-то рукой. Раздался скрежет металлической крышки, откручивающейся от стеклянной банки, а затем вернулись пальцы Малфоя — прохладные и влажные от смазки — и он быстро подготовил Гарри.       Рука Малфоя с самым восхитительным грязным хлюпающим звуком размазала смазку по его члену, и вскоре к анусу Гарри уже прижималась головка. Гарри качнулся назад, а ладони Малфоя легли на его тазовые косточки. Головка скользнула внутрь, и Гарри судорожно вздохнул, охваченный долгим, почти бесконечным моментом, когда всего одновременно слишком много и недостаточно. Он чувствовал себя уязвимым, открытым, развёрнутым, пока член Малфоя проникал в его тело по одному мучительному дюйму за раз, и изнутри его поглотило жжение растягивающихся мышц. Он уронил голову на спинку дивана, и Малфой несильно укусил его за лопатку.       — Порядок? — спросил Малфой. Его тёплое дыхание коснулось спины Гарри, и Гарри подумал, что это ему послышалось, но Малфой снова укусил его и снова к нему обратился. — Поттер?       — Да, я в порядке, — ответил Гарри.       Малфой впился пальцами в его бока и начал двигаться в быстром, резком ритме, от которого Гарри мог только стонать и подаваться назад, навстречу толчкам. Чёрт, с Малфоем было хорошо. Он ни разу не сбился с собственного ритма, но, казалось, никак не мог решить, куда деть руки. Они обхватили бёдра Гарри, затем скользнули вверх по рёбрам, затем снова вниз, чтобы раздвинуть ягодицы, затем — вверх по бокам и на грудь, чтобы ущипнуть соски, а затем снова к бёдрам.       Гарри обернулся через плечо и увидел Малфоя: с полузакрытыми глазами и полуоткрытым ртом, с раскрасневшимися щеками и слегка откинутой назад головой, обнажающей тонкие очертания горла на шее. Он выглядел таким красивым, захваченный своей страстью, — словно пойманное в янтарь насекомое.       — Чёрт, — простонал Гарри.       Глаза Малфоя распахнулись, и он слегка выгнул бровь.       — Поттер.       Ритм сбился, а Малфой невесомо провёл подушечками пальцев по спине Гарри.       Гарри пришлось отвести взгляд. Он потянулся рукой назад, поймал Малфоя за запястье и подвёл его ладонь к своему члену. Он потёрся о ладонь Малфоя, и тот послушно обхватил член пальцами, поглаживая его в такт толчкам. Гарри тоже двигался, превращая толчки в более сильные и быстрые, и скоро головка члена Малфоя методично ударяла по его простате, и Гарри застонал и зажмурился.       — Ох, чёрт, Поттер, Поттер, — то, как он прерывисто выдохнул имя Гарри и как глубоко внутри запульсировал его член, заставило Гарри перелететь через край.       Малфой отпустил член Гарри, вытер липкую ладонь о его бедро, а затем вышел из него с долгим, медленным выдохом. Гарри ничего так не хотел, как позволить себе бесформенной кучей опуститься на подушки, но он уже забрызгал диван своей спермой, и не было никакой нужды добавлять к ней ещё и сперму Малфоя.       — Э-э, — начал Гарри. — Где у тебя туалет?       — Дальше по коридору, — ответил Малфой, махнув рукой в нужную сторону.       Гарри быстро привёл себя в порядок и вернулся в гостиную, внезапно почувствовав неловкость из-за своей наготы. Но Малфой ещё не оделся и лежал, растянувшись на диване, а когда увидел Гарри — молча протянул ему руку. Гарри подошёл к нему и устроился рядом с ним на подушках, немало удивившись, когда Малфой обнял его и притянул к себе.       — Эм, — протянул Гарри. Он никогда бы не принял Малфоя за человека, любящего обниматься. Ни за что на свете. И теперь он вообще понятия не имел, что с этим делать. Насколько он знал, Малфой всё ещё его ненавидел — вот только сейчас своим поведением он определённо показывал обратное. Гарри задумался, а не пряталось ли что-то ещё за упорством Малфоя и его желанием убедить Гарри в том, что их совместные ночи ничего не значат.       — Заткнись, Поттер, — вздохнул Малфой, крепче прижимая его к себе. А потом: — Останешься на ночь?       Гарри, нахмурившись, взглянул на него. Он не думал, что нотка надежды в голосе Малфоя, скрытая за осторожным безразличием, ему почудилась.       — А ты хочешь, чтобы я остался?       — Ну, — ответил Малфой, растянув губы в намёке на улыбку. — Один очень мудрый парень однажды сказал мне, что лучшая часть того, чтобы привести кого-то домой, — это утренний секс.       — Ну, — с улыбкой произнёс Гарри, поудобнее устраиваясь рядом с Малфоем. — Кто я такой, чтобы спорить с очень мудрым парнем?

***

      — Я не собираюсь с тобой спорить, — говорит Робардс. — Ты ещё не готов вернуться в поле.       — Готов, — настаивает Гарри. — Правда, я в порядке.       — Ты не в порядке, Гарри, — медленно говорит Робардс, и Гарри уверен, что его мягкий, вразумительный тон, вероятно, должен быть сочувствующим. Но на самом деле он звучит просто снисходительно. — Твой напарник умер в субботу. Тебе нужно больше трёх дней, чтобы оправиться от этого.       Гарри качает головой, пытаясь избавиться от боли, вызванной словами Робардса. Ему нужно больше трёх жизней, чтобы оправиться от этого, но в то же время самое меньшее, что он может сделать, — это попытаться заново собрать свою жизнь по кусочкам.       — Тогда работа в офисе. Должны же быть хоть какие-то бумаги, которые вы можете отдать мне, — его голос тревожно дрожит, и он, не удержавшись, добавляет: — Пожалуйста.       Жалость, исказившую лицо Робардса, выдержать почти невозможно.       — Гарри…       Но Гарри уже нащупал дверную ручку.       — Забудьте. Я просто подумал, что… Просто забудьте.       — Гарри, — снова зовёт Робардс, но Гарри уже выскочил за дверь и теперь бежит по коридору. Он больше ни минуты не может здесь оставаться.       Он аппарирует так скоро, как только появляется такая возможность, и возвращается в магловский Лондон. На какое-то время он теряется в толпе, и ему приятно побыть в одиночестве пару часов. Здесь он всего лишь ещё одно лицо среди многих других; ещё один человек, занимающийся своими делами. И это удобно. Приятно притвориться, что он нормальный человек, что его жизнь обычна, что весь его мир не разбился вдребезги и не разрезал его на кусочки разлетевшимися во все стороны осколками.       Через некоторое время он признаётся себе, что Робардс правильно сделал, отказав ему. Гарри не готов снова выйти в поле, равно как и не готов иметь нового напарника. Но ему нужно заняться хоть чем-то, и он искренне не понимает, почему Робардс не позволил ему хотя бы вести расследования или разбираться с уликами или какой-то другой документацией. Он мог бы помогать. Он был бы полезен. Он мог бы делать что-то стоящее.

***

      Через две недели Гарри был более чем по горло сыт бумажной волокитой и более чем готов выйти в поле и начать делать что-то стоящее. Он, как и остальные члены его учебной группы, застрял на дежурстве в офисе с тех самых пор, как их повысили до настоящих авроров и запрягли помогать с оформлением документов по активным делам — чтобы они поняли, как заполнять все нужные формы, и уяснили все правила, в то время как старшие проверяли результаты их экзаменов и сравнивали их между собой, чтобы понять, как разбить их на пары.       Но теперь этому всему пришёл конец и настал день, которого он так долго ждал. Он и остальные его однокурсники сидели в аудитории, где раньше проходили занятия, и ожидали вердикта — кто станет их напарником. Гарри окинул взглядом старших авроров, толпившихся в передней части лекционного зала, пока главный аврор Робардс выкрикивал имя за именем, и задался вопросом, с кем из них ему предстоит работать.       Только когда число авроров заметно уменьшилось, Гарри понял, что опытных — на два человека меньше, чем новоиспечённых стажёров. И только когда Робардс назвал два последних имени в своём списке — Гарри Поттер и Драко Малфой, — Гарри понял, почему.       И даже когда он повернулся к Малфою и они обменялись одинаковыми взглядами ужаса и недоверия, всё это по-прежнему не ощущалось вполне реальным. Это было почти неслыханно — чтобы два совсем ещё зелёных аврора были в паре друг с другом. Он ожидал, что Малфой возразит, что прямо сейчас заявит: он отказывается работать с Гарри. Но Малфой ничего не сказал, и Гарри, слишком потрясённый, чтобы отреагировать хоть как-то, кроме молчаливого согласия, — тоже.       Малфой забрал у Робардса ключ от их нового кабинета, и Гарри последовал за ним через коридор в маленькую комнату, в которой стояли только пара столов и несколько пустых книжных полок. Он закрыл за собой дверь.       — Нам нельзя, — сказал он, наконец обретя дар речи. — Если мы партнёры, то нам запрещено трахаться примерно тысячью правил.       Малфой сложил руки на груди и спокойно посмотрел на Гарри.       — Согласен, — произнёс он. — Насколько я понимаю, у нас есть два варианта. Либо мы прямо сейчас идём к Робардсу и получаем новых напарников, либо прекращаем это дело и просто работаем вместе. Что предпочитаешь?       Гарри провёл рукой по волосам. Ни то, ни другое не казалось ему хорошим вариантом.       — Даже не знаю. Если судить по тому, как мы тренировались в паре, то мы правда могли бы стать отличными напарниками. Но секс тоже чертовски хорош.       Малфой, слегка нахмурившись, долго сверлил его задумчивым взглядом.       — Тогда есть третий вариант.       Гарри моргнул.       — А?       — Мы получим всё, — сказал Малфой, пристально глядя на Гарри.       — Всё? — повторил Гарри, не понимая, к чему он клонит.       — Да. Будем партнёрами во всех смыслах этого слова. Во всех. И я действительно имею это в виду, — продолжил Малфой. Его голос стал резким и напряжённым, а глаза сверкали прямо как перед тренировочной дуэлью. Он придвинулся ближе к Гарри. — Если мы собираемся это сделать, то должны сделать правильно. Это означает нормальные отношения, а не эту ерунду вроде не-совсем-дружбы с привилегиями.       — О, ты… ты предлагаешь мне встречаться? — Гарри совершенно сбился с пути. Он совсем не ожидал, что разговор зайдёт так далеко.       Малфой скривил губы.       — Ты этого хочешь? Или я должен опуститься на одно колено и признаться тебе в вечной любви? Сделать предложение руки и сердца и нарожать тебе дюжину жирных детишек?       — Э-э, нет. Это необязательно, — взволнованно пробормотал Гарри. — Просто. Значит, мы теперь бойфренды?       — Конечно, — сказал Малфой, медленно растягивая губы в ухмылке, которая Гарри совсем не понравилась. — Пойдём расскажем Робардсу, — он вышел в коридор, и Гарри ничего не оставалось, как последовать за ним.       — Эм, — начал Гарри, — могу я спросить, что именно ты собираешься ему сказать?       Малфой одарил его ещё одной неприятной ухмылкой.       — Предоставь это мне, Шрамоголовый.       Эта ухмылка внезапно напомнила Гарри, что он имеет дело с Малфоем. И, чёрт возьми, Гарри не мог поверить, что он только что согласился быть его парнем. Рон просто обосрётся, когда узнает. О, чёрт, и все эти грёбаные газеты. Он будет получать громовещатели целыми неделями. Возможно, это была плохая идея. Очень плохая идея. И, возможно, ещё не поздно сказать Малфою, что он передумал.       Но дверь в кабинет главного аврора была открыта, и Малфой легонько постучал о деревянный косяк, прежде чем Гарри успел сказать хоть слово, и Робардс оторвал взгляд от папки, которую он пролистывал. Гарри вошёл следом за Малфоем и закрыл за собой дверь.       Дверь едва успела захлопнуться, когда Робардс, тяжело вздохнув, произнёс: «Именно этого я и ожидал», — и, закрыв папку, отодвинул её в сторону.       — Сэр, — сказал Малфой, резко выпрямившись. — Мы хотели бы обсудить ваше решение сделать нас партнёрами.       Робардс хмуро посмотрел на Малфоя, потом на Гарри, потом снова на Малфоя.       — Уверяю вас, это решение было хорошо обдуманным, — сказал он. — Мы проанализировали все результаты ваших экзаменов и оценки по практическим работам. Я лично проверил каждый случай, когда вы работали в паре друг с другом на тренировках, и я полностью убеждён, что, несмотря на ваше бурное прошлое, я не смог бы найти для каждого из вас более подходящего напарника.       — Не… — начал Малфой.       — Более того, — перебил его Робардс, — я лично следил за анализом ваших магических подписей, и я никогда ещё не видел двух других людей, которые, не являясь родственниками, были бы так же друг другу близки, — он продолжил говорить о магических подписях, результатах экзаменов и врождённой совместимости, и Гарри стало ясно, что Робардс уже давно отрепетировал эту речь. Малфой всё пытался встрять, но Робардс ему не позволял, и тот заметно всё больше и больше терял терпение.       — Я его трахаю, — наконец выпалил Малфой, когда Робардс сделал паузу, чтобы перевести дыхание.       — Малфой! — воскликнул Гарри, пока Робардс беззвучно открывал и закрывал рот.       — Тихо, Поттер, — сказал Малфой и снова перевёл взгляд на Робардса. — И я знаю, что аврорам-напарникам запрещено правилами состоять в отношениях друг с другом, но для нас вы сделаете исключение.       Робардс, казалось, немного пришёл в себя.       — Вы уверены? — спросил он низким, опасным голосом.       — Малфой, — предостерегающе шепнул Гарри, и за это получил локтем по рёбрам.       — Да, я уверен, — продолжил Малфой. — Потому что в противном случае вы потеряете нас обоих. Либо мы работаем вместе, либо мы вообще уходим из Аврората.       Что ж. Для Гарри это было новостью. Он неловко дёрнулся, когда Робардс и Малфой вступили в короткую борьбу взглядами, а затем Робардс посмотрел прямо на него.       — Аврор Поттер. Это правда?       — Эм, — Малфой снова толкнул его локтем. Гарри кашлянул. — Да? — он боролся с порывом съёжиться под суровым взглядом Робардса. Он замер, не желая получить от Малфоя ещё один тычок. Есть в этом придурке хоть что-нибудь не острое?       Робардс снова перевёл взгляд на Малфоя, и тот чуть приподнял подбородок, пока они оба смотрели друг другу в глаза. Робардс вздохнул.       — Ну что ж, тогда, похоже, у меня нет выбора, — криво усмехнувшись, заключил он. — Но я буду внимательно следить за вашей работой, и, если я замечу, что ваша личная жизнь мешает профессиональной деятельности, я немедленно сменю вам напарников. И если это означает, что вы решите уволиться, то так тому и быть.       — Спасибо, сэр.       — И, аврор Малфой, — продолжил Робардс. — Если ты когда-нибудь, ещё хоть раз посмеешь заговорить со мной так, как сейчас, твои угрозы будут совершенно бесполезны, потому что я вышвырну тебя отсюда, и глазом не моргнув. Мне не нравится, когда мной манипулируют, и я не потерплю этого снова. На этот раз я спустил это тебе с рук только из-за твоей проклятой смелости, и я верю, что она сделает тебя одним из лучших. Но хороший аврор также знает своё место, а в моём департаменте нет места для аврора, который не уважает субординацию. Я ясно выразился?       — Предельно, сэр. Спасибо, сэр, — ответил Малфой, склонив голову.       Они ушли. Гарри следовал за Малфоем.       — Не могу поверить, что ты просто это сделал, — сказал он, всё ещё немного ошеломлённый произошедшим. — И, чёрт возьми, я не верю, что это сработало.       Малфой ухмыльнулся.       — У меня самые высокие баллы, а ты — Придурок-Который-Никак-Не-Умрёт. Кажется, ты сильно недооцениваешь, как далеко они готовы зайти, чтобы удержать нас здесь.

***

      Кажется, что всё это зашло слишком далеко; словно шутка, которая уже давно пережила свою кульминацию и уже никого не смешит. Может, поначалу это и правда смешно. (Драко? Ушёл? Навсегда? Какой абсурд!) И каждый день Гарри просыпается, прислушиваясь к шуму льющейся из душа воды, свисту чайника на кухне или шороху газеты. (И Гарри больше никогда его не увидит? Типа, никогда-никогда? Какая нелепость!) Какая-то часть его постоянно настороже, ожидает услышать топот шагов по коридору или скрип половиц. В глубине души он ждёт, что на него накричат за то, что он оставил мокрое полотенце на полу в спальне или использованный чайный пакетик в раковине. Он всё ещё ждёт того, что в любую минуту с ним свяжется кто-то из Министерства, чтобы объяснить, что произошла ошибка. Что это всё — путаница, недоразумение. Что это всё — просто очень жестокая шутка.       Но сегодня… сегодня всё станет реальным.       Гарри нужно одеться. Он откладывал это так долго, как только мог, но ему нужно это сделать. Рон и Гермиона придут через десять минут, и они ожидают, что он будет уже готов. Но каждый раз, когда Гарри подходит к своей спальне, он не может заставить себя войти внутрь. Он колеблется в дверном проёме, вцепляется руками в дверной косяк, а его ноги остаются намертво приклеенными к деревянному полу. Он сильно прикусывает губу, и боль возвращает его в реальность.       Девять минут. Чёрт возьми. Это всего лишь его спальня. Всего лишь одежда. Всего лишь ещё одни похороны. Видит бог, за свою жизнь он побывал на стольких, что уже должен был к ним привыкнуть. Всё будет хорошо. Рядом с ним будут друзья, и он сможет через это пройти. Он уже проходил через такое раньше. Всё будет хорошо.       Он решительно шагает в спальню, идёт прямо к шкафу и перебирает все свои мантии. У него их немного, и он предпочитает носить магловскую одежду большую часть того времени, когда не одет в служебную форму. Он находит красивую чёрную мантию в углу шкафа. В какой-то момент она соскользнула с вешалки и пролежала скомканной кучей бог знает сколько лет. Гарри поднимает её и нерешительно встряхивает, но ему никогда не удастся избавиться от складок. Драко, возможно, смог бы — он лучше всех владеет чарами разглаживания. Но Драко здесь нет. Гарри швыряет мантию обратно на дно шкафа.       Мантии Драко аккуратным рядом висят здесь же, дразня его. У него есть несколько чёрных парадных комплектов, и Гарри прикасается к ним, благоговейно ощупывая каждый рукав, тонкую шерсть, скользкий шёлк и хрустящий лён. Здесь есть мантия с длинным рядом серебряных пуговиц до самого горла, и ещё одна — с замысловатой вышивкой, выполненной золотой нитью, и ещё — с немного более низким воротом, предназначенным для ношения с незатейливо завязанным галстуком. Драко не станет возражать, если он позаимствует одну из них. Одна из причин, по которой у Гарри не так много мантий, заключается в том, что Драко всегда получает огромное удовольствие, одевая его в свою собственную одежду. Что более чем ненормально для официальных мероприятий, которые они посещают вместе. Но есть что-то такое в том, чтобы появиться на похоронах в одежде своего мёртвого парня, что заставляет Гарри побледнеть сильнее обычного.       В конце концов он аккуратно надевает ярко-зелёный свитер и сшитые на заказ серые брюки. Драко любит, когда Гарри носит этот его свитер, потому что, как он говорит, этот цвет подчёркивает его глаза. И хотя сам Гарри не видит никакой разницы, он более чем готов купиться на это, потому что тогда Драко целует его чаще, чем обычно. И никак не может оторвать руки от его задницы, когда на нём эти брюки. Гарри пытается пригладить свои волосы, но потом решает, что причёска не имеет особого значения и, скорее всего, из его попыток ничего хорошего не выйдет. Он возвращается в гостиную и ждёт там своих друзей.       Они прибывают через несколько минут, оба мрачные в своих чёрных одеяниях.       Секунду они просто смотрят на него, а потом Гермиона спрашивает:       — Готов идти?       — Ага, — отвечает он и замечает, как Рон смотрит на его свитер. Гарри проводит рукой по своей груди и добавляет, словно бы защищаясь: — Это его любимый.       Рон и Гермиона отправляются в Мэнор первыми. Гарри зачерпывает горсть летучего пороха и бросает его в камин, выкрикивая место назначения. Затем он делает глубокий вдох и задерживает дыхание, шагая в пылающее зелёное пламя.

***

      Гарри испустил долгий, удовлетворённый вздох, откинулся на подушки и потянул Малфоя за собой.       — Чёрт, — произнёс он. — Сойтись с тобой было самой блестящей идеей в моей жизни.       Чёрт возьми, ему было хорошо. Каждый дюйм его тела согрелся и расслабился, кожу всё ещё слегка покалывало от силы ранее испытанного оргазма. Секс с Малфоем и в самом начале был блестящим, и каким-то образом он только продолжал улучшаться.       Малфой тихо рассмеялся и сильнее прижался к Гарри, перекинув одну руку через его грудь.       — Конечно, это блестящая идея, но она принадлежала мне, если ты не забыл. Это я предложил тебе отношения.       — Да, но ведь это я сказал, что нам не надо напиваться, чтобы заняться сексом. И это я первый привёл тебя домой.       — А я тебе позволил, — самодовольно заявил Малфой, и Гарри понял, что независимо от того, что он скажет дальше, этот спор он не выиграет.       Какое-то время они дремали, прижавшись друг к другу, а потом Гарри проснулся от бурчания в животе. Они вместе приняли душ, который включал в себя много прикосновений и ещё один оргазм, а затем отправились на кухню Малфоя, где встали у стойки, доедая остатки пасты и разговаривая о работе. Когда они закончили, Гарри вымыл посуду, а Драко вытер её и убрал на место.       — У меня есть кое-что на твой день рождения, — сказал Малфой, потянувшись к шкафчику, когда Гарри закончил вытирать руки кухонным полотенцем.       — Правда? — спросил Гарри, чувствуя себя немного виноватым. День рождения Малфоя наступил и прошёл, а Гарри даже не заметил этого. Но тогда они занимались пьяным сексом только раз в две недели, так что он действительно не чувствовал себя обязанным преподнести Малфою подарок. — Э-э, это очень мило с твоей стороны.       Малфой только ухмыльнулся, глянув на него через плечо, и за рёбрами у Гарри вспыхнуло что-то тёплое и трепещущее. Он не был уверен в том, что когда-нибудь привыкнет к этим ухмылкам. Они делали лицо Малфоя моложе, беззаботным и почти мальчишеским, и Гарри не был до конца уверен, был ли Малфой таким всегда или становился только наедине с ним. В любом случае, он даже не подозревал, что такого сделал, чтобы внезапно заработать себе эту эксклюзивную версию Малфоя, или что он должен сделать, чтобы и дальше видеть его таким.       — Вот, — сказал Малфой, протягивая ему бумажный пакет, обёрнутый вокруг чего-то, размером с половину бладжера.       Гарри взял его, сминая пальцами шуршащую бумагу, и развернул, чтобы обнаружить внутри…       — О, чёрт возьми. Да ты шутишь.       Малфой, тупой придурок, только снова ухмыльнулся, и Гарри, вынимая свой подарок из упаковки, больше не находил это выражение таким же очаровательно мальчишеским, как минуту назад. Это была чёрная кружка с ярко-зелёными буквами, выстраивающимися в надпись «Я выбираю Избранного!» и его собственной глупой физиономией, нарисованной сбоку. Пока Гарри смотрел на изображение, Гарри-кружка подмигнул ему — на самом деле подмигнул, какого хрена! Малфой рассмеялся; этот звук был тёплым и ярким, как солнечный свет.       — О, Мерлин, какое у тебя лицо! — выдохнул он, продолжая смеяться так сильно, что согнулся пополам.       Пальцы Гарри крепче сжали ручку его новой кружки, и он всерьёз подумал о том, чтобы стукнуть ею Малфоя по голове.       — Я ни за что не буду пользоваться этим. Где ты вообще её откопал?       — В Косом переулке есть магазинчик, где продаются всевозможные вещи с Гарри Поттером, — ответил Малфой, наконец взяв себя в руки, хотя на его лице всё ещё играла та же ослепительная улыбка. — Я почти купил тебе снежный шар, потому что маленький ты начинаешь метаться в панике, если слишком сильно его встряхнуть. И я не думаю, что когда-нибудь не захочу получить его в подарок, если ты об этом задумаешься. Но я купил кружку, потому что ты практичный человек. И я подумал, что ты оценишь то, что сможешь использовать её каждый день.       Гарри почувствовал лёгкую слабость при мысли о своей маленькой копии, запертой внутри снежного шара, и о том, как Малфой трясёт этот шар так сильно, как только может, чтобы посмотреть, что произойдёт. Наверное, он начал безумно гоготать прямо посреди магазина.       — И там на всём моё лицо?       — Абсолютно, — заявил Малфой, проводя пальцем по лицу Гарри-кружки, а Гарри-кружка облизнул губы и захлопал ресницами.       — Зачем он вообще это делает? — спросил Гарри, недоверчиво глядя вниз.       — Я знаю, — Малфой лучезарно улыбнулся кружке в руках Гарри. — Он немного распутник, не так ли?       — Я никогда не буду ей пользоваться, — сказал Гарри. Ни за что на свете. Даже если бы это была последняя кружка на планете, он скорее умер бы от жажды, чем стал бы из неё пить.       — Что ж, — произнёс Малфой, забирая её себе. — Замечательно. Похоже, у меня новая кружка.       — Ты тоже не будешь ей пользоваться! — воскликнул Гарри, когда Малфой вытянул губы уточкой, и Гарри-кружка сделал то же самое, глядя прямо на него.       — Ты меня не остановишь, — и Гарри знал, что спорить бесполезно, потому что чем больше он будет настаивать на том, что эта кружка его раздражает, тем чаще Малфой будет её использовать. Так оно и будет.       — Я её разобью, — пригрозил он.       Малфой ухмыльнулся ему.       — Значит, мне повезло, что я превосходно владею Репаро, — он коснулся своей новой кружки, и Гарри-кружка снова подмигнул ему. Малфой радостно улыбнулся и подмигнул в ответ.       — Я не могу воспринимать тебя всерьёз, когда ты флиртуешь с кружкой, — сказал Гарри. Эта нелепая сторона проявлялась всё чаще и чаще по мере того, как они проводили время вместе, и Гарри всё ещё не совсем понимал, что с ней делать.       Малфой только рассмеялся.       — Ревнуешь, Поттер?       — С какой стати мне ревновать к кружке?       — Даже не знаю, — медленно протянул Малфой, и на его губах заиграла лукавая усмешка. — Я буду очень часто прикасаться к нему губами.       Гарри фыркнул.       — Будь посерьёзнее, — сказал он, хотя и не смог сдержать улыбку.       — Зачем? — спросил Малфой, по-прежнему улыбаясь. Он отставил кружку в сторону. — Жизнь несерьёзна. Она смешная, грязная и сложная, — одной рукой он обнял Гарри за талию, а другой приподнял его подбородок для поцелуя. — Она слишком коротка, чтобы воспринимать её всерьёз.

