***
Мир погрузился в хаос вокруг них, в то время как Дазай остался с телом Чуи, и его разум на этот раз был абсолютно спокоен. Больше не о чем было думать. Ничто другое не имело значения. Не стрельба, ни клиент, ни засада; ничего из этого не имело значения. Как мог мир думать, что ему позволено продолжать существовать, когда Накахара больше не является его частью? Осаму осторожно закрыл глаза рыжика. Их бледно-голубой цвет почему-то стал серым, когда искра жизни покинула их. Он вытер подбородок и шею мафиози, чтобы очистить кровь с них. Он убрал волосы с его лица и погладил щеку, давясь слезами. Как пистолет оказался в его руке, шатен не мог сказать. Только когда он обнаружил его, он все равно не мог перестать дрожать. Как странно. Он так долго мечтал о смерти, долго и охотно преследовал ее, но теперь, когда она была в его руках, он боялся. Дуло было холодным у его виска, и он вздрогнул от этого ощущения. Его большой палец щелкнул предохранителем, когда он закрыл глаза и глубоко вздохнул. Его глаза открылись от звука, когда кто-то наступил на разбившееся стекло. Оружие, дрожащее у его головы, мгновенно успокоилось в твердой хватке, когда он нацелил его на женщину, застывшую перед ним. Она подняла руки в сдающемся жесте: — Я здесь не для того, чтобы причинять тебе боль. — Ты не сможешь сделать мне больно, даже если попробуешь. — сказал Дазай. — Здесь нечего видеть. Ваша засада была сорвана благодаря команде Накахары. Теперь ты можешь уйти, так что уходи. Ее губы сжались, когда она заметила Чую в его руках: — Он был твоим возлюбленным. Губы Осаму на мгновение задрожали, а плечи расправились: — Я сказал тебе уйти. — Ты умрешь за него? — девушка сложила руки перед собой. — Был ли пистолет, направленный в мою голову, недостаточно убедителен? — сказал шатен. — Самоубийство любовников. Не совсем так, как я предполагал, но мне придется действовать из того, что у меня есть. То, что я хочу, никогда не имело значения в долгосрочной перспективе. Она продолжала приближаться, и детектив снова приставил пистолет к своей голове. Столько лет он гонится за смертью, отчаянно пытаясь положить этому конец. Он надеялся на близкий и значимый конец, несколько заключительных слов и затем забвение. Но теперь единственное, чего он жаждал, был еще один час жизни, в котором все еще был его Чуя. Он сделал паузу только тогда, когда почувствовал, что она стоит на коленях рядом с ним. Он с любопытством открыл один глаз и зарычал, когда она потянулась коснуться Накахары. — Не прикасайся к нему! — рыкнул он, отказываясь опустить пистолет. Он не позволит себя остановить. — Вы связаны. — сказала она, ее голос был полон меланхолии. — Он любил тебя сильнее всего. — Перестань говорить! — умолял он. Он дрожал, когда она смотрела глубоко в его… душу. — Ты умрешь за него? — Я жил для него! Из-под платья она достала кулон, большой медальон с выгравированной высокодетальной филигранью: — Меня зовут Мэри Шелли. — сказала она ему, и он опустил пистолет, на мгновение успокоенный спокойным тоном ее голоса. — Однажды у меня была связь с кем-то. — Дазай уставился на медальон и ахнул, когда он открылся, чтобы излучать яркий белый свет. — Это дар моего любовника. Я поделюсь этим с вами. — Я не понимаю. — Персефона. — сказала она. Ее волосы развевались, хотя ветра не было, глаза сияли тем же ярким теплым светом, исходящим из медальона. — Она танцевала по земле половину своей жизни и царствовала как королева мертвых половину другой. Половина жизни, Дазай Осаму. Ты отдашь половину своей жизни королеве мертвых, чтобы она могла вернуть твою любовь? — Да. — выдохнул он, когда Мэри прижала два пальца к его голове, и он упал замертво на землю.***
