Наконец-то конец

— Ты никто. Если я убью тебя, никто о тебе даже не вспомнит. Ты никому не нужна, кроме меня, куда ты уйдешь от меня? Тихий хруст пальца, зажатого в его холодной руке. Это еще не перелом, из сустава просто вышел воздух. Глаза трехлетнего Саши — так его назвал ее муж, ведь, как он сам говорит, она не может даже имени нормального придумать, — устремлены на руку матери, которую крепко держит его отец. Мальчик, прячась от отца под стулом, с испугом смотрит на родителей. В больнице ее уже знает весь персонал. При посторонних Нильсен становится заботливым мужем, который очень беспокоится о здоровье своей супруги, которая упала с лестницы. Это прикрытие лишь перед посетителями больницы, все медсестры и врачи шепчутся о том, что на самом деле все ее раны наносит не глупость, как объясняет ее сопровождающий, а заботливый муж. Все время, проведенное в больнице, становится раем для Агаты — при посторонних Нильсен не поднимает на нее руку, и даже косые взгляды и сплетни не тревожат ее. Порой девушка даже мечтает о том дне, когда Александр нанесет ей настолько сильный удар, что она, выжив, останется в больнице на несколько месяцев. После рождения Саши Агата старается отгонять от себя эти мысли: ей надо заботиться о сыне, Нильсен не будет проводить ни минуты за тем, что заставляет делать ее. — Почему ты мне не отвечаешь? — голос Александра тих, он не выражает никаких эмоций, Нильсен говорит с Агатой медленно и размеренно, как с умственно отсталой. — Идиотка, что с тобой разговаривать — как об стенку горох! Саша, предчувствуя что-то плохое, отползает чуть дальше и начинает тихонько выть. Александр, которого начинает бесить этот звук, с угрозой произносит: — Заткни эту шавку, иначе… Агата, вырываясь из рук Нильсена, подхватывает на руки Сашу и уносит в другую комнату, закрывая его там. Стараясь успокоиться перед тем, что ее ждет, девушка несколько раз глубоко вдыхает. Очередной день, считать которые она давно перестала - с чего толку забивать себе голову цифрами? Ей всегда нужно заниматься чем-то поважнее: воспитанием сына, уборкой дома и попытками не разозлить Александра. - Чертова дура, долго мне тебя ждать? - рык Нильсена слышен даже через несколько стен. Краем сознания девушка отмечает тихий стук по двери за собой, словно чьи-то маленькие кулачки пытаются выбить крепкую дверь. Агата расправляет плечи, гордо поднимает подбородок, стараясь не морщиться из-за боли в паре синяков под одеждой, и проходит на кухню. Александр, похоже, слегка остыл. Даже взгляд такой, как был когда-то давно: от него подгибаются колени, он гипнотизирует светом голубого льда. Со всей доступной грацией Агата садится рядом и вопросительно смотрит на мужчину. Он улыбается, и вдруг вся магия проходит - она вновь видит перед собой обычного Александра, от которого давно не слышала ничего, кроме презрительных окриков. Губы Агаты сами выталкивают фразу, которую мозг успевает осмыслить, только когда слова повисают в воздухе грозовым фронтом. - Я ухожу от тебя. Улыбка искривляется, превращаясь в оскал. Завороженная чудной метаморфозой, девушка почти пропускает первый удар по щеке. - Что. Ты. Сказала?! - каждое слово завершается оглушительным шлепком по щеке, уху, шее. Агата не отвечает на вопрос, лишь улыбается собственным мыслям, в которых уже сформирован план действий. Нильсен испускает очередной яростный вопль, но девушка уже полностью в той утопии, которую построила за долю секунды - где она с Сашей в безопасности, где можно не ожидать от каждого крика обращение к себе, где не каждая поднимающаяся рука желает ударить - возможно, она протянута для того, чтобы погладить. Эйфорию прерывает только нож, врезающийся в её руку. Раз, другой, он поднимается от предплечья к шее. Агата испускает крик - на пределе возможностей лёгких, связок, пока её рот не зажимает грубая рука. Впервые от слов о готовности убить Нильсен переходит к действию. Обессилевший мальчик, привалившийся к косяку, поднимает голову и прислушивается к звукам в квартире. Крики своей матери он слышал часто, но никогда они не были настолько истошными. Выбивающее чечетку сердце отражается от ребер похоронным звоном. Сквозь шум крови в ушах мальчик с трудом слышит тяжёлые шаги в коридоре и отползает в угол. *** Женщина с трудом разлепила глаза и уставилась в полутьму. Она даже не старалась понять, что же её разбудило - в последнее время ее тело заставляло её просыпаться в пять-шесть утра ради странного ритуала. Она поднялась на ноги, морщась от боли, и подошла к двери соседней комнаты. На узкой кровати мирно сопел подросток, даже взглянуть на которого было испытанием для женщины. Она пересилила себя и перевела взгляд на знакомые черты: миндалевидные глаза, острый подбородок, прямой нос. В груди сама собой закипела ярость, и женщина отвернулась, едва сдерживая слезы. - Эх, Сашка. Что взять с дуры старой, которая никак забыть не может?