***

      Гарри не может заставить себя серьёзно отнестись к похоронам Драко. Всё начинается с гроба. Тело Драко вернуть не смогли, но его родители по какой-то причине купили для него гроб. Гарри смотрит на него, пока какая-то ведьма, которая едва знала Драко, бормочет о том, что без него мир потускнел. Гарри не нужна никакая ведьма и не нужны её слова, и этот гроб просто не имеет никакого чёртова смысла. Он глянцево-чёрный — такой, что кажется, будто соберёт все отпечатки пальцев, если кто-нибудь к нему прикоснётся — и отделан золотом. Очевидно, это лучшее, что вообще можно купить за деньги, но какой в нём грёбаный смысл?       Ведьма подходит к бессвязному, слезливому концу и спускается с подиума, увитого белыми гардениями и лилиями. Она задевает цветы, и одна из лилий срывается и падает на пол. Гарри пристально смотрит на неё, белоснежно-белую, слишком светлую даже на фоне бледного мрамора. Драко всегда больше всего нравился буйный цвет весенних цветов: нарциссов, маков, львиного зева, тюльпанов и, конечно же, тяжёлых и ароматных роз, которые только сейчас начали цвести в садах Мэнора. И Гарри не может понять, почему для него не выбрали одни из них. Лучше всего Драко смотрится в цветах; с его светлой кожей и белокурыми волосами, он всегда особенно красиво сочетался с глубоким изумрудным зелёным и богатым королевским синим. Подкладка гроба, вероятно, тоже белая. Белый шёлк, воображает Гарри. Он внезапно радуется, что Драко не заперт там, внутри.       Ведьма бросает на него долгий, полный жалости взгляд, возвращаясь на своё место, и Гарри отводит взгляд, когда на середину комнаты выходит следующий человек. Они хотели, чтобы он что-нибудь сказал. Конечно же, хотели, но самое последнее, чего хочет он, — это встать перед всеми этими людьми, которых он даже не знает, и открыть себя, обнажая всю свою боль, словно какой-то дешёвый спектакль. Это не их дело — смотреть, когда он даже не знает, что с этим делать. Его горе всё ещё дёргает его туда-сюда по любой своей прихоти, как непослушная собака, и Гарри беспомощно спотыкается, пытаясь за ним угнаться. Гарри думает, что со временем оно успокоится и благодушно подчинится ему, но сейчас он слишком не доверяет самому себе и не уверен, что сможет и дальше держать себя в руках. Во всяком случае, он терпеть не может произносить речи. Драко это знает. Он поймёт.       Поэтому вместо него выходит Панси Паркинсон.       Это своего рода горькая ирония, которую Драко нашёл бы ужасно забавной, думает Гарри. Они все собрались здесь, плача над пустой коробкой, задрапированной тусклыми цветочными венками, которые Драко так ненавидит, в то время как люди, с которыми он не разговаривал годами, произносят громкие и неуклюжие речи о том, как трудно жить без него, когда на самом деле никто из них никогда не жил с ним. Они не просыпались рядом с ним каждое утро, не готовили ему завтрак, не стирали бельё, не проводили долгие тихие вечера, положив голову ему на колени и чувствуя его пальцы в своих волосах. Драко не заваривал им чай в дурацких кружках, не танцевал с ними под магловскую музыку и не целовал их так, словно они были нужны ему не меньше, чем воздух. Гарри делает глубокий вдох и медленно выдыхает. Ему кажется смешным ревновать к чужому горю, и он изо всех сил старается избавиться от этого. Драко повлиял на многих людей, и не Гарри решать, насколько оправдана их потеря.       Но тут появляется Паркинсон: говорит, как сильно она любила Драко и как сильно будет по нему скучать, и по её щеке скатывается одинокая слеза, и гнев возвращается к Гарри с новой силой. Вот тупая сука. Она даже не разговаривала с Драко с тех пор, как узнала, что он начал встречаться с Гарри. Драко никогда не показывает, как ему больно, но Гарри знает, что отвержение Паркинсон глубоко ранило его. Она его самая первая подруга, и она просто повернулась к нему спиной после одной маленькой ссоры. Её кровь была достаточно чистой, чтобы она могла родить Малфоям достойного наследника, и Драко никогда не планировал в кого-то влюбляться, поэтому они и договорились, что через несколько лет, когда будут готовы остепениться и создать семью, заключат брак по расчёту. Но потом появился Гарри, и Паркинсон так и не простила его за это. «Всё в порядке, — говорил Драко, слегка пожимая плечами, когда речь заходила о ней, — она не может злиться на меня вечно». Она и не злилась вечно. Всего пять лет. Но теперь уже слишком поздно, и Гарри искренне надеется, что она будет сожалеть об этом всю оставшуюся жизнь.       Паркинсон не упоминает об этом в своей короткой речи. Вместо этого она рассказывает о своей дружбе с Драко. О детских шалостях. О приключениях, которые они вместе пережили в Хогвартсе. Говорит, как сильно она будет скучать по нему теперь, когда он ушёл, и вспышка раздражения пронзает Гарри, потому что это неправильно. Драко никуда не ушёл. «Уйти» звучит слишком легко и мирно, словно он просто проскользнул из одного места в другое. А смерть Драко была не такой. Она была неожиданной и болезненной, и Гарри не был к ней готов. Никто из них не был готов.       — Он умер, — тихо говорит Гарри, боковым зрением замечая, как Гермиона поворачивается, чтобы посмотреть на него. Ему всё равно. — Он, блять, умер. Его убили, — это подходит даже лучше. Резкие и уродливые слова для резкой и уродливой смерти.       — Гарри, — шепчет Гермиона, но он качает головой.       — Драко умер, — бормочет Гарри себе под нос, и теперь другие люди тоже оборачиваются, чтобы посмотреть на него. Он впервые произнёс эти два слова вслух, и они сильно ударили по нему. Они звучат нелепо и не совсем реально, поэтому он пробует снова. — Драко умер.       Вдруг для него всего становится слишком много. Он не может быть здесь, не может пялиться на эту пустую коробку и эти ужасные цветы, не может находиться в окружении всех этих людей, которые притворяются, что любят Драко, когда на деле они его не любят, не любят и никогда не будут любить его так, как Гарри. Он встаёт, не обращая внимания на всеобщие взгляды, полные жалости, и на то, как запинается Паркинсон. Он оказывается в проходе между рядами стульев, смотрит на дверь в дальнем конце комнаты и уходит так быстро, как только может идти, не срываясь на бег.       Хотя Гарри несколько раз бывал в этой части Мэнора, он не знает её достаточно хорошо, чтобы выбраться оттуда. Бальный зал находится в задней части поместья, и оттуда всего несколько минут ходьбы по коридору до французских дверей, ведущих на широкую веранду с видом на лужайки. Гарри проходит через них, жадно вдыхая свежий влажный воздух. По крайней мере, погода сегодня подходящая. Небо затянуто тучами и плюётся тем противным мелким дождём, который проникает во все щели. Идеальная погода для похорон.       Гарри пересекает веранду и начинает спускаться по ступенькам, намереваясь на некоторое время исчезнуть в саду. Но он помнит, как Драко повёл его сюда после того, как он впервые поужинал с его родителями, насколько напряжёнными были его с Люциусом отношения, как явно они друг друга ненавидели и чуть ли не подрались из-за варёного лосося и жареной спаржи. Каким-то образом им удалось вежливо вести себя во время десерта, а потом Драко вывел его на прогулку в сад и целую вечность целовал среди розовых кустов. Повинуясь внезапной прихоти, Гарри сорвал один из бутонов, чьи лепестки были тяжёлыми и красными, как кровь, и засунул его за ухо Драко. Тот рассмеялся и не стал убирать цветок, даже когда они вернулись в дом, чтобы пожелать спокойной ночи его родителям. Люциус неодобрительно посмотрел на Драко, но Нарцисса оттащила Гарри в сторону и сказала, что она не видела эту сторону Драко уже много лет и очень рада видеть, что Гарри снова пробудил её. В тот момент в их отношениях случайная нелепость Драко была чем-то, что Гарри всё ещё находил непонятным и новым, но в конечном итоге она стала одной из тех вещей, которые он любил больше всего. Драко проходил с этим глупым цветком весь остаток вечера, пока тот сам не выпал той же ночью, когда он слишком сильно толкнулся в податливое тело Гарри. Гарри так и не поднял розу с пола между кроватью и тумбочкой, и сейчас ему становится интересно, а не валяется ли она там до сих пор.       Сейчас примерно то же время года, как и в тот вечер, но Гарри всё равно не хочет видеть, как цветут розы. Многие вещи он больше не хочет видеть. Он садится на среднюю ступеньку, не обращая внимания на влагу, тут же пропитывающую его брюки. Он подтягивает колени к груди, обхватывает руками голени и думает, что, может быть, он просто исчезнет, если сможет достаточно сильно свернуться калачиком.

***

      Гарри сжался так сильно, как только мог, когда ещё одно проклятие ударило в стену всего в футе от того места, где он скорчился под осыпающимися остатками того, что когда-то было стеной между гостиной и кухней, присыпая его ещё одним слоем штукатурки. Маленькая девочка в его руках взвизгнула и крепче прижалась к его груди, а Гарри ещё крепче прижался к углу кухонного шкафа, одна из ручек которого больно впилась ему в позвоночник.       — Я же тебе говорил, что надо было дождаться подкрепления! — прорычал Гарри, смахивая пыль с глаз. Он посильнее обнял девочку и запоздало добавил: — Всё хорошо, Эмили. Всё будет хорошо.       Малфой даже не взглянул на него, бросая защитные чары в кусок стены и шкафчики, ограждая их от дальнейшего повреждения заклинаниями. Ещё одно проклятие обрушилось на них прежде, чем он закончил, и кусок разлетевшейся мраморной столешницы пролетел через всю комнату.       — Ты знаешь, почему мы не могли, — огрызнулся он в ответ, а затем направил пару взрывных проклятий поверх их импровизированного укрытия. В другой части дома кто-то закричал.       Гарри знал, что Малфой прав. Дело о похищении людей развивалось слишком быстро, чтобы они могли ждать. У них не было другого выбора, кроме как ворваться в дом прямо сейчас, несмотря на то, что их было очень мало. Иначе они рисковали тем, что Эмили могла умереть. И всё же они минимизировали этот риск. Гарри заметил всех пятерых волшебников, которых они так долго выслеживали, когда они с Малфоем нырнули в дверной проём, ведущий на кухню, с маленькой девочкой на руках. А потом начали лететь проклятия, стена рухнула, и они оказались в ловушке.       Он крепче обнял Эмили, накрыв ладонью её затылок. Она казалась такой маленькой и хрупкой. Ещё одно проклятие обрушилось на шкафы напротив них, и они взорвались деревянными щепками и фарфоровыми осколками. Эмили снова закричала. Кусочек разбитой тарелки отскочил от плеча Гарри, зацепив ткань его мантии, но не прорезав её, а сломанная ручка кружки проскользнула по кафельному полу рядом с Драко. Он пнул её подальше от того места, где сам стоял на коленях.       — Ты должен вытащить её отсюда, — сказал Малфой. Он бросил ещё четыре заклинания через разрушенную стену, одно за другим, быстрой чередой, которую Гарри так и не сумел полностью освоить.       — Расскажи мне что-нибудь, чего я не знаю! — рявкнул на него Гарри. Это место было покрыто многослойным анти-аппарационным барьером, и по меньшей мере пять магов с весьма сомнительными представлениями о морали стояли между ними и входной дверью. — Не похоже, чтобы у нас было много вариантов!       — Нет, но один есть. Ты уведёшь её отсюда. Я тебя прикрою, — выпалил Малфой, и Гарри повернулся, чтобы посмотреть на него. Глаза Малфоя были тёмными и серьёзными. — Ты никак не пройдёшь к входной двери, но слева есть большое окно. Я могу быть уверен, что ты до туда доберёшься. Беги к нему, а остальное предоставь мне.       У Гарри пересохло в горле.       — Малфой, это безумие, — произнеся эти слова, он перегнулся через стену, чтобы взглянуть на окно. Оно было ближе, чем он думал, и если кто-то и мог убедиться в том, что он до него доберётся, то это Малфой. Этот ублюдок чертовски свиреп, когда дело доходит до использования магии.       — Это рискованно, но всё же лучше, чем ждать, пока они разрушат остальную часть стены, — отрезал Малфой. Как будто в подтверждение его слов, очередное проклятие врезалось в защитное поле, и шкафы задрожали, загремев сложенными в них кастрюлями и сковородками.       Гарри знал, что он прав — так же, как и насчёт того, чтобы ворваться сюда без прикрытия. Часть его хотела настоять на том, чтобы Малфой забрал Эмили, а он сам остался здесь, но он не потрудился даже высказать эту мысль вслух. Малфой мог колдовать гораздо быстрее, чем Гарри; из них двоих он лучше сможет продержаться до прибытия помощи. Но это вовсе не означало, что Гарри это должно было нравиться.       Он резко вздохнул, когда его желудок скрутило при мысли о том, что придётся оставить Малфоя здесь одного.       — Я больше не буду этого делать, Малфой, — сказал Гарри, подавляя подступающую волну тошноты.       — Мы обсудим это позже. Удачи, аврор Поттер, — голос Малфоя был резким, решительным, слишком профессиональным.       Гарри притянул Малфоя к себе и поцеловал — крепко, быстро и отчаянно.       — Я серьёзно. Это последний раз, когда я ухожу без тебя.       Малфой протянул руку к Гарри и положил ладонь ему на щёку. Мягкая чёрная кожа его аврорской перчатки ощущалась прохладной и гладкой на разгорячённой коже Гарри.       — Мы обсудим это позже, — повторил он, и Гарри услышал обещание в его словах. Этот разговор состоится, потому что у них будет это «позже».       Гарри крепче прижал к себе Эмили и наклонился к её уху.       — Мне нужно, чтобы ты была храброй ради меня, милая. Мы выберемся отсюда, но ты должна быть очень храброй. Держись за меня как можно крепче, хорошо? Ты можешь сделать это для меня? — она кивнула ему в плечо, и Гарри посмотрел на Малфоя. — Готов?       Малфой кивнул ему в ответ.       — На счёт три. Раз… Два… Три!       Гарри выскочил из-за их укрытия в тот же момент, когда Малфой вскочил на ноги и разразился таким сильным проклятием, что даже воздух завибрировал, словно внутри басового барабана. Заклинания проносились мимо Гарри разноцветными лучами света, яркими и дезориентирующими, и он, пригнувшись, бросился через всю комнату, стараясь как можно сильнее прикрыть своим телом маленькую девочку в его руках. Из кухни вылетело ещё одно взрывное проклятие, которое ударило по широкому окну перед ними — то разлетелось искрящимися осколками стекла и щепками рамы. Проклятие от похитителей пролетело мимо, приземлившись в нескольких дюймах от Гарри, и возмездие Малфоя было быстрым и беспощадным. Гарри выскочил в разбитое окно, одна его нога зацепилась за подоконник. Он упал прямо в кустарник, ветки расцарапали ему всё лицо и шею, и, выбравшись оттуда, он побежал через лужайку. Заклинания освещали траву короткими вспышками света. Эмили всхлипывала и цеплялась за него, её маленькие ручки, обёрнутые вокруг его шеи, почти душили его. Мимо пронеслось проклятие, которое врезалось в землю прямо перед ними, подняв в воздух небольшой ком грязи и травы. Гарри отскочил в сторону, ловко увернулся и побежал дальше.       Он почувствовал лёгкое покалывание на коже, когда преодолел защитные барьеры, и крутанулся на месте, не потрудившись замедлиться. Он бросил последний взгляд на дом, в окнах которого сияли отрывистые вспышки заклинаний, а затем мир закружился и исчез, а он аппарировал в Министерство.       Гарри оказался в Атриуме, дико оглядываясь по сторонам в поисках хоть кого-нибудь, кто мог бы ему помочь. Он услышал, как позади кто-то выкрикнул его имя.

***

      Услышав своё имя, Гарри оборачивается через плечо и видит Гермиону, задержавшуюся в дверном проёме. Она выходит на широкое заднее крыльцо и осторожно закрывает за собой дверь, а затем спускается по ступенькам, небрежно направляет на влажную лестницу сушащее заклинание и садится рядом с Гарри, скромно подтыкая свою чёрную юбку к коленям.       — Хэй, — говорит она. Моросящий дождь играет бисером в её волосах; маленькие, яркие, словно драгоценные камни, капельки цепляются за пряди, напоминая Гарри нити жемчуга, которые были вплетены в её волосы в день свадьбы. Он отворачивается.       — Это дерьмо какое-то, — глухо говорит Гарри, глядя поверх слегка колышущейся травы. — Всё вот это. Полное дерьмо.       Гермиона ничего не отвечает. Она придвигается по ступеньке ближе к нему, пока не упирается ногой в его бедро, просовывает свою руку ему под локоть и кладёт голову ему на плечо.       — Я не могу туда вернуться, — продолжает Гарри. Он на мгновение прижимается щекой к её макушке. Сегодня утром он забыл побриться, и его щетина тянет за собой несколько волосков, когда он отстраняется.       — Тебе и не нужно, — говорит Гермиона. Она придвигается ещё ближе, сильнее прижимается к его боку, даря тёплую и желанную тяжесть своего тела. — Ты не должен ничего делать, если не хочешь. А если вдруг передумаешь, то Рон останется здесь и сольёт тебе свои воспоминания.       — Не передумаю.       Долгое время они сидят молча. Гарри смотрит на лужу, наблюдая за мелкой рябью на её поверхности, куда падают капли дождя.       — Я даже не знаю, почему мне грустно, — говорит он наконец. — Я был мёртв. Я знаю, что это не больно. Там, где он сейчас, он в безопасности и счастлив. И когда-нибудь я снова его увижу. Но я всё равно… Мне всё равно больно.       — Всё хорошо, — заверяет его Гермиона. — Это нормально.       Гарри беспомощно смеётся.       — Нет, нет, это не так. Но с другой стороны, когда это моя жизнь была нормальной?

***

      «Нормально» — это не то, с чем Гарри был знаком. И хотя он почти собственноручно от этого отказался, это вовсе не значит, что он не желает быть нормальным хоть иногда. В такие моменты, как сейчас, например: потому что он почти уверен, что нормальные люди не бросают своих парней на волоске от смерти; нормальные люди не возвращаются так быстро, как только могут — но всё равно слишком поздно, — и не находят своих парней распростёртыми на залитом кровью полу, с огромным порезом от шеи до пупка. И нормальные люди, конечно, не думают про себя: «По крайней мере, на этот раз это сделал не я».       В Мунго Драко предоставили отдельную палату — как из уважения к его статусу аврора, который спас дочь члена Визенгамота, так и из уважения к его статусу парня Гарри Поттера. Его вымыли, залатали и уложили на мягкую постель; его лицо стало таким бледным, что Гарри мог видеть голубые линии вен на висках. Он не отрывал глаз от Драко, наблюдал за тем, как медленно поднимается и опускается его грудь, как слабо подёргиваются веки и как ровно пульсирует вена на шее. Он смотрел и смотрел, потому что если бы он закрыл глаза хотя бы на мгновение, то увидел бы только Драко, распростёртого на кафельном полу кухни, обмякшего и неподвижного, с пепельно-серой кожей, поразительно-красными каплями крови вокруг и разодранной в клочья, насквозь промокшей форменной мантией на груди.       Сначала Гарри подумал, что он мёртв. Он ввалился на кухню и резко остановился, охваченный шоком, ужасом и тошнотворной волной дежавю, прежде чем бросился через всю комнату и упал на колени рядом с Драко. Тёплая и липкая кровь впитывалась в его брюки и перепачкала все пальцы, пока он пытался нащупать пульс. Если бы подкрепление прибыло хотя бы на минуту позже… Гарри вздрогнул. Он не смог заставить себя закончить мысль. Но этого не произошло. Они успели вовремя. Драко был жив. Это всё, что имело значение.       Родители Драко скоро будут здесь. Они отдыхали во Франции, им должны были в экстренном порядке выдать портключ в Англию. Гарри воспользовался этим временем, чтобы насладиться тишиной, одиночеством и свободой наблюдать за спящим Драко и запоминать каждую деталь того, что он едва ли не потерял. Он очень хорошо знал рот Драко, его глаза и волосы, а также то, как изгибались его брови — такие светлые, что их почти не было видно. Гарри провёл несколько часов, зацеловывая его тонкую шею, и знал, что тазовые косточки Драко идеально вписываются в его ладони. Он провёл несколько часов, сжимая руками плечи и бицепсы Драко. Он точно знал, как ощущается спина Драко под подушечками пальцев, как напрягаются и двигаются его мышцы и все изгибы его позвоночника.       Но он никогда не замечал, какими до смешного совершенными были уши Драко — словно безупречные линии рисунков из учебника по анатомии. Или точный рисунок вен на тыльной стороне ладоней; или как тянутся сухожилия к костяшкам пальцев; или какие аккуратные и чистые у него ногти. Или как туго кожа обтягивает тонкие запястья. Запястья Драко выглядели особенно хрупкими. Гарри и так знал, насколько хрупким был Драко — он выяснил это много лет назад, когда кровь Драко текла по другому кафельному полу, — но каким-то образом умудрился забыть.       И он больше никогда этого себе не позволит.       И теперь Гарри понял, что хочет Драко. Не только его тело и не только в случайные отрезки времени, но и всё остальное — тоже. Всё, что заставляло его улыбаться, хмуриться, смеяться или вздыхать. Гарри хотел каждый глоток, каждый вдох, каждое моргание глаз и каждый удар сердца. Каждое слово, каждую мысль. Гарри хотел всего. Он не возражал против их первоначальной договорённости о случайном сексе, но теперь даже быть его парнем было недостаточно. Он не думал, что это когда-нибудь случится, но, чёрт возьми, он мог бы попытаться.       Иногда Гарри задавался вопросом, каково это — иметь отношения, которые не сформировались под давлением обстоятельств, которые не были бы ускорены и укреплены угрозой нападения троллей, или василисков, или Тёмных Лордов, или того, кто пытался убить его на этой неделе. Он задумывался, каково это — расти рядом с кем-то медленно, естественно, как растёт виноградная лоза, долгим летом обвивая шпалер под нежными лучами тёплого солнца, а не прилипать к кому-то в раскалённом добела пламени смертельной опасности. Иногда Гарри не был уверен, умеет ли он как-то по-другому. И, возможно, Драко тоже не умел.       Всё, что Гарри знал, — это то, что теперь у него есть вот это всё, и он не может это отпустить.       — Поттер?       Гарри мгновенно подскочил со своего места.       — Драко.       Его голос сорвался на имени Драко, он быстро склонился над кроватью. Глаза Драко были открыты, но он не двигался — только слегка повернул голову в сторону Гарри и нахмурился.       — Малфой, — выдавил он грубым и сухим голосом, тут же закашлявшись. — Ты зовёшь меня Малфой, — он снова зашёлся кашлем.       Гарри не ответил. Он помог ему сесть, обняв одной рукой за плечи, чтобы поддержать его, и помог сделать глоток воды из стакана, который медиведьма оставила на прикроватном столике под охлаждающими чарами. Драко снова закашлялся, но теперь уже мягче, и Гарри осторожно опустил его обратно на подушку.       — Эмили? — спросил Драко.       — С ней всё в порядке, — сказал Гарри. — Она в безопасности, со своей семьёй.       Драко испустил вздох, который под конец перешёл в лёгкое покашливание.       — Хорошо. А похитители?       — Когда мы до туда добрались, они уже ушли. Мы поймали двоих из них, но как скоро выследим остальных — это только вопрос времени.       — Хорошо, — снова сказал Драко. — Это хорошо.       — Драко… — начал Гарри, но замолчал, потому что не знал, как выразить свои чувства словами.       — Ну вот, опять, — губы Драко растянулись в усталой улыбке. — Ты даже не представляешь, насколько странно слышать, как ты называешь меня так.       Гарри почувствовал, как его собственные губы растянулись в ответной улыбке.       — Ты же мой парень. Разве я не должен называть тебя по имени?       Драко закрыл глаза.       — Кажется, мне тебя не остановить, — изрёк он. — Только не жди, что я буду называть тебя Гарри.       Гарри просунул руку под руку Драко — ладонью вверх — и улыбнулся, когда тот переплёл их пальцы и слегка сжал ладонь.       — Это мы ещё посмотрим, — заявил он. — У меня будет ещё много лет, чтобы тебя переубедить.       Улыбка задержалась в уголках рта Драко, и он снова сжал ладонь Гарри.       — Ладно, Поттер.       Они сидели молча ещё с минуту или около того, пока в палату не вошёл целитель. Гарри спокойно стоял в стороне, пока целитель тыкал в Драко палочкой, спрашивая, больно ли ему тут или там. Он наблюдал, как Драко отвечает на каждый вопрос и улыбается, когда целитель отпускает небольшую шутку, и пытался понять, что ему делать со своими внезапно обострившимися чувствами к Драко. Эти чувства были такими ошеломляющими, отчаянными и страстными одновременно, что он немного испугался, и его первым порывом было задвинуть их поглубже и притвориться, что они вообще никогда не существовали. Но он отказывался прятаться от них. Жизнь слишком коротка, чтобы тратить её на то, чтобы прятаться от чего-то только потому, что это что-то его пугает.