Сначала была только сине-черная тьма и Арахабаки. Потом была рука, а потом был Чуя. Обнаженный и одинокий, он наткнулся на остатки улицы, впервые в жизни испытав… страх. — Я никогда не хотел, чтобы ты видел это. — сказал Накахара, глядя на маленького себя, когда он вылез из обломков лабораторий. — Я знаю. — ответил Дазай. Он жаждал протянуть руку и дотронуться до рыжика, но что-то сдерживало его, говоря, что нет, сейчас он не может. Кровь запачкала лицо Чуи и переднюю часть его рубашки. И, когда Осаму посмотрел на свои руки, он увидел, что кровь Чуи все еще на них. Он поднял руку к виску, но не почувствовал огнестрельного ранения. — Мы… мертвы? — Да. — сказал шатен, наблюдая, как молодой Чуя снимает пальто с мертвого тела и зябко кутается в него. — Я не знаю, если не так. Там была женщина и свет. Юный Чуя, наконец, отошел от их взгляда, но прежде чем Накахара успел что-то спросить, звук звонка мобильного телефона заставил их обернуться. Рингтон был довольно громкой и популярной в то время рок-мелодией, и человек, отвечающий на звонок, выглядел так, как будто он принадлежал к группе, играющей на нем. — Накахара. — сказал он, дергая волоски, которые лежали на его левом плече. — Чуя-кун. — голос Мори отозвался эхом вокруг них, хотя его должен был слышать только молодой рыжик, склонив голову по отношению к своему Боссу. — Босс. — сказал он. Они больше ничего не слышали о голосе Мори, и оба они почувствовали облегчение, что освободились от него. Молодой Чуя кивнул, заверив Огая, что он понятия не имеет, где находится Дазай, и тихо кивнул в ответ на что-то, сказанное ему, в заключение прошептал: — Да, Босс. — прежде чем отключиться. — Они думали, что я знаю, куда ты пошел. — сказал Чуя, следуя за своей молодой версией, когда он шел по улицам. Осаму последовал за ним и в агонии уставился на два красных пятна на спине пиджака Накахары. — Мори должен был провести расследование, хотя он был достаточно умен, чтобы понять, что ты никогда не расскажешь мне ни черта. — Эта мысль никогда не приходила мне в голову. — согласился шатен, все еще отчаянно пытаясь дотронуться до Чуи, хотя голос в его голове кричал не делать это. — Ты бы не пошел со мной. — Моя преданность принадлежит Портовой мафии. Детектив решил не комментировать это заявление. Конечно, сейчас не время для подобных вопросов. Еще один более важный вопрос был у него на уме. — Мы не идем к твоей квартире. — отметил Дазай. — На самом деле, мы движемся в другом направлении. — Я знаю. — сказал Чуя, печально глядя на молодого себя. Подросток шел с руками в карманах, пиная камешек по улице. — Я долго не ходил домой. — Ты искал меня. — сказал Осаму, наконец остановившись, чтобы взглянуть на выражение лица молодого Чуи. — Это… за все время это твои худшие воспоминания. Рыжик уставился на него с беспокойством на лице: — Это так. — задохнулся он, вытирая подбородок. Кровь, которая запачкала его кожу, исчезла, как будто ее там никогда не было. Он отвел взгляд от шатена и бросил на молодого себя. — Почему я всегда выставляю напоказ свои слабости, как будто это ничто? Дазай изо всех сил пытался что-то сказать, но понял, что ничего не может. Звук кого-то, кричащего на расстоянии, привлек их внимание, и они последовали за ним. Осаму застыл, когда крик стал громче. Он пошел, чтобы оттащить Чую назад, его рука едва не прошла сквозь плечо Накахары, когда он шел вперед, слишком потрясенный медленно отступающими пятнами крови на его спине. — Одасаку… Шатен почувствовал, как его глаза расширились при звуке его собственного голоса. Он не мог заставить себя посмотреть на это. Он видел эту сцену во сне достаточно раз, когда он в последний раз он вспоминал своего дорогого друга. Вместо этого он смотрел на Чую, смотрел, как дрожали его руки, и его горло сжималось при каждом тяжелом всхлипе, который тот делал. — Ты сказал мне, что не можешь найти причину для жизни. Дазай вздрогнул. Голос Оды пронесся сквозь него, как