Me Against You

Гет
NC-17
Завершён
268
автор
Пэйринг и персонажи:
Размер:
20 страниц, 1 часть
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
268 Нравится 14 Отзывы 46 В сборник Скачать

1.

Настройки текста

You think you're in my head and under my skin There's nothing you can throw at me You can't win against my kind of crazy. Three Days Grace — Me Against You.

      В очередной раз бегло изучив документ, откидываюсь на спинку стула и прикрываю веки. Возможно, в средней школе я бы все отдала за этот клочок бумаги. Как-никак, приглашение в Тодай с обещанием гранта, как талантливому студенту. Даже немного льстит.       С одной стороны, это Токийский университет! В него мечтают поступить не только японские школьники, но и иностранцы. Не принять такой «дар» будет просто глупо…       С другой же — большая нагрузка и стабильное поддерживание имиджа «вундеркинда», что мне и в школе порядком приелось (но там, кстати, за это не платят.)       Хотя сколько раз этот образ спасал мое пагубное положение! Взять хотя бы случай с пирсингом*, когда даже моего отца вызвали «на ковёр» (он, к слову, тогда впервые о нем узнал и устроил взбучку по полной программе.) Неприятная беседа была. Любое яркое проявление индивидуальности обрубают на корню: никакого макияжа, никаких цветных волос, никакого маникюра — ни-че-го. Вышла я из этой ситуации сухая, и все благодаря почетным грамоткам, медалькам, призам… олимпиадам всяким.       Да черт бы с ними.       Проводя тыльной стороной ладони по лбу, тяжело вздыхаю. Осознание того, что я поступлю крайне эгоистично, отвергнув предложение, меня не останавливает. Здесь дело как раз-таки в отце.       Мы живем вдвоём. В небольшой квартирке на четвёртом этаже, не в самом благоприятном районе. Да и какой район вообще можно считать безопасным в городе, кишащем людоедами? Ответ очевиден. Своими юношескими заморочками и периодическим выносом мозгов я ему никак не помогаю. И Тодай кажется единственным выходом из ситуации.       Учебный год закончился несколько месяцев назад. Экзамены сданы на «отлично», а преподаватели написали в рекомендациях целые оды, посвящённые моим «выдающимся способностям в области естественных наук». Цитирую. Вот только к чему так обобщённо и громко? Химия — не мой конек; биология — скука смертная; физика — вот моя «лодка»!       Помню, как пришла забирать оставшиеся документы из школы. Тогда как раз производился косметический ремонт, и я впервые увидела свою новую фотографию на стенде с «юными дарованиями». О да, это венец всех моих стараний! Ещё позабавил тот факт, что фото было качественно «подправлено». Видимо, чтобы не соблазнять других учеников, они замазали пробитую уздечку. Мило. Лично меня саму воротит от этой «Чеширской» улыбки (пирсинг хотя бы отвлекает.)       Поднимаюсь и, сцепив руки в замок, блаженно потягиваюсь. Ноги слегка онемели, и спина затекла. Жмурюсь от тягучей боли в мышцах — настолько привычной, что я даже воспринимаю ее, как что-то обыденное.       Сизые полосы света пробиваются сквозь жалюзи, тянутся по подоконнику, полу, задевая разбросанные по нему тетради, и вскоре рассеиваясь в сумраке комнаты. Я и не заметила, что стало так поздно. Мигающие фиолетовым неоном часы у кровати показывают восемь вечера. А отца все ещё нет…       Стоит ли рассказывать нашу слезливую историю? Не думаю.       На самом деле, мало кто здесь может похвастаться её отсутствием. Сам факт того, что однажды ты можешь не вернуться из института домой, пробирает до мурашек. Возможно, именно из-за этого я стараюсь не задерживаться где-либо допоздна. Семенить по темным переулкам в одиночестве, озираясь на каждый шорох, как напуганная лань… нет, моя крыша ещё на месте, а психика, увы, не железная.       Уж очень много в нашем мире «сюрпризов»: начиная с существ, готовых раскромсать тебя на шашлык, и заканчивая гр_баными «подарками» судьбы. В моём возрасте девушки заняты поиском своей родственной души. В их понимании, одна боль на двоих — романтично. Однако я часто задаюсь вопросом: а каково, к примеру, той, чья родственная душа — профессиональный боксёр? Нет, серьезно! Маньяк, убийца, террорист,

гуль?

      Нет, последнее маловероятно. Здесь почти тот же принцип, что и в мультике «В поисках Нэмо». Как там… «Рыбы — друзья, а не пища»? А в итоге акулы все равно накинулись на клоуна и рыбку-склерозницу.       В моей жизни всегда преобладали другие ценности: учёба, учеба и-и-и, — погодите-ка! — учеба. Даже сейчас, когда я могу немного расслабиться, в моего голове только она. Что касается всех этих душ: я, конечно, задумывалась над тем, кто предназначен мне судьбой, однако мысли эти были какими-то эфемерными и исчезали так же быстро, как и появлялись.       Несмотря на это, у меня накопился целый пронумерованный список вопросов к моему соулмейту, будь он неладен. Конечно, до разбитого в мясо лица никогда дело не доходило, но были и другие, не очень приятные моменты.       Иногда мне кажется, что мы живем здесь под колпаком у какого-то сумасшедшего ученого! А исход один. И гули — вовсе не главный враг человечества. Не будь их, мы бы все равно перебили друг друга.       Долгие гудки. И тишина. Не отвечает.       Маленький червячок тревоги поселился где-то в грудной клетке.       Пытаясь отогнать от себя негативные мысли, плюхаюсь на кровать. Бесцельно вглядываюсь в тонкие резцы и трещинки на потолке. Через приоткрытую форточку в квартиру пробирается холод. Он обжигает лодыжки.       Неожиданно ощущаю горячую боль, словно бы по всей спине, от шеи до копчика, прошёлся мощный разряд тока. В ушах стоит непрекращающийся звон, а с губ срывается хрип. Сжимаю одеяло под собой, но это не заглушает адскую свистопляску. Я не слышу сорванного крика, не чувствую, как матрас подо мной в считанные секунды пропитывается кровью. Она оставляет багровые, в темноте почти черные разводы по белой простыне.       Паника накрывает с головой, и я уже совершенно не соображаю, что со мной происходит. Даже не могу найти эпицентр боли — она всюду, растеклась по всей поверхности моего тела.       Рука тянется животу, немеющими пальцами дотрагиваюсь до пульсирующей плоти. Сердце пляшет по рёбрам…       Вторая рука рыщет в складках одеяла в поисках мобильного. Я же бросила его здесь, черт возьми!       — Пап, пожалуйста, ответь…       — Ясу?..

