Строго намеченный план

За пять лет ничего не изменилось. Он все так же был обидчив, ненавидел всяческий шум и избегал незнакомых компаний, ускользая с бокалом пива в одной руке и сигаретой другой на темный балкон, незаметно прикрыв за собой дверь и сделав вид, что спрятался от всех. Он все так же застенчиво улыбался, пряча глаза под каштановой челкой, нравился девчонкам, чудовищно говорил по-английски и шарахался от бургеров с маринованной свеклой, точно они были живые. Он вздрагивал всем телом по ночам, а иногда даже всхлипывал, упрямо замолкал, если кто-то спрашивал про армию, но с прежней решимостью бронепоезда был готов отстаивать написанные и привезенные на край света мелодии, буквально заебав тремя аккордами, оставляя собеседника с тошнотой, головокружением и прочими мелкими прелестями расстройства вестибулярного аппарата. Он, как раньше, любил раннее утро и мелкий дождик, ненавидел пустыню и палящее солнце и постоянно твердил, что каждая звучащая песня для него где-то внутри собирается и преломляется в свой собственный цвет. За пять прошедших лет он еще сильнее вытянулся, стал шире сантиметров на пять в плечах и словно окончательно превратился в молодого мужика. Довольно привлекательного, надо сказать, мужика. В новом, едва полученном паспорте у него теперь было новое имя, но Шурик, еще в аэропорту прижимая к себе обеими руками его всклокоченную голову, наплевав на всех вокруг, все повторял на разные лады - то едва слышным шепотом, то так громко, что хотелось орать, если бы на них не оглядывались окружающие: "Лёвка. Это ты. Ты! Лёвушка... Лёвчик!" Наверно, он только сейчас по-настоящему понял, как ужасно соскучился. А Лёвчик, побросав вокруг чемоданы, кофр с гитарой, ручную кладь и какой-то пушистый разноцветный букет неизвестных цветов, с воплем индейцев кинулся обнимать его в ответ, несмотря на свой рост, как-то умудрялся глядеть на Шурика снизу вверх, щекотать его шею своей кудряво-золотистой челкой и целовать в ответ сухими губами в лоб и виски. Зато, когда эйфория первой встречи немного улеглась, а Лёвка был накормлен, напоен, переодет в чистое и временно устроен на запасной раскладушке в Шуриной комнате их австралийской четырехкомнатной коммуналки, в которой они умудрялись вполне мирно жить всемером (а теперь ввосьмером), а потом даже поучаствовал в качестве зрителя в их домашней репетиции, в разгаре которой и умудрился уснуть, неудобно поджав под себя ноги и свернувшись клубком на старом продавленном диване. Укрыв вновь обретенного лучшего друга своей джинсовкой, Шура отправился на кухню. Сожители по коммуналке разбрелись по своим норам. Вымыть за всеми оболтусами посуду, выбросить пустые бутылки, покурить в открытое окно, за которым синим сумраком опустилась ясная австралийская ночь. И думать. В принципе, о чем-то таком глобальном думать было еще рано, но Шурик еще с детства любил просчитывать все на несколько шагов вперед. Самые главные мысли, конечно же, были о группе. Им давно позарез нужен гитарист, но вот сможет ли Лёвчик... Почти пять лет не брать в руки инструмент - это вам не на велике не ездить. Хотя Лёвчик упрямый. Порой как сто тысяч ослов сразу. Захочет если - все сделает и никто его не свернет, не сдернет. Потом нужны деньги. Нет, со своей работой Лёвчика он вполне прокормит, пока тот будет здесь осваиваться. Но новый альбом сам по себе бесплатно не запишется и денег им на него за красивые глаза никто не даст. Значит, надо думать, где можно взять денег. А еще... Шурик погасил окурок, вылил в раковину остатки уже холодного кофе, закрыл окно и, стараясь не очень шуметь, остановился на мгновение между кухней и гостиной. Посапывая в темноте, Лёвчик безмятежно спал. Такой беззащитный и такой близкий. И такой далекий. Подавив в себе желание