заветная колыбельная. Он вспомнил все, что Сакуноске сказал ему в тот день, и мог повторить это, как мантру, вплоть до последнего слога, если его спросят. Никто не знал об этом моменте его жизни. До нынешнего момента… — Ничто в этом мире не заполнит ту одинокую дыру, которая у тебя есть. Ты будешь бродить по темноте вечно. Чуя отвернулся от воспоминаний перед ними, и его взгляд встретился с глазами Дазая. Ни грамма жалости, которую Осаму ожидал, он не нашел в голубом взгляде Накахары. Вместо этого он был встречен добротой и удивительным чувством сострадания. — Что я должен делать? — шатен пробормотал слова, которые его бывшая личность умоляла узнать. — Будь на стороне, которая спасает людей. — последовал ответ. — Если обе стороны одинаковы, стань хорошим человеком. — Я так и сделал. — сказал детектив, смущенно отводя взгляд. — Вернее, я попытался. Я не всегда знаю, являюсь ли я человеком, которым он хотел, чтобы я стал. Но я пытаюсь. — Я никогда не знал. — начал мафиози. Его рука сжалась и разжалась, как будто он хотел протянуть руку к Дазаю. — Ты никогда не говорил мне. — Я никогда никому не говорил про это. — заявил он, моргая от слез. — Я не хотел… Их разговор подошел к концу, когда воздух вокруг них изменился. Сквозь туман пронесся задний переулок Йокогамы. Луна висела высоко, полная и яркая. Их молодые версии стояли посреди засады, мало чем отличающейся от той, которая унесла жизнь Чуи, но на этот раз они были на расстоянии нескольких футов друг от друга, едва желая быть рядом друг с другом, не говоря уже о партнерстве. Дазай снова наблюдал, как красные ленты вспыхнули на коже Накахары, когда тот освободил Божество Хаоса внутри себя, отбросив контроль над собой в обмен на грубую силу. Теперь он чувствовал, как и всегда, как будто видел это впервые. Рыжик, расстроенный, несвязанный и переполненный неконтролируемой Порчей. — Это… — мафиози посмотрел на это в диком ужасе. — Трудно видеть, каким… я бываю. Дазай снова начал жаждать дотянуться до него, прикоснуться к нему, чтобы приблизиться к нему. Чтобы защитить их от того, что они были вынуждены видеть. Но каждое движение к Чуе вызывало невидимый голос, кричащий в его голове, что он должен воздерживаться, что он не должен тянуться к нему, пока они действительно не будут обнажены друг перед другом. Порча уничтожала их врагов и окрестности, сметая все на своем пути, пока Осаму не удалось остановить его. Глаза Накахары, белые и невидящие, наконец вернулись к их бледно-голубому цвету, и он рухнул в руки шатена, не сказав ни слова. Молодой Дазай рухнул на землю под внезапным весом тела рыжика, поймав его прежде, чем голова Чуя могла стукнуться о землю. Он выхватил пистолет при звуке приближающегося человека. Он нацелился прямо на злоумышленников, готовый выстрелить в любого, кто приблизится ближе. — Дадзай-сан… — Хироцу вышел вперед, подняв руки в капитуляции. — Не стреляйте. — Я не знал, что это был ты. — сказал Осаму, хотя его хватка все еще крепко держалась за тело Чуи. — Он что-то сделал. Его способность взяла верх. — У меня есть команда восстановления в пути. На этот раз Осаму наблюдал, потому что, как бы ни было больно это воспоминание, оно было горьковато-сладким. Юный шатен отклонил все предложения о помощи и, с трудом пытаясь, поднял Чую самостоятельно и отнес его к ожидающей машине скорой помощи. Он ехал рядом с ним обратно в штаб-квартиру и оставался у его кровати до поздней ночи. — Ты… — прошептал Чуя. — Ты сказал, что бросил мое бессознательное тело на первого человека, желающего меня забрать, и пошел посмотреть, сможешь ли ты напиться до смерти. Он сказал последнюю часть, как обвинение, и это и было им. — Я солгал. — прохрипел Дазай, на этот раз выпуская слезы, глядя, как его младшая личность берет Чую за руку, сжимает ее и затем уходит, не