***

      Гарри проводит остаток похорон, прячась в гостиной Нарциссы. Он чувствует себя плохо из-за того, что всех избегает, но он просто не может вернуться. Гермиона предложила посидеть с ним, но ему нужно немного побыть одному. Окна здесь выходят на заднюю часть поместья, и Гарри наблюдает за тем, как собравшиеся скорбящие толпой пересекают лужайки, а пустой гроб левитирует между ними. Он знает, что они направляются на кладбище, спрятанное в дальнем углу территории. Однажды Драко водил его туда, и они медленно ходили взад и вперёд вдоль могил всех Малфоев, которые были до Драко, и Гарри слушал историю за историей о его предках, и по крайней мере половина из них выставляла этих людей в нелестном свете. А некоторые истории рассказывали о явных катастрофах и разорениях. Именно тогда Гарри понял, насколько серьёзно Драко относится к их отношениям. Драко делился своими семейными секретами, рассказывал ему всё то, что позволено знать только Малфоям. Гарри взял его за руку, и, хотя Драко по-прежнему вещал о неблагоразумной вражде Юстаса Малфоя с Годфри Уркартом в середине 1600-х годов, Гарри услышал слова, скрытые за этой историей.       — Я люблю тебя, Гарри, — говорил он на самом деле. — Мы семья.       Гарри сглатывает ком в горле и отворачивается от окна, стараясь не думать о том, как они выкапывают глубокую яму и опускают в неё пустой гроб. Драко всегда ожидал, что будет похоронен среди своей ушедшей семьи, но это не так. Драко сгорел, и теперь он превратился в пепел, рассеянный ветром по всему Лондону. Гарри старается не думать и об этом и зовёт домового эльфа, чтобы попросить его принести чашку чая. Он остаётся в гостиной до тех пор, пока скорбящие не возвращаются в дом. Ему хочется просто уйти, но он ещё не поговорил с родителями Драко. За последние несколько дней он обменялся с Нарциссой несколькими письмами, но он чувствует, что должен встретиться с ней лицом к лицу, прежде чем уйдёт отсюда.       Допив чай, он выходит из гостиной, возвращается в большой бальный зал, где проходила поминальная служба, и обнаруживает, что эльфы убрали стулья и заменили их длинным столом с закусками. Гарри видит Рона и Гермиону в другом конце комнаты, но не идёт к ним. Он задерживается у входа, отмахиваясь от любых соболезнований, пока не рассеивается толпа людей перед родителями Драко. Гарри подходит ближе. Они поднимают на него глаза, и Гарри с удивлением замечает, насколько явно разбит Люциус — его лицо беспомощно пустое, а глаза плоские и серые, словно мокрая мостовая. Он всегда был таким гордым, таким сильным и уверенным в себе, и видеть его боль обнажённой, как постыдную тайну, гораздо труднее, чем Гарри предполагал. Голубые глаза Нарциссы наполнились слезами, а губы изогнулись в дрожащей улыбке. Она протягивает руку, чтобы снять комочек скатавшейся шерсти со свитера Гарри, и внезапно он слишком болезненно осознаёт, что нарядился в яркий цвет.       — Простите, я… Я Знаю, что должен был надеть чёрное, но это его любимый, — говорит Гарри, не в силах смириться с мыслью, что она может подумать, словно он не проявляет достаточно уважения. — И я просто подумал…       — Ему бы понравилось, что ты такой продуманный, — отвечает Нарцисса, проводя кончиками пальцев по плечу Гарри. — Он очень тебя любил.       — А я люблю его, — автоматически добавляет Гарри.       — Любил, — поправляет его Люциус, чей голос звучит грубо и неровно. Его взгляд мельком останавливается на Гарри, а затем мечется прочь, как воробей, перелетающий с дерева на дерево. — Моего сына больше нет, ты любил его.       — Я его люблю, — мягко настаивает Гарри. — Нельзя перестать любить кого-то только потому, что он мёртв.       Люциус молча смотрит на него, и Гарри видит, как на его лице формируются морщины, а затем Люциус Малфой распадается на части прямо у него на глазах. Гарри понятия не имеет, что делать, и какая-то отдалённая часть его сознания зачарованно наблюдает за тем, что он сам чувствует только внутри. Это странно интимно — наблюдать за тем, как кто-то другой разбивается и рушится от того же горя, которое мучает и его. Но прежде чем он успевает что-то сделать или сказать, Люциус отворачивается. Его плечи дрожат. Он уходит, и каждый его шаг — медленный и осторожный.       Нарцисса смотрит ему вслед, а потом вытирает глаза углом платка и шмыгает носом.       — Я тоже его люблю, — говорит она, и Гарри её понимает.       Он протягивает руку и нежно сжимает её пальцы — точно так же, как Драко делает это для него. На её лице тоже медленно формируются морщины, а затем она оказывается в его объятиях, рыдая в его плечо, и её хрупкое тело крупно сотрясается от силы плача. И Гарри не знает, что ещё делать, поэтому он просто прижимает её к себе, гладит по спине и очень мягко раскачивается взад-вперёд, взад-вперёд. И он так рад, так рад, что Драко здесь нет, что Драко не увидит свою мать такой опустошённой.       Она успокаивается быстрее, чем он думал, отстраняется, утирает лицо носовым платком и одаривает его водянистым, самоуничижительным смешком.       — Извини, — говорит она. — Я должна… Я должна найти своего мужа, — она начинает отворачиваться, колеблется, снова поворачивается к Гарри и приподнимается на носочки, чтобы нежно поцеловать его в щёку. — Ему повезло, что у него был ты. Единственное, чего я по-настоящему хотела для своего сына, — это чтобы он был счастлив. И ты помог ему в этом, — её голос срывается, но она сглатывает и заставляет себя продолжить. — Он был очень, очень счастлив с тобой.       Нарцисса снова отворачивается, и Гарри смотрит, как она уходит, лавируя между людьми, приближаясь к Люциусу. Он чувствует себя так, словно трещит по швам, и боится, что развалится на части прямо здесь — посреди комнаты, на глазах у всех. И как раз в этот момент появляются Рон и Гермиона, по обе стороны от него.       — Я хочу домой, — произносит он.       Они покидают поместье вместе с ним, забирают его к себе и предлагают оставаться там так долго, как он захочет. И на этот раз Гарри не спорит, хотя часть его действительно хочет побыть в одиночестве. Они вместе садятся на диван — Гарри посередине, Рон справа от него, а Гермиона, свернувшись калачиком, слева. И какое-то время приятно не беспокоиться о том, что нужно быть сильным и держать себя в руках. Он может позволить себе развалиться на части и знать, что друзья рядом, что они готовы и желают поймать его, помочь ему снова собрать все эти части вместе.       И он разваливается, а они помогают. И когда его истерика заканчивается и он чувствует, что может спокойно закрыть крышку над своим горем, не боясь, что оно снова вскипит, они по-прежнему остаются рядом.

***

      Чем дольше продолжалась эта слежка, тем больше Гарри казалось, что она, возможно, его любимая. Они с Драко сидели за небольшим кованым столиком возле кафе, потягивая кофе из маленьких белых фарфоровых чашечек и закусывая миндальным печеньем, не сводя глаз с аптеки на другой стороне улицы. Солнце ярко светило в безоблачном голубом небе, и лёгкий ветерок трепал волосы Гарри. Если проигнорировать ту часть, где они должны были присматривать за каким-то тупым придурком, который посчитал, что торговля кровью единорога — вполне обоснованный выбор профессии, он мог бы почти притвориться, что это свидание.       Им действительно следует чаще ходить на свидания, подумал он. В основном они просто оставались дома, либо занимаясь сексом, либо ссорясь, либо делая и то и другое сразу, потому что Драко, очевидно, был великолепен в многозадачности. Несмотря на то, что теперь у них были отношения, между ними мало что изменилось. Они просто навесили другой ярлык на то, чем занимались. И Гарри не знал, как к этому относиться. Он всё ещё не был уверен, чего именно Драко хотел от него. Он сказал, что хочет всего, но это не сужало круг вопросов. Гарри по-прежнему не был уверен, что Драко хочет его так же, как он сам хочет Драко. Он вздохнул.       — В чём дело? — внезапно спросил Драко, выдернув Гарри из размышлений.       — Что? — переспросил Гарри. Он бросил взгляд на аптеку, но не заметил ничего, заслуживающего его внимания.       — Что с тобой такое? — уточнил Драко. Он вытянул ноги под столом, и его ступня задела лодыжку Гарри. Он не стал её отодвигать. — Я практически слышу, как в твоём мозгу крутятся эти ржавые шестерёнки.       Гарри оставил всё как есть. Нога Драко приятно давила ему на лодыжку, и это придало ему смелости сказать:       — Моя аренда заканчивается в следующем месяце.       Драко незаметно напрягся, сделав глоток кофе, и небрежно скользнул взглядом в сторону аптеки, когда кто-то остановился, чтобы заглянуть в окно, а затем снова расслабился, когда мужчина прошёл мимо, не став никуда заходить.       — О? Думаешь переехать?       Гарри прокрутил в руке свою чашку.       — Э-э-э. Вроде того, — ответил он. — Я имею в виду, что я бы хотел… — он глубоко вздохнул. — Если ты не возражаешь…       — Если я не возражаю? — спросил Драко, и его бледные брови сошлись на переносице. — С какой стати тебе понадобилось моё одобрение?       — Ну, — сказал Гарри, переведя взгляд на аптеку. — Просто твой дом больше, чем мой. И я и так всё время провожу у тебя, и я подумал…       Ножки стула Драко со скрежетом проехались по тротуару, когда он выпрямился, и мягкое давление его ноги на лодыжку Гарри исчезло. Он осторожно поставил свою чашку обратно на стол и сказал:       — Тебе не кажется, что ещё слишком рано?       — Может быть. Но, как я уже сказал, я всё равно провожу там всё время.       — Не всё время.       — Почти всё, — Гарри наконец посмотрел прямо на Драко. Он почувствовал некоторое облегчение, обнаружив, что Драко задумчиво наблюдает за ним, без малейшего следа презрения, которое Гарри так боялся увидеть на его лице.       Долгое мгновение они просто смотрели друг на друга, а затем Драко вздохнул и сжал переносицу большим и указательным пальцами.       — Гарри Поттер, — начал он, — ты постоянно вдохновляешь меня на всё новые и новые безумства. Мы встречаемся всего семь недель…       — Но мы трахаемся уже больше трёх месяцев, — перебил его Гарри.       Драко убрал руку от лица, чтобы спокойно заглянуть Гарри в глаза.       — Да, но по-настоящему встречаемся всего семь недель.       — Мы и раньше встречались, просто не признавали этого вслух.       — Раньше мы трахались. Не было никаких свиданий.       — А чтобы встречаться, свидания и не нужны, — возразил Гарри. — Во всяком случае, сейчас мы тоже не так уж часто на них ходим.       Драко глубоко вздохнул, что, как Гарри знал, означало, что он считает его смешным и не собирается больше тратить время на споры с ним по этому поводу.       — Неважно, — заявил он. — В апреле я тебя ненавидел…       — Но больше не ненавидишь.       — Нет, но я…       — И теперь мы действительно лучше ладим.       — Чёрт возьми, Поттер! — вырвалось у Драко. — Может, ты перестанешь со мной спорить? Я пытаюсь сказать «да»!       Гарри замер. Он не ожидал, что это будет так просто. Должно быть, он ослышался.       — Ты… да?       — Да, — сказал Драко и снова нахмурился. — Это совершенно иррационально, но рядом с тобой я никогда не был рациональным, так с какого хрена мне становиться таким сейчас?       А Гарри мог только рассмеяться. Он поднялся со своего места и перегнулся через столик, вжимаясь в него бёдрами, и немного кофе выплеснулось через край его чашки, когда он поцеловал Драко — долго и тепло. Драко отвернулся, выглядя одновременно взволнованным и довольным реакцией Гарри, и даже не упрекнул его за то, что он поцеловал его на работе. Гарри снова сел, всё ещё улыбаясь.       Он потянулся за последним печеньем, которое лежало на тарелке между ними, и Драко оттолкнул его руку.       — Даже не думай, Поттер, это моё.       Гарри фыркнул.       — В кафе их целый поднос, знаешь ли.       — Вот именно, — сказал Драко, снова вытягивая ноги под столом, и на этот раз Гарри сдвинул свою ступню так, чтобы они соприкоснулись. — Так что, если тебе так хочется ещё, то можешь пойти и купить. А это — моё.       Гарри, задумавшись, откинулся на спинку стула. Он уже съел два печенья, но последнее, лежавшее на тарелке в гордом одиночестве, заставляло его хотеть запихнуть в себя ещё одно. На другой стороне улицы волшебник в тёмном плаще огляделся, его взгляд скользнул мимо их столика, защищённого отводящими внимание чарами, и остановился на аптеке. Гарри узнал в нём того, кого они ждали.       — Ага, вот и он, — протянул Драко, вставая. Он сделал последний глоток кофе и отставил чашку в сторону, не сводя глаз с аптеки.       Сердце Гарри упало. Драко всегда выглядел таким живым прямо перед тем, как броситься в самое пекло; его глаза были такими яркими и энергичными, а энтузиазм — заразительным. Гарри не стал говорить Драко, чтобы тот был осторожен. Он не велел ему прикрывать спину и не заверил, что будет рядом, если понадобится. Вместо этого он пригрозил:       — Возвращайся скорее, или я съем твоё печенье.       — Только через мой труп, Шрамоголовый, — сказал Драко, наконец взглянув на него. — Или, точнее, через твой труп, потому что я непременно прикончу тебя, если оно исчезнет, когда я вернусь. Я аврор, а это значит, что мне известны самые лучшие места, где можно спрятать тело.       Затем он развернулся и неторопливо пересёк улицу, небрежно засунув руки в карманы. Он толкнул дверь и исчез внутри помещения, а та медленно закрылась за ним. Гарри сделал большой глоток кофе, отставил чашку в сторону и впился пристальным взглядом в аптеку, готовый к любым неприятностям. Не то чтобы он думал, что Драко не сможет справиться самостоятельно, или ожидал, что случится что-нибудь плохое. Но он нервничал с тех самых пор, как Драко выписали из больницы Святого Мунго. Прошло всего несколько недель с того дня, как его искромсали на той кухне, и Гарри не думал, что сможет пережить такое ещё раз.       Гарри вздохнул, откусил кусочек от печенья Драко, послав к чёрту угрозы убийством, и попытался расслабиться. Это чисто информационная миссия. Драко войдёт и будет вести себя так, будто у него есть полное право находиться там — учитывая его склонность к зельям и прошлое Пожирателя смерти. По просьбе Робардса он уже несколько месяцев намеренно и тщательно пятнал свою репутацию, начав ещё до того, как закончил обучение. Большую часть свободного времени он проводил, крадучись бродя по Лютному переулку или заглядывая в лавки известных поставщиков тёмных артефактов, и теперь большинство людей знали его как аврора, который за хорошую плату готов переметнуться на другую сторону. Гарри беспокоился за него, когда он уходил по ночам, но всё уже почти закончилось. Если Драко сможет собрать вещественные доказательства того, что в аптеке сбывают кровь единорога, то всё закончится.       Гарри вздохнул, наблюдая за аптекой и как раз раздумывая, стоит ли рискнуть гневом Драко и украсть ещё кусочек печенья, когда её окна разлетелись на осколки.

***

      Нижнюю часть ступни Гарри пронзает острая боль. Он ругается, поднимает ногу и обнаруживает там яркую каплю крови, стекающую с крошечного осколка стекла. Столько недель спустя он по-прежнему находит осколки флакона, который швырнул в стену в то первое утро. Обычно как раз своими грёбаными ногами. Он использует палочку, чтобы удалить стекло, а затем залечить небольшой порез, и на пробу прижимает ступню к ковру, уже не чувствуя боли. Он выходит из спальни и спускается вниз.       Он плюхается на диван и накрывает колени джемпером Драко, пытаясь решить, что делать этим вечером. Сегодня пятница, и до Драко это означало, что он пойдёт пить с друзьями и, возможно, подцепит там кого-нибудь, кого приведёт домой. После Драко это означало вечер свиданий, выбор случайного ресторана в магловском Лондоне и совместный ужин. Ни один из этих вариантов не кажется Гарри особенно привлекательным. Он не голоден, и ему не нужна компания, но, как всегда, он чувствует слабую вспышку горького веселья оттого, что использует Драко в качестве маркера на своей временной шкале.       Жизнь Гарри всегда делилась на «до» и «после». До и после убийства его родителей. До и после того, как он узнал, что он волшебник. До и после войны. Как будто в нём всё время было два разных человека, ведущих две разные жизни. Теперь у него есть до и после Драко, и Гарри думает, что Драко порадовался бы, узнав, что даже после смерти всё ещё остаётся центром его жизни. Он по-прежнему остаётся эталоном, по которому Гарри оценивает всё остальное.

***

      Гарри не мог перестать присматривать за Драко и оценивать каждое его движение — как плотно сжимается его рот или как учащается дыхание. Он наблюдал, как Драко поднял коробку с книгами и поморщился, покачиваясь на месте, так как его колено почти отказало. Через три недели после инцидента в аптеке рана всё ещё не до конца зажила. Целители заверили их, что через пару недель всё будет в порядке, но пока Драко нужно притормозить и отдохнуть. И он до сих пор ничего подобного не сделал.       — Осторожнее, — произнёс Гарри, не сумев остановить порыв.       Драко уронил тяжёлую коробку — она приземлилась на пол с глухим стуком, от которого сотряслось всё вокруг — и посмотрел на Гарри.       — Я не инвалид. И я не хочу, чтобы ты кудахтал надо мной, как наседка.       — Я не кудахчу, — сказал Гарри, кладя целую охапку одежды поверх покачивающейся стопки картонных коробок. — Ты должен отдыхать…       — Так ты теперь, значит, моя нянька? — рявкнул Драко.       — Я бы не вёл себя так, если бы ты просто делал то, что надо, — вспыхнул Гарри. — Если ты не забыл, я хотел отложить переезд до тех пор, пока ты не поправишься.       — А я, если ты не забыл, сказал, что я в порядке, — нахмурившись, парировал Драко. — Не беспокойся обо мне. Это чертовски раздражает.       Гарри нахмурился в ответ.       — Ну, если ты не хотел, чтобы я о тебе беспокоился, то ты не должен был соглашаться жить вместе!       Драко отшвырнул с дороги одну из наполовину разобранных коробок, снова поморщился и подошёл к Гарри.       — Я не просил тебя сюда переезжать. Ты сам напросился, как какой-то вампир.       — Не… Вампиры вообще не так работают! — воскликнул Гарри, на мгновение потеряв смысл их спора.       — Да, но когда это ты играл по правилам? — Драко скрестил руки на груди и пристально посмотрел на него, молча провоцируя Гарри продолжить отрицать и спорить.       А Гарри не мог это отрицать. Ну правда, когда это он играл по правилам? Ни в Хогвартсе, ни за те несколько месяцев, что он был аврором, и уж точно не сейчас. Не так он собирался съехаться с кем-то. Предполагалось, что он встретит какого-нибудь симпатяжку, может быть, немного подружит с ним, потом они начнут встречаться — ходить на настоящие свидания, а не просто заниматься сексом, — а потом, когда он решит, что уже влюбился, они вместе займутся переездом.       И тут до него дошло, насколько это абсурдно — по-настоящему абсурдно. Это Малфой, которого он ненавидел и который ненавидел его в ответ на протяжении многих лет, и никакое количество блестящего секса не могло этого компенсировать, не так ли? И Гарри честно не знал, чего он ожидал, когда предложил это. Ну съедутся они, и что? Вместе будут выбирать китайские сервизы? Будут добродушно спорить о том, в какой цвет перекрасить столовую или какой толщины купить простынь? Это — не они, это… Он оглядел шаткие стопки наполовину распакованных коробок; обшарпанный стол, который он купил уже подержанным, стоящий рядом с туалетным столиком из красного дерева; свёрнутый плакат Пушек Педдл — Малфой никогда не позволит повесить его на одну из своих стен; и, наконец, самого себя, в поношенной футболке, потёртых джинсах и потрёпанных кроссовках. Он даже не знал, как это назвать.       — Ты прав, — сказал он, по-прежнему глядя вниз. — Прости. Ты абсолютно прав.       От этих слов Малфой резко остановился. Он явно готовился к ссоре — взрывной, с криками и летающими повсюду хрупкими предметами (недели дежурства в офисе сделали его характер чрезвычайно неустойчивым), но Гарри только что уничтожил весь его запал.       — Я прав? — повторил он, как будто ему казалось, что он ослышался.       Гарри кивнул.       — Ты прав. Это не… Я даже не знаю, о чём думал. Это… Это не сработает. Абсолютно точно не сработает. Прости.       — Извини? — теперь Малфой выглядел по-настоящему озадаченным.       Гарри снова кивнул.       — Да. Прости. Я просто…       Он действительно понятия не имел, о чём вообще думал. Он любил Драко, но этого вряд ли было достаточно. Рон и Гермиона пребывали в полном шоке, когда он рассказал им, что происходит. Родители Драко были в смятении, а Панси Паркинсон всё ещё отказывалась с ним разговаривать. Они все видели, насколько это безумно. Почему он сам не понял этого раньше? Вздохнув, Гарри взял свою рубашку и положил её в ближайшую коробку, потом взял вторую и начал складывать её тоже. Малфой встал между ним и коробкой.       — Ты уходишь? — резко спросил он.       Гарри не мог посмотреть ему в глаза.       — Мне жаль.       — Чёрт возьми, Поттер, — выплюнул он. — Хватит извиняться! Ты ничего не сделал.       — Прости, — сказал он, прежде чем смог себя остановить. — Прости, я… Чёрт, — рубашка выпала из его пальцев, и он беспомощно уставился на неё, скомкано опустившуюся на пол у его ног. — Я действительно не знаю, что творю.       Малфой медленно выдохнул, сел на кровать и притянул Гарри к себе. Гарри наклонился ближе и прижался лицом к его шее. Одну ладонь Малфой положил Гарри на бедро, протянув руку через его колени, а другой медленно, успокаивающе поглаживал его спину.       — Я тоже толком не знаю, что творю, — с лёгким вздохом признался он. — Вероятно, это не сработает.       — Я так и сказал, — собственный голос казался Гарри слишком подавленным. До этого момента он и не осознавал, как сильно надеялся, что Малфой попытается убедить его остаться.       — Нет, ты сказал, что абсолютно точно не сработает. А я говорю — вероятно, — поправил Драко, а затем замолчал, внезапно заколебавшись. — И поскольку ты и все твои вещи уже здесь, я думаю, что будет лучше узнать наверняка. То есть до того, как ты снова начнёшь всё это переносить. В этом есть смысл, верно?       — Наверное, — ответил Гарри, расслабляясь рядом с Драко. Он вздохнул. — Мы ведь всё время будем ссориться, правда?       — Я предпочитаю смотреть на это с другой стороны. У нас будет много возможностей для примирительного секса.       Гарри усмехнулся и ткнул локтем в его рёбра.       — Драко, я серьёзно.       — Я тоже, — сказал Драко, и его рука прошлась по спине Гарри верх и вниз. — Мы, вероятно, будем ругаться, но без этого мы не были бы собой. И мы пройдём через это, — он поцеловал Гарри в лоб, прямо над шрамом. — Мы пройдём через всё на свете.