разбудить дорогого друга, чтобы утащить его на законную раскладушку в свою комнату, Шурик зевнул и тоже побрел спать. К себе. Очень надеясь на то, что после вечеринки утро будет к нему милосердным. Всё шло по строго намеченному им плану. Всегда. Без осечек. Ну... почти всё. Ну, может быть, кроме следующего похмельного пробуждения, когда Шурик открыл глаза, а Лёвчик, уже одетый, почему-то сидел на его тахте, и обхватив колени и положив на них подбородок, задумчиво смотрел на него. Так, как будто... Шурик и сам не знал, как. Или боялся сформулировать. Как-то очень тепло и мягко. Как смотрят только на очень родного и близкого человека. Но взгляд этот был очень знакомый - еще из той, прошлой их жизни. Так, что Шурику, несмотря на гудящую голову, немедленно стало так хорошо, что он заулыбался в ответ. - Привет, проснулся? – Лёвчик подобрался совсем близко. И даже за конечность выпростанную из-за простыни цапнул. Как раньше прям. До мурашек. - Привет, - у Шуры в горле огненный Негев, а в голове стотонные фугасы Хиросимы, но зато в ответ напротив - офигенная Лёвкина улыбка и глаза, два лучезарно сияющих голубых бриллианта. - Ты чего... это? Мы проспали? Сколько времени? - Да рано пока. Все спят еще. Есть хочешь? Я там на кухне... - Лёвчик неторопливо мурчал, пока Шурик поедал его глазами, впитывая в себя каждую забытую интонацию – от его вчерашней растерянности не осталось и следа. И вообще, вел он себя так, словно тусуется тут уже минимум месяц. - в общем, я там омлет сделал. И кофе. Будешь? - Оооо… Омлет? Мне? - Тебе. Хорошо, что хоть воскресенье сегодня. На работу не надо. Зато надо кое-куда в другое место... Потому что с похмелья обычно не только сушняк и башка болит, но и обоняние от любой еды обостряется так, что вешаться хочется. Вернее, хотелось. Сейчас... терпимо почему-то. Пока на него так смотрят. Шурик с похмельной головы и сам толком не мог сформулировать, как именно смотрит на него Лёвчик. Может, так австралийские аборигены так смотрят на своего шамана. Или прихожане на свое божество. В общем, Лёвчик глядел на него, как никогда не глядела ни одна девушка - ни в Минске, ни в Израиле, ни в Австралии. И, наверно, не будет глядеть. Никогда в жизни. Словно Шурик - единственный и самый важный человек для него на всей Земле. Да, он сам дико скучал. И безумно радовался каждой от него полученной весточке. И даже, как сентиментальная барышня, скаредно хранил все Лёвкины письма, которые шли к нему так чудовищно долго. Конечно, разговаривать по телефону проще и быстрее, но зато письма можно было нюхать. К ним можно было прижиматься губами, носом, всем лицом, потому что казалось, что бумага преданно хранит такой знакомый Лёвкин запах — несмотря на расстояние и время. Привыкший планировать свою жизнь до мелочей, Шурик не терпел досадных случайностей. Поэтому очень постарался не начать материться на всю квартиру, когда дверь в ванную открылась, потом закрылась, что-то зашуршало, и к нему за пластиковую шторку под теплую водичку втиснулось чье-то тело. - Блять... - Да тихо ты. Это всего лишь я, - сказал ему почти на ухо голос Лёвчика, и Шурик, разворачиваясь к нему лицом, очень постарался сделать так, чтобы ни один мускул не дрогнул у него на лице. И не только на лице. А во всем теле тоже. - Нахрена ты тут? Лёва... Еще и голый к тому же. - Ну, вообще-то люди именно так в душ и ходят, если ты не знал, - Лёвчик подмигнул ему со своей фирменной ухмылочкой и через Шурика потянулся за мылом. – Или мне в шубе мыться? Я же не знал, что у вас очередь на водные процедуры надо с утра занимать. Пока там весь народ закончится - умереть можно. Вот я и просочился... с тобой. Просочился, блять... И как после такого, скажите, нормально мыться, когда тебе упоенно сопят в самое ухо, когда