оглядываясь. — Зачем?. — потребовал Накахара, хотя его тон был хриплым от невыразимой печали. Горе от десятилетней лжи, от незнания того, как о нем заботились в самый уязвимый момент его жизни, и от незнания причины этого. — Скажи мне, почему? — Потому что все, что я когда-либо хотел в своей жизни, было отнято у меня. — наконец сказал Дазай, дрожа от тяжести признания. — Я наблюдал за тобой во всей твоей красе, когда ты уничтожал все вокруг себя. Я почувствовал жизнь и смерть, когда потянулся к тебе, чтобы спасти тебя от самого себя, и я хотел тебя. Я хотел тебя навсегда… — он задохнулся. Его голос дрожал от грусти и боли. — Все, что я когда-либо хотел… было отобрано. Поэтому мне пришлось перестать хотеть тебя, чтобы спасти себя от твоей потери. Последние остатки крови на лице Чуи исчезли. Все, что оставалось, чтобы показать, как он умер — это два пятна красной крови на его груди. Луна над головой исчезла, и опустошение вокруг них превратилось в ту же самую картину, свидетелем которой они были с самого начала. Конус-стрит, где Чуя впервые стоял. Они снова были молоды. Им был пятнадцать на этот раз, и Дазай положил руку на шею Чую. Злая улыбка на его лице: — Какая жалость. Теперь гравитация покинула тебя. — Я не могу… использовать свои способности? Хироцу снова был там, и с улыбкой он отправил Чую в полет, а также освободил Осаму. Простой просчет, всего один, и Накахара выбрался. Шатен хорошо помнил это. Воющую радость, которую источал рыжик, даже когда его бросали, как куклу. Дазай посмотрел на Накахара за ответами и увидел лицо чистой радости со слезами. — Чуя?.. — Это мое самое счастливое воспоминание, Дазай. — заплакал рыжик. — Это день нашей встречи. В тот день, когда я узнал, что я был человеком. То, что я был чем-то большим, чем просто сосуд для бога, способным захватить меня. Ты прикоснулся ко мне, и я не исчез. Ты называешь свою способность «Больше не человек», но в тот день ты показал мне, что я человек. Осаму поднял руку, зная, что Чуя не сможет ее взять, и вместо этого поднял ее ладонью к себе. Накахара сделал то же самое, и их руки были в считанных сантиметрах друг от друга. Ветер подхватил их, и Конус-стрит исчезла, оставив их стоять на кухне рыжика. Звуки готовящейся еды, иногда присоединяемой к тому, что мафиози тихо поет никому, наполнили воздух вокруг них. Они молча смотрели, как Чуя готовит завтрак, улыбаясь, когда Осаму вошел на кухню. Чуя отдернул руки от сковороды и начал дуть на ожоги. Шатен скулил о своем голоде, а затем его оттолкнули, чтобы он сел за стол с кружкой чая в руках. Они позавтракали в тихой и дружеской тишине, прежде чем Чуя наконец заговорил. — Ты заснул прошлой ночью? — Ммм? — Дазай в замешательстве наклонил голову. К его подбородку прилипло немного риса. Чуя засмеялся и потянулся, чтобы мягко погладить его по подбородку. — Прошлой ночью. — продолжил Чуя. — Ты проснулся от чего-то, мне было интересно, сможешь ли ты снова заснуть. Осаму кивнул, возобновляя трапезу, время от времени кидая взгляды на Накахару со странным удивлением в глазах. — Я помню тот день. — сказал шатен, когда сцена постепенно исчезла. — Что я хотел жить. Для тебя же. Только для тебя. Потому что кто еще проснется, потому что я проснулся, и не заставит меня объяснить, что преследовало меня? Кто еще мог приготовить мне завтрак на следующее утро, зная, что я едва ем с утра? Кто еще спросит, захочет узнать, смогу ли я снова заснуть после кошмара? Они приблизились друг к другу, чувствуя притяжение чего-то глубоко внутри них. Дазай вздохнул и почувствовал, как какая-то маленькая его часть исчезла, когда последняя кровь исчезла с одежды Чуи. — Чуя. — сказал он голосом чуть выше шепота. — Пожалуйста, не заставляй меня жить без тебя. — Что ты сделал? — спросил Накахара, задыхаясь от удивления. — Что-то глупо эгоистичное, я