***

      — Это то, через что ты должен пройти, — говорит ему Гермиона. — Мне очень жаль, но это так.       Она стоит перед диваном, где он свернулся калачиком, с джемпером Драко на коленях. Прошло уже несколько месяцев с тех пор, как Драко бросил его на подлокотник дивана, и его не помешало бы постирать, но Гарри не может заставить себя сделать это. Не тогда, когда он всё ещё слабо пахнет им.       — Всё нормально, — пытается заверить её Гарри.       — Это не нормально, — настаивает Гермиона. Она садится рядом с ним и берёт его за руку. — Гарри, я люблю тебя. И я знаю, как тебе тяжело, и мы пытались дать тебе время. Но ты как будто тоже умер в тот день, и ты всё ещё… — её голос дрожит и хрипит, она тяжело сглатывает и смаргивает едва не пролившиеся слёзы. — Ты как будто сдался. И я не могу просто сидеть и смотреть.       — Я… — начинает он и замолкает. Он закрывает рот и смотрит на джемпер, лежащий у него на коленях.       — Гарри, — говорит Гермиона, и её голос звучит ужасно нежно. — Это нездорово. Прошло уже полгода. Я и не ожидаю, что ты совсем об этом забудешь, но ты даже не сдвинул ни одной из его вещей. Ты как будто живёшь в его святилище или музее. И это не может хорошо на тебя повлиять.       Гарри одёргивает руку и сжимает джемпер Драко; его пальцы впиваются в мягкую шерсть.       — Так что, мне просто упаковать все его вещи? Выбросить на помойку?       — Нет, конечно, нет, — быстро отвечает Гермиона. — Нет, если ты не готов. Я просто думаю, что тебе нужно с кем-нибудь поговорить. Ты здесь один, день за днём, ты не разговариваешь ни с кем, кроме меня и Рона, — она достаёт из кармана маленький картонный прямоугольник. — Я всё изучила, и целитель Далтон считается лучшим в этом вопросе. Я думаю, тебе следует записаться на приём.       Гарри бросает визитку на кофейный столик, даже не взглянув на неё.       — Я подумаю.       Гермиона внимательно наблюдает за ним, и он прекрасно понимает, что она знает, что он этого не сделает. Но она не настаивает.       — Это всё, о чём я прошу, — говорит она. — Рон сказал, что может зайти, когда закончит с работой в магазине. Он, наверное, принесёт ужин. Может, ты хочешь, чтобы я попросила его взять тебе что-нибудь конкретное?       — Нет, мне всё равно, — отвечает Гарри, всё ещё глядя на джемпер.       Когда она уходит, Гарри не встаёт с дивана. Приятно, когда Рон приходит по вечерам, принося на ужин что-нибудь восхитительно жирное, что обычно так и подмывает съесть Гарри, хотя в последнее время у него нет особого аппетита. Иногда Рон приносит пиво или бутылку виски, и они немного выпивают, и Гарри слушает о последних сплетнях из магазина Джорджа или о том, какая новая семейная драма происходит у Уизли на этой неделе: кто спит на диване и кто ждёт ребёнка. И, что удивительно, второе случается так же часто, как и первое.       Гарри подкладывает джемпер себе под голову и скручивается на диванных подушках. Он делает глубокий вдох.       И когда позже тем же вечером Рон выходит из камина — это приятно. Рон не заставляет его говорить о своих чувствах и не убеждает обратиться за помощью, в которой он не нуждается. Он просто рядом, крепкий и надёжный, и Гарри любит его за это ещё больше. Они едят на диване что-то, запакованное в контейнеры из фольги, и говорят о квиддиче. А сегодня Рон приносит виски, и они выпивают по паре стаканов. И на какое-то время у Гарри получается забыть о Драко.

***

      Всё началось с тупого спора о музыкальных предпочтениях Гарри, а закончилось тем, что Гарри сидел на диване у Рона и пил виски в два часа дня.       — Типа, да кто вообще не любит Битлз? — продолжал Гарри, протягивая пустой стакан за новой порцией, и Рон услужливо наполнил его. — Тогда я сказал ему, что он не узнает хорошей музыки, даже если она появится и укусит его за эту тупую задницу.       Рон поморщился, отставляя бутылку в сторону.       — И как он это воспринял?       — Швырнул вазу мне в голову, — скривившись, ответил Гарри и сделал ещё один глоток виски. — Ту голубую, которую Молли подарила нам на новоселье, — он замолчал и хмуро уставился на свой стакан. — А потом этот засранец починил её Репаро и снова швырнул в меня.       Гарри действительно неохотно восхитился магическими способностями Драко. Он пригнулся, и ваза разбилась о стену позади него, а Драко призвал осколки стекла, прямо в воздухе наложил на них Репаро, ловко поймал отремонтированную вазу и швырнул её через всю комнату во второй раз. И всё это без единой запинки в тираде о недостатках магловского воспитания Гарри. Когда он наконец сделал паузу, чтобы перевести дыхание, Гарри сразу же начал свою собственную тираду о недостатках того, когда твой отец — придурок и Пожиратель смерти. И к тому времени, когда он ушёл десять минут спустя, они оба сказали друг другу много обидных вещей, которые на самом деле вовсе не имели в виду.       — Ты в порядке? — спросил Рон.       — Да, — вздохнул Гарри. — Во второй раз он тоже промахнулся.       — Нет, я имел в виду… — Рон колебался. — Я имею в виду — с Малфоем. Вы с ним много ругаетесь.       — А когда мы с ним не ругались? — возразил Гарри и скользнул кончиками пальцев под очки, чтобы протереть глаза. — Иногда мне кажется, что мы съехались только для того, чтобы было удобнее ссориться.       — Ну, в этом-то всё и дело. Сначала я подумал, что вам двоим просто нужно время, чтобы привыкнуть друг к другу, но, Гарри, ты живёшь с ним уже год, а ссоры продолжаются.       — Мне кажется, я могу дожить с Драко до ста пятидесяти лет, и мы всё ещё будем ругаться, — сказал Гарри и сделал паузу, чтобы допить остатки виски. — Но я люблю его, Рон.       — Я знаю, — ответил Рон. — И если он когда-нибудь причинит тебе боль, я выбью из него всё дерьмо. У меня есть пять старших братьев, так что я определённо знаю, как это делается.       Гарри рассмеялся.       — Я дам тебе знать, — он помедлил, вертя в руках пустой стакан. — Рон, ты думаешь, я ошибся? С Драко, я имею в виду. Как ты и сказал, ссоры продолжаются. И иногда я беспокоюсь, что, может быть, это всё неправильно, но просто я этого не вижу. Я люблю его, правда люблю. Больше всего на свете. Но иногда я боюсь, что этого недостаточно.       Рон надолго задумался.       — Я думаю, — сказал он наконец, — что вы с Малфоем похожи на электричичество.       — Электричество, — автоматически поправил Гарри.       — Неважно, — отмахнулся Рон. — Я хочу сказать, что на первый взгляд вы выглядите так, будто не должны уживаться друг с другом, но вы уживаетесь, вы продолжаете уживаться, даже если никто не может объяснить, как это всё работает, — он замолчал и хмуро посмотрел на Гарри. — В этом вообще есть смысл?       — Да, да. Мы с Малфоем как электричество, — с улыбкой произнёс Гарри и провёл рукой по волосам. — Между нами летают искры, и мы, вероятно, обладаем какой-то опасностью возгорания. Так что, да, я думаю, что твоя метафора подходит. Ты должен похвастаться этим Гермионе.       Кто-то позвонил по каминной сети, и Рон пересёк комнату, чтобы ответить на звонок.       — Поттер у тебя? — донёсся из камина голос Драко.       Рон заколебался, и Гарри поднялся с дивана.       — Да, я здесь. Я буду дома через минуту, хорошо?       — Хорошо, — сказал Драко. — Уизли, увидимся с тобой и Грейнджер в субботу за ужином. На этот раз я не приму никаких оправданий, — и с этими словами его голова исчезла из пламени.       — Мне оставить камин отрытым для тебя? — спросил Рон, уже встав на ноги и стряхивая пепел с колен.       — Нет, я не думаю, что будет второй раунд, — ответил Гарри, убирая стакан на кофейный столик и тоже вставая. — Мы, наверное, просто трахнемся, извинимся друг перед другом и закончим на этом.       Рон скривился.       — Не стесняйся держать подробности при себе.       Гарри рассмеялся и снова провёл рукой по волосам.       — Спасибо, что выслушал.       Закатив глаза, Рон легонько подтолкнул его к камину.       — Всегда пожалуйста, дружище. А теперь иди и прыгай на своего парня.       Когда Гарри оказался дома, он увидел, что Драко уже ждал его. Он едва успел выбраться из камина, как Драко уже сгрёб его в объятия.       — Сначала секс или извинения? — спросил он.       — Секс, — сказал Гарри, слегка покусывая шею Драко, чтобы не видеть его лицо, потому что когда он посмотрел на него, то почувствовал новый прилив гнева. Он был уверен, что это — один из тех случаев, когда ему нужна томная дымка, которая следует за действительно потрясающим оргазмом, чтобы иметь возможность говорить с ним, не превратив разговор в очередную ссору. — Определённо секс.       В итоге они оказались на диване, потому что спальня была слишком далеко, и после того, как Драко призвал смазку и обмакнул в ней пальцы, он, к удивлению Гарри, потянулся рукой назад. У Гарри перехватило дыхание, когда Драко осторожно вошёл в себя пальцами, сосредоточенно нахмурив лоб и закусив нижнюю губу. Драко редко позволял Гарри трахать его — обычно только после того, как они особенно сильно ругались. Он не думал, что сегодняшняя ссора была такой уж плохой, тем более если учитывать некоторые из тех, которые случались в прошлом. Очевидно, Драко был с этим не согласен.       Гарри наклонился ближе к Драко, медленно поглаживая руками его бока, и поцеловал его, проводя языком по его нижней губе до тех пор, пока он не выпустил её из зубов и не поцеловал Гарри в ответ.       — Хорошо, — сказал он наконец, убирая пальцы и вытягиваясь на диване. Он провёл ладонью по члену Гарри, покрывая его смазкой со своей ладони. — Я готов.       Гарри снова поцеловал его, навис над ним, приставил головку к его анусу и медленно вошёл. Драко вздрогнул, и его дыхание стало совсем тихим, когда он коснулся плеча Гарри, а Гарри медленно целовал его, пока его лицо не расслабилось и дыхание не выровнялось. Вскоре Драко кивнул Гарри, чтобы он продолжал, и тот немного отстранился и снова толкнулся, снова и снова. Драко так тесно прижимался к нему, почти невыносимо, и Гарри знал, что долго не протянет. Он даже не пытался сдерживаться, потому что прекрасно понимал, что Драко так не кончит. Драко постоянно жаловался, что это слишком интенсивно, что это доводит его до перевозбуждения и удовольствие получается настолько острым, что кажется почти болезненным. Гарри почувствовал, как быстро нарастает внутри волна оргазма, и позволил ей накрыть себя. Его член запульсировал глубоко в теле Драко.       После этого они просто лежали, обнявшись, минуту или две, и Гарри наслаждался ощущением того, что он так тесно связан с Драко, и тёплым телом Драко под собой, и пальцами Драко, медленно расчёсывающими его волосы. Драко поморщился, когда Гарри вышел из него, а затем Гарри скользнул вниз по дивану, вобрал в рот его ослабевшую эрекцию и принялся сосать, проводя языком по длине и позволяя чувствительной головке тереться о его нёбо с каждым движением головы. Драко кончил быстро, и Гарри проглотил каждую каплю его спермы, а потом немного приподнялся — так, что его голова оказалась на животе Драко, — и тот снова запустил пальцы в его волосы.       — Мне не следовало говорить так о твоей магловской семье, — наконец произнёс Драко. — Я мудак.       — Ну, я думаю, тебе просто повезло с ними не связываться, — сказал Гарри и повернул голову, оставляя на животе Драко поцелуй. — А мне не следовало говорить так о твоём отце, — слова о том, что они оба были правы, он оставил при себе.       Это было изнурительно — вспоминать ссору и понемногу извиняться за каждую ужасную вещь, которую они сказали. Но они знали по опыту, что лучше всего разрядить атмосферу вот так. Закончив, они поднялись наверх, даже не потрудившись одеться, и вместе легли в постель, чтобы немного вздремнуть перед ужином. Хлопковые простыни холодили разгорячённую кожу Гарри, и он потянулся к Драко, как можно ближе прижавшись к его тёплому боку.

***

      Гарри вздрагивает. Стук в дверь заставил его подскочить с дивана, на котором он лежал, завернувшись в одеяло. Он задремал там днём, измученный слишком многими ночами, когда не мог заснуть в пустой постели. По крайней мере, на диване он может прислониться спиной к подушкам и провалиться в сон, и иногда он даже просыпается уверенным в том, что сзади к нему прижимается Драко, и на несколько долгих и прекрасных секунд чувствует, что всё снова в порядке — прежде чем к нему возвращается боль.       — Ты не ответил ни на одно из моих писем, — говорит Робардс, а Гарри просто хочет, чтобы он ушёл и снова уснуть.       — Я был занят, — лжёт он, хотя его виноватый взгляд блуждает по маленькому столику в коридоре, где стопка нераспечатанных писем достигла уже половины высоты стоящей рядом голубой вазы.       Он уверен, что Робардс всё видит. То, как его волосы торчат в разные стороны и как он не может перестать сонно моргать, вероятно, что-то выдаёт. Наряду с тем фактом, что уже два часа дня, а он до сих пор в пижаме.       — Прошло уже почти полгода, а ты до сих пор так и не посетил сеансы психотерапии, — заявляет Робардс.       — Потому что я не собираюсь туда идти, — отвечает Гарри.       — Ты, Поттер, меня, конечно, извини, но я не спрашивал твоего мнения, — голос Робардса меняется и вместо обеспокоенного дружеского снова становится голосом главного аврора. — Это обязательно.       — Это обязательно, только если я работаю на вас.       — А ты работаешь на меня.       Гарри отворачивается, проводя рукой по волосам. Он отходит на несколько шагов, и потом снова смотрит на Робардса.       — Уже нет. Считайте, что это моё заявление, и оно вступает в силу немедленно.       Робардс хмурится.       — Не упрямься, Гарри. Тебе нужно поговорить об этом с кем-нибудь. С тобой явно не всё в порядке.       — Вы говорите прямо как Гермиона, — ворчит Гарри.       Он не понимает, почему люди продолжают давить на него из-за этого. С ним всё в порядке, он справится. Не могут же они все ожидать, что ему станет лучше за одну ночь, не так ли? Он прекрасно справляется с этим. Ему просто нужно больше времени.       — Она права, — мягко замечает Робардс.       — Мне плевать.       Робардс некоторое время просто смотрит на него, а затем делает глубокий вдох.       — Он бы не хотел, чтобы ты справлялся с этим в одиночку.       — Даже не… — начинает Гарри. Его голос дрожит от внезапной ярости, и у него не хватает сил на то, чтобы закончить фразу.       Но Робардс — храбрец он или глупец — либо не замечает этого, либо вообще игнорирует, потому что он продолжает всё таким же мягким голосом:       — Его больше нет, Гарри, и он не хотел бы, чтобы ты…       Внезапно бьются окна. Гарри уже много лет не терял контроль над своей магией, и он уверен, что в этот момент выглядит довольно устрашающе, потому что Робардс быстро отступает назад с палочкой наготове. Магия Гарри потрескивает в воздухе, заставляя его кожу гудеть, а волосы на руках — встать дыбом.       — Уходите, — говорит он.       — Гарри.       — Убирайтесь! — кричит Гарри, и хрустальный графин, стоящий на боковом столике, взрывается, разбрасывая по всей комнате осколки стекла и капли столетнего скотча. Робардс тут же аппарирует прочь.       Охваченный гневом, Гарри одним движением швыряет в стену вазу. Она разбивается, осколки подлетают вверх, разлетаются в стороны и падают на пол. Гнев мгновенно покидает Гарри, а его магия успокаивается, когда он смотрит на разбитую вазу. Это та самая голубая ваза, которой всегда швыряется Драко, когда они с Гарри втягиваются в очередную пылкую ссору. Она ломалась и ремонтировалась так много раз, что уже деформировалась в некоторых местах. Драко владеет совершенно безупречным Репаро, но иногда, когда он действительно взвинчен, он бросает заклинания прямо посреди разглагольствования, небрежно собирая кусочки вазы вместе, чтобы снова разбить её.       Какое-то время Гарри просто стоит и смотрит, потом достаёт волшебную палочку и накладывает Репаро на окна и на графин. Несколько чистящих заклинаний убирают скотч. Затем он пересекает комнату, осторожно ступая между голубыми осколками. Ваза оставила небольшой голубой след на стене, куда Гарри её бросил, и он быстро избавляется от него. Затем он восстанавливает вазу Репаро и берёт её в руки. Он разглаживает ладонями бугристую, неровную поверхность и осторожно, очень осторожно ставит её обратно на столик у двери.       Письма от Робардса беспорядочной стопкой лежат рядом, и Гарри, не задумываясь, уничтожает их все.

***

      — Тебе письмо, — весело заявил Драко и сделал глоток из своей ужасной чёрной кружки с лицом Гарри.       Гарри-кружка подмигнул ему, и Гарри решил, что случайно-нарочно сломает эту чёртову хрень, когда будет мыть посуду. Драко, конечно же, починит её с помощью быстрого Репаро, но Гарри, глядя на то, как она разбивается о кафельный пол кухни, всегда чувствовал себя немного лучше. К тому же, эта кружка падала на пол с самым восхитительным звуком.       Гарри на мгновение замер, чтобы представить себе этот звук, а затем прошёл в столовую, всё ещё моргая сонными глазами. После привычного утреннего секса он перевернулся на другой бок и снова заснул, а когда час спустя открыл глаза, то был уже один. Он уже два года просыпался рядом с Драко, и пробуждение без него всегда было чем-то вроде неприятного сюрприза, даже если его быстро успокаивал шелест переворачиваемых газетных страниц или тихий стук фарфоровой кружки о столешницу. Драко взмахнул палочкой, рассеивая согревающее заклинание, которое он наложил на кружку Гарри — его любимую, с синими полосками.       Гарри плюхнулся на стул рядом с Драко и сделал большой глоток, и его палец зацепился за недавно образовавшийся скол на ручке. Драко сломал её на прошлой неделе в отместку за то, что он снова разбил Гарри-кружку. После этого они оба безуспешно пытались найти пропавший осколок, и оба были совершенно сбиты с толку произошедшим. Гарри мог только надеяться, что когда-нибудь то же самое случится и с лицом Гарри-кружки.       Он сделал ещё один глоток чая, прежде чем отставить кружку в сторону.       — М-м-м, что там?       Драко даже не стал притворяться, что не прочёл его.       — МакГонагалл хочет, чтобы ты преподавал в Хогвартсе. Угадай с трёх раз, какой предмет.       — О, — Гарри подавил зевок, прикрыв рот кончиками пальцев. Снова это. Она уже писала ему подобное раньше, но Драко впервые перехватил её письмо. — Давай сюда. Я отвечу ей после завтрака.       — Ты уже принял решение, не так ли? — Драко поставил кружку на стол и откинулся на спинку стула.       Гарри-кружка просиял, глядя на него, как будто чай, выпитый из его головы, был величайшим удовольствием в его жизни. Гарри содрогнулся при мысли о том, как много таких же глупых безделушек можно купить в свободном доступе.       — Ага, тут и думать не о чем, — Гарри потянулся за треугольным тостом и намазал на него клубничный джем. — Конечно, я не собираюсь уходить из Аврората.       Драко вытянул ноги, и его ступня под столом задела ступню Гарри. Ноги у него были босые, и Гарри точно знал, что где-нибудь в доме найдёт ещё одну пару носков. Жить с Драко и его треклятыми носками было всё равно что пытаться вести войну с мусором, который никогда не закончится. В последнее время Гарри стал использовать самое сильное Акцио в дни стирки, чтобы не искать каждую пару по отдельности.       — Я думаю, тебе стоит, — сказал Драко.       Треугольник тоста выскользнул из его пальцев и приземлился на пол джемом вниз, а Гарри удивлённо моргнул, глядя на Драко.       — Что?       — Я думаю, тебе стоит уйти из Аврората, — пояснил Драко. Он взмахнул палочкой и убрал с пола тост и липкое пятно джема, а затем потянулся за другим треугольником. — Из тебя выйдет великолепный учитель. Это хорошая возможность для тебя.       Гарри знал, что так и будет, и на какое-то мгновение у него возникло сильное искушение обдумать это предложение. Быть аврором — тяжёлая работа, опасная, утомительная и неблагодарная. Иногда Гарри подумывал о том, чтобы уволиться, и развлекал себя короткими фантазиями о том, каково это — иметь работу, где ему не придётся рисковать своей жизнью изо дня в день. Хотя до того, как МакГонагалл послала ему то первое письмо, он никогда не рассматривал что-то другое. Часть его полагала, что он стал аврором только потому, что больше ничего не умел. Но Драко был аврором потому, что ел, спал и дышал этим. И когда Гарри думал о том, чтобы предоставить кому-то другому прикрывать спину Драко, он просто не мог уйти. Не имело значения, чего там ещё хотел он сам. Его место — рядом с Драко, пока Драко в нём нуждается.       Он пожал плечами.       — Когда я стану слишком стар для работы в поле, у меня будет достаточно времени для преподавания, — сказал он.       — Поттер, — вздохнул Драко. Он закончил намазывать джем на кусочек хлеба и протянул его Гарри, а затем слизнул небольшую капельку, оставшуюся у него между большим и указательным пальцами. — Знаешь, когда любишь человека, надо разрезать ему тосты на треугольники.       Гарри нахмурился.       — Треугольники? Но какое это имеет отношение… — он замолчал и посмотрел на тост в своей руке. — Ты… ты всегда режешь мне тосты треугольниками, — он не мог припомнить случая, когда Драко сделал бы по-другому.       — И я всегда любил тебя, — просто сказал Драко. — Для меня этот человек — ты, Поттер.       Мысли Гарри путались. Что-то горячее и трепещущее пронзило его живот. Этот разговор казался слишком важным, чтобы вести его за завтраком.       — И раньше тебе никогда не приходило в голову сказать об этом мне?       Драко пожал плечами.       — Мне казалось, что ты к этому ещё не готов. Я не знал, будешь ли ты… готов.       — И вот теперь, — беспомощно пробормотал Гарри. Он был влюблён уже много лет — с тех пор, как ворвался в тот дом и обнаружил Драко распростёртым по кухонному полу, истекающим кровью на усыпанной осколками и штукатуркой плитке. В тот момент его сердце остановилось, а когда через секунду снова забилось, то уже полностью принадлежало Драко. Он понятия не имел, что Драко чувствует то же самое. — Ты меня любишь.       — Да. И именно поэтому я хочу, чтобы ты занял эту должность.       — Нет, — сказал Гарри, качая головой. — Нет, не буду. В тот день, когда ты уволишься, я подам заявление вместе с тобой. Но до тех пор ты от меня не отделаешься.       Драко смотрел на него несколько долгих мгновений и тяжело вздохнул.       — Кажется, я не смогу переубедить тебя, не так ли? Я действительно думаю, что ты будешь хорошим учителем. И я думаю, что это понравится тебе больше, чем работа аврора.       — Конечно, — признался Гарри и глубоко вдохнул. — Но любить кого-то — это значит делать то, что лучше для него, даже если это не самое лучшее для тебя.       Драко медленно поднялся на ноги, сделал два шага по направлению к стулу Гарри и сел ему на колени, а Гарри обвил руками его талию и прижал ладони к пояснице. Драко наклонился и нежно поцеловал его.       — Я тоже тебя люблю, — прошептал он в губы Гарри.