***

      Одна боль на двоих — ни х_ра не романтично.       Писк приборов капает на мозг и врезается в барабанные перепонки. Мерзкий звук.       Хочу пошевелиться, но ни один мускул не поддаётся. Голосовые связки задеревенели за все то время, что я находилась в этом гнетущем забытье. Я бы хотела сказать хоть что-то, подать хоть маленький признак того, что я в сознании, ведь ясно ощущала шершавую руку отца на своей ладони. Но ничего. Свинец в мышцах и сухая горечь в глотке.       Единственное, что помню — это световые блики. Никаких четких очертаний — только пятна и мазки. И холод. Пробивающий сосуды холод.       Сколько я пролежала на заляпанной собственной кровью кровати? Наверное, достаточно, чтобы комната наполнилась ледяным ночным воздухом. Или же это меня знобило?.. Не знаю, смутно помню, как я вообще смогла дозвониться до отца. Ведь он весь вечер не выходил на связь.       Кто-то наверху определено «любит» меня. Какой-то «двуликой» любовью.       Раскроенная рана на животе, до этого причинявшая нещадную боль, уже не была такой ощутимой. Зашили.       Что это вообще было? Тогда мне было уж точно не до подобных вопросов, однако сейчас осознание всей ситуации овладело мной полностью.       Кто бы ни был мой соулмейт, он у меня получит. Если, конечно, доживет.       Нет, я точно знаю, — чувствую, — дышит и умирать не собирается. Подсознание — странная штука, но в этом случае оно не врет. Если бы из этого «счастливчика» уже сделали ужин, я бы была больше похожа на безжизненную амёбу (ну, то есть, не только физически.)       Мало кто после потери родственной души становится прежним. Даже папа…       Папа?       Стараюсь пошевелить пальцем, выходит слабо. Медленно поворачиваю голову в его сторону и замираю. Спит: сгорбившись на неудобном стуле у койки и склонив голову к моей руке, щекочет кожу мерным дыханием. Спутанные зелёные пряди (которые пора бы подкрасить) раскинулись ореолом по подушке.       — Пап? — последняя буква соскакивает и теряется в сиплом выдохе. Горло дерёт.       Перевожу взгляд на голубоватые стены палаты и окно, из которого тёплым потоком льётся солнечный свет. Глаза слегка слезятся. Еле как замечаю маленький клочок призрачного неба. Оно не яркое — какое-то льняное и тусклое. Навеивает тоску…       — Ясу, очнулась, — он как будто спрашивает себя, не почудилось ли. Медленно оборачиваюсь в сторону отца и почему-то не могу сдержать слез. Крупные капли скатываются по бледной коже и растворяются в волосах, прилипших к вискам.       Проморгавшись и почувствовав себя более-менее живой, я слегка сжимаю его ладонь.       — Я убью этого кретина, — стараюсь выдавить из себя что-то наподобие улыбки, хотя получается так себе. Отец, поняв, о чем я, устало усмехается и наклоняется ко мне, чтобы оставить на макушке невесомый поцелуй.       — Не изменяешь себе.       Порывшись в рабочей сумке, он выудил оттуда мой кислотно-желтый пенал, который я изрядно замарала синей пастой, плеер с наушниками и учебник. У меня такого точно не было, так как перед всем этим я занималась «ревизией». Значит, новый.       — Принес тебе, чтобы отвлечь, — говорит папа, кладя пособие на небольшую тумбу у больничной кровати. Задачи по физике продвинутого уровня.       На самом деле, меня это действительно успокаивает. Дома уже вся мини-доска исписана формулами, цифрами и схемами. Я люблю то, чем занимаюсь. По большей части, из-за мамы, которая вложила в меня все эти знания.       Это… как нечто сакральное, то, от чего я никогда не отвернусь. Боль утраты притупилась — остались лишь воспоминания. Хотя иногда все же возникает чувство, словно бы из груди вырвали сердечную мякоть, оставив внутри воющую пустоту.       Сложно представить, что ощущает отец. Возможно, он до сих пор винит себя в её смерти.       Приподнявшись на локтях, беру в руки учебник, открывая первую попавшуюся страницу. Твёрдый переплёт приятно хрустит, а в нос ударяет аромат новой книги, на долю секунды развеяв больничный запах.       По моему лицу скользит крохотный солнечный зайчик, а небо за мутным стеклом проясняется. Почти белый свет мгновенно окутывает помещение.       Веки снова начинают тяжелеть. Перед тем, как провалиться в дрему, я услышала тихий скрип двери и приглушённый голос.       Ничего не хочу — только спать.

***

      Оперевшись о стену у кабинета школьного психолога, девушка прожигала взглядом доску почета, в очередной раз подмечая, как же она ужасно вышла на фото. «Whole lotta Rosie»** в наушниках играла на полную, отчего проходящие мимо ученики странно косились. Все-таки нечасто встречаешь девчонку, слушающую какие-то крики из преисподней и завывания бас-гитары.       Усмехнувшись своим мыслям, Ясу прикрыла глаза, полностью отдавшись музыке. Она догадывалась, зачем её пригласили сюда. И знала, что сейчас последует методичное промывание мозгов.       — Накагава-сан, проходи, — читает девушка по губам и молча кивает. Что ж, стоит абстрагироваться и просто соглашаться со всем, что тебе говорят, как китайский болванчик. То, что её отца вызовут в школу, было само собой разумеющееся, но для начала добрые преподаватели решили проверить, «все ли хорошо».       Да как вообще все может быть хорошо?!

«Послушай, мы понимаем, как тебе сейчас трудно». «Мы постараемся поддержать тебя в этот сложный период жизни». «Ты можешь довериться нам, Накагава-сан». «Не молчи». «Давно у тебя эти шрамы?»

      «Я думаю, что Вам не стоит беспокоиться о моем ментальном здоровье», — с нажимом сказала Ясу, плохо скрывая раздражение. Люди разные: кто-то ищет жилетку, чтобы поплакаться, наматывая сопли на кулак. А кого-то просто стоит оставить одного. Не мозолить глаза. Не напоминать лишний раз. Не ковыряться в еще свежей ране.       Накагава с горечью пнула мыском ботинка несчастный камешек: тот отскочил пару раз от мокрого асфальта и исчез в щели ливневки.       В голове снова и снова всплывал образ матери и отца, поругавшихся накануне… той ночи. Как женщина схватила наспех пальто и ушла, хлопнув дверью настолько громко, что семейная фотография сорвалась со стены и разбилась на десятки осколков.       Ясу случайно наступила на микроскопическую стеклянную пыль и вздрогнула от колючей боли. Отец ещё минуту стоял неподвижно, буравя взглядом чёрную входную дверь. На часах — одиннадцать ночи. Девочке хотелось толкнуть его в спину, накричать и заставить бежать за ней, но она тоже как будто остолбенела. Горло сдавило от страха.       Уже ничего не будет так, как прежде. Какое, к черту, хорошо?