позади горячее мокрое тело, когда ненароком соприкасаешься руками, ногами и всем прочим... А уж особенно, когда Лёвчик, пыхтя, отобрал у него мочалку, намылил, развернул к себе спиной и принялся сам тереть Шурику спину и задницу. Куда бы счас... тоже просочиться? - Ты спятил? - любого другого Шурик бы за такое давно бы убивал с особой жестокостью, но с Лёвчиком у него всего лишь подгибаются колени и перед глазами темнеет: Лёвкина припадочная нежность растекается по телу сладкой истомой, хотя его прикосновения к телу практически невесомы. - Считай это компенсацией. За незаконное проникновение на территорию. И снова везде ладони, ароматная пена, щекочущие прикосновения... Шурик не очень успел отрефлексировать, когда Лёвчик успел помыться сам, запомнил лишь только момент, когда он приглашающе распахнул большое вафельное полотенце, чтобы замотать в него Шуру, заботливо вытереть, поворачивая, как куклу, в разные стороны, пройтись по телу почти кошачьими движениями. Так, что у Шурика невыносимо снова тянет в паху, и он, отвернувшись от Лёвчика, лихорадочно цепляя на себя какие-то шмотки, щелкает задвижкой, пока Лёва неторопливо вытирается сам, а потом от него малодушно сбегает. Туалет, интересно, свободен, нет? В общем, желания убить Лёвчика, сгореть от стыда в его руках и кончить в этих же руках пугали Шурика своей одновременностью до такой степени, что тогда он впервые и пожалел о том, что так решительно соблазнял Лёвчика переездом. Но жалел ровно до того момента, как проснулся среди ночи от того, что Лёвчик, метался из стороны в сторону на своей неудобной раскладушке, что-то бормотал и, кажется, даже плакал. Так, что Шурику пришлось свеситься почти на самый край своей тахты, вытянуть руку и остаток ночи гладить Лёвчика по голове. Сон, конечно, пошел насмарку, зато друг дорогой от его поглаживаний, кажется, успокоился и больше не всхлипывал. А их австралийская жизнь продолжается. Неделя, вторая неделя, месяц... Лёвчик умудряется найти работу, где можно изъясняться даже на смеси его чудовищного английского, иврита и русского мата, подкрепляя сказанное красноречивыми жестами. А Шурик умудряется наконец-то получить заветный австралийский паспорт, правда, вместе со свидетельством о браке, но это просто такая маленькая вынужденная договоренность - да, пианистка она от бога, да, красивая, как восточная куколка, но какая из Викуськи жена? Смех один. Тем более что кофе в постель и омлеты ему по-прежнему таскает спозаранку Лёвчик, будит его своей невероятной улыбкой, желает бодрого утра и сваливает на работу, так что кто еще там жена - вопрос открытый. И также в наглую продолжает протискивается с ним вместе в душ. А вот здесь проблема, да. Нет, не проблема. Проблемище. - Оооо... - Да ты чего? Я ж тебя всего лишь мою. Чего ты шарахаешься? Шур, ну... Ну кто тебе тут еще спину потрет? - Лёва удивлялся так искренне, в этот раз снова принимаясь оглаживать мочалкой и иногда мыльной ладонью его бока, что Шурик на пять секунд даже поверил и устыдился, что это не Лёвчик, а он сам озабоченный извращенец, а в кудрявой черепушке у Лёвчика живут самые что ни на есть чистые намерения. Они же просто лучшие друзья. И ничего больше. Ну ведь правда же? Хотя в такие моменты в голову ползла мысль о том, что он очень даже не прочь, чтобы чистые намерения, наконец, стали грязными. Очень грязными. Но Шурик в ответ лишь натянуто улыбался, очень надеясь, что глупому Лёвчику пока не всегда удается телепатически ухватывать его мысли. Ну... почти не всегда. - Аааа.... да что ты делаешь? - Мою тебя, - Лёвчик почти насильно вытащил из его судорожно сжавшихся пальцев мочалку. - Дай сюда. Ну что ты ж такой зажатый, я ж не кусаюсь. Наверное... Нет уж, разреши, здесь тоже я… и здесь... и там