Ловец душ

Сначала он задавал вопросы. Много вопросов. Они сыпались из него, даже когда он старался держать рот закрытым. А старался он так часто и так много, что в конце концов все решили, что он знает больше других. От него немного пахло интересом, и очень сильно — высокомерным снисхождением. Он любил делать такое выражение лица, чтобы становилось понятно — он не верит ни одному слову. Зачем, спрашивается, он задает вопросы? Казалось бы, чтобы получить ответы. На самом деле он часто спрашивал только для того, чтобы утвердиться в одной своей непогрешимой истине — все вокруг сумасшедшие и один он еще не потерял рассудок. Возможно он гордился этим. Возможно стыдился и хотел спрятать свой стыд, прикрыть его чужим. Поэтому периодически он делал забеги с вопросами, чтобы потом презрительно качнуть головой, забрать у собеседника порцию его стыда и унести с собой в свое логово, где бы он смог зарыть свой стыд, как зверь зарывает в листву свою добычу. Он был мальчишкой, выглядевшим на двадцать. Он совсем не умел любить. Он не умел видеть. А не умеющие видеть очень часто умеют придумывать. Его боялись как огня, как его вопросов, которые со временем перестали обжигать все вокруг. Они стихли, затаились, а потом и вовсе исчезли. Вместо вопросов он стал раздавать ответы. Он стал выше, волосы его стали растрепанные, а глаза так и не избавились от мутной пленки фантазий, которыми он заменял действительность. Он носил с собой мудрость; многим казалось, что он ее украл. Говорили, что он спрятал ее в нашейный амулет, которого у него никогда при себе не было. Говорили, что он стал похож повадками на птицу. Он был привлекателен, обаятелен и умен, но только для тех, кто не знал его с самого детства. Те, кто видели его, сразу чувствовали себя пойманными. Он тянул их за собой, словно ловец душ. У него всегда был ответ на любой вопрос. Он никогда не спал, не проверив свои руки. Он любил быть в тишине и темноте. Он долго смотрел в окно, спал днем, а не ночью. Он так и не научился любить. Но наконец смог увидеть. А увидев — понять. От него перестало пахнуть интересом и высокомерным снисхождением. От него вообще больше ничем никогда не пахло. У него не было имени. Его звали Джонатан.