***

      Туманная пелена спадает, и Накагава ёжится от зудящих в черепной коробке воспоминаний. На Токио опускаются промерзлые сумерки. Ещё раз пройдясь по гранитному камню щеткой, вычищая труху и придорожную щебень, она встает с колен и отряхивает потертые джинсы.       Сегодня отец на смене (что-то связанное с активностью Древа Ао… впрочем, она не запомнила), поэтому не смог прийти сюда вместе с ней. Приведя могилу (Ясу ненавидела это слово) в порядок после затяжных дождей, она обвела взглядом панораму кладбища: плиты и памятники расположены так близко друг к другу, что напоминают бетонно-гранитные трущобы. Похоронить «по-старинке» в Японии с каждым годом становится все затруднительнее: население растёт, а границы страны от этого, увы, не расширяются.       Вздохнув и откинув две небрежные косы за спину, девушка направляется в сторону платформы надземного метро. Рана на животе, полученная её соулмейтом около двух месяцев назад, все ещё доставляет немалый дискомфорт. Например, джинсы с высокой талией стали непозволительной роскошью, да и вообще, любой контакт с плотной одеждой был неприятен. О сне на животе можно и не заикаться — первое время девушка даже страдала бессонницей. Привыкла засыпать только так.       Но, благо, после того вечера родственная душа залегла на дно (а, может, просто стала осторожничать.) Что не скажешь о самой Накагаве, которая в первый же день после выписки ошпарила бедро, споткнувшись о свою же ногу с горячим чаем в руке. Однако с распоротым брюхом это вряд ли сравнится.       Ясу все детство страдала от всевозможных ссадин, ушибов и прочих «прелестей» соулмейтов. И, чем старше становилась, тем чаще получала серьезные ранения.       Вагон, в который она заходит, оказывается полупустым. За исключением парня, плотно закутавшегося в темную куртку с мехом. Из-под капюшона торчат слегка вьющиеся волосы: иссиня чёрные или же сливовые — понять сложно.       Девушка не знает, откуда это щемящее чувство напряжения. Даже воздух вокруг становится более вязким и тяжелым. Некомфортно.       Решив лишний раз не привлекать внимание попутчика, Ясу заправляет яркие зеленые пряди под ворот парки и выбирает место подальше от него.       Мимо пролетают огни ночного города, оставляя за собой в темноте окон люминесцентные хвосты, почти как кометы. Невольно засмотревшись, Накагава вздрагивает, когда из динамиков над головой слышится голос, оповещающий о прибытии на нужную ей станцию.       Пара секунд, и лицо обдает морозным ветром, а волосы мгновенно тяжелеют от влажного воздуха. Этот холод пробирает до костей, проскальзывает под тонкую материю одежды.       Ясу старается быстрее перебирать ногами. И дело вовсе не в том, что её морозит — просто… не по себе. Она редко возвращается так поздно домой, тем более одна. Перспектива стать обедом для голодного гуля не улыбалась.       Резко свернув с главной улицы, девушка ещё сильнее ускоряется. До её дома остаётся совсем немного: прямо, налево, прямо и чуть-чуть направо.       Только вот странное чувство не покидает. Кто-то идет за ней по пятам. Возможно, Ясу и не слышит шагов, но кожей ощущает хищный взгляд на себе. Он прожигает дыру в затылке.       Судорожно выдохнув и выпуская изо рта облачко пара, останавливается. Если за ней действительно слежка, то это решение — самое глупое в её жизни.       Не смей оглядываться, не смей! Иди дальше. Что ты стоишь, как вкопанная, дура?       Накагава, не отдавая отчета своим действиям, медленно разворачивается в сторону переулка, но встречает лишь пустоту. Никого. Холодно и темно. Только уличный фонарь то и дело потрескивает.

Что за паранойя? Успокойся и иди домой. Главное не…

      Ясу кусает обветренную губу, издав нервный смешок, больше похожий на хрип.       Земля уходит из-под ног в считанные секунды, а позвоночник пронзает острой болью. Вот она — в буквальном смысле прибитая к стене острыми осколками когтя. По виску течет тонкая алая струйка. Крик застревает поперёк горла, когда она встречается взглядом с горящими красными зрачками.

… паниковать.

***

You don't dare to look in my eyes Will turn their gaze away in time You better run! Disturbed — Run.

