Девчонка, которая тебя преследует

      У Соника, мчащегося через Мистические Руины мне навстречу, такой взмыленный вид, будто Эггмен гонял его с самого утра, а может, и со вчерашнего вечера, без продыху. Что-то сомневаюсь: в окрестностях со вторника ничего не взрывалось, по небу не носились боевые роботы и торпеды, да и трубного докторского «Охо-хо!», от которого уши сворачиваются в трубочку, я не слышал. Но вот он, наш герой, от которого нет спасения. Бежит, если не сказать, улепетывает. Синий вихрь и пыль из-под кроссовок уже совсем рядом, в зоне слышимости. Чего надо-то?       ― Э-э-эй! ― осторожно намекаю на свое присутствие. ― Ну привет? Не ждал го…       Соник взлетает по ступенькам к алтарю, наконец тормозит, обдав меня щебнем из-под кроссовок, и шумно переводит дух. Кажется, даже его иголки стоят дыбом и искрят от чокнутой скорости. Вытерев пот, он озирается и выдыхает еще раз, с явным облегчением. А потом, точно уверившись, что опасность миновала, нагло приваливается спиной к Мастеру Изумруду и сползает на камни. С идиотски блаженным видом.       ― Э-эй! ― получается уже менее дружелюбно.       Святотатство какое-то…       ― Фу-ух… ― тянет он и как ни в чем не бывало закидывает руки за голову.       Я высматриваю на его запястье знакомый браслет из ракушек. Принюхиваюсь и улавливаю приторный клубничный душок воды, которой поливаются многие женщины этого мира, а наши вслед за ними. Что ж, не нужно быть Вектором или Эспио; ответ на поверхности, от кого наш герой, будь он не ладен, так удирал, ставя новые беговые рекорды. От него опять чего-то хотела…       ― Эми. ― Соник поднимает глаза и по моей злорадной ухмылке наверняка догадывается, что уточнения не нужны. ― Привет, Наклз! Я твой должник.       ― Вы все по жизни мне должны… ― я даже не пытаюсь больше любезничать и, подойдя, слегка пинаю Соника в бок. ― Отлип от Мастера Изумруда, ну!       ― Погоди. Да погоди ты!       Да щаз. Нашел, где плюхнуться! Я пинаю его еще раз; он в свою очередь вяло пытается пнуть меня, но в конце концов я со всей непреклонностью правильного стража перехватываю его за лодыжку и буксирую в сторону от Изумруда, на край площадки. Там Соник отпихивается, сообщает, что я чудовище, и, немного полежав навзничь, наконец садится. Свешивает ноги на крутые обшарпанные ступеньки. Встряхивается. Фыркает, то ли обиженно, то ли примирительно. И опять вздыхает. К нему никак не вернется его обычное настроение «невозмутим, нагл, самодоволен». С чего бы это?       ― Похоже, в этот раз свидания было особенно трудно избежать?..       ― Еще бы. ― Соник опять вскидывает на меня почти несчастные глаза. ― Мюзикл, Нак! Она хотела пойти со мной на мюзикл! На… на какие-то «Звуки музыки!»       А ведь правда. Это похлеще тройной атаки эггменовских железяк! Не сдержавшись, я заливаюсь хохотом. А что еще я могу сделать? Ах да:       ― The hi-i-ills are ali-i-ive with the sound of music…       Ненавижу мюзиклы. Мало что узнал о Земле, но мюзиклы ненавижу. А этой конкретной кошмарной песней пытал меня Хоук в моем недолгом путешествии на Восток, за Изумрудами. Он оказался до ужаса сентиментальным малым, и проявлялось это не только в рыданиях и объятьях. Но чтоб как Эми…       ― Чего? Откуда?.. Да, вот на ЭТО!..       От обалделого вида Соника меня разбирает только сильнее. Отхохотавшись, я вытираю невольно выступившие слезы и пожимаю плечами.       ― Ты даже не знаешь, от чего спасся, злодей, бросающий девчонок.       Соник неожиданно потупляет голову и едва ли не прижимает уши. Метко я ему заехал. Ну и поделом.       Я отвратителен, но как же я люблю, когда у него неприятности. Когда у него не получается по своей удобной привычке быть хорошим, нет, идеальным для всех на свете. Эта настырная идеальность бесит меня с нашего знакомства, бесит день за днем и совсем довела до кипения здесь, на этой чокнутой планете, где Соник обзавелся устрашающим количеством друзей и фанатов. Да что в нем такого? Как ему это удается ― ладить с каждым, на кого он натолкнется? Даже с Эггменом ― временами, но ладить! Да он просто почешется или чихнет ― а все сразу начинают его обожать. И какого черта это не удается, например, мне, хотя бы и не со всеми, а только с…       Я раздраженно встряхиваю головой. Вечно появление Соника несет мне неприятности: то кражу Мастера Изумруда, то прилет Эггмена, то мысли, от которых хочется крушить камни, а лучше не камни, а чью-то симпатичную… ррр, хватит.       ― Долго ты собираешься тут отсвечивать? ― Подойдя, я становлюсь рядом с Соником и скрещиваю на груди руки. Обычно мне нравится, застыв здесь, озирать бесконечный лес, особенно когда как сейчас: низкие кучевые облака едва не касаются макушек деревьев. ― Мне что, нужна табличка «Священное место, никаких гостей»?       ― Ну… немножко? ― «Немножко» Соник показывает мне жестом: указательный палец в полудюйме от большого. ― Она уедет в торговый центр… или возьмет на мюзикл Крим… или Сэма?       Уедет. Или возьмет. Мы уже все знаем, давно, и некоторые на Мобиусе даже делают ставки. И хотя мне плевать, что за сопли творятся в жизни Соника, я впервые невольно задумываюсь: а правда, сколько это «немножко» может продолжаться?       ― Сколько можно? ― Я даже не замечаю, как спросил это вслух. И как, страдальчески вздохнув, бухнулся на ступеньку с Соником рядом.       Он пялится вперед, на вековые ветви, корявые, узловатые и укутанные густыми облачками зелени. Что, ищет в кустах разгневанную Эми, бегущую с молотом наперевес по его душу и орущую, какой он дурак? На его месте я бы опасался.       ― Что «Сколько можно»?       Хотя он действительно дурак. Но меня куда больше волнует, не расколошматит ли Эми Мастер Изумруд, если вправду догадается прибежать сюда. Один раз я его уже собирал, не понравилось. Я и пазлы-то ненавижу: сразу хочется найти создателя и запихнуть каждый маленький кусочек ему в глотку.       Медля и жалея, что вообще открыл рот, я разглядываю ненастное небо. Крохотные голубоватые язычки-разряды обещают: скоро будет гроза. Ветер доносит до нас запахи города ― здесь и выхлопы машин, и дорожная пыль, и какой-то фастфуд, и почему-то кофе с корицей. Но тяжелая свежая волна постепенно сдувает все это, оставляя только сырые ароматы листьев, хвои, мха и старого камня. Живой жизни без мишуры и ерунды. Всего того, за что я люблю свой дом и стараюсь ― не очень успешно ― любить Землю.       ― Она не нравится тебе, ― наконец умещаю я все, что вертится на языке, в четыре простых слова. ― Эми. Или я не прав?       Молчание. Соник ерзает рядом.       ― Надеюсь, ты хотя бы врешь только ей, а не себе вдобавок, ― добавляю я и боковым зрением ловлю удивленный ― нет, скорее обреченный ― взгляд.       ― Я не вру ей, ― раздается наконец голос Соника, ровный, ничем не окрашенный, без тошнотворной бодрости. Спасибо, что хоть не шутит и не выставляет меня идиотом за попытки быть серьезным.       ― Ну да. Просто не мешаешь надеяться.       Я по-прежнему к нему не поворачиваюсь; мне не интересно, что он пытается изобразить на лице. Перемены в небе ― расползающаяся свинцовая синева с прожилками почти угольной черноты ― интереснее. Эггмен может сколько угодно себе фантазировать, будто в шаге от мирового господства… но природа всегда будет повелевать собой сама. И она творит поразительные вещи, когда, например, сердится. Как сейчас. По кронам прокатывается пока негромкий, предупреждающий, полусонный раскат грома. Бегите, людишки. Сейчас буду буйствовать.       ― Что такое любовь, Наклз? Как думаешь?       Я думаю, мне гром в ухо попал, хоть выковыривай. Но нет, Соник правда это спросил. Нет, серьезно: мы с ежом Соником сидим в грозовой полдень возле Мастера Изумруда и разговариваем о любви. Так и поехать можно… может, к нам и Эггмен присоединится? У него точно должен быть богатый любовный опыт, судя по той роботодамочке, которая чуть не угробила нас с Хоуком. О Хаос… мир полон извращенцев.       ― Чего? ― Я все-таки таращусь на Соника. Он на меня ― нет.       ― Когда тебя кто-то ждет и каждую минуту готов о тебе заботится, ― это она? Так все говорят?       ― Говорят…       ― И когда кто-то бежит за тобой, куда бы тебя ни несло, тоже она?       ― Говорят, ― механически повторяю я, потому что мне есть, что возразить.       ― А когда ты не можешь на все это ответить, ты дурак и предатель, да?..       ― Говорят, ― уже не механически повторяю я, и мы наконец встречаемся глазами. ― Но я сомневаюсь. Все сложнее, нет?       Соник, поморщившись, проводит рукой по своей макушке, потом прикрывает глаза. Я опять думаю, как это чертовски неудобно ― быть удобным для всех. Другом для одинокого мальчишки, у которого вообще-то есть (должны быть?) родители. Опорой для сентиментального старика в президентском кресле. Вдохновением для робкого лисенка. Кумиром для страны размером с весь наш мир ― и мира за пределами этой страны. Да еще и парнем мечты для нелепой розовой девчонки с огромным молотом…       Я полуоборачиваюсь и вытягиваю руку назад, в сторону Мастера Изумруда. Сосредотачиваюсь ― и на ладонь прыгает мерцающий шарик зеленого света. Какое-то время я держу его перед глазами. А потом легонько дую, и тот улетает к облакам.       ― Чтобы сила камня работала, ему нужен хранитель. ― Я опять смотрю на Соника. ― С ответной силой, из сердца. Если какой-то из этих сил ― хранителя или Изумруда ― нет, вторая бесполезна, какой бы мощной ни была. А иногда и опасна. Понимаешь?       ― Не очень. ― Соник вдруг хмыкает и щурит глаза. ― Ты пытаешься рассказывать мне об отношениях на примере камня. Не находишь, что это…       Р-р-р! Вечно он так. Сейчас еще заржет! Ну я ему!.. Мой карающий кулак с треском обрушивается на его голову; одновременно в небе снова раздается протяжный оглушительный гром. Красиво. Природа точно на моей стороне.       ― Так на кой черт ты спрашиваешь, если не готов меня…       Соник обрывает мой ор, увернувшись от второго удара и мирно приподняв руки:       ― Да понял я, понял, прости. Ты о том, что настоящая любовь взаимна и чем-то… заряжает тебя? Что-то в тебе пробуждает? Да? А может, вообще делает тебя не совсем тобой?       Ну вот, а прикидывается тупым. И даже не представляет, как метко сейчас попал. Я выдыхаю через нос. Нужно успокоиться. Успокоиться поскорее.       ― Что-то… вроде того, ― намеренно произношу это с паузами. ― Ну и что пробуждает в тебе Эми? Нежность? Интерес? Восхищение? Ну не знаю… умиление какое-нибудь?       С неба падают первые капли дождя. Натянуто лыбясь и не особо ожидая честного ответа, я наблюдаю, как они теряются в кронах деревьев. Когда сверкает молния, кажется, будто это не вода, а маленькие бриллианты. Знаю, кому бы такое зрелище понравилось.       О Хаос. Чёрт возьми, с какой стати я опять думаю о ней?              Миссия ― ссора ― флирт; миссия ― ссора ― флирт. Я злобная стерва, иди сдохни где-нибудь. Ой, нет, Наки, я само очарование, иди сюда.       Нет, она мне сразу не понравилась: много на себя берёт, вечно командует. Работать с ней в паре невозможно; я сам видел, как даже президент при ней старается стать меньше и незаметнее, не говоря уже об этих недалёких агентах. Р-р-р-р. Даже её коронный жест — упирать руки в бока, да ещё прищуривать глаза так злобно, будто собирается убить меня. Как же, ха! А её любовь ко всему, что хоть немного блестит? Красивые бесполезные вещи… да, люди за них иногда и убивают. Но мы не люди. Наш мир пронизан магией. Нам есть что ценить, кроме мусора. Чего ей не хватает в жизни, чтобы обкладываться камнями, которые даже не наденешь? У нее же правда становится счастливым лицо, когда очередная блестючка попадает в руки. Больше счастливого лица я у нее почти не видел.       Когда мы пересеклись в этом мире впервые, она попыталась заехать мне сапогом по лицу. И это происходит при почти каждой встрече; неважно, пытаемся ли мы спасти мир, кого-то, кто им управляет, или внезапно друг друга. Если же бросаться на меня ей почему-то не нужно, она развлекается тем, что выводит меня из себя.       Не понимаю, почему это получается у нее так легко.       Не понимаю, что со мной не так, когда она рядом.       Не понимаю, кто придумал таких, как она.       И как сосуществовать с ней в одном мире