О влиянии бессонных ночей

Ладно, она не спит две ночи подряд перед тем, как оказаться здесь. По крайней мере, Тецу считает, что все это можно ей простить. Разбросанные по столу мятые, исчирканные ручкой, листы с формулами и расчетами. И неряшливые конспекты, написанные словно ногой на бегу. И следы от кружки на всех бумагах. И саму огромную кружку с остывшим мерзко горьким растворимым кофе. Пусть даже она и источает тошнотный запах. Вкус, кстати, точно такой же. И гору грязных пробирок с засохшим осадком на дне, скинутых в раковину, можно простить. Но девушка смотрит, презрительно сморщив нос, хмыкает и отворачивается. Листает задумчиво свою тетрадь и потирает кончиком маркера подбородок. Красивая, как мечта всей ее жизни. — Меня Тецу зовут, — Куроо сует руки в карманы и выпрямляется, когда та бросает безразличный взгляд через плечо. — Обращайся, если понадобится помощь, — и в ответ на скептично приподнятую бровь добавляет: — По тебе видно, что о химии знаешь только то, что в первом абзаце параграфа написано. — Когда мне понадобится знать, что во втором, — ровно произносит она, — я его прочитаю, — и отворачивается. — Я Тсукишима. Восторг. Искры летят, как от короткого замыкания. Тецу хихикает себе под нос, глядя, как она натягивает на руки синие медицинские перчатки. Наивная. А потом, танцуя, плавно движется к своему столику. На таймере еще тридцать секунд. В пробирке — двухфазная жидкость, разделенная слоем пузырьков. В самом нужном месте цепочки реакций на листе бумаги кислотой выжжена ровная дыра. Тецу восстанавливает ее по памяти, голыми руками заливая жидкость в пробирку и покачивая ее перед носом. — Люди не зря изобрели перчатки и щиток для глаз, — Тсукишима закалывает волнистую челку заколкой с динозавром. Такая нерд, Куроо не сдерживает смешка. Ее собственные волосы непослушно торчат во стороны и лезут в глаза. Никакие заколки не помогут. — Средства защиты сосут, — отмахивается она. Прошло время, когда она за час работы выбрасывала десять прожженных пар перчаток и постоянно приподнимала щиток, чтобы получше рассмотреть происходящую реакцию. — Мы с кислотой лучшие подружки. — Ну-ну, — она даже не спешит возвращаться к своей работе. Стоит, прислонившись бедром ящикам под вытяжным шкафом. Халат застегнут на все пуговицы, щиток поднят на лоб, руки в перчатках скрещены на груди. Примерная ученица, девочка-паинька. Куроо пишется перед ней. Подражая профессиональным барменам с двух рук одновременно заливает два разных спирта в колбу, роется в баночке с металлическими бляшками и красивым точным движением бросает две в раствор. — И это учебный проект? — приподняв бровь, спрашивает Тсукишима. — Или ты планируешь получить за это нобелевскую премию? — Конечно, проект, — усмехается Тецу, разгребая на столе свои записи. На некоторых есть только смазанные буквы. Где-то она перечеркнула все и писала сверху, но теперь уже не разобрать. Восстановить порядок реакций в цепочке до конечного результата возможно только интуитивно. Тетрадь рассыпается прямо у нее в руках, выпадают листы, отклеиваются стикеры, на последней скрепке висит обложка с нарисованным на ней членом с крылышками — подарок от Бокуто на лекции. Где-то в середине она на полях бегло чиркала лайфхаки работы с щелочами. Вот они. Тсукишима с невозмутимым видом читает что-то в своей тетради. Аккуратной тетради с ровным разборчивым почерком. Черное на белом. Ни тебе восклицательных знаков, ни «nota bene, твою мать» прямиком поверх формул. Тоска. Взъерошив пальцами и без того лохматые волосы, Тецу потирает ладони друг о друга. И принимается за работу. Третий этап один из самых сложных. Она увлеченно переливает, смешивает, нагревает. Пробирки звенят, глухо стучат флаконы, когда она ставит их на столик. Просто кошмар, думает Тецу, покачивая огромную колбу и любуясь переливами цветов в ней, ужас, она такая ботанка. Или сумасшедшая