      Аято раздражён. Нет, взбешён. Этот день изначально пошёл по одному месту: начиная с осечки на миссии, которую, естественно, повесили на него; заканчивая весьма неприятным «открытием».       Сжав челюсть, парень зарывается носом в мех пальто. Желудок нещадно воет, сжирая изнутри, терпеть уже нет сил. От этого злость, как девятый вал, накрывает с головой.       И вот, готовый уже провалиться зыбкий сон, Аято чувствует, как в нос ударяет запах. Терпкий, манящий. Пожалуй, люди бы сравнили его со свежим, хорошо прожаренным стейком.       Жертва сама его нашла. Вокруг — ни души, что только на руку юноше.       Девчонка, — заключает Киришима, замечая, как та легким движением руки смахивает волосы со лба и буквально запрыгивает в давно опустевший вагон. Гонимый легкими колебаниями воздуха, аромат становится ещё ярче, заставляя Аято слегка закусить губу, сдерживая хищные инстинкты.       Заметив пристальное наблюдение, девушка отворачивается и ищет укромный закуток, где бы её не испепелял взгляд незнакомца. Проницательно.       Но здесь трудно спрятаться. Парень медленно пожирает её взглядом, цепляясь за отдельные черты лица: резкие, угловатые. Острый нос, «тяжелые» брови. Вообще внешность девушки была далека от того самого «азиатского идеала». Да и, судя по всему, она наоборот из тех, кто старается отойти от каких-то стереотипов и критериев красоты.       Аято беззвучно хмыкает. По правде говоря, ему абсолютно насрать, кто станет его сегодняшним ужином.       Через несколько минут поезд останавливается и незнакомка, натягивая капюшон на голову, выходит на станцию. Аято же, выдержав небольшую дистанцию, следует за ней.       Пятый район, — оглядывая окрестности, констатирует он.       Жертва идёт очень быстро. Однако этого недостаточно, чтобы скрыться от гуля. Эта мысль заставляет Аято расплыться в едкой ухмылке. Натянув на половину лица чёрную маску, он также круто, как и сама девушка, заворачивает за угол. Шустрая, все же.       О, от неё за километр несёт страхом! И ведь он абсолютно бесшумен — сомнений нет. Но шестое чувство девахи явно её не подводит. А вот сообразительность в экстренных ситуациях страдает.       Это Киришима понимает, когда та ни с того, ни с сего (ну, конечно, ведь назойливый преследователь не в счёт) впадает в ступор посреди темного проулка. Очень «умно». Но и, опять же, выгодно.       Юноша уже еле сдерживается, когда девушка смотрит себе через плечо. Сама того не подозревая, она предоставляет ему пространство для манёвра. Капюшон спадает с её макушки, однако даже этот легкий порыв доносит до него дурманящий запах, от которого все внутри начинает бурлить.       Её сердце качает кровь с удвоенной силой. Оно трепещет в груди, ударяясь о рёбра.       Боится.       Вот и правильно.       Все происходит мгновенно. Ослепляющая вспышка и скорость. Девушка не успевает опомниться, как её отбрасывает в стену, отчего старая краска на той начинает покрываться сетью трещин. Как же эстетично будет выглядеть её кровь на этой грязно-белой поверхности…       Кристаллизированные клинки, запущенные в жертву, сковывают её. У Аято нет цели «играть с едой», поэтому он моментально оказывается подле шокированной девушки.       По её бледной коже скатывается бусинка горячей крови. От этого у Киришимы и вовсе сносит крышу.       Искрящееся во мраке кагуне за спиной отбрасывает лиловую тень на лицо незнакомки. В стеклянных глазах отражается неверие в то, что это происходит именно с ней. Что ж, детка, жизнь вообще штука несправедливая.       Из-за бьющего в виски адреналина, парень не сразу замечает тёплую жидкость, медленно стекающую от брови к подбородку. Царапина — регенерация справится за долю секунды, однако это заставляет Киришиму напрячься.       Дабы не привлечь внимания нежелательных свидетелей, гуль без промедления впивается зубами в подрагивающие плечи, с остервенением сжимая челюсти. Он почти оттяпал кусок живительной плоти, но…       Снова это ощущение — жгучая, мерзкая боль, пронзившая его тело под слоем одежды.       Она немного отрезвляет его разум, отчего в голову приходит ужасная догадка.       Впившись рукой в глотку девушки, он поднимает её выше над землей. Та уже вовсю не сдерживает криков, однако они напоминают лишь жалкий скулёж.       Её волосы, источавшие такой будоражащий аромат, спутались и прилипли к шее, немного щекоча его пальцы. Ногти впиваются в кожу, почти сразу же оставляя на ней ссадины и кровоподтеки. Задыхается и извивается, как уж на сковородке.       Вот только та самая отвратительная догадка подтверждается — перед ним его соулмейт.

***

      Беспорядочная пульсация во всем теле, сухость в горле и накатившая истерика не дают здраво мыслить. Вообще, оказавшись в такой ситуации, вряд ли сохранишь рассудок.       Снова и снова прокручиваю в голове тот момент, когда острые зубы гуля пронзили мою кожу. Он разорвал на куски мою одежду, так мешающую трапезе.       Жутко, до одури страшно. Хочется просто проснуться от кошмара: в своей комнате, враскорячку на стуле. И проснуться от оклика отца, пришедшего с работы.       Однако то, что происходит со мной сейчас — отнюдь не страшный сон.       В глазах темнеет, когда я чувствую горячую ладонь на своей шее. Он сдавливает её все сильнее и сильнее, отчего с губ срываются лишь сиплые хрипы. Нечем дышать…       Вдруг гуль, зло рыкнув над ухом, повторно впечатывает меня в стену. Позвонки дребезжат, готовые просто рассыпаться, превратиться в пыль.       Мне кажется, что я вот-вот потеряю связь с реальностью. Так паршиво, так больно… Хотя, с другой стороны, уж лучше, чем принимать мучительную смерть «заживо». Плечо, ещё помнящее его оскал, жжёт от соприкосновения с шершавой поверхностью.       До меня не сразу доходит, что я медленно сползаю по стене к его ногам. Совсем без чувств.       Почему он остановился?       В глазах двоится, просто не могу сфокусировать взгляд на его лице.       Мечется. Ярким пятном мелькает передо мной.       Неожиданно из меня выбивают кислород смачным пинком под дых. Шрам на животе даёт о себе знать, отчего я сжимаюсь, подобно эмбриону.       — Что за нах_р, — слышу ядовитое шипение, словно бы это не меня только что пытались разорвать.       А я все чаще задаюсь аналогичным вопросом.       Чувствую, как меня опять поднимают за шкирку, заставляя посмотреть в алые радужки. В этих глазах — смоляных, чёрных, — бушует шторм из эмоций и инстинктов, которым парень отчаянно (почему-то) сопротивляется. Его силуэт то и дело расплывается…       — Я дам тебе фору. Беги и не смей замедляться, иначе… сдохнешь.       Что было дальше, отложилось в моей памяти урывками: я бежала так быстро, как ещё никогда не бегала, легкие разрывались, а ноги несли меня, скорее, на автомате. Поворот, заветная створчатая дверь, лестница, щеколда и темнота. И ничего больше.