***

      Тот, кто сказал, что лучше любить и потерять, чем не любить вообще, был полон дерьма. Полностью, абсолютно, доверху наполнен дерьмом. Сейчас Гарри жалеет, что вообще встретил Драко и уж тем более влюбился в него. У него была замечательная жизнь. У него были друзья, была работа, и не было ничего плохого в случайном сексе для удовлетворения физических потребностей. Он был в порядке, и продолжать в том же духе в долгосрочной перспективе было бы намного лучше. Пять лет счастья не стоили такой сильной боли.       Осень наконец-то сменилась зимой, и сегодня утром Гарри роется в шкафах в поисках того, где Драко хранил все их зимние шапки, шарфы и перчатки. И на верхней полке, под стопкой старых хогвартских шарфов, он находит маленькую коробку, которая плотно запечатана несколькими запирающими чарами. Гарри не узнаёт её, а вещи внутри коробки скользят, перекатываются и заманчиво гремят. Даже при том, что Драко здесь нет, Гарри не может полностью подавить вспышку вины, когда переносит коробку на кровать, снимает заклинания и поднимает крышку.       Внутри неё он находит десятки памятных вещей. Там есть фотография Драко и Панси из Хогвартса, они держатся за руки и весело смеются. Есть вырезка из газеты 1999 года с колдографией Гарри — её края мягкие и рваные оттого, как часто её брали в руки, а в складках полностью стёрлись чернила, и какое-то мгновение Гарри не может дышать и не может поверить, что Драко так и не удосужился сказать ему, что хотел его всё это время. Ещё там лежат грубый розовый камень; сухой лист мяты; смятая обёртка от шоколадной лягушки; карандаш; скрепка; маленькая игрушечная уточка; корешок от билета на первый фильм, на который Гарри потащил его; маленькая стеклянная рыбка; пластмассовая роза; тщательно сохранённый цветок розы; кобальтово-голубая ваза с бутонами; плетёный кожаный браслет, потёртый от носки; аккуратный маленький мешочек, завёрнутый в коричневую бумагу и наспех перевязанный бечёвкой. И Гарри открывает его, а внутри находит маленькую коробочку, в которой лежат красивые карманные часы из полированного серебра с циферблатом глубокого синего цвета, на котором блестят крошечные звёзды. И всё это делает Гарри слезливым и расстроенным, потому что здесь — целая куча вещей, которые достаточно важны для Драко, чтобы он сохранил их и спрятал в коробке в своём шкафу, а Гарри даже понятия не имеет, что значат большинство из них.       Он продолжает перебирать содержимое коробки, вынимая предметы один за другим и раскладывая их аккуратными рядами на простыни, пока коробка не пустеет. А на самом дне он находит маленький листок бумаги, в котором узнаёт предсказание из рождественской хлопушки, полученное Драко во время их первого совместного рождества: «Жизнь не становится лучше благодаря случаю, она становится лучше благодаря переменам».       Гарри не знает, как долго он просидел там, с этим предсказанием в руках, но в конце концов он решает принять это за знак. Он сидел здесь, ожидая исцеления, но на самом деле не делал ничего, чтобы оно произошло. Ему нужно что-то менять.       Он встаёт, сгребает всё обратно в коробку и оставляет её на комоде, потому что знает, что, скорее всего, позже ему снова придётся перебирать все эти вещички и ломать над ними голову, пытаясь понять историю каждой. Он быстро одевается, обматывает шею старым гриффиндорским шарфом и аппарирует.       Улица почти не изменилась с того момента, когда Гарри был здесь, за исключением того, что деревья теперь голые, а с тротуара исчезло всё разбитое стекло. Гарри медленно подходит к складу и поднимается по пологим ступенькам, ведущим к двери. Охранные заклинания авроров по-прежнему держатся, но Робардс, по-видимому, ещё не исключил из базы его магическую подпись, поэтому они легко его пропускают. Он долго стоит неподвижно, не в силах заставить себя переступить порог, боясь того, что может за ним обнаружить.       Когда он наконец заходит внутрь, всё оказывается не так плохо, как он думал. Он представлял себе покрытые сажей стены, обуглившиеся обломки и едкий запах дыма, напоминающий кошмарный сон. Но здесь чисто и опрятно, и пахнет только сухостью и заброшенностью. Гарри задерживается в дверях, давая глазам привыкнуть к тусклому свету, льющемуся сквозь грязные окна в крыше. Он ждёт, когда на него обрушится печаль, тоска, боль или горе. Но кроме смутного чувства потери и ещё более смутного — сожаления, ничего не приходит.       Гарри пересекает переднюю комнату и направляется на склад. Его тоже почистили, и на кирпичных стенах и бетонном полу нет никаких следов пожара. Металлические полки и все ящики исчезли — либо сгорели, либо их убрали. Тут и там Гарри видит слабое мерцание заклинаний, удерживающих здание от обрушения. Взрыв, должно быть, сильно его повредил, и Гарри не уверен, почему его до сих пор не снесли окончательно.       Шарканье его ботинок по полу странно отдаётся эхом в большом помещении. Он идёт дальше, оглядываясь по сторонам. Это последнее место, где он видел Драко, и именно здесь тот и умер. И Гарри в порядке. Возможно, Гермиона была права, пытаясь заставить его двигаться дальше. Возможно, это как раз то, что ему нужно. Он поворачивается, запрокидывает голову, смотрит в потолок и медленно пятится назад.       По его спине пробегает дрожь, и внезапно у Гарри появляется жуткое ощущение, что он здесь не один.       — А я всё ждал, когда же ты объявишься.       Гарри резко оборачивается, и его сердце подскакивает к самому горлу, потому что это просто невозможно. Там Драко. Он оглядывается через плечо, и его рот кривится в ухмылке, а Гарри не может пошевелиться, не может дышать, не может думать, потому что Драко здесь, и абсолютно не важно, что он сияет тусклыми оттенками серого и белого. Это всё ещё он, и он здесь.       — Ты их нашёл?

***

      — Сектумсемпра!       Гарри отскочил в сторону, но недостаточно быстро. Проклятие ударило его по левому плечу и предплечью, а яркая вспышка боли была такой сильной, что он смог только хмыкнуть. Он пошатнулся, привалился к стене, а волшебник, наславший на него проклятие, побежал дальше по коридору.       — Петрификус Тоталус! — выкрикнул Драко, но вспышка заклинания пролетела мимо. Двое других авроров, преследовавших его, промчались следом, когда Драко повернулся к Гарри. — Чёрт, он тебя задел.       Гарри прижимал правую руку к ране, кровь стекала по его пальцам.       — Всё не так плохо, как выглядит, — выдавил он из себя. Пальцы на левой руке уже онемели.       Он стоял неподвижно, пока Драко накладывал на него несколько исцеляющих чар — недостаточных, чтобы полностью снять боль, но способных замедлить кровотечение до более управляемого состояния. Он неуверенно выпрямился, поддерживаемый Драко.       — Мне надо идти, — сказал Драко, бросив взгляд на пустой коридор. — Они с ним не справятся.       Гарри знал, что он прав. Авроры оцепили всё по периметру, так что бежать было некуда. Как только волшебник это поймёт, он станет гораздо опаснее. У Гарри и Драко — самый большой опыт в Тёмных Искусствах, и по крайней мере один из них должен быть там. Гарри кивнул, стиснув зубы.       — Иди, — сказал он, и Драко заколебался. Его глаза метнулись обратно к Гарри, и Гарри понял, чего он ждал. — Я больше не буду этого делать, Малфой. Это последний раз, когда я ухожу без тебя.       Драко криво усмехнулся ему.       — Держу пари, ты говоришь так всем парням, Шрамоголовый. Мы обсудим это позже.       А потом он побежал по коридору, его мантия развевалась у него за спиной до тех пор, пока он не повернул за угол и не исчез из виду. Гарри развернулся и поспешил обратно тем же путём, которым пришёл. С каждым шагом он чувствовал, как пульсирует рана на руке, и это приятно отвлекало его от старого знакомого беспокойства за Драко, которое грызло его изнутри. Он знал, что Драко более чем может справиться сам, но быть активным аврором — это опасно. Могло случиться что угодно.       Именно поэтому он никогда не примет предложение МакГонагалл. Как бы сильно Драко ни хотел этого и сколько бы мыслей о том, что ему понравится преподавать, ни посещали голову Гарри, он не смог бы жить с этим беспокойством каждый день. Хватало и того, что в редких случаях им приходилось вот так расставаться. Гарри должен был оставаться партнёром Драко, потому что он не доверил бы обеспечивать его безопасность никому другому. Он представил, как сидит дома и пытается сосредоточиться на проверке эссе, ожидая, когда же Драко вернётся к нему в целости и сохранности, боясь услышать звонок по камину и увидеть, как аврор с предельно сострадательным выражением лица просит его прибыть в Мунго. Нет, он должен быть здесь, рядом с Драко. Их отношения по-другому не выживут.       Он пропустил ещё четверых авроров, прижавшись к стене, когда они промчались мимо, а затем поспешно вышел из склада в тёплый летний вечер. Охранные чары угрожающе затрещали, когда он прошёл сквозь них и направился к маленькой сортировочной станции, расположенной сбоку.       — Поттер, — Робардс быстро пристроился рядом с ним. — Докладывай.       — Хопкинс спрятался на втором этаже. Авроры Кросс и Харди демонтируют наложенные им заклинания, им помогают авроры Фрост и Ламберт. Я был ранен в погоне за Роу. Авроры Малфой, Росс и Беркинс преследуют его. И… — Гарри помедлил, вспоминая лица четверых авроров, пробежавших мимо него. — Авроры Нельсон, Барб, Линч и… чёрт возьми, я никак не могу запомнить её имя. Напарница Линча, блондинка.       — Аврор Гиббс, — вставил Робардс, глядя на кровоточащую руку Гарри. — Когда мы поймаем Роу, он отправится за решётку очень надолго. Ранение аврора — это отягчающее обстоятельство.       Особенно если этот аврор — Гарри Поттер. Но когда его плечо всё ещё ныло от боли, а рука по-прежнему пугающе отказывалась двигаться, Гарри не мог заставить себя пожаловаться на привилегированное отношение.       — Мортон задержан?       — При попытке к бегству. Его уже доставили в Министерство. Эй! Эй, ты там! — Робардс замолчал, его внимание привлёк молодой аврор, усиливающий защиту. — Прошу прощения, Поттер, — он бросился прочь, оставив Гарри на милость медиведьме.       Она толкнула его на скамью и точным Диффиндо разрезала рукав мантии прямо над раной.       — Что в вас попало?       — Сектумсемпра, — ответил Гарри. — Почти проскочила.       — Вам очень повезло. Могло быть гораздо хуже.       — Знаю, — тихо сказал он.       Она молча работала с его раной, а Гарри всё смотрел на дверь склада и ждал. Время от времени он видел в окнах вспышки заклинаний и старался дышать ровно. С Драко всё будет в порядке. Он компетентный, способный волшебник, и у него более чем достаточно подмоги, чтобы справиться всего с одним нарушителем закона. С ним всё будет в порядке.       — Вот, — сказала медиведьма, протягивая ему щербатую розовую кружку.       — Что это? — спросил Гарри, принимая её в руки.       — Ваше ранение слишком серьёзное, я не могу исцелить его здесь. Вам придётся отправиться в больницу Святого Мунго, где всё сделают надлежащим образом.       Гарри мгновенно выронил портключ; кружка разбилась вдребезги.       — Нет, я не уйду, пока всё это не закончится.       — Аврор Поттер, — заворчала она, — у вас могут быть длительные повреждения, если об этом не позаботиться…       — Да знаю я, знаю. Я пойду в больницу сразу после, — заверил он её, поднимаясь на ноги и пытаясь закрыть зияющую дыру в своей мантии, как только мог. — Обещаю. Я просто пока не могу уйти.       Он оставил её и дальше причитать, а сам поспешил туда, где стоял Робардс, инструктировавший другую пару авроров. Те кивнули и отправись выполнять задание.       — Мы поймали Хопкинса, — сказал Робардс.       — А Роу? — спросил Гарри.       — Над этим пока работаем.       Гарри с тревогой ждал, наблюдая за тем, как несколько авроров спешат укрепить защиту вокруг. Аврор Нельсон вышел через несколько минут, прижимая к груди истекающую кровью руку, и Робардс перехватил его, а Гарри последовал за ними. Роу загнал себя в угол и наложил слой защитных чар, а также осыпал проклятиями других авроров, пока они разрушали его защиту. Нельсон отправился к медиведьме, а Робардс и Гарри вернулись на свой пост.       Внезапный взрыв сотряс мягкий вечерний воздух, и Гарри бросился вперёд, не успев даже подумать. Реакция у Робардса оказалась отменная — он схватил его за воротник и дёрнул назад, прежде чем он успел ступить хотя бы три шага. Гарри вырвался, и Робардс вытащил свою палочку.       — Ещё одно движение, аврор Поттер, и я оглушу тебя на месте.       — Сэр, — в отчаянии взмолился Гарри. — Мне нужно туда вернуться, — он проглотил внезапно возникший в горле комок. — Драко там, внутри.       — Ты ранен, Поттер. Я не могу позволить тебе вернуться, — сказал Робардс. Его палочка даже не дрогнула. — Ты останешься здесь. Это приказ, — какое-то мгновение они молча смотрели друг на друга, и Робардс добавил: — Не заставляй меня пожалеть, что я позволил вам остаться напарниками.       Гарри глубоко вздохнул и стиснул зубы. Его правая рука сжалась в кулак вокруг разорванных краёв рукава; левая по-прежнему не двигалась.       — Есть, сэр.       Следующие несколько минут показались Гарри самыми долгими в его жизни. Он слегка пошевелился, крепче сжал разорванную мантию и почувствовал, как рана пульсирует с каждым ударом сердца.       Его внимание привлекло какое-то движение у двери, и он быстро втянул воздух, увидев, как два аврора тащат под руки третьего — его светловолосая голова безвольно повисла, а мантия была перепачкана кровью. Но это была аврор Гиббс, а не Драко. Затем появились Росс и Беркинс, таща за собой связанного Роу, а остальных Гарри не заметил, потому что следом появился Драко.       Гарри кинулся вперёд, и на этот раз Робардс не пытался его остановить. Драко наклонился, одной рукой обхватив себя за талию; из небольшого пореза над глазом текла кровь, а на щеке виднелось пятно грязи. Его лицо просияло, когда он увидел Гарри, и он ускорил шаг. Они встретились прямо на линии охранных чар, и Драко заключил его в объятия, не обращая никакого внимания на всех присутствующих. Здоровой рукой Гарри обнял его в ответ, прижавшись носом к его шее, и глубоко вздохнул, вдыхая запах лавандового порошка, которым он стирал одежду, пряный аромат его одеколона и резкий запах пота, смешанный с более тонким и тёплым запахом самого Драко. Он снова вдохнул и на этот раз уловил слабые нотки табачного дыма, хотя Драко и утверждал, что снова пытается бросить курить. Гарри крепче обнял его.       — Осторожно, Поттер. Рёбра, — прошипел Драко, и Гарри неохотно отпустил его. — Почему ты ещё здесь? Разве тебя не должны были доставить в Мунго?       Гарри смущённо улыбнулся.       — Ага, они пытались. Но я ждал тебя.       Драко не улыбнулся в ответ. Вместо этого он серьёзно посмотрел на Гарри, затем протянул руку и положил ладонь на его щёку.       — Я тоже, наверное, не смог бы уйти, если бы ты остался там, — тихо признался он и наконец улыбнулся. — Но сейчас я здесь, так что идём в больницу. Может быть, нам удастся уговорить их позволить нам занять одну палату.       Гарри не думал, что есть хоть какая-то вероятность, особенно после того, как один медиволшебник застал их в последний раз, когда они делили палату в Мунго. Но если кто-то и мог их уговорить, так это Драко. Гарри обхватил его руку, и они аппарировали.

***

      То, как мир вращается и мчится вокруг него, похоже на аппарацию, и на мгновение Гарри даже боится, что вот-вот упадёт. Так или иначе, равновесие покидает его, а Драко всё ещё здесь.       — О, боже, — вырывается у Гарри. — Драко. Драко.       Он проклинает себя за то, что даже не подумал о том, что Драко мог остаться здесь, что всё это время он был тут, он ждал его, а Гарри — нет. Он даже не знал.       — Хорошо, — говорит Драко. — Тогда иди и скажи Робардсу, чтобы он отозвал поисковую группу, — он делает паузу, взмахивает волшебной палочкой, и желудок Гарри падает вниз. — Я закончу через минуту…       Потому что он уже слышал это раньше. Драко сказал ему то же самое прямо перед тем, как это случилось.       — Драко, это я. Это Гарри, — но Драко просто продолжает говорить, с идеальной точностью повторяя свои слова. — Драко! Ты меня слышишь?       Но очевидно, что Драко его не слышит. Он пойман в ловушку, он произносит все те слова, которые Гарри слышал раньше, а затем Гарри видит его конец. Драко бросает заклинание за заклинанием, кивает сам себе и опускает палочку. Он отворачивается и начинает уходить, затем оборачивается назад, и выражение на его лице за долю секунды с удовлетворения меняется на ужас, а потом раздаётся крик, в котором почему-то больше боли, чем Гарри чувствовал за последние полгода. А затем он исчезает.       Эхо дикого, сбитого дыхания Гарри громко отдаётся в тишине склада, и пока он ещё не оправился от того, что только что увидел, воздух вокруг меняется и это жуткое чувство снова ползёт вверх по его позвоночнику. А затем снова появляется Драко — оглядывается через плечо с ухмылкой на лице.       — А я всё ждал, когда же ты объявишься, — говорит он.       А Гарри делает единственное, что может. Он делает шаг назад, затем ещё один и ещё. И с оглушающим хлопком аппарирует прямо к Гермионе.

***

      Гарри с тихим хлопком появился на пороге и удивился, услышав музыку, доносящуюся из его дома. Магловскую музыку. Она играла так громко, что дрожали стёкла в окнах. Он вошёл с палочкой наготове, потому что тот вариант, что кто-то вломился в его дом и на полную мощность включил Роллинг Стоунз, пока выносил все ценные вещи, казался гораздо более вероятным, чем мысль о том, что Драко добровольно слушал «этот ужасный магловский грохот», как он это называл. Гарри даже не подозревал, что Драко умеет обращаться со стереосистемой.       Он прокрался через гостиную и остановился как вкопанный, потому что, вопреки всякой логике, это был Драко. Он танцевал. Танцевал, чёрт возьми, подняв руки над головой, покачивая бёдрами, выгнув спину. Его рубашка задралась, обнажая перед Гарри соблазнительную полоску кожи на пояснице. Чёрт возьми, Гарри должен был выяснить что за хрень здесь происходит, чтобы убедиться в том, что это произойдёт снова. Он не стал до конца исключать Империус или какую-нибудь травму головы. Раздвоение личности. Одержимость демонами. Оборотное зелье.       В течение долгих секунд Гарри наблюдал за его танцем, за такими свободными, раскованными, грациозными и плавными движениями. А потом Драко испортил всё так же, как и обычно: открыл рот.       — Вре-е-е-емя никого не ждёт! — пропел Драко самым ужасающе фальшивим голосом, который Гарри доводилось слышать, и он ничего не смог с собой поделать. Он расхохотался. Драко резко развернулся к нему лицом, и руки его упали по швам. — Поттер!       Гарри помахал ему ладонью.       — Привет.       Драко взмахнул палочкой в сторону стереосистемы, и громкость уменьшилась до чего-то менее оглушительного.       — Ты, э-э… Ты рано.       — И ты даже не представляешь, как я этому рад. Я бы ни за что на свете не хотел это пропустить, — сказал он с усмешкой, подходя к Драко. — Я и не знал, что из тебя такой никудышный певец.       — Вряд ли от меня можно ожидать совершенства во всём, — ответил Драко, и его голос звучал так нелепо угрюмо, что Гарри не удержался, потянулся к нему и украл поцелуй с его надутых губ.       — Хм, — протянул Гарри. — Полагаю, это вполне справедливо. К тому же, тот талант, которого тебе недостаёт в пении, ты несомненно восполняешь в танце.       — Тебе понравилось, да? — произнёс Драко, и вся его угрюмость исчезла. Он отступил на пару шагов и качнул бёдрами. Это движение было слабым отголоском того, что он совершил всего минуту назад.       Гарри направил палочку на стереосистему и начал проигрывание с первого трека.       — Иди сюда, дурак.       Драко подошёл к нему, обвив руки вокруг его шеи, и Гарри обнял его за талию. Он позволил Драко взять инициативу, изо всех сил стараясь поспевать за ним.       — Ты ужасно танцуешь, Поттер, — сказал Драко.       — Знаю, — ответил Гарри, скользнув ладонями вниз и устроив их на ягодицах Драко. — Вообще-то, я просто хотел полапать тебя, пока ты танцуешь. Ты чертовски сексуален.       — А ты подлый, — сказал Драко, но его губы изогнулись в лёгкой довольной улыбке.       — О, Малфой, — Гарри притянул его ближе и потёрся пахом о его бедро. — Я ещё даже не начал показывать тебе, что такое подлость, — он поймал губы Драко в медленный, глубокий поцелуй и, взмахнув палочкой, сделал музыку громче.

***

      Громкая музыка застаёт Гарри врасплох. Гермиона обычно ничего не слушает, а он не думал, что Рон будет дома в это время дня. Но когда он появляется в их гостиной, там на полную катушку орёт последний альбом Ведуний.       — Гермиона! — кричит он. — Гермиона!       Она выскакивает в коридор всего через мгновение, одетая в свободную футболку и джинсы, с обёрнутыми полотенцем мокрыми волосами. В руке у неё зубная щётка.       — Гарри? — она бросает взгляд на его лицо, и её глаза расширяются. — Что случилось?       — Гермиона, — снова говорит Гарри. Он чувствует себя напуганным и больным. — Драко. Я видел его. Он здесь, он всё ещё здесь.       — Что? — спрашивает она, но его горло сжимается, и он не может повторить это ещё раз, поэтому просто качает головой и сцепляет руки в замок. — Гарри, ты меня пугаешь.       В ответ он хватает её и аппарирует обратно на склад. Они появляются в дверях передней комнаты, Гарри берёт её за руку и тянет вперёд.       — Гарри, — мягко говорит она. — Здесь никого нет.       — Смотри, — бросает он.       В прошлый раз Драко не появился, пока он не прошёл половину комнаты. Приближаясь к тому месту, он замедляет шаг, постепенно продвигается вперёд, пока не…       — Что? — Гермиона успевает произнести это до того, как появляется Драко.       — А я всё ждал, когда же ты объявишься.       — О, господи, — глаза Гермионы стремительно расширяются. — Драко?       — Он говорит всё то, что я слышал от него тем вечером. Он больше ни на что не реагирует, только повторяет всё, что говорил тогда.       Он не может отвести глаз от Драко. Боже, это было так давно, но он — точно такой, каким Гарри его запомнил. Каждое выражение лица, каждое движение, каждая интонация голоса. Когда он говорит «Поттер», Гарри чуть не всхлипывает вслух, потому что он слишком хорошо помнит, как Драко всегда произносил его фамилию — словно выплёвывал её, как семечко. Гарри это нравилось. Это было одной из причин, почему он никогда не пытался заставить Драко называть его по имени.       — Он тень, — заключает Гермиона, когда Драко заканчивает говорить и снова начинает метать заклинания.       Гарри хмурится.       — Но он же призрак.       Она качает головой, полотенце чуть сползает с её волос, и она срывает его и набрасывает на плечи, как плащ.       — Нет, тень, — повторяет она. Теперь, когда она вернулась на знакомую почву, где может делиться с другими своими знаниями, её голос набирает силу. — Человек становится призраком, когда так отчаянно не хочет умирать, что отказывается уйти в другой мир. Тенью — когда он не хочет умирать, но смерть застаёт его так неожиданно, что у него нет времени на раздумья. Иногда, когда это происходит, от человека остаётся… Ну, это скорее похоже на отпечаток. На самом деле его здесь нет, Гарри. Это не он, это просто эхо.       — Эхо, — отзывается Гарри, наблюдая за Драко. — Значит, он ушёл.       Гермиона встаёт рядом с ним и обнимает его за пояс.       — Он ушёл. И со временем эхо тоже исчезнет. Большинство теней живут только десятилетие или два, или пока не уничтожат их убежище, — она оглядывает склад, и Гарри понимает, что она смотрит на мерцающие заклинания, удерживающие здание от обрушения. Она, наверное, тоже удивляется, почему его ещё не снесли. — Мне очень жаль, Гарри. Тебе, наверное, так тяжело.       — Не понимаю, почему они мне не сказали, — говорит он, и его глаза снова приковываются к Драко. — Очевидно, люди приходили сюда, чтобы навести тут порядок, и я не понимаю, почему они не сказали мне, что он всё это время был здесь.       — Они могли и не знать, — осторожно объясняет Гермиона. — Иногда у теней очень специфические триггеры. И если он умер после разговора с тобой…       — Ты думаешь, это я?       Драко отворачивается, и Гарри берёт себя в руки. Вот на его лице отражается запоздалое осознание, выражение ужаса, а потом звучит крик. Гермиона вздрагивает, и Драко исчезает. Гарри делает несколько больших шагов назад и ждёт, но Драко не возвращается, даже когда Гермиона подходит к тому месту, где он стоял. Глубоко вдохнув, Гарри медленно продвигается вперёд. Драко появляется, начинает оборачиваться, чтобы посмотреть через плечо, и Гарри делает быстрый шаг назад. Драко снова исчезает.       Гермионе требуется немного времени, но всё же она уговаривает его пойти домой, и они с Роном отменяют запланированное на этот вечер свидание, чтобы посидеть с ним. Гарри говорит о Драко, плачет и говорит ещё немного, а они сидят рядом, обнимают его и утешают. Гарри остаётся в их гостевой спальне, и пока он засыпает, единственное, о чём он может думать, — к кому именно нужно обратиться, чтобы выкупить этот склад.