тоже… - Лёвчик, блять... - Повернись, я тебе пузо намылю. - Не могу. - Это еще почему? - Потому что! Нет, иногда Шуре казалось, что Лёвчик специально дразнит его. Плещется вместе с ним в душе, все чаще перебирается спать к нему под бок на тахту ("хрен с тобой, спи тут, только не пихайся коленками"), пишет какие-то двусмысленные стихи, а потом зачитывает ему, пристально всматриваясь в ответную Шурину реакцию. И еще девушки... Ловелас Лёвчик умудрялся даже просто выйдя за сигаретами, подцепить несколько смазливых юбок и благоухать чужими духами. И потом еще странно поглядывать в сторону Шурика. Девки вешались на Лёвчика гроздьями, как кошки, почуявшие свежую валерьянку, укладываясь в штабеля. Зачем он так делает? Просто для того, чтобы остаться в сексуальном тонусе? Или же, чтобы Шурик ревновал? Ведь видит же, что ему такое дико не нравится, а все равно, стервец, делает... Может, стоит уже попробовать в следующий раз отобрать у Лёвчика эту дурацкую мочалку и самому перейти к более решительным действиям, прижаться к Лёвчику разгоряченной влажной кожей всем телом, теснее, еще, слиться, соединиться… От этой мысли стало все совсем плохо. Сигарета кончилась. Кофе снова остыл. Шурик резко распрямился на табуретке, расправляя затекшие в неудобной позе мышцы и почти насильно заставил себя остаться на месте, а не пойти тоже в душ, где сейчас в одиночестве мылся Лёвчик после ночной смены, когда на противоположный конец стола с дымящейся сигаретой в руке опустилась Викуся. - Привет, - сказала Викуся. Шурик не ответил. Викуся сделала глубокую затяжку, выпустила дым в его сторону. - Я дико спешу, но тем не менее решила спросить твоего драгоценного мнения, - по-деловому сказала она, и Шурик сфокусировал на ней взгляд. - Ну, все-таки ты мне муж, с кем мне еще по такому вопросу советоваться? А потом мне на репетицию... - Что ты хотела? - Я насчет Лёвчика. Ну... понимаешь, мы же с тобой свободные люди прогрессивных взглядов. Ты же не будешь против, если мы... в общем, если я и он... и чтобы потом не говорили, что ты ничего не знал... - Чего? - Ну нравится он мне. В смысле – кто он? Лёвчик твой... Разговору Шура почему-то совсем не удивился. Вике всегда нравились красивые парни. Лёвчик всегда был очень красивым.Ну, на его взгляд. Так что в том, что Вике нравится Лёвчик, и она в этом вот так запросто только что ему призналась, не было ничего сногсшибательного. Кроме одного. Самого главного. Лёвчик его. Это правильно. - У него же нет еще никого? Ну вот, видишь. А я очень хорошо знаю, как с такими хрупкими мальчиками надо и что им нравится. Заботиться, дарить ласку, нежность, тепло... О, это Шура тоже мог себе представить. Потому что все это делал для него Лёвчик, как-то ненароком, незаметно, не бравируя этим и ничего не требуя взамен... - Ну так как? – нетерпеливо снова спросила Вика, встряхивая тяжелыми локонами. – Ты же не против? Уууу, еще как против... Шурик медленно покачал головой. И встал с табуретки. - Кажется, ты говорила, что куда-то опаздываешь? Пошли, я провожу, – и, захлопнув за Викой дверь, вдруг понял, что сегодняшним утром они в квартире совершенно одни. Было так тихо, что было лишь слышно, как шумит за стеной душ и где-то бьется об стекло осоловевшая от неволи муха. У Шурика тут же появился план. Совершенно определенный. Да, это теперь Лёвчик пусть будет не решаться повернуться к нему лицом, когда он будет мыть его, а еще лучше будет стонать и умолять о продолжении, но явно не Вика будет тому причиной. Вода в ванной смолкла. Шурик улыбнулся своим мыслям и решительно повернулся ручку двери. Голый распаренный Лёвчик удивленно вскинулся на него, едва успев прикрыться занавеской. - Шурик? - Не торопись, – сощурившись, сказал ему Шура. – Я еще не потер тебе спину. И начал раздеваться.