***

      Не знаю, как долго я пробыла в отключке.       Голова кружится и к горлу подкатывает приторно-сладкий комок. Ресницы подрагивают, когда я с усилием стараюсь разлепить тяжелые веки. Мутит…       В квартире нет ни единого проблеска света. Я вспоминаю, что отец, быть может, не вернётся до следующего вечера, и мне становится до коликов страшно. Я совсем одна.       Пытаюсь встать, но ноги кажутся какими-то атрофированными, ватными. Шатает. Мышцы содрогаются от боли при каждом движении. Черт, черт… не могу терпеть.       На четвереньках проползаю к приоткрытой двери ванной, цепляясь за металлическую ручку и оставляя кровавые разводы по светлому дереву. Наощупь нахожу кафельный ободок унитаза.       Тошнит. На языке, нёбе, губах — противный привкус желудочного сока.       По подбородку стекает тонкая нить слюны. Слёзы обжигают щеки. Я плачу и не могу остановиться. Это не просто потрясение — это самая настоящая истерика. Я словно бы побывала на грани, на пересечении смерти и жизни.       Мозг отказывается верить в то, что я сейчас жива и нахожусь в безопасности. В относительной безопасности — ведь ничего не стоило гулю меня выследить. Да и вообще, существует ли в нашем мире безопасность в принципе?       Через некоторое время понимаю, что рвотные позывы начинают отступать — на их место приходит невероятная слабость. Кажется, до того, как добраться до своей комнаты, я ещё периодически вырубалась, упираясь лбом в леденящую поверхность.       Так я и сидела на полу у кровати, откинув голову на матрас и не в силах даже пошевелиться. В изорванной на лоскутки верхней одежде, с бурыми пятнами на ней. Руки трясутся. Сжав их в замок у колен, я всхлипываю и кусаю до крови нижнюю губу — не хочется поднять на уши весь дом своими рыданиями.       И что теперь? — эта мысль набатом бьется о воспалённое сознание. Не знаю.       Первым делом я думала позвонить папе. Не в скорую, ни куда бы то ни было еще. Просто позвонить отцу. Он — простой следователь в отделении полиции, подразделения которой вовсю сотрудничают с CCG…       Но с другой стороны, я не имею ни малейшего представления, где он и в каком положении. Может, мой звонок выбьет почву у него из-под ног. Он будет винить себя и волноваться.       Стоит ли?.. Если я до сих пор жива (хоть и чувствую себя ходячим мертвецом), то тот гуль не намерен меня убивать? Боже, как глупо, как наивно.       Облокотившись о кровать, поднимаюсь на дрожащих ногах. Внутри все скручивается в тугие узлы. От ткани, прилипшей к плечам и рёбрам, становится холодней. Нужно привести себя в порядок, хотя бы немного.       Каждый шаг даётся с трудом. Убежала-то я от людоеда на адреналине, отчего своего жалкого состояния не ощущала. Но после пробуждения он «окупился» с лихвой.       В ванне загорается серебристая лампочка, на долю секунды ослепляя и выводя из шаткого равновесия. До рези в глазах.       Вижу своё отражение в зеркале: грязно-зелёные волосы свалялись и прилипли к вискам (не удивлюсь, если позже найду у себя пару седых волосков); подрагивающий, кривой изгиб рта, рассеченная бровь, сероватый оттенок кожи, чернильные круги под глазами и кровь… На лице, смешанная с потом и слезами; на груди. По горлу тянется цепь таких же кроваво-чёрных синяков и царапин. Я вспоминаю его железную хватку и сглатываю. Боль в горле заставляет жмуриться.       Я не похожа на ту девушку, что сегодня выходила из дома и смотрелась в это же зеркало. Не только внешне — в замутнённом взгляде что-то разбилось на множество осколков.       Слёзы высохли, во рту разверзлась безводная пустошь. Не в силах больше рассматривать своё лицо, я с нажимом выкручиваю кран.       Вода холодная, отрезвляющая. Сминая между пальцев ватный диск, я аккуратно прохожусь им по ссадинам. Дезинфицирующее средство шипит и пенится чуть ли не на каждом сантиметре кожи.       Когда с лицом было покончено, я перевела взгляд на ранение на плече. Из-за парки ничего не видно, однако боль нестерпимая. Невесомо дотрагиваюсь до плотной ткани, отодвигаю её в сторону. Шиплю. Такое ощущение, что отдираешь старый кусок плоти с асфальта. С характерным звуком.       Моему взору предстает ужасная картина; чувствую, как к глотке снова подступает тошнота. Укус просто огромный, глубокий. Вокруг «ободка», оставленного зубами гуля, запеклись сгустки крови и образовались потемневшие гематомы. Ещё чуть-чуть, и он бы вырвал из меня кусок мяса.       Без понятия, что делать. По хорошему, нужно бы обратиться к врачу. Оказать себе первую помощь я, конечно, смогу, однако стоило бы ещё сделать соответствующие уколы… Столбняк никто не отменял.       Черт, да я от страха ещё как минимум неделю из квартиры не высунусь!       — Бл_ть, — срывается с моих губ тихий стон, когда я пытаюсь промыть края раны перекисью, попутно стирая грязь вокруг спиртовыми салфетками.       Интересно, каково моему соулмейту сейчас? Вот это я отыгралась за живот, конечно, ничего не скажешь.       Позже, найдя в аптечке мотки бинтов, я впала в ступор. Возможно, в физике я и одаренный ребёнок, но вот мои знания в медицине ограничивались лишь курсами о чрезвычайных ситуациях в школе. Пришлось рыться в карманах куртки в поисках телефона, чтобы найти нужную информацию.       Перебинтовав кое-как плечо, вздыхаю. Легче практически не становится, но хотя бы укус больше ничего не беспокоит.       Медленно, чтобы не причинять себе ещё больше боли, снимаю одежду и бросаю её в корзину у раковины. Обмыв некоторые участки тела под душем, я возвращаюсь в комнату, не включая свет. Рыщу ладонью под подушкой и нахожу плеер. Может, это хоть немного поможет мне расслабиться.       Забираюсь под пуховое одеяло, натягивая его чуть ли не до самого носа. Из наушников раздаётся песня «Coldplay», от которой глаза постепенно начинают слипаться.       Надеюсь, я проснусь завтра утром.

***

Coldplay — Cemeteries of London.

      По небу начинает расплываться туманное зарево. Лучи восходящего солнца пробиваются сквозь перистые облака у горизонта, отскакивая сияющими бликами от огромных стеклянных высоток. Ночь рассеивается прямо на глазах…       Парень все это время блуждал по Токио. Найти новый ужин не составило труда, однако произошедшее не выходило из головы. Из-за какого-то помутнения он подверг себя риску. Видела ли она его лицо? Запомнила ли?       Эти вопросы терзают сознание Аято. Голод взял своё, он поступил необдуманно, обличая себя перед девчонкой. Пусть на несколько секунд, но этого бы вполне хватило, чтобы она запомнила его черты.       Собственный укус на плече какое-то время нещадно зудел, однако вскоре совсем затянулся.       Черт, да чтобы он, гуль, был связан с каким-то человеком! От одной мысли воротит, а на лице проскальзывает отвращение.       Он и до этого момента не горел желанием встретиться со своей «родственной душой» (даже одно слово вызывало рвотный рефлекс)… А тут это.       Взъерошив тёмные волосы, Киришима по-звериному рычит. Выходит, они чувствуют боль друг друга. Он, конечно, прекрасно знает особенности соулмейтов, но сейчас данный факт просто взрывает мозг.       Для него её мелкие царапины, как укусы комара — неощутимы. А вот его ранения…       Юноша вспомнил недавнюю потасовку, в которой его отрикошетили куинке прямо в живот. Даже для него это было весьма серьёзное повреждение, не говоря уж о человеческой девчонке.       То-то его брюхо периодически неприятно тянет даже без видимых шрамов.       Да он бы сожрал её, если бы не это ужасно выводящее из себя обстоятельство. Аято много слышал историй о том, что происходит с людьми после потери их соулмейта: у кого-то шифер сносит, кто-то впадает в депрессию… Были даже случаи смертей на этой почве.       Нет, ему таких «подарков» не нужно.       Однако мысль, неожиданно посетившая юношу, заставляет чертыхнуться: он — не единственная опасность для девушки. А, судя по её везучести, найти новое приключение на одно известное место для неё — раз плюнуть.       Нянчиться в его планы не входило, но дорогу к её дому он все-таки запомнил.