***

      — Что купил? — крикнул Гарри, услышав, как открылась и закрылась входная дверь.       Гарри-кружка подмигнул ему, когда Гарри провёл губкой по его лицу, и он нахмурился, бросил его в раковину с мыльной водой и оставил там, пока сам принялся вытирать руки полотенцем. Если бы только кружки могли тонуть.       — А ты как думаешь, Шрамоголовый? — крикнул в ответ Драко.       — Ну правда, что ты купил? — спросил Гарри, выходя из кухни.       Он понятия не имел, почему Драко так нервничал по этому поводу, тем более что он даже не попытался держать это в секрете и сам громко объявил: «Я за покупками!», — как раз перед тем, как уйти из дома днём.       Драко бросил на него кислый взгляд через плечо и начал подниматься по лестнице.       — Честно говоря, я и сам не знаю, почему меня шокирует, что ты не помнишь.       Гарри остановился внизу, держась одной рукой за перила. Никаких праздников не предвиделось; день рождения Драко наступит только через несколько недель, а их годовщина — ещё позже.       — Можешь хотя бы намекнуть? — спросил он, поднимаясь наверх. Он нашёл Драко в их спальне. Тот рылся в ящике с носками, и Гарри резко замер. — Господи, что ты делаешь?       Драко вздохнул и кинул на Гарри раздражённый взгляд.       — Достаю носки? Действительно, на что ещё это похоже?       — Но ты только вернулся домой, — ответил Гарри, глядя вниз. Конечно же, ноги Драко уже были босыми. — А как насчёт тех, которые ты только что снял?       — Не уверен, где они, — сказал Драко и продолжил рыться в ящике, пока не нашёл скомканную пару, которая выглядела совершенно идентично всем остальным, которые он отодвинул в сторону.       Гарри подумал, не сказать ли ему, что Драко только что вернулся домой, поэтому носки, скорее всего, валяются где-то на пути между входной дверью и спальней. Он подумал, не спросить ли Драко, зачем ему снимать носки, если через две минуты он снова захочет их надеть. Он подумал, не спросить ли Драко, помнит ли он, что он волшебник и способен найти свои потерянные носки одним быстрым взмахом палочки. Но, в конце концов, Гарри ничего не сказал — отчасти потому, что не хотел снова заводить этот бессмысленный спор прямо сейчас, а отчасти потому, что не был полностью убеждён, что вся эта история с носками не была какой-то тонкой уловкой, призванной медленно свести его с ума. Если Гарри позволит себе беспокоиться об этом, он только сыграет Драко на руку.       — Ну? — спросил он вместо этого. — Можешь намекнуть, о чём я забыл на этот раз?       Драко балансировал на одной ноге, натягивая носок.       — На кровати, — вздохнул он. — Честно говоря, иногда мне не верится, что ты правда аврор.       Гарри посмотрел на кровать, и его желудок сжался. Он узнал пакет из Картье, а Драко покупал там что-нибудь только раз в год.       — О, чёрт, у твоей мамы день рождения.       — Вот, — сказал Драко. Он закончил надевать носки, которые — Гарри готов был поспорить — через пять минут снова свалятся с его ног, и вытащил из пакета шкатулку. Он кинул её Гарри.       Гарри открыл её и обнаружил внутри бриллиантовые серьги.       — Есть шанс, что это будет подарок от нас обоих? — спросил он. Такое случалось каждый чёртов год. На самом деле, Гарри понятия не имел, почему Драко просто не напомнил ему об этом и не избавил их обоих от кучи хлопот. — То есть, их же две, да? Одна от тебя, другая от меня?       Драко фыркнул и снова полез в пакет. Он достал вторую шкатулку и отбросил пустой пакет в сторону.       — Тебе повезло, что я тебя люблю, — заявил он. — То от тебя, а это — от меня, — он отрыл шкатулку и показал Гарри бриллиантовое колье, подходящее к серьгам. Затем он захлопнул крышку и кинул шкатулку на кровать. — А теперь поторопись. Мы должны быть там как можно скорее, а тебе ещё нужно принять душ.       — Пойдёшь со мной? — с надеждой спросил Гарри.       Он ненавидел все эти официальные приёмы. Прошло уже четыре года, а он всё ещё не знал и половины нелепых правил этикета, которым должен был следовать. Быстрый секс в душе сделал бы всё проще.       — Точно нет, — ответил Драко, хотя и окинул Гарри оценивающим взглядом. — Я знаю тебя и твою неспособность держать руки при себе. Мы опоздаем, — он помолчал и улыбнулся Гарри. — Однако, возможно, вечером я позволю тебе должным образом поблагодарить меня за спасение твоей задницы от того, что было в прошлом году.       У Гарри не было ни малейшего желания повторять прошлогодние ошибки.       — Всё, что захочешь, — пообещал он.       И хотя он был разочарован отсутствием секса в душе в самом ближайшем будущем, он подумал, что, возможно, если он будет с нетерпением чего-то ждать, то это сработает так же хорошо.       — Буду держать тебя в курсе, — сказал Драко, исчезая за дверцами шкафа.       Гарри отправился в ванную и быстро принял душ, а когда вышел оттуда, то обнаружил, что Драко уже переоделся в тёмно-синюю мантию, которая делала его кожу особенно красивой. Как и следовало ожидать, ноги его снова были босыми, а носков нигде не наблюдалось. Гарри не был настолько оптимистичен, чтобы проверить, не оказались ли они в корзине для белья. Сбросив полотенце, он потянулся к бордовой мантии, разложенной на кровати, и вздохнул. Это была та самая мантия с кучей маленьких пуговок и завязочек. Ему нравилось, как она смотрелась на нём, но вот надевать её — это совсем другая история. Однажды он попытался застегнуть всё сам, и это было больше похоже на попытку сложить оригами с завязанными глазами и пьяным в стельку.       — Просто надень, а я позабочусь об остальном, — проходя через комнату, Драко поднял с пола полотенце, чтобы отнести его обратно в ванную. Когда Гарри оставлял мокрое полотенце на полу, Драко чуть с ума не сходил; Гарри же считал это расплатой за носки.       Это заняло целую минуту, но всё же Гарри нацепил на себя всю одежду, а затем Драко вернулся в комнату, чтобы помочь ему. Гарри наблюдал за тем, как его длинные ловкие пальцы просовывают пуговицы в петли, заправляют объёмную ткань мантии в аккуратные складки и завязывают все маленькие ленточки и ремешки. Гарри импульсивно подался вперёд и накрыл губы Драко поцелуем. Руки Драко замерли, он медленно выдохнул через нос, а его губы легко раскрылись, позволяя Гарри вовлечь его в сладкий, неторопливый поцелуй.       — За что? — спросил он, когда они отстранились друг от друга.       Гарри улыбнулся и убрал прядь волос с виска Драко.       — За то, что заботишься обо мне.

***

      Даже теперь Драко по-прежнему заботится о нём. Ему не нужно ничего делать, достаточно просто быть здесь. Гарри старается откладывать визит к нему как можно дольше, но, похоже, у него никогда не получается продержаться больше одного или двух дней. Но всё в порядке, думает он. В порядке. Он проходит через дверь своего склада, закрывает её за собой и уже чувствует себя спокойнее. Теплее. Более расслабленным, чем в их доме. Жизнь там начинает утомлять его, окружённого воспоминаниями. Иногда ему удаётся забыться на какое-то время, но потом он поворачивается и видит халат Драко, зубную щётку Драко, ещё одну пару носков Драко. А потом этого всего становится слишком много, а дом кажется слишком маленьким, а воспоминания словно теснятся и давят на него, проникают под кожу. Это вызывает у него зуд. Это его тревожит.       Поэтому он натягивает пальто, наматывает на шею шарф и аппарирует на склад. Проводя время с Драко, он чувствует себя лучше, а откладывать это время — подобно сладкой муке. Даже сейчас он сопротивляется, насколько может. Он пересекает комнату и останавливается прямо перед линией, которую прочертил на полу, чтобы отметить, куда нужно встать, чтобы появился Драко. Он всегда осторожен и отступает назад ровно перед тем, как Драко закричит. Быть с ним здесь — действительно успокаивающе. Гарри садится на бетонный пол, накладывает на свою одежду согревающее заклинание и устраивается поудобнее. Знание того, что Драко здесь, всего в нескольких дюймах, каким-то образом делает всё лучше, делает всё ярче. Конечно, это больно. Но эта боль — горько-сладкая и состоит наполовину из радости и наполовину из ужасной печали. Она почти терпима.       Гарри знает, что то, что он делает, плохо на него влияет. Он всё ещё не сказал о складе Рону и Гермионе, потому что они вряд ли поймут и точно не одобрят. Он сидит так долго, как только может, пока боль внутри него не перерастает во что-то страстное, почти отчаянное. А потом он встаёт.       Глубоко вдыхает.       Делает шаг вперёд.       И рядом появляется Драко.

***

      Чёрт возьми, Драко всегда рядом. Большую часть времени Гарри любил работать и жить с ним, но иногда, проводя с Драко каждую минуту каждого дня, он потихоньку сходил с ума. У них был выходной, но Гарри с самого утра был раздражительным и угрюмым. Они уже успели дважды поссориться и помириться, а сейчас только едва перевалило за полдень. И это не предвещало ничего хорошего на оставшиеся выходные.       — Это потому что скоро май, да? — спросил Драко.       Ещё одно последствие того, чтобы проводить с Драко почти каждую минуту последних пяти лет, заключалось в том, что теперь Драко слишком хорошо его знал.       Он хотел не согласиться, поспорить просто ради спора. Но не был уверен, что сможет выдержать ещё один раунд, поэтому лишь вздохнул.       — В мае никогда не случается ничего хорошего.       Драко закатил глаза.       — Ты всегда так говоришь, Поттер, но дерьмовые вещи случаются круглый год. Да, худшая часть войны пришлась на май, но это не означает…       — И в июне, — добавил Гарри. — В июне тоже не так уж много хорошего.       — Мой день рождения в июне, придурок, — сказал Драко. — А у моей мамы — в мае. И раз мы исключаем дни рождения, то, полагаю, твой — в июле — тоже можно убрать. А в августе я получил Метку, а ещё в сентябре ты отказался дружить со мной и разбил моё крошечное детское сердце вдребезги, а потом в октябре…       — Ладно, ладно, — перебил его Гарри, закатив глаза. — Достаточно, я и так тебя понял. И не разбивал я твоё крошечное сердце.       — Вдребезги, — произнёс Драко с серьёзным кивком.       Гарри фыркнул.       — Вот не надо мне тут, — сказал он. — Тогда у тебя не было сердца. Ты был маленьким отвратительным куском дерьма.       — Угу, — согласился Драко, подступая к Гарри. — Так и было, да? — он прижал Гарри к стене, обхватил ладонями его запястья и поднял их над головой. — Продолжай, Поттер. Поведай мне ещё что-нибудь, — он наклонился и неторопливо прошёлся губами по шее Гарри от плеча до уха.       — Эм, — ответил Гарри, потому что ему было трудно мыслить ясно, когда губы Драко касались его. — Ты был ужасным. И злым. И, эм… О, да, вот тут.       Драко тихо хихикнул, его тёплое дыхание опалило шею Гарри.       — Ты только представь, если бы твоя одиннадцатилетняя копия увидела тебя сейчас.       — Он был бы потрясён. В шоке и в ужасе. И, вероятно, очень смущён.       — Хм. Что ж, моя одиннадцатилетняя копия, вероятно, умерла бы от счастья прямо на месте. Наконец-то я заполучил Гарри Поттера так, как хотел.       Прежде чем Гарри успел как-то ответить, Драко поцеловал его. И на какое-то время Гарри растворился в его вкусе, в ощущении его тела, его рта на своей шее, его рук на своей коже и его члена, глубоко входящего внутрь. На какое-то время Гарри совсем забыл о памятном вечере на следующей неделе. И тёмное облако, которое, казалось, поглощало его в конце каждого апреля, прогнал звук дыхания Драко, резкого и неровного, и то, как напрягались и перекатывались под руками Гарри его мышцы, и то, как чертовски хорошо он заставлял Гарри себя чувствовать.

***

      В мае никогда не случается ничего хорошего. Он прожил почти целый год без Драко. И почти полгода он скрывал от Рона и Гермионы, что проводит время на складе. Он всё ещё делает это. Не так часто и не так долго, как поначалу. Визиты происходят каждые пару дней или около того и сокращаются до нескольких часов — иногда он боится, что не сможет вспомнить звук голоса Драко, или то, как он смеётся, или точный изгиб его улыбки. И эти визиты похожи на сладкий прилив первого глубокого вдоха после долгого пребывания под водой. Ах, да, это его голос. Его смех. Его улыбка.       Друзья его не понимают. Гермиона бросалась всевозможными обидными словами вроде «нездорово» или «маниакально», в то время как Рон просто стоял рядом с ней, кивая в знак согласия. Они, кажется, думают, что, поскольку прошёл уже год, в его жизни должен наблюдаться какой-то прогресс. Что он должен двигаться дальше, или пережить это, или что-то в этом роде. Но они не понимают, каково это. Да и как они могут понять? Они по-прежнему есть друг у друга. Они не знают, каково это — потерять кого-то, кто является частью тебя. Ты не можешь внезапно забрать эту часть обратно, когда этот человек уходит. Эта часть тебя уходит тоже, она уходит навсегда.       Гермиона закончила свою пылкую речь словами:       — Мы любим тебя, Гарри, и мы беспокоимся о тебе.       Будто от этого ему разом станет лучше.       В конце концов он кивнул и сказал, что подумает об этом, а затем отправился провести час с Драко.       Он чувствует себя немного лучше, когда уходит, но он всё ещё рассеян. И дома, собираясь стирать вещи, он по привычке призывает носки Драко. Принадлежащий ему ящик комода распахивается, и на Гарри сыплются десятки скомканных носков. Вздыхая и ругаясь себе под нос, он опускается на колени, чтобы собрать их. Он, честно говоря, понятия не имеет, зачем Драко так много проклятых носков или почему он не может держать их на своих ногах дольше десяти минут за раз. Он собирал уже половину из них, и теперь, когда поднимает очередную свёрнутую пару, чувствует внутри неё что-то твёрдое. Нахмурившись, Гарри откладывает всю охапку и медленно распутывает пару носков, которую держит в руках, и находит маленькую чёрную бархатную коробочку. Мгновение он просто смотрит на неё, намертво застыв, а затем дрожащими пальцами снимает крышку.       Внутри лежит золотое кольцо, и Гарри вытаскивает его из чёрной фетровой подложки. Он вертит его в руках и замечает на обратной стороне гравировку: «Вчера. Сегодня. Всегда». Его горло сжимается, и знакомая боль, словно бладжер, ударяет его по рёбрам. И хотя он знает, что не должен этого делать, он всё равно надевает кольцо на безымянный палец левой руки. Оно подходит идеально. Он снимает его и кладёт обратно.       Этой ночью Гарри не спит. Он сидит на диване, сжимая в руке маленькую чёрную коробочку. Он закрывает её. Снова открывает. Надевает кольцо. Снимает. Он бредит от радости, потому что Драко собирался выйти за него замуж. Он злится, потому что этот тупой ублюдок так и не удосужился сделать ему предложение, а он должен был сделать это в ту же минуту, как купил кольцо. В основном ему просто больно, потому что вот, что должно у него быть. Что должно быть у них. Он плачет до тех пор, пока у него не начинает сильно болеть голова, а в глазах не становится зернисто и сухо.       А потом, когда первые бледные лучи рассветного солнца косо падают в окно, он встаёт. Он поднимается наверх и убирает носки. Засовывает коробочку обратно в ту пару, из которой достал, и кладёт её в дальний ящик. Затем Гарри в последний раз оглядывает дом, прежде чем выйти на улицу. Он не может здесь оставаться. Жить здесь — всё равно что жить с рукой на горле, которая всё сжимается, сжимается и сжимается. И Гарри думает, что если он останется здесь ещё хоть ненадолго, то действительно умрёт. Он больше не может это терпеть. Не может. Просто не может.

***

      Гарри проснулся от ощущения того, как тёплые пальцы пробежались вниз по его шее и ключицам, а тёплая ладонь скользнула по груди и животу и забралась под пояс пижамных штанов. Он сонно забормотал и дёрнул бёдрами, прижимаясь к ладони Драко. Драко обхватил пальцами его член и слегла погладил его, придвинувшись ближе и прижавшись своим стояком к его бедру.       — Доброе утро, Поттер, — произнёс он низким и хриплым ото сна голосом.       — М-м-м, — протянул Гарри, наконец-то открыв глаза. Драко улыбнулся ему и покрепче сжал кулак. — Доброе.       Драко убрал свою руку, и Гарри лишь на мгновение возмутился внезапной потере этого прикосновения, прежде чем Драко перекатился на него и потёрся своей эрекцией о его член. Он наклонился и поцеловал Гарри, его язык лениво скользнул по языку Гарри, а Гарри обвил руками плечи Драко и прижал его к себе, пока Драко осторожно вводил в него скользкие от смазки пальцы, не прерывая поцелуй. Он отстранился, чтобы положить смазку обратно на прикроватный столик, а затем провёл ладонью по своему члену, приставил головку ко входу Гарри и вошёл в него серией небольших, неглубоких толчков.       Гарри закрыл глаза и откинул голову назад, когда Драко поцеловал его в шею. Он прислушивался к глубокому неровному дыханию Драко и проводил ладонями вверх и вниз по его спине, наслаждаясь гладкостью согретой сном кожи и чувствуя, как перекатываются под пальцами бугорки позвонков и как изгибаются мышцы. Он застонал, когда губы Драко накрыли то самое чувствительное место чуть выше ключицы, просунул руку между их телами и сжал в ладони свой член.       Напряжение скручивалось в его животе всё туже и туже, пока внезапно не лопнуло, и он кончил с тихим стоном. Драко впился зубами в его шею и ускорил ритм, когда Гарри со вздохом расслабился. Это была его любимая часть утреннего секса — купаться в послевкусии оргазма и наслаждаться ощущением того, как Драко толкается в него. После того, как он кончал, всё всегда становилось немного по-другому. Теперь, когда его собственный оргазм отошёл на второй план, он мог уделить время всем маленьким деталям. Тихим хлюпающим звукам, с которыми член Драко двигался в нём; лёгкому щекотанию волос Драко, касавшихся его щеки; тому, как трепетали веки Драко и как сходились на переносице брови; тому, как приоткрывались розовые губы, а дыхание тёплыми клубами касалось его шеи.       — Гарри.       Он называл Гарри по имени только во время секса. В остальное время он был либо Поттером, либо Шрамоголовым, и каждый раз звучание собственного имени заставляло сердце Гарри биться чуть быстрее. Гарри любил, когда Драко произносил «Поттер», как он словно выплёвывал это слово, как семечко. И любил, когда Драко говорил «Шрамоголовый» — их собственный вариант ласкового «милый» или «дорогой». Но слышать, как он говорит «Гарри» — это совсем другое дело. Именно тогда, когда они делили тепло постели, а их тела легко двигались в унисон, он на выдохе произносил его имя, выражая «я люблю тебя» всего двумя слогами.       — Драко, — шепнул он в ответ, скользя руками вниз, чтобы обхватить его ягодицы, и глубоко в горле Драко зародился стон. Он толкнулся ещё раз, два, а затем напрягся, и его бёдра мелко задрожали, когда он кончил.       Они лежали вместе несколько долгих минут, пока сердце Драко не успокоилось, а дыхание не выровнялось. Затем он приподнялся на локтях и вышел из Гарри, а потом перевернулся на спину. Он взглянул на Гарри, и тёплая улыбка расплылась по его лицу, словно кусочек масла по тосту.       — Знаешь, — сказал он, — я скоро привыкну просыпаться вот так.       Гарри сонно рассмеялся.       — Пять лет, Драко. Если ты до сих пор не привык, то вряд ли это когда-нибудь случится.       — Ну что ж, — ответил Драко, и его улыбка стала ещё теплее. — Полагаю, мне придётся с этим смириться, — он скатился с кровати и потянулся, а затем лениво почесал живот, где уже застыли капли спермы Гарри. Он посмотрел на Гарри сверху-вниз. — Ты встаёшь или ещё немного поспишь?       Гарри на мгновение задумался, но сегодня утром его желудок оказался особенно пустым, а мысль о яичнице — слишком заманчивой.       — Встаю, — сказал он, протягивая руку и позволяя Драко поднять себя на ноги.

***

      Ему потребовалось пять лет, чтобы по-настоящему встать на ноги, но теперь Гарри чувствует, что это наконец произошло.       Он не ожидал, что так сильно полюбит Питтсбург. В горьких воспоминаниях о том первом, самом долгом и одиноком году, он словно лунатик подошёл к станции портключей и выбрал его из короткого списка имеющихся. Там был целый список интересных мест, каждое из которых обещало новые и новые приключения, соблазняло главами ещё не рассказанной истории: Токио, Торонто, Краков, Рейкьявик, Берлин, Санкт-Петербург, Сиэтл, Сан-Франциско, Буэнос-Айрес, а в самом конце — Питтсбург. Стоя в одиночестве у терминала, не имея с собой ничего, кроме рюкзака с одеждой за спиной и ваучера на содержимое хранилища в Гринготтсе, надёжно спрятанного в одном кармане, Гарри произнёс это слово вслух, и ему понравилось, как оно прозвучало. Как камешек. Как семечко. Как будто он мог выплюнуть что-то гладкое, твёрдое и круглое, пока говорил это: Питтсбург.       Поэтому он взял тот портключ, и вот он здесь, пять лет спустя. И за это время он по-своему полюбил этот город. Он поселился здесь. У него есть работа, есть чёткий распорядок дня, и он вполне счастлив. Он приехал сюда, чтобы начать всё сначала, но у этого города достаточно истории, чтобы погрузиться в неё, чтобы пустить корни, если бы только он захотел. Такого же рода историю Гарри чувствует в каждом булыжнике Косого переулка — она настолько тяжёлая, что почти осязаема. Ему кажется, что он может протянуть руку и дотронуться до неё точно так же, как может провести кончиком пальца по мелкому чёрному песку, который скапливается на рамах его окон с внутренней стороны — последнее наследие Стального города, мелкая чёрная пыль истории, доставленная прямо на его подоконник вместе с совиной почтой.       Но при всей своей промышленной истории и репутации Питтсбург — город на удивление зелёный. Между городскими улицами раскинулись обширные парки, над кварталами, забитыми пустыми складами, возвышаются проросшие деревьями склоны холмов, и Гарри не думает, что когда-нибудь ему удастся привыкнуть к оленям или диким индейкам, живущим прямо по соседству с цивилизацией. Впрочем, ко всему остальному он уже привык: к долгим и холодным серым зимам, к правостороннему движению, к их странному диалекту. Ему больше не кажется, что он случайно забрёл в хаффлпаффскую секцию трибун во время матча по квиддичу, когда весь город одевается в чёрное и жёлтое. Он не пил чая с тех пор, как уехал из Англии. Теперь он пьёт исключительно кофе.       А лучший кофе подают в маленьком магазинчике, затенённом деревьями, спрятанном рядом с многоквартирным домом в Хайленд-Парке. На первый взгляд он выглядит не слишком привлекательно, с его зеркальными окнами, оклеенными самодельными листовками, тусклым кафельным полом, обшарпанными стульями и потёртыми столами. Но зелёные стеклянные светильники и тёмные открытые балки, а ещё картины местных художников, украшающие стены, придают ему комфортную и уютную атмосферу. Гарри провёл здесь слишком много времени, лениво ковыряясь в булочке и попивая кофе из простой белой фарфоровой чашки за маленьким столиком, спрятанным в неглубокой нише у окна — сначала один, а с недавних пор совместно с Уильямом, хотя этот столик на самом деле слишком мал для двух человек. Их ступни постоянно сталкиваются друг с другом, и Уильям всегда извиняется и прячет свои ноги обратно под собственный стул.       Но сегодня Гарри один, и прохладный осенний воздух, который вывел его из дома, теперь выманивает его и из «Тацца Д’Оро». Ему пока не хочется идти домой, поэтому он выходит на улицу, согревая ладонь бумажным стаканчиком, поворачивает налево, а не направо и по небольшому холму поднимается в парк, который дал название этому району. Он проходит через парадные ворота, мимо пустых скамеек и дремлющих клумб и, преодолев крутую лестницу, оказывается возле водоёма. Лёгкий ветерок колышет осенние листья, заставляет их говорить, приглушённо лепетать что-то в оттенках оранжевого и золотого. Гарри здесь очень нравится. Тут тихо и уединённо в лучшем смысле этого слова. Гарри любит прохаживаться по асфальтовой дорожке, проложенной по периметру водоёма. Он всегда ходит против часовой стрелки — слева от него вода, справа деревья, а над ним небо, похожее на перевёрнутую чашу, бесконечно-синее, мягко-серое или чёрное. Вода мягко плещется о берег, и, если прислушаться достаточно внимательно, то можно расслышать, как она тихо бормочет что-то себе под нос. А иногда сюда прилетают утки.       Сегодня Гарри проходит только два круга, и к тому времени, как он снова добирается до лестницы, он уже допивает свой кофе. Он забирает с собой пустой стаканчик и трусцой спускается по ступенькам, проходя мимо дремлющих клумб и пустых скамеек, а затем через ворота и обратно вниз по склону. Дома в этом районе громадные, и Гарри, проходя мимо, окидывает взглядом аккуратные лужайки перед ними, лениво представляя, каково было бы жить в одном из этих домов. Они все слишком большие, думает он и даже представить себе не может, как справлялся бы с таким домом в одиночку.       Он с тоской вспоминает свою уютную квартиру на Клайд-Стрит, с блестящими паркетными полами и маленькими книжными полками, вмонтированными прямо в стены. Там был закрытый балкон, который он особенно любил, и он проводил там часы в течение той первой бесконечной зимы, глядел в широкие окна, сидя на потрёпанном деревянном стуле, который нашёл на какой-то гаражной ярмарке, а его ноги были надёжно убережены от холода бетонного пола. Балкон выходил на северо-запад — в том же направлении, откуда всегда надувало снег, и он не мог сосчитать, сколько дней провёл там, праздно наблюдая за тем, как мягкие снежинки совершают молчаливое самоубийство, врезаясь в оконные стёкла.       Он снял эту квартиру только потому, что она была рядом с университетом, где он учился на преподавателя Теории и Стратегии Отражения Тёмных Искусств. Американцы оказались несколько более прогрессивны в обучении, чем британцы, и предлагали университетские курсы вместо более традиционных стажировок или учебных программ. Хотя, по-видимому, любовь к аббревиатурам у них общая.       Гарри сворачивает в свой квартал, где дома по-прежнему слишком большие, но пребывают в несколько худшем состоянии. Он живёт в одном из них, но он разделён на три отдельных квартиры — Гарри, если честно, сомневается, насколько это законно. Они с Уильямом живут в той, что занимает весь третий этаж, и, хотя он живёт там уже три месяца, он всё ещё не чувствует себя как дома. Он поднимается по длинной лестнице и поворачивает ключ в замке. Здесь пахнет странно — старо и немного затхло, и Гарри изо всех сил старается не обращать на это внимания. Ещё несколько минут, и он перестанет это замечать.       Он думает об этом, снимая пальто, перчатки, шапку и шарф и аккуратно вешая их на крючки у двери. Просто удивительно, к чему могут привыкнуть люди, если всего лишь достаточно долго находятся рядом друг с другом.