гения, это с какой стороны посмотреть. Две минуты для осуществления полной реакции в данном объеме, а потом нагревание под парами. Дальше в записях идут сплошные цифры, задумчивые рисунки и сонные каракули. Но ей больше пока ничего и не нужно, все лежит в памяти. — Постой-ка пока здесь, — с любовью говорит она раствору перед тем, как уйти полюбопытствовать, чем там занимается Тсукишима. У той в штативе стоят в рядочек пробирки с рисками. Все подписаны маркером. Тецу заглядывает из-за плеча в тетрадь. Даже немного грустно смотреть на десять скучных формул и ровные пояснения, списанные с книжки. Пусть даже и с очень умной книжки на английском, которую сама Тецу уже месяц вертит перед носом в библиотеке и всерьез подумывает хотя бы прогнать через переводчик. — И это все? — грустно вздыхает она. — От такой серьезной девчонки ожидаешь большего. — опирается локтем на стол, размазывая по белому халату с мелкими прожженными дырками рыжий порошок. Просто. Это все так обычно. Без напряга. Проще этого только калий в кислоту бросить и, сунув спичку, послушать, как щелкнет водород. — Зачем напрягаться ради обычного зачета? — Ох, Тсукки… Тецу качает головой, и Кеа щурится. Дайте маркер, доску и пару минут. Куроо напишет цепочку реакций между ними двумя, чтобы получился взрыв. С выделением тысяч килоджоулей энергии и никаких осадков. А потом нарисует формулу любви. Просто чтобы доказать Тсукишиме, что это охренеть как интересно. Таймер коротко звенит и зовет продолжить. Цветной кубик крошится, не желает ложиться в мягкие лапки пинцета. Тецу держит его аккуратно, боясь сжимать и боясь отпускать. Обидно будет уронить. Металл пинцета нагревается от пламени и обжигает пальцы. Кружат цветные пары, клубятся, окутывают ее лохматую голову, увлеченно засунутую в вытяжной шкаф. Подожди минутку, Тсукки, думает она. Всего минутку. И ты увидишь, что химия это потрясающе. Ярко. Красиво. Весело. Безумно. Когда алая жидкость закипает и бурлит огромными пузырями, Тецу снимает ее с плиты. Ждет, пока осядут пары. Улыбается хитро и бросает в колбу двумя руками пару щепоток тщательно взвешенного порошка, едва успев отвернуться. Взрыв раздается громкий, но короткий, мешается со смешком. Пепел оседает на пол, на стол, на белые рукава халата. Внутри у Тецу течет по венам горячая кровь, она чувствует ее жар и ощущает, как та буквально кипит от слегка испуганного, но совершенно точно восхищенного взгляда Кеа. — Хееей, прикинь, — радостно выдыхает Тецу, — оно получилось! — Только не говори, что ты это планировала, — недоверчиво отвечает Тсукишима, делая сложное лицо. — Ну как не говорить, Тсукки, если действительно планировала? — Ты больная, — Тсукишина поправляет волосы, выбившиеся из идеального высокго хвоста, нервно оглаживает халат и собирается отвернуться, но что-то ее останавливает. Она наблюдает, как Тецу с видом полного превосходства делает фотографии для проекта, собирает в кучу свои записи и беспорядочно, сминая их, запихивает в сумку. — А ты на самом дел только пытаешься казаться скучной, — Тецу подмигивает ей и прямо на осыпавшемся пепле пишет пальцев девять цифр. — Позвони мне, я расскажу тебе, какие реакции происходят в твоей голове, когда ты влюбляешься в меня. И вытерев палец о ее халат, Куроо выскальзывает за дверь лаборатории, плавно, быстро и тихо, как кошка. Ладно, она не спала пару ночей до этого. И именно поэтому ей хватило смелости. Кенма, должно быть, будет счастлива выслушать эту историю вместо очередного нытья о случайной безнадежной влюбленности. Потому что ну, честно, Тецу просто обычная кошмарная ботанка. Она совсем не смелая. У нее даже дрожат коленки на выходе из университета, когда ее телефон звонит, а на экране высвечивается неизвестный номер. — Алло? — говорит она, а внутренне кричит от радости. — Я свободная завтра в семь, — говорит Тсукишима. — Так и быть, расскажи мне. — Договорились.