***

      Я очнулась поздним утром. Не проснулась — именно очнулась. На сон это было мало похоже.       Дневной свет проникает в помещение лишь через узкую щелку под дверью. Моя комната немного темней остальных, поэтому, когда я плотно закрываю жалюзи на окнах, она погружается в легкий полумрак даже днём.       Усевшись на кровати, я откидываю в сторону одеяло. Душновато. И тело ноет.       Вспоминаю события прошедшей ночи, сжимаю под собой простынь. Я до последнего надеялась, что это — не больше, чем просто кошмар. Реалистичный кошмар, от которого кровь стынет в жилах.       Но нет. Мое тело изнывает от усталости, а затылок пульсирует. Точно — меня же приложили им о стену.       Запускаю пятерню в волосы и прикрываю глаза. Оттягивая засаленные пряди, поджимаю губы.       Только сейчас в голову ударил вопрос: «Почему?» Почему гуль дал мне убежать? Что его остановило?       Я неоднократно слышала, что существуют гули-гуманисты (либо просто слабые… особи?), которые не хотят (или не в состоянии) убивать людей. Но то, как вёл себя этот парень, никак не вязалось с понятием «гуманизм». Он был настроен решительно, пока что-то не перемкнуло в его сознании.       Выхватывая из памяти жалкие обрывки, я вздрогнула. Он уже собирался меня буквально свежевать, уже впился зубами в тело, как вдруг…       Ничего. От паники, на тот момент застилавшей разум, я не видела, по какой причине тот остановился.       Дотронувшись лодыжками до холодного паркета, встаю с кровати и направляюсь на кухню. Есть совершенно не хочется, однако я понимаю, что в данной ситуации это необходимо.       Нашинковав в блендере несколько листьев сельдерея, а затем прогнав сок через сито, выпиваю напиток залпом. Пожалуй, это единственное, от чего меня вряд ли будет мутить.       Сельдереевый сок… Отец считает это извращением. Часто смеется надо мной, заставляя поесть нормальной пищи. Порой мне приходится готовить два ужина: папе и себе.       Два года назад я «загремела» в больничку из-за нерегулярного питания и недостатка некоторых ферментов. Вот они — плоды веганства (неправильного, конечно.) Долгое время я была всего лишь вегетарианкой, ну, а в один прекрасный момент решила попробовать это нововведение. За что и поплатилась. Больше не экспериментирую, хотя есть мясо по-прежнему не могу.       Открываю ноутбук и клацаю мышью. До сих пор как-то не по себе, даже несмотря на то, что на дворе вроде как день.       Все уже позади — это главное.       Протягиваю ползунок громкости на полную. Простите, соседи, у меня стресс. Как-никак, вчера чуть не «посчастливилось» стать обедом.       Напевая одними губами песню любимой рок-группы, — готовься, целься, пли! *** — направляюсь в ванную. Не могу больше терпеть эти грязные колтуны.       Нужно дождаться папу, ведь одна я уж точно никуда отсюда не выйду. Не после всего.

***

      — Что это? — Ясу даже не услышала, как отец вернулся. Встрепенувшись от неожиданности, она подняла голову. Почему-то глаза невольно заслезились, когда увидели тревогу во взгляде напротив. Однако девушка не могла подобрать слов, чтобы правильно объяснить, что с ней произошло.       Он застал Ясу за неловким перебинтовыванием раны прямо на бортике ванны. И не просто какой-то там ссадины.       — Пап, тут т-такое дело… — начала девушка, заправляя за уши мокрые локоны. Что сказать? Знаешь, пап, меня вчера чуть не насадили на кебаб?       Девушка несколько секунд молчала, раздумывая. Если гуля поймают, то пустят на куинке или запрут в Кокурию. Исход один, в любом случае. С одной стороны, он хотел сожрать её. Обглодать все, вплоть до костей. А с другой — отпустил. По какой только причине — неизвестно. Но отпустил ведь.       Так как отец непосредственно связан со штабом CCG, они уж точно быстро вышли бы на парня.       Черт, ты не должна за него волноваться! Ему было насрать, чьим мясцом полакомиться, а ты сейчас стоишь, как истукан, размышляя, стоит ли покрывать его шкуру. Сдай — и положи огромный болт!       Девушка уже было открыла рот, чтобы ответить на вопрос отца, как тот, мгновенно оказавшись поодаль, бережно отодвинул марлю. Втянув голову в плечи, Накагава затаилась: какова будет реакция?       — Ясу, что с тобой случилось? — уже более настойчиво повторил вопрос мужчина.       — В общем… — «на меня напал гуль, пап? Так?» Девушку как током прошибло: лицо… она его почти не помнила. По каким признакам его смогут опознать? Ясу сглотнула, продолжив: — вчера мой соулмейт, наверное, попал в какую-то передрягу. И вот результат, — как-то неуверенно промямлила девушка, попутно пряча гематому под бинтами.       Человек, как и любой другой разумный вид, не может принять тот факт, что его жизнь, порою, ему неподвластна. Что он тоже на чьей-то мушке.       Страшно жить в мире, где ты — отнюдь не последнее звено в пищевой цепочке. Но ведь… разве гули виноваты в своей физиологии? Как любое живое существо, они хотят жить, а чтобы жить, нужно есть. Простая логика. Будучи жертвой её принять, несомненно, сложнее.       Эти двойственные мысли вдруг пробудили в Ясу какой-то чудовищный страх. Неестественный для неё.       Пока что она не скажет папе. Пока что… может, позже. Когда сама немного успокоится, и её взбудораженный разум прояснится.       Ведь, если бы хотел убить, сделал бы это сразу? Верно?..