***

      С лёгкостью, свойственной долгой вольности, Гарри погрузился в своё субботнее утро. Для начала мая было холодно, и Гарри натянул свой любимый свитер, связанный миссис Уизли, и тёплые шерстяные носки, пока Драко заканчивал выполнять сложные ритуалы, которым он уделял время каждое утро, чтобы его волосы оставались такими гладкими и блестящими. Он зашёл на кухню и начал доставать продукты для завтрака.       — Когда-нибудь, Поттер, я на самом деле избавлюсь от этого дурацкого свитера, — сказал Драко позади него.       — Вот что я тебе скажу, — ответил Гарри, не отрываясь от поисков апельсинового варенья среди всех остальных банок. — Я избавлюсь от него в тот же день, когда ты выкинешь эту дурацкую кружку, — апельсиновое варенье нашлось в самом дальнем углу. Неужели они так давно не ели его по утрам?       — Мою кружку? — переспросил Драко. Его голос перешёл на визгливый тон преувеличенного морального возмущения, и Гарри закатил глаза. — Но она моя любимая! — Драко провёл подушечкой пальца по щеке Гарри-кружки, и тот, этот вкрадчивый ублюдок, ему подмигнул. — Кроме того, он гораздо милее тебя. Ты иногда такой сварливый, — он помахал кружкой перед лицом Гарри, а Гарри-кружка подмигнул и ему. — Он всё время кокетничает.       И хотя Гарри знал, что Драко просто пытается вывести его из себя, он не мог не ответить:       — Он тупой мерзавец. И он не кокетка, а бесстыдник.       Драко усмехнулся.       — Я влюблен, я ничего не могу с собой поделать, — он чмокнул Гарри-кружку в щёку, а тот закрыл глаза и поджал губы.       Гарри снова закатил глаза.       — Собираешься бросить меня и уйти к какой-то кружке? Какой позор! У меня сегодня настроение для яичницы.       Драко оживился, услышав это.       — А?       — Ага. Посмотрим, как твой новый кокетливый парень-кружка приготовит тебе завтрак, если у него нет рук.       Рассмеявшись, Драко выронил из рук свою кружку, и она разбилась о кафельный пол, осколки залетели под плиту и застучали по плинтусам. Он обнял Гарри за шею и крепко поцеловал.       — Ты же знаешь, что ты для меня единственный мужчина, Поттер. Можешь положить мне побольше бекона?       — Да, конечно. А теперь слезь с меня, — сказал Гарри, отталкивая Драко. — Почему бы тебе не взять почту и не посидеть здесь со мной?       Драко хихикнул, ущипнув его за ягодицу, и убежал, прежде чем Гарри успел ответить. Улыбнувшись про себя, Гарри присел на корточки, достал палочку и наложил Репаро на кружку Драко. Она собралась заново, и он повертел её в руках, проверяя, нет ли на ней трещин или сколов, а потом поставил обратно на столешницу. Гарри-кружка нахмурился и отвернулся, а Гарри фыркнул. Гарри-кружка всегда дулся какое-то время после того, как его разбивали.       Гарри развернулся и пошёл к другому шкафчику, чтобы достать сковородку. Такие ленивые субботние утра с Драко были его любимым временем недели. Через минуту Драко вернётся с «Пророком» под мышкой и дневной почтой в руках. Он взгромоздится на стойку, чтобы просмотреть почту, а затем — результаты квиддичных матчей, между тем критикуя методы приготовления пищи, которыми пользуется Гарри, даже если сам не может и воду вскипятить, если перед глазами нет двух страниц с инструкцией и десяти страниц теории. Он никогда до конца не понимал, что кулинария и зельеварение даже отдалённо не схожи друг с другом. Гарри находил всё это очень забавным и каждый раз, когда варил суп, всегда находил предлог, чтобы позвать Драко на помощь — просто ради удовольствия понаблюдать, как он точными движениями помешивает содержимое кастрюли по часовой стрелке.       И вот как раз в этот момент вернулся Драко, с газетой под мышкой и охапкой писем в руке. Как и предсказывал Гарри, он запрыгнул на стойку и принялся разбирать почту.

***

      — Эй, тебе тут письмо! — кричит из гостиной Уильям.       Гарри поворачивается вполоборота и задевает локтем кружку Уильяма, сбивая её с края кухонной стойки. Это происходит совершенно случайно — как и все разы раньше, несмотря на то, что Уильям, кажется, думает иначе. Если Гарри поторопится, то возможно, успеет спасти кружку от падения, но он никогда не был слишком уж к ней привязан, поэтому он даже не пытается. Она разбивается от удара, и осколки фарфора разлетаются по кафельному полу, залетают под плиту и холодильник.       — Опять, Гарри, серьёзно? — восклицает Уильям и через мгновение тоже оказывается на кухне. Он присаживается на корточки и медленно, осторожно накладывает Репаро, и кружка прекрасно собирается обратно, ни одна синяя полоска не выбивается из колеи. Гарри вздыхает и отводит взгляд. Когда-нибудь Репаро перестанет работать на ней так же хорошо. — Не понимаю, почему ты так ненавидишь мою кружку.       — Я её не ненавижу, — говорит Гарри. Он говорит это каждый раз. Это действительно случается не нарочно. Это просто случается. И он действительно не хочет снова спорить об этой дурацкой долбаной кружке. — Что в письме?       — Я не читаю твою почту, — отвечает Уильям, протягивая ему конверт. — Вот.       Гарри берёт его и понимает, от кого письмо, ещё до того, как вскрывает печать. Остался только один человек во всём мире, который может заставить каплю сургуча образовать идеальный круг. Он разворачивает хрустящий пергамент, просматривает ровные строчки аккуратного почерка и хмурится.       — Что там? — спрашивает Уильям, ставя свою целую кружку в кухонный шкафчик.       — Это Гермиона. Она хочет, чтобы я вернулся домой.

***

      До Драко дом был просто тем местом, где Гарри хранил свои вещи, но теперь это понятие стало означать куда больше. Теперь дом означал карри на вынос и кино по воскресеньям, а также непроизвольный сбор мусора каждый день и стирку по пятницам. Но особенно сильно Гарри любил чаепития по выходным, на которых настаивал Драко. В будние дни они хватали по чашке ужасающе переваренной дряни, которую подавали в комнате отдыха в Министерстве, когда у них было несколько свободных минут. Но каждую субботу и воскресенье Драко доставал мамин чайный сервиз и проводил на кухне двадцать минут, делая всё так, как полагается. Он кипятил воду в серебряном чайнике, наполнял молоком маленький кувшин и брал сахарницу. Раскладывал на тарелке свои любимые маленькие охлаждённые пирожные и миниатюрные булочки, которые покупал в пекарне через квартал каждую пятницу после работы. Гарри безропотно позволял ему проводить этот суетливый ритуал чаепития, а Драко взамен позволял им пить из своих обычных кружек, а не из изящных фарфоровых чашек, на которых он вырос.       Гарри любил эти чаепития по выходным, и в каком-то смысле ему даже казалось, что они могут представлять собой лучшую часть их отношений. Чай заваривали в чайнике из дорогого антикварного сервиза, но пили из обычных кружек — со сколом на ручке и с нелепой рожей. На первый взгляд казалось, что это всё совсем не сочетается, но на самом деле — сочеталось. И очень даже хорошо. Прямо как они сами.       Драко нёс поднос, а Гарри — кружки. Его большой палец коснулся щеки Гарри-кружки, и тот многозначительно поднял бровь. Гарри поставил кружку на стол с чуть большим усилием, чем требовалось, но в остальном проигнорировал его выходки. Он отступил назад и позволил Драко расставить всё на столе по своему вкусу, наслаждаясь тем, как рубашка туго натянулась на его плечах, когда он потянулся. Они как раз садились, когда раздался вызов через камин.       — Это, наверное, мама, — сказал Драко, вставая. — Скоро день рождения тёти Андромеды, она строила какие-то планы. Давай наливай, я быстро.       Он вышел из комнаты, почти бесшумно ступая босыми ногами по деревянному полу, а Гарри налил им чаю, добавив немного молока в кружку Драко, а в свою ещё и щедрую ложку сахара. Он откинулся на спинку стула, прислушиваясь к приглушённому голосу Драко, доносящемуся из гостиной. Он обнаружил маленькую дырочку на манжете своего свитера и нахмурился, увидев, что швы уже начали расходиться. Если Драко это заметит, он использует это как дополнительный аргумент к своему стремлению избавить их дом от свитеров Уизли. Гарри сделал мысленную пометку попросить Молли залатать дырку до того, как Драко увидит её.       — Планы изменились, Поттер, — Драко заглянул в дверной проём и наложил на стол чары стазиса. Пар, клубящийся над их кружками, застыл в воздухе. — У нас вызов.       — Серьёзно? В наш чёртов выходной? Мы даже не дежурим на этой неделе, — проворчал Гарри.       Его раздражение оттого, что ему придётся тащиться на работу сегодня, только усугублялось тем фактом, что Драко был так возбуждён, словно быть вызванным на работу в субботу днём — это лучшее, что могло с ним произойти. Иногда Гарри действительно ненавидел то, как сильно Драко любил свою работу.       — Ну, знаешь, как говорится, — Драко взял драматическую паузу, а затем пропел: — Кримина-а-ал никого не ждёт!       — Ты просто ужасен, — простонал Гарри, когда Драко рассмеялся. Но он встал и последовал за ним из столовой.       — Пойдём, аврор Шрамоголовый, — позвал Драко, и улыбка, которую он бросил Гарри через плечо, была такой ослепительной, энергичной и живой, что Гарри не мог не улыбнуться ему в ответ. — Пришло время спасать мир.

***

      Когда-то Гарри спас их всех, и он думает, что Англия не должна казаться ему такой чужой. Он должен чувствовать себя героем-победителем, возвращающимся домой. Но вместо этого он чувствует себя только разбитым, запутанным и неуверенным. Здесь всё знакомо, да, но в то же время как-то странно. Как будто Англия чуть-чуть свернула с пути, чуть-чуть сбилась с курса. Всё совсем не так, как было, когда он уезжал, и, чтобы снова встать на ноги, ему требуется больше времени, чем он ожидал.       Конечно, грёбаная смена часовых поясов мало в этом помогает. Гарри просыпается от полусна, смутный и дезориентированный, и во рту у него пересохло. Спотыкаясь, он встаёт с кровати, идёт в туалет, а потом направляется на кухню. Сейчас ранний вечер, и ему понадобится чашка кофе, чтобы иметь хоть какую-то надежду дожить до ужина. В гостиной горит свет, и он слышит приглушённый разговор.       — Я так рада, что ты убедил Гарри вернуться домой, — говорит Гермиона, и Гарри замирает посреди коридора. — Мне казалось очень важным, чтобы он был здесь, когда родится Роуз.       — Это было нелегко, — со смехом признаётся Уильям. — Мне пришлось в последнюю минуту заказать билеты и поставить его перед фактом.       Он не упоминает о криках, которыми после этого заполнился их дом. Гарри не кричал на кого-то вот так уже много лет, но это разогрело его кровь так же сильно, как и раньше. Он трахнул Уильяма прямо там, на диване в гостиной, а потом почувствовал такую тошноту, что провёл полночи, расхаживая вокруг своего любимого водоёма.       — Ну, как бы то ни было, я рада, — отвечает Гермиона.       — Вы его лучшие друзья, — говорит Уильям, и Гарри точно знает, что он улыбается. Уильям много улыбается: именно это и привлекло Гарри в первую очередь. — Ты и Рон. Я сказал ему, что он не должен позволить тому, что произошло с Драко, разлучить вас.       — О, он рассказал тебе о Драко? — спрашивает Гермиона, и даже не видя её, Гарри слышит удивление в её голосе. — Я предполагала… Ну, он не сказал нам о тебе… И я подумала…       — Он почти ничего не сказал, — Гарри хочется броситься туда, забежать в гостиную и заставить их замолчать, потому что он не говорит о Драко по определённой причине. И всё, чего он хотел, — это грёбаная чашка кофе, и он не хочет этого, ничего из этого не хочет. Но он не может пошевелиться, и это всё равно что смотреть на приближающийся поезд, на свет его фар и не иметь возможности сдвинуться с рельсов. — Я знаю, что они были вместе долгое время, и, полагаю, расставание было довольно грубым. То есть, он даже переехал в Америку, чтобы убежать от этого.       — Расставание? — переспрашивает Гермиона, и её голос становится таким хрупким, словно керамическая посуда.       — Ну, да, я думал… — Уильям вдруг замолкает. — Что?       Гарри так и подмывает заглянуть в гостиную, приоткрыть дверь, чтобы увидеть, от какого выражения лица Гермионы голос Уильяма сделался почти напуганным, но он всё ещё не может пошевелиться, а молчание всё тянется и тянется, бесконечное и густое, как сахарный сироп.       — Уильям, — ужасно мягким голосом говорит Гермиона. — Драко умер.       И даже спустя столько времени эти слова ударили его так же сильно, как тот взрыв много лет назад; они потрясли его до глубины души и накрыли острой волной сердечной боли — такой же сильной, как и тогда. Должно быть, он пошевелился и издал какой-то звук, потому что дверь распахивается, проливая на него слабый свет камина, а в проходе стоит Гермиона, и выражение на её лице такое же ужасное, как он и думал. И он не может это принять, не может принять ничего из этого. Он делает шаг назад, потом ещё один, потом ещё, а потом резко поворачивается на месте и исчезает.       Гарри не думает о том, куда он направляется, и он больше удивляется тому, что не расщепил сам себя, чем тому, что оказывается на своём складе. Он стоит прямо у линии, которую сам же прочертил на полу, и кончики пальцев его ног находятся всего в дюйме от неё. Он всего в нескольких дюймах от Драко, но не может заставить себя сделать этот последний шаг. Так что вместо этого он усаживается на холодный бетонный пол, подтягивает колени к груди, обхватывает голени руками и просто сидит, сидит и сидит.       Он просидел так долго, потеряв счёт времени, но зная, что прошло уже достаточно, чтобы задница начала ныть, а пальцы ног онемели от холода. И всё же он продолжает сидеть, уставившись в пустоту, не в силах заставить себя пересечь черту. Он не двигается, когда позади него раздаются неуклонно приближающиеся шаги.       — Гарри? — голос Уильяма такой же тихий и неуверенный, как и его шаги. — Гарри. Вот ты где.       — Вот я где, — ровно отвечает Гарри.       Он слышит тихий шорох ткани, а затем Уильям набрасывает ему на плечи пальто.       — Гермиона сказала, что я, вероятно, найду тебя здесь.       Гарри пожимает плечами, плотнее закутываясь в тёплое шерстяное пальто, словно в одеяло. Гермиона всегда знала его слишком хорошо.       Уильям колеблется, но всё же присаживается на корточки рядом с ним.       — Она мне всё рассказала.       Гарри снова пожимает плечами и даже не смотрит на Уильяма. Конечно, она рассказала.       — Почему ты мне не говорил? — спрашивает он.       — Потому что это не твоё грёбаное дело, — отвечает Гарри. Он знает, что поступает неразумно, но ему всё равно. Он не хотел сюда возвращаться. Он ничего из этого не хотел.       — Гарри, — мягко говорит Уильям. — Я понимаю, что тебе было трудно.       — Не притворяйся, что понимаешь, — огрызается Гарри.       Трудно — это самое огромное преуменьшение, которое ему доводилось слышать. Трудно было жить с Драко; жить без него — невыносимо. Жизнь без него — это мелкий черный песок, пыль и пепел, она вся испещрена сажей, она неправильная. Жить без Драко — это постепенно терять кровь, каплю за каплей. Это проводить каждую секунду каждого дня, чувствуя, будто вот-вот утонешь. Это острая и горькая боль, которая всё ещё застаёт его врасплох, спровоцированная чем-то таким тривиальным, как пара носков, и взрывается горячим порывом в его лёгких, так что на секунду он даже не может вдохнуть. Это постоянный, пронизывающий до костей страх забыть хоть мельчайшую деталь их совместной жизни. И это длится бесконечно.       — Но я понимаю, — настаивает Уильям, кладя руку Гарри на плечо. — Я знаю, каково это — потерять того, кого любишь. Моя бабушка…       Гарри резко отстраняется от него.       — Это не одно и то же, — говорит он, потому что это совсем разные вещи. Он был там, когда умерла бабушка Уильяма. Она была стара и больна, и именно это должно происходить с людьми. Они стареют, болеют, а потом умирают. А не так, как случилось с Драко. Этого не должно было произойти, это просто нечестно. Впервые в жизни Гарри был счастлив. По-настоящему счастлив, и у него вот так всё отобрали. — Он мой… — он запинается, потому что после всех этих лет он всё ещё не может точно сказать, кто Драко для него. Его возлюбленный, его родственная душа, его всё. Все эти слова — всего лишь слова, и их недостаточно. Поэтому он просто говорит: — Он мой. Он мой, а я — его.       Это уже слишком, внезапно Гарри не может больше терпеть. Гарри нуждается в нём, ему нужно увидеть его, услышать его и знать, что он всё ещё здесь.       Гарри встаёт и пересекает черту, и вот он здесь, и это подкашивает Гарри, словно удар в живот. Его накрывает остро-сладким приливом боли и тоски, потому что за пять лет ничего не изменилось. Драко всё такой же красивый, как и в тот день; такой же красивый, как и всегда; высокий и худой, бледный, заострённый, совершенный. Ткань его мантии сдвигается и туго натягивается на плечах, когда он бросает заклинания, ловко рассекая воздух палочкой, из которой вырываются нити магии. Он оглядывается через плечо.       — А я всё ждал, когда же ты объявишься, — говорит он точно так же, как и всегда.       Уильям вздрагивает, хотя Гермиона должна была предупредить его об этом. Гарри не обращает на него внимания.       — Прости, — говорит Гарри, делая шаг вперёд. — Я уезжал.       — Ты их нашёл? — спрашивает Драко, и на какое-то мгновение всё, на что Гарри способен, — это закрыть глаза, потому что голос Драко звучит точно так же, каким он его помнит, с этим шикарным акцентом и оживлённым, деловым тоном, который появлялся во время работы. Но, как всегда, когда он говорит с Гарри, в его голосе слышится скрытая теплота.       — Гарри… — начинает Уильям, но Гарри не даёт ему продолжить.       Он двигается вперёд, пока Драко говорит, и этот разговор кажется прерывистым и странным без его собственных реплик. Иногда он отвечает Драко так же, как и в тот день. Иногда просто снова и снова извиняется за то, что оставил его. Иногда говорит всё, что хотел бы сказать Драко тогда. Больше всего он сожалеет о том, что, когда Драко умер, прошло уже три дня с тех пор, как Гарри сказал ему «я люблю тебя» в последний раз. Он должен был повторять это каждый грёбаный день, пока они были вместе. И этого всё равно было бы недостаточно, но, по крайней мере, было бы хоть что-то.       Когда Драко заканчивает говорить, Гарри отворачивается, идёт обратно, считая про себя до шести, и поворачивается как раз вовремя, чтобы поймать ласковую улыбку, которую Драко посылает ему. Гарри улыбается в ответ. Он переступает черту, и Драко исчезает. Улыбка Гарри исчезает вместе с ним.       — О, боже, — произносит Уильям, разрушая наступившую тишину. — Так вот что ты с собой делал? Гарри, это не…       Гарри игнорирует его. Он переступает через черту, и Драко снова здесь.       Он оглядывается через плечо, его глаза сверкают, а губы изгибаются в ухмылке.       — А я всё ждал, когда же ты объявишься, — говорит он.

***

      — Они же не могут ожидать, что мы объявимся через две секунды, — проворчал Гарри, следуя за Драко через гостиную.       Драко стянул свой серый джемпер, отчего его волосы превратились во взъерошенный беспорядок, и перебросил его через подлокотник дивана, когда проходил мимо.       — Они сказали, что это очень срочно, так что я предполагаю, что именно этого они и ждут, — сказал он. Затем он снял рубашку и, закинув её на перила, начал подниматься по лестнице. — Поторопись!       Вздохнув, Гарри забрал рубашку и поспешил по ступенькам вслед за Драко, восхищаясь линиями его спины и тем, как сидели брюки на его ягодицах. Как только они оказались в спальне, Гарри отправил рубашку Драко в корзину для белья и только потом стал снимать собственную одежду.       — А для чего мы нужны? — спросил он, когда Драко стянул носки и засунул их между матрасом и изножьем кровати. Гарри снова вздохнул и сделал мысленную заметку к следующему дню стирки.       Пока они облачались в свои аврорские мантии, Драко посвятил его в детали дела. Они помогали в расследовании о целой сети незаконных поставок зелий, которые наводняли Лютный переулок дешёвым и некачественным товаром. Примерно половина из тех, кто их купил, оказались в больнице Святого Мунго, а двое — погибли.       Теперь же анонимная наводка привела авроров к маленькому захудалому складу на границе между магическим и магловским Лондоном. Они застали нарушителей закона врасплох, и началась борьба. Робардс быстро вызвал всех, кто мог прийти.       — Я так и знал, что наши выходные испортят, — бодро пожаловался Драко, застёгивая мантию.       Гарри знал, что всё плохо, но не понимал, насколько, пока они не аппарировали на место происшествия. Склад располагался между двумя обшарпанными многоквартирными домами, и даже с улицы Гарри мог разглядеть фейерверки заклинаний. Половина окон была выбита, и ему показалось, что он увидел мерцание пламени на первом этаже. Авроры установили вокруг склада несколько сильных защитных барьеров, и ещё больше авроров работали над эвакуацией близлежащих зданий, носясь взад и вперёд, пока Робардс выкрикивал им приказы. Гарри и Драко поспешили к нему.       — Поттер, Малфой, слава Мерлину, вы здесь. Вы нужны мне внутри, — отрезал он. — Один из этих придурков изучал тёмные искусства, а вы двое — лучшие, — Гарри и Драко уже развернулись в сторону склада, но Робардс схватил Драко за руку. — И ещё. Мой информатор сказал, что они вели очень тщательный учёт продаж и покупок. Мне нужны эти журналы, они — ключ к раскрытию не только всей этой операции, но и источников сбыта нелегальных ингредиентов. Эти журналы — ваш приоритет, превыше всего остального. Вы меня поняли?       — Да, сэр, — сказал Драко и побежал к зданию. Гарри последовал за ним по пятам; разбитое стекло хрустело под подошвами их ботинок.       Внутри всё было затянуто дымом. Драко выстрелил заклинанием, которое собрало его часть и отправило за окно, чтобы он безвредно рассеялся в холодном послеполуденном воздухе. Они прошли через переднюю комнату, прокрались между длинными рядами металлических полок, заваленных ящиками и коробками, и вышли на небольшую открытую площадку. В задней части склада горели штабеля ящиков, уставленные вдоль стены, а свободный полукруг авроров работал над тем, чтобы держать пламя под контролем. Кованая железная лестница спиралью поднималась на второй этаж, где по периметру комнаты тянулся балкон с равномерно расположенными по всей длине дверями. Гарри услышал, как кто-то выкрикивает заклинания, проклятья и контрпроклятья. Он обменялся взглядом с Драко, и они одновременно двинулись к лестнице.       Добравшись до верхнего этажа, они прокрались на балкон и синхронно вздрогнули, когда из одного дверного проёма, спотыкаясь, вышел аврор. Из рваного пореза на его груди хлестала кровь.       — Туда, — выдохнул он, отмахнувшись от них, когда они попытались помочь. — Быстрее.       Драко послал в него заклинание, способное ослабить кровотечение, и затем они с Гарри поспешили присоединиться к битве. Впереди они увидели двух авроров, которые отчаянно дрались с одним из зельеваров. Пусть его лицо и было искажено страхом, Гарри всё равно узнал человека с фотографии, которую видел в материалах дела. Когда они с Малфоем присоединись к борьбе, она быстро закончилась.       — Сколько вас? — спросил Гарри, поднимая волшебника на ноги.       — Неважно, — ответил он, мерзко хихикнув. — Остальные уже ушли. Оставили меня здесь, чтобы я уничтожил все улики. Лучше бегите, авроры, этот склад вот-вот рухнет.       — Что это зна… — Драко замолк, его глаза расширились. — Чёрт. Ящики. Вот для чего здесь пожар.       Волшебник рассмеялся высоким и тревожным смехом, который заставил Гарри немедленно заподозрить, что этот человек попробовал свой собственный товар.       — Бегите-бегите. Огонь потухнет и заберёт с собой весь грёбаный квартал.       Гарри выругался, и прежде чем он успел сказать что-то ещё, к ним подбежал ещё один аврор.       — Малфой! Ты нужен нам внизу!       Драко резко обернулся.       — Что случилось?       — Огонь, — последовал ответ. Молодой аврор протёр лицо, но лишь размазал по щеке сажу. — Это не обычный пожар, и мы теряем над ним контроль. Робардс выводит нас оттуда. Мы оставляем самых сильных волшебников контролировать пламя, пока все остальные не уйдут.       — А я? — спросил Гарри.       — Ты ищи журналы до последней минуты, — сказал ему аврор. — Ты единственный, кто достаточно силён, чтобы аппарировать через сдерживающие барьеры, если тебе нужно будет уйти незамедлительно.       — Поттер, это… — начал Драко, и Гарри увидел беспокойство в его глазах.       — Всё будет хорошо. Спускайся вниз, я буду там, как только смогу, — заверил его Гарри, но Драко всё ещё колебался. — Это последний раз, Малфой.       — Мы обсудим это позже, — ответил Драко с натянутой улыбкой, которая не затронула его глаза.       Он ушёл, а Гарри принялся искать журналы так быстро, как только мог.