думаю. — засмеялся Осаму с едва заметной болезненной улыбкой. Он снова поднял руку, и на этот раз не было голоса, говорящего ему остановиться, ничто не мешало ему наконец протянуть руку и притянуть рыжика к себе. Он вдохнул его запах, притянув близко к себе, его губы коснулись щек и челюсти мафиози. — Не покидай меня, когда я наконец понял, что значит жить. — Я здесь, Осаму. — прошептал Чуя, просунув руки под его рубашку. — Я здесь. — Останься. — умолял детектив, когда по его щекам текли слезы. — Пожалуйста, останься. Чуя поднялся на цыпочки и голодно поцеловал Дазая, вдыхая его запах. Слезы текли по его щекам. Мир вокруг них рухнул во тьму, и пустота, в которой они пережили свои худшие моменты и самые лучшие, снова перестала существовать. Они целовались, когда мир жил и умирал вокруг них, и когда они открыли глаза, они снова стояли на вертолетной площадке. Дазай запаниковал, увидев кровь, все еще покрывающую рубашку Чуи, и разорвал ее, чтобы увидеть незапятнанную чистую кожу без ран, и вздохнул с облегчением. Он обнял Накахару и прижал к себе, приглушая его требования сказать, что происходит. — Богиня смерти решила, что ваша связь имеет право существовать. — сказала Мэри, прерывая момент. — Никогда больше смерть не разлучит вас. — Дазай. — прошептал Чуя. — Что ты сделал? — Что-то тупо эгоистичное, помнишь? — Я… умер? — спросил Чуя широко раскрытыми глазами, касаясь высыхающих пятен крови на своей рубашке. — Я умер. Это было реально. Я умер. — Да. — Мэри кивнула, когда Осаму отказался отвечать и просто притянул Накахару к себе. — Но ваша любовь и ваша связь позвали меня, и я спросила Дазая, готов ли он заплатить цену, чтобы вернуть тебя. Он согласился. Персефона взвесила последние годы жизни Дазая, решила, что этого достаточно, и вернула вас обоих, чтобы вы жили до тех пор, пока она не решит, что вам пора возвращаться к ней. Рыжик оттолкнул Осаму и ударил его по руке: — Ты умер! — Чуя умер первым! — шатен проскулил в знак протеста, потирая руку. — Случайно! Мэри смотрела на них с удивленным выражением лица, наконец, положив руку между ними, чтобы мягко положить конец их спорам: — Вы понимаете цену, которая была заплачена? Вы хотите знать, сколько времени вам осталось? Чуя покачал головой и схватил Дазая за руку: — Что произойдет потом? Однажды мы просто умрем? — Вы просто заснете. — сказала она, все еще улыбаясь, когда Осаму обернулся вокруг Накахары, как будто ему нужно было жизненно необходимо соприкасаться с каждым его дюймом. — Вы получили свое сокровище на этот раз. Обещайте мне, что вы оцените это, как и друг друга. Не упускайте из виду то, что заставляет вас заботиться друг о друге, или в один прекрасный день вы будете поражены меланхолией, задаваясь вопросом, когда вы забыли, как звучал ваш голос. Она склонила голову и пошла от вертолетной площадки к яхте, которая ждала ее в доках. Шатен положил свою щеку на макушку головы рыжика и позволил ветру трепать их одежду и волосы. — Что теперь? — спросил Чуя, прежде чем Дазай повел его к вертолету. — Ой, что ты делаешь? — Чуя же знает, как летать на этом, да? — сказал Осаму. — Мы не знаем, сколько у нас осталось времени, и у нас есть целый мир, чтобы увидеть его. — Я контролирую гравитацию, мне никогда не нужно было учиться летать на вертолете! — поспорил Накахара. — Кроме того, мы оба покрыты моей кровью, и в моей рубашке есть пулевые отверстия! — Чуя. — скулил Дазай. — Я отдал тебе половину своей жизни! Мы должны уехать в закат. Где твое чувство романтики? — Я буду романтичным, когда буду в чистой одежде. — нахмурился рыжик, таща Осаму к своей машине. — К тому же, уже вечернее время, когда я разберусь с этой штукой, мы улетим на рассвете. — Чуя. — Да? — Ты знаешь, что я люблю тебя, верно? — Конечно, я знаю. — И ты меня тоже любишь? — Да, я люблю тебя.