***

      Она такая, черт возьми, предсказуемая. Стабильная, посредственная. Складывается впечатление, что она заранее составляет график на неделю.       Поначалу Аято, конечно, отмахивался от мыслей о девчонке. Ну, есть она, и есть, ему-то какое дело?       Да и вообще, после их первой встречи, та не часто выходила из дома. Не то, чтобы Киришима следил…       Пару раз: к врачу, в сопровождении отца, и в ближайший продуктовый.       Бывали дни, когда юноше было не до девушки. Он надеялся, что горький опыт отучил её от прогулок по ночному Токио. В основном, только это его и беспокоило.       Аято одергивает себя. Его она не волнует — он заботится, прежде всего, о себе.       В очередной раз бредёт по направлению к её улице, цепляясь взглядом за каменную кладку домов. Черт, надо ли ему возиться с человеком? Этот вопрос все чаще посещает его голову, порой вытесняя даже более важные вещи.       В их подпольном мире назревает хаос, грозящий снести привычный уклад жизни не только его, но и многих других гулей. Да ещё и этот Одноглазый решил явить свой «прекрасный» лик. Обстановка накаляется с каждым днём, с каждой новой вылазкой.       А он, как последний идиот, маячит под окнами этой девчонки. Плеваться от негодования хочется!       Аято прищурил один глаз, услышав из приоткрытой форточки уже привычный хард-металл. Привычный — не то слово. Он его привычно бесил. Как же соседям несладко живётся! Интересно, хоть раз на неё жалобы поступали?       Парень, скажем прямо, в девушках не разбирался. Ему всегда казалось, что тем должно нравиться что-то… более мелодичное.       Однако, «познакомившись» (очень относительно) со своим соулмейтом, Киришима понял: либо он в этом совсем чайник, либо у неё тараканы в голове буйные.       Одевалась она тоже странно: то мешковатые клетчатые брюки с кожаными ботинками, то какие-то древние джинсы и тапки. Нет, серьезно. Тапки. Да черт, он не знает, как называется эта странная обувь.       Иногда умудрялась надевать чёрную вязаную шапку поверх кислотно-зелёных волос. Даже если на улице не так уж и холодно.       Не он один, похоже, странно на неё косился: так было во многих общественных местах (в тех, которые она все ещё посещала.) Со своим сверхчувствительным слухом он даже улавливал слова прохожих, у которых так и чесались языки сказать что-нибудь за спиной девушки.       Остановившись за углом многоквартирного дома, юноша устало вздохнул. После того, как он напал на неё, ни разу не видел объявлений о розыске. Значит ли это, что она умолчала? Или просто не смогла вспомнить хоть что-то?       Сегодня он планировал ненароком выкрасть «душеньку» из её берлоги. Может, по пути в магазин — она ходит туда два раза в неделю, каждый вторник и пятницу. Примерно в одно и то же время.       Однако это не очень безопасно. Если вдруг она действительно забыла, как он выглядит из-за шокового состояния, то эта встреча может освежить её память (а хорошо ли это — вопрос спорный); если же умолчала, то было интересно, по той же ли причине, что и Киришима не грохнул её тогда? Могла ли она тоже догадаться?       Вряд ли.       Неожиданно металлическая дверь поддаётся, и в нос гуля ударяет уже знакомый запах. Легка на помине — девушка, в пальто нараспашку, выходит из здания и семенит как раз в его сторону.       Волосы собраны в гладкий низкий хвост, за исключением двух тонких прядей у висков, едва касающихся её подбородка. Руки в карманах, плечи напряжены. Видно, что девчонке холодно, но она упорно не застегивает верхнюю одежду. Надеется на «авось пронесёт — до продуктового десять минут пешком».       Сейчас у Аято, в любом случае, выбор невелик, ведь девушка рано или поздно его заметит. Поэтому парень решил, что лучше всего использовать эффект неожиданности.       Не успевает та дойти хотя бы до поворота, как чужая рука утягивает её в небольшую лазейку между домами, при этом прикрывая рот ладонью. Девушка глубоко выдыхает горячий поток воздуха прямо в его плотно сжатые пальцы.       Секунда — и в её карих глазах мелькает осознание. А следом — испуг.       Аято не решился снять маску перед ней. Все же, мало ли, что девчонке может прийти на ум.       Промычав что-то нечленораздельное, она дергается в сторону, но стальная хватка гуля не даёт пошевелиться. Юноша чувствует, как её сердцебиение учащается.       — А теперь слушай, — хрипло начинает темноволосый, не разрывая зрительный контакт. — Я сейчас уберу руку, и ты не станешь орать, как потерпевшая. На твою жизнь не покушаюсь. По крайней мере, если будешь молчать, — грубо подчеркивает последнее слово Киришима.       Переварив информацию, та неуверенно кивает. Где-то на подкорке отпечатывается, что лучше не рыпаться.       Рука гуля медленно опускается, и он продолжает:       — Узнала, верно (?) — риторический вопрос. Ему приходится слегка податься вперёд, так как девушка оказалась ниже, чем он предполагал, — Ходить вокруг да около привычки не имею, так что спрошу прямо: что ты успела натрепать?       Не важно, кому: отцу, врачу, любопытной подружке (хотя, исходя из наблюдений, Аято сомневался, что та может хоть с кем-то крепкую дружбу водить.) Вкладывает в свой тон килограмм угрозы и подправляет реплику кривым оскалом, выжидающе пожирая её взглядом. Однако девчонка молчит, от чего парень начинает закипать.       — Ты глухая? Вопрос слышала?       — Так ты же сказал молчать, — Киришима изумился, но виду не подал. Голос девушки, хоть и был пронизан страхом, не дрогнул, но и какой-то желчи в нем он тоже не уловил. Безликая и как-то отстранённо брошенная фраза.       Вместо того, чтобы что-то разжёвывать ей, проще было наглядно показать, что к чему: все ещё крепко сжимая чужие плечи, он вгрызся в собственную плоть. Никогда бы не подумал, что однажды сделает подобное. Абсурд, да и только!       Сначала девчонка просто остолбенела. Её лицо комично вытянулось, а глаза грозились повылетать из орбит. Она ожидала чего угодно, но. не. этого.       Вспышка боли пронзает руку. Издав сдавленный стон, она переводит взгляд на образовавшуюся ранку. Не такую глубокую, как на плече, но весьма неприятную.       Ей ничего не стоит выстроить в голове логическую цепочку. От осознания лучше не становится — только паршивее.       Судьба-злодейка свела её, Ясу, с кровожадным существом, которое, по всем канонам, должно питаться такими, как она.       Абсурд, да и только.       Она молчит. А что сказать? Наверное, другие, при встрече со своей родственной душой, улыбаются, может, глупо посмеиваются… Но Накагава не знает, как отреагировать на эту крышесносную новость. Как обухом по голове. Или кагуне в живот?..       — И что… теперь? — единственное, что девушка может выдавить из себя. Аято фыркает от подступающей злости. Если б он знал! — Поэтому ты тогда… ну…       — Не раскромсал тебя? В точку.       Поняв, что его соулмейт сбегать пока что не торопится, да и не чувствуя сопротивления, он ослабляет хватку, позволяя Ясу зажать чуть кровоточащий укус дрожащей ладонью. Дрожащей, скорее, из-за потрясения, нежели страха — на фоне произошедшего он просто мерк.       Накагава отводит взгляд, закусив нижнюю губу. Повисло напряженное молчание. Да, теперь уж она с полной уверенностью может окрестить себя «везунчиком». Как бы то ни было, если бы гуль не оказался её соулмейтом, её тело (а точнее то, что от него осталось) собирали бы по частям. Воля случая.       Не в силах больше терпеть набатный звон тишины, Ясу подала голос:       — Накагава Ясу. Мое имя.       Юноше хочется выплюнуть какую-нибудь ядовитую фразу, но вместо этого…       — Киришима Аято, — девушка все ещё смотрит куда-то ему за плечо. — Но не думай, что эта встреча что-то значит. Просто постарайся не всосать и не откинуться где-нибудь в подворотне. Нам обоим не нужны проблемы.       В его аспидно-голубых глазах мерцает пламя какой-то неясной эмоции: не похожей ни на ярость, ни на презрение. Что-то странное и непонятное для Ясу (особенно с её уровнем эмпатии.)       Девушка кротко кивает в надежде, что Киришима отпустит её восвояси.       — И ещё: надеюсь, тебе хватит мозгов не настучать…       — Учитывая то, что я могла сделать это раньше, но передумала, я не собираюсь. Саму себя подставлять как-то не хочется, ведь это подходит под статью об укрывательстве гуля, — на удивление резко прервала его девушка.       Мозгов у неё предостаточно: она будет хранить этот секрет в обмен на неприкосновенность своей жизни.       — Вот и договорились, — Накагава вздрагивает и жмурится, когда чувствует тёплое дыхание у своего уха. Открыв глаза, девушка натыкается лишь на обшарпанную бетонную стену.