***

      Как всегда, он не может не вглядываться в лицо Драко в поисках чего-то, какого-то проблеска узнавания, какого-то незначительного отличия от прошлого раза, чего угодно. Но ничего не находит. Он точно такой же. Такой же, каким был пять лет назад. Такой же, каким был весь последний месяц.       Гарри всё это время живёт с Роном и Гермионой, и ему приятно быть полезным. Гермиона должна родить со дня на день, и Гарри взял на себя большую часть работы по дому и составляет ей компанию, пока Рон на работе. Вечера он проводит с Драко. Он знает, что всё кончено, и совсем не винит Уильяма за то, что тот сбежал обратно в Америку. По крайней мере, он был достаточно любезен, чтобы упаковать личные вещи Гарри и отправить их по почте в Англию. Он порядочный человек и заслуживает лучшего, чем то, что мог бы дать ему Гарри.       Иногда Гарри чувствует себя виноватым за Уильяма. Как будто, находясь с ним, он в некотором смысле предавал Драко. Он знает, что это неправда. И знает, что Драко поймёт. Он прошёл через ту же войну, что и Гарри. Он знает, что случается всякое дерьмо, что люди умирают, а те, кто остался, должны найти хоть какое-то счастье. Драко не станет злиться на Гарри за то, что он пытается двигаться дальше; он будет это поощрять.       Это то, о чём он думал весь месяц. Гарри пытался двигаться дальше, но пришёл к пониманию, что это невозможно, когда половина его — а может быть, даже больше — привязана к Драко. И ему понадобится вернуть эту часть себя, если он хочет когда-нибудь исцелиться. Потому что то, что он делает сейчас, не работает. Он не продвинулся вперёд и не отпустил. Он просто давил на по-прежнему открытую рану, зарывал свою боль глубоко внутри и делал вид, что её не существует, когда на самом деле она становилась слишком сильной, чтобы он мог с ней справиться. Он ещё не до конца осознал, что Драко действительно больше нет, хотя и пытался убедить себя в этом. И это неправильно — и для него, и для Драко.       Сегодня вечером Гарри позволяет Драко договорить почти до конца. Он внимательно наблюдает за ним, стараясь запомнить каждую деталь. Точный изгиб его ресниц. Очертания его рта, когда он произносит его имя. То, как он сжимает свою палочку. Как задирается рукав, обнажая тонкое запястье, когда он бросает заклинания. Как всегда, Гарри поражён тем, насколько хрупки и нежны его кости.       — Это последний раз, — говорит Гарри, когда Драко почти заканчивает произносить свои реплики. — Вот и всё, я больше тебя не увижу, — Драко наклоняется вперёд, и Гарри быстро оказывается в нужном месте. Он закрывает глаза, и на мгновение ему кажется, что на его нос, рот и подбородок давит лёд. — Я отпускаю тебя. Ради нас обоих, — он делает шаг назад и как раз вовремя открывает глаза.       Драко улыбается ему, и его рука проходит через тело Гарри, прямо через его грудину, и Гарри чувствует холодок в самой глубине своего сердца.       — Проваливай, — со смехом говорит Драко. — И мы обсудим это позже.       Гарри делает ещё один шаг назад, отсчитывает шесть секунд, и вот оно. Драко оглядывается через плечо, и его губы расплываются в нежной улыбке, которую он дарит только Гарри, а затем он снова отворачивается, решительный и сосредоточенный, но намёк на улыбку всё ещё играет у него на губах. Он рассекает палочкой воздух.       — Я серьёзно, — шепчет Гарри. — Мы прощаемся. Я люблю тебя, но тебя больше нет, — в горле у него першит и саднит, и он гулко сглатывает. Он должен сказать это вслух. — Думаю, когда-нибудь мы снова встретимся. И когда это произойдёт, все закончится. Я больше никогда тебя не покину, — его глаза слезятся, и на этот раз он не может остановить плач и просто вытирает лицо тыльной стороной запястья. — Так вот, я серьёзно. Это действительно последний раз, когда я ухожу без тебя. Больше никогда, ладно? Это последний раз.       Он кивает сам себе и крепко зажмуривается, разворачиваясь, потому что если он посмотрит на Драко, то не сможет уйти. Он торопится, потому что не хочет видеть конца. Он уже много раз видел, как это происходит, но хочет, чтобы в этот раз всё было по-другому. Он не хочет, чтобы последним, что он увидит на лице Драко, было то ужасное выражение страха и паники. Он не хочет, чтобы последним, что он услышит, был тот чудовищный крик, который раздастся на долю секунды. Он хочет запомнить эту нежную улыбку, направленную на него, и ту неистовую радость, которая переполняла Драко, когда он делал свою работу, его яркий смех и теплоту в его голосе. Именно таким Гарри хочет его запомнить — решительным, улыбающимся и счастливым.       Когда он спускается по парадной лестнице и ступает на тротуар, он чувствует себя опустошённым и тяжёлым, как будто кто-то вынул все его внутренности и заполнил пустоту свинцом. Ему тяжело, но эта тяжесть удивительно гладкая и безболезненная. И хотя она даже не похожа на покой, она похожа на начало. И Гарри думает, что, возможно, он наконец нашёл то, что искал.

***

      Через две комнаты он нашёл стопку журналов в кожаных переплётах, в которых подробно описывались все совершённые сделки. Он потратил пару секунд, чтобы пролистать их, чтобы убедиться, что это действительно то, что им нужно, а затем ещё секунду, чтобы поблагодарить идиотизм, который заставил лидера этой сети по сути предоставить им детальные доказательства своей вины. Затем он прижал журналы к своей груди и побежал вниз по лестнице.       Драко и два других аврора следили за значительно ослабевшим пламенем.       — Уведи его отсюда, — сказал Драко одному из них. — Я справлюсь сам. Скажи Робардсу, что он может смело отзывать поисковые группы.       Аврор, с которым он разговаривал, опустил палочку и обнял другого за плечи, и они, сильно хромая, вместе вышли из склада.       — Драко, — позвал Гарри, и Драко полуобернулся, чтобы посмотреть на него через плечо.       — А я всё ждал, когда же ты объявишься, — сказал он, и лёгкая ухмылка не смогла затмить проблеск облегчения в его глазах. Он описал палочкой ещё одну дугу в воздухе, и пузырь чар, окружавших огонь, задрожал и стал толще. Огонь ещё немного потускнел. — Ты их нашёл?       — Вот они, — Гарри улыбнулся сам себе. Это дело было закончено, и он почувствовал лёгкое головокружение, как всегда после опасной работы.       — Хорошо. Тогда иди и скажи Робардсу, чтобы он отозвал поисковую группу, — он замолчал и снова посмотрел на свою палочку. — Я закончу через минуту, а потом пойду прямо за тобой. Очень уж хочется поприсутствовать на допросе этого умного ублюдка. Никогда раньше не видел такого заклинания, — в его голосе звучали одновременно разочарование и восхищение.       — Но ты уже придумал, как его потушить? — Гарри поудобнее перехватил тяжёлые журналы.       — Удушением. Это медленно, но работает, — он снова взмахнул палочкой, и огонь ещё сильнее потускнел и сжался сам по себе. Драко взглянул на Гарри и приподнял брови. — Ну? Давай, Поттер, чего ты ждёшь?       — Точно, скоро увидимся, — Гарри отвернулся, затем заколебался и повернулся обратно, а потом сократил расстояние между собой и Драко всего до нескольких шагов. Поскольку рядом никого не было, Гарри поддался искушению, традиции и последним остатками адреналина в крови и поцеловал Драко. — Это последний раз, когда я ухожу без тебя, — прошептал он ему в губы.       Драко фыркнул и толкнул его в грудь, а палочка в другой руке даже не дрогнула.       — Проваливай, — сказал он со смехом. — И мы обсудим это позже.       Гарри поспешно вышел из склада, не оглядываясь, и направился туда, где Робардс как раз собирал новую группу авроров и раздавал им инструкции о том, как разделить склад для поисков. Он замолчал, увидев стопку журналов у Гарри в руках.       — Ты их нашел.       — Все, — сказал Гарри, взглянув на волшебника, который сидел на земле, обездвиженный мощным заклинанием.       — Малфой держит огонь под контролем? — спросил Робардс.       — Да, — ответил Гарри. — Он его почти потушил.       Волшебник разразился тихим хохотом.       — Просто подождите ещё чуть-чуть!       Нахмурившись, Гарри посмотрел на него, и дрожь беспокойства пробежала по его позвоночнику.       — Что это значит?       — Ты же знаешь, маглы — умненькие существа, не так ли? — теперь волшебник открыто ухмылялся, обнажая ряд кривых зубов. Его глаза лихорадочно блестели.       — Какое отношение это имеет к… — начал Гарри, подходя ближе.       — Видишь ли, они придумали свои праздничные свечи, и отсюда мы взяли идею. Зажги её от огня, задуй, и через мгновение пламя вернётся обратно, — его ухмылка стала ещё шире. — Бум!       Воздух застыл у Гарри в лёгких.       — Драко.       Следующие несколько секунд стали самыми ясными в жизни Гарри. Туманное вечернее солнце пробивалось сквозь облака тёплыми золотыми лучами. Свежий ветерок трепал его волосы и ласкал кожу. С крыши соседнего дома щебетала певчая птичка. Песок захрустел между тротуаром и подошвой ботинка Гарри, когда он развернулся и сорвался с места. Робардс выкрикнул его имя. Он чувствовал, как с каждым шагом ноги с силой отталкиваются от земли. Один, два, три, четыре…       А потом прогремел взрыв.       Следующие несколько секунд словно исчезли, оставив в памяти зияющую пустоту. Следующее, что он помнит, — это то, как он лежит на земле, изо всех сил стараясь ползти вперёд. Битое стекло впивается в его ладони и колени; ногти ломаются, когда он цепляется ими за тротуар; он отчаянно пытается тащить своё тело, борясь за каждый дюйм, а чьи-то цепкие руки тянут его назад, прочь от горящего здания, прочь от Драко. Он кричит, кричит, кричит, и в этом крике нет ни единого слова; его горло разъедает едкий дым, принесённый тёплым весенним бризом, но руки не отпускают его. А потом его спины мягкой щекоткой касается какое-то заклинание, и всё исчезает в темноте и тишине.

***

      Когда он возвращается, в доме темно и тихо, и на мгновение Гарри кажется, что здесь вообще никого нет. Но потом он слышит тихое потрескивание огня в камине в гостиной и направляется туда. Рон и Гермиона вместе сидят на диване и поднимают на него глаза, когда он заходит в комнату.       — Я продаю склад, — без предисловий говорит Гарри.       Гермиона пытается подняться, и Рон помогает ей, осторожно поддерживая своими большими ладонями её спину.       — Гарри, — начинает она, — ты же знаешь, что…       — Знаю, — перебивает её Гарри. Здание наполовину разрушено. Тот, кто его купит, не будет заинтересован в восстановлении. Склад просто снесут, не оставив от него ни кирпичика, и Драко больше не сможет там оставаться. Он исчезнет, как туман на утреннем солнце. — Знаю, — снова говорит он. — Ему придётся уйти. Но мне кажется, что нам обоим это нужно.       Рон встаёт, оставляя Гермиону на диване, и подходит к Гарри. Он заключает его в тёплые объятия, обхватывает своими крепкими, сильными руками, и Гарри льнёт к нему, закрывает глаза и глубоко вдыхает. Рон всегда резко пахнет лосьоном после бритья и чуть более мягким ароматом мыла, а на его одежде присутствует слабый пряный запах кедра. Он вздыхает. Хорошо просто оказаться в дружеских объятиях.       Раздаётся шорох, когда Гермиона поднимается на ноги, а затем она тоже обнимает его. Её округлый живот прижимается к его боку, а тёплая рука ложится на спину. Гарри снова вздыхает.       — Ты в порядке? — через мгновение спрашивает она.       Гарри делает шаг назад.       — Нет, — говорит он. — Нет, я не в порядке. Но… думаю, буду. Не сейчас, но когда-нибудь, — он трёт глаза. — Я, пожалуй, пойду спать, если вы не возражаете. Это был… — он замолкает и сглатывает. — Это был долгий день.       Но он не может уснуть. Он лежит в постели без сна и думает, не ошибся ли он. Задаётся вопросом, достаточно ли он силён, чтобы избавиться от склада. Достаточно ли силён, чтобы отпустить Драко. В коридоре раздаются медленные шаги, а затем лёгкий стук в дверь. Секунду спустя в комнату заглядывает Гермиона.       — Заходи, — говорит он, приподнимаясь на локте. — Я ещё не сплю.       — Ох, — вздыхает она, открывая дверь чуть шире и позволяя свету из коридора проникнуть внутрь. — Я просто…       — Знаю, — мягко произносит он, и ему нравится, что она пришла проверить его. Она будет замечательной мамой. — И спасибо тебе.       Она улыбается.       — Мы идём спать. Дай нам знать, если тебе что-нибудь понадобится.       — Хорошо, — говорит он, и она разворачивается. — Гермиона? — зовёт он, когда она уже закрывает дверь. Он думал об этом, лёжа в темноте, и собирался задать ей этот вопрос утром. Но ему кажется, что они оба будут спать спокойнее, если он просто скажет это сейчас. — А у тебя, эм… У тебя ещё остались контакты того целителя? Ну, того, которого ты советовала мне тогда?       Улыбка Гермионы в полумраке кажется ослепительной.       — Конечно. Я найду их завтра.       — Хорошо. Спасибо, — он откидывается на подушку. — Спокойной ночи, Гермиона.       — Спокойной ночи, Гарри, — говорит она и закрывает дверь.       Гарри ещё сильнее укутывается в одеяло и медленно вздыхает. Он не думает, что когда-нибудь снова будет в полном порядке, но долгое время он боялся исцеления; боялся, что если отпустит Драко, то снова потеряет его. Пока Гарри болел, Драко в каком-то смысле всё ещё был с ним. Но это так не работает. Никто из тех, кто затронул его душу так глубоко, как это сделал Драко, никогда не сможет по-настоящему уйти. И впечатление, которое он оставил на Гарри, настолько сильно, что ничто и никогда не сможет вытеснить его — даже время. Он никогда по-настоящему не оправится от произошедшего. Драко всегда будет владеть частью Гарри, и Гарри никогда не перестанет его любить. Но эта постоянная, всепоглощающая боль должна прекратиться. Он слишком долго страдал и больше не хочет чувствовать себя так.

***

      Это не похоже на все те разы, когда умирал кто-то другой. С Ремусом или Тонкс всё было по-другому. С Хэдвиг, с Фредом, с Лавандой, с Колином, с Седриком. И с Сирисусом всё было совсем не так. Гарри помнит боль, и гнев, и огромную зияющую дыру под рёбрами, словно кто-то протянул руку, выдернул часть из его тела и заставил её исчезнуть, как по волшебству. Но сейчас… сейчас — ничего. Он ничего не чувствует.       — Они сказали, что ты можешь идти домой, Гарри, — говорит ему Гермиона, и Гарри поворачивает голову в её сторону. Всё кажется тёмным, как во сне, как будто он находится под водой. Он слегка качает головой. — Гарри? — её голос, кажется, доносится откуда-то издалека.       — Я не… — начинает он, но замолкает, потому что не знает. Его заставили принять успокоительное, и ему стало очень трудно думать, так что он просто не знает. Не знает.       Гермиона вздыхает.       — Пойдём, Гарри. Пойдём домой.       Она берёт его за руку и поднимает на ноги; он не сопротивляется. Она выводит его из маленькой белой палаты в коридор, а там появляется Рон.       — Они нашли…? — начинает Гермиона, но оставляет свой вопрос незаконченным, бросая неуверенный взгляд на Гарри.       Рон качает головой и обнимает Гарри за плечи.       — В вестибюле полно репортёров, но я уговорил одну из старших целительниц разрешить нам воспользоваться её личным камином.       Вместе они проводят его в кабинет целительницы, и та смотрит на него тёмными, серьёзными глазами, но ничего не говорит, за что он ей благодарен. Рон и Гермиона помогают ему забраться в камин, и он выходит уже в своей гостиной, в маленьком облаке чёрной пыли и пепла. Взмахом волшебной палочки он включает свет.       Дом кажется странным. Он не должен казаться странным, потому что это его дом, и он знаком ему так же, как собственное лицо в зеркале. Дело даже не в том, что он пуст — он и раньше оставался здесь один, но на этот раз он знает, что Драко не вернётся домой, и теперь всё вокруг почему-то выглядит по-другому. Гарри оглядывает комнату. Всё кажется таким странным, совершенно тем же, но в то же время абсолютно другим.       Он всё ещё стоит на месте, когда из камина выходит Рон, и тот натыкается прямо на него.       — Извини, — говорит он и позволяет Рону оттащить себя от камина, чтобы освободить место для Гермионы.       Они пытаются поговорить с ним, но он не хочет об этом разговаривать. Они хотят остаться на ночь, но он не хочет, чтобы они были здесь. Он хочет только одного, и он не может этого получить. А если он не может этого получить, тогда он просто хочет, чтобы его оставили в покое.       Гермиона настаивает, чтобы он лёг в постель, и он чувствует слабое облегчение. Он чувствует себя потерянным и ошеломлённым, всё ещё нечётким и неуклюжим от действия успокаивающего зелья, и ему приятно, что кто-то говорит ему, что делать. Она расстилает для него постель, а он уходит в ванную, чтобы почистить зубы и переодеться в пижаму, а когда возвращается, то видит, что она стоит у кровати с маленьким флакончиком в руке.       — Выпей, — просит она. — Пожалуйста. Тебе нужно поспать, — он начинает протестовать, но она продолжает. — Драко хотел бы, чтобы ты поспал, Гарри.       Он делает два глотка без дальнейших жалоб, и она затыкает горлышко флакона пробкой и ставит его рядом с очками Гарри на прикроватный столик. На потом, если понадобится. Она накрывает его одеялом, откидывает волосы с его лба, наклоняется и целует в щёку, и её собственная щека касается уголка его рта — она влажная и солёная на вкус. Гермиона ещё раз проводит рукой по его волосам, затем пересекает комнату и выключает свет.       — Гермиона? — он зовёт её как раз в тот момент, когда она начинает закрывать за собой дверь. И она останавливается, и вьющиеся пряди волос, выбившиеся из хвостика, образуют лёгкий ореол вокруг её головы, подсвеченный лампами в коридоре. Гарри вспоминает золотые круги вокруг голов святых на витражах в церквях. Гермиона — его личная спасительница. Без неё он бы точно потерялся. — Ты не посидишь со мной?       Его голос звучит очень тихо для его собственных ушей, и ему почти стыдно слышать это, но он не хочет засыпать в одиночестве. И тогда Гермиона возвращается и садится на край матраса рядом с ним, мягкий изгиб её спины прижимается к его бедру. Её пальцы возвращаются в его волосы, и она нежно расчёсывает спутанные пряди. Это приятно. Гарри закрывает глаза и на мгновение почти может представить, что это другие пальцы сейчас гладят его по голове.       Зелье сна без сновидений приятным теплом распространяется по его животу, и он чувствует тяжесть и онемение. Оно словно якорь, и Гарри с радостью привязывает себя к нему и позволяет ему утащить себя под воду, чтобы утонуть в долгожданных чёрных глубинах сна.       — Это правда, — бормочет он.       — Что?       — Это последний раз, когда я ухожу без тебя, — тихо и сонно говорит Гарри. — Это последнее, что я ему сказал. Именно это я всегда говорил ему, когда оставлял его в опасности. Каждый раз я говорил ему это, и ни один из этих разов не был последним. До этого момента. Только… только теперь он ушёл без меня.       — О, Гарри, — шепчет Гермиона, и её голос срывается.       Её рука в его волосах на мгновение дрогнула, но затем снова задвигалась, поглаживая, поглаживая и поглаживая — успокаивающе и знакомо. А затем он уснул, и всё исчезло.

Эпилог

      Последние восемь месяцев пролетели быстро, несмотря на все перемены, которые успели произойти за это время. Теперь он крёстный отец самой милой малышки, которую только можно себе представить, с большими карими глазами и блестящими медными кудрями. Роуз всегда радуется ему больше, чем другим своим многочисленным и разнообразным родственникам, и Гарри нравится думать, что это не только потому, что она одержима попытками засунуть его очки себе в рот. Её настойчивая целеустремлённость во многом напоминает ему её мать, и она будет ужасна, как только Роуз решит сосредоточиться на чём-то другом, кроме поедания очков. Он проводит с ней много времени и старается быть таким крёстным отцом, каким, как он думает, Сириус хотел быть для него.       Гарри также говорил с целителем, которого порекомендовала Гермиона, и уже достаточно продвинулся, чтобы признать, что должен был сделать это много лет назад. Он продал склад, и вскоре его снесли. Он возвращался на пустырь всего один раз вместе с Гермионой и испытал одновременно огорчение и облегчение, когда Драко не появился. В ту ночь ему потребовалась целая вечность, чтобы уснуть, но когда у него наконец-то получилось, то он спал лучше, чем когда-либо за все эти годы.       А завтра он снова уезжает из Англии, на этот раз — в Шотландию. Он наконец-то занял место преподавателя в Хогвартсе и уже упаковал скудное содержимое своей небольшой квартиры, готовясь навсегда переехать в единственное место, где чувствовал себя как дома.       Есть только одна вещь, которую он должен сделать, прежде чем уедет.       Он задерживается на пороге дома, в котором не был долгих шесть лет. Часть его боится ступить внутрь, но ему нужно сделать это. Это следующий шаг, который ему нужно совершить. Он открывает дверь и входит в свой дом. Здесь пахнет плесенью и заброшенностью и всё совсем не так, как он помнит. Когда он вспоминает этот дом, он вспоминает его светлым, воздушным и тёплым, и в нём всегда есть Драко. Но на деле всё совсем не так.       Горе паутиной цепляется за углы. Утрата, скорбь и печаль покрывают все поверхности слоем шестилетней пыли. На мгновение воспоминания угрожают захлестнуть его — и это не очень хорошие воспоминания. Они об отчаянии, боли и тоске, в которых он барахтался и чуть не утонул. Он отбрасывал всё хорошее одно за другим, потому что это причиняло ему боль — кружки с чаем, фильмы по вечерам и ленивый утренний секс. Как Драко танцевал под Роллинг Стоунз, как флиртовал с кружкой и как одаривал Гарри тысячью улыбок. Где-то в глубине своего горя Гарри видел только то, что потерял, и забывал оглядываться на то, что имел. Он позволил пяти годам с Драко перевесить каждый день без него.       Семи лет уже точно достаточно.       Он закатывает рукава и принимается за работу. Открывает окна и впускает внутрь солнечный свет. Произносит заклинания, которые поднимают пыль с пола и со всей мебели миниатюрными облачками, которые сами улетают в мусорное ведро. Ещё одно заклинание отправляет швабру мыть полы. Ещё одно посылает мягкую тряпку протереть пыль со всех полок. И посреди всего этого волшебства находится Гарри. Он шуршит, щёлкает, скребёт, полирует и чистит так, как не делал с тех пор, когда ему исполнилось десять лет. Он застилает постель, взбивает подушки и вытряхивает ковры. Выбрасывает стопки журналов и старый квиддичный каталог. Убирает всю разбросанную одежду: джемпер с дивана, носки отовсюду, брюки с пола в ванной — и загружает в стиральную машину. Голубая зубная щётка и неоправданно дорогие средства, которые ни хрена не делают для непослушных волос Гарри, отправляются в мусорное ведро вместе с рецептом зелья от аллергии, которой у Гарри нет, и наполовину полной пачкой сигарет, которые он никогда не будет курить.       Наконец, когда он убирает всё, что можно было убрать в остальной части дома, Гарри идёт в столовую. Стол всё ещё накрыт для чаепития, и согревающие и стазисные чары Драко по-прежнему слабо держатся. Чай после стольких лет едва тёплый, и это впечатляет, но ведь Драко всегда был исключительно хорош в заклинаниях. Гарри вытягивает руки над кружками, напрягаясь в поисках этого затянувшегося тепла, впитывая ладонями последние слабые струйки магии Драко и смакуя её, как последний бокал редкого вина.       Он делает долгий, медленный вдох.       Затем, пробормотав Фините себе под нос, Гарри берёт кружки и несёт их на кухню, чтобы наконец-то вымыть.