***

      Как же я его ненавижу.       Уткнувшись носом в подушку, притворяюсь спящей. Пусть думает, что сплю, и катится к черту.       Вместе с ним моя комната наполняется влажным от дождя воздухом и запахом озона. Вспышки молний отбрасывают голубоватые блики на мое лицо, а в уши словно бы заливаются бурные потоки воды.       Спрыгивает с подоконника. Его невесомые шаги тают в разбушевавшемся рокоте стихии.       Я чувствую, как он останавливается у изголовья кровати. Догадался, значит…       — У меня хороший слух, поэтому можешь не притворяться.       — А у меня отец за стенкой, — парирую я, надеясь, что хоть это заставит Аято покинуть мою квартиру.       После нашего первого «официального» знакомства, прошло уже… месяца четыре? Не знаю, я как-то не следила.       Первое время вообще считала, что мы больше никогда не пересечемся (разве что на том свете), однако парень все-таки снова появился в моей жизни, устроив в ней погром (и не только разворотив все мои почетные медали на полке.) Все мое расписание, все графики и планы полетели в Тартарары. Даже поступление в Тодай пришлось отложить на будущий год.       Почему? Сложный вопрос. Возможно, из-за того, что я опять нашла приключения на свою задницу.       Так как я, по сути, вела какой-то паразитический образ жизни (хоть папа и старался меня в этом переубедить), то решила устроиться на работу. Конечно, без высшего образования найти что-то серьёзное (подстать амбициям), не удалось, но я не отчаивалась.       И вот, приглашают меня на собеседование. Ничего особенного: приятный персонал, начальство, да и плюсом благополучный район.       Но вот только от моего дома далековато. А возвращаться затемно одной страшно. Можно сказать, у меня, — что вполне ожидаемо, — развилась фобия.       Первый день прошёл хорошо, как и вся последующая неделя. Я уж было расслабилась…       Но стоило один раз задержаться допоздна, как кто-то свыше решил проверить мою хваленую везучесть. Опять.       …Которая на произвол судьбы меня не оставила. Не знаю, как часто Киришима следил за моей безопасностью (ноуп, простите, за его безопасностью), однако в этот день парень точно не прогадал. Отделалась легким шоком и подзатыльником. Ну, помимо расшатанной к х_рам нервной системы.       До сих пор диву даюсь, как заикаться еще не начала и не поседела окончательно.       — Прошлый раз это тебе не мешало, — ехидно ухмыляется гуль. От его насмешливого взгляда блевать охота.       — Замолчи, — шиплю и отворачиваюсь, чтобы не видеть это самодовольное выражение лица.       Животный страх перед ним отступил уже давно. Но поворачиваться к нему спиной я никогда не решалась. И правильно делала, как оказалось.       Слышу, как Аято отбрасывает в сторону верхнюю одежду и, абсолютно наплевав на мокрые брюки, заваливается на место рядом со мной.       От него веет ночной прохладой и свежестью. По коже бегут мурашки, когда его руки резко обвиваются кольцом вокруг моего тела, притягивая к себе.       Замираю, когда Киришима утыкается носом мне между лопаток, очерчивая линию немного выпуклых позвонков. Дышит, шумно втягивая мой запах.       Я уже давно заметила, что он к нему неравнодушен. Не знаю, почему: возможно, просто воздерживается от желанной трапезы?       Откидывая с моего плеча волосы, он на несколько секунд затихает. Мне не нравится, когда он так делает. Сразу ощущаешь себя слепой жертвой, ведь его действия могут быть совершенно непредсказуемыми.       Едва коснувшись полупрозрачной кожи, он неожиданно впивается в неё клыками. Зарывшись лицом в одеяло, сдавленно выдыхаю. Нельзя кричать.       Он как специально выбирает именно повреждённые участки тела, стараясь разбудить во мне ту боль, что я испытывала тогда.       Но на этот раз она испаряется также быстро, как и возникает.       От любопытства я все же оборачиваюсь в сторону Аято и вздрагиваю.

Шрамов как будто никогда и не было.

Иногда шаг навстречу другому — величайшее путешествие в жизни.

Примечания:
Отношение автора к критике
Приветствую критику в любой форме, укажите все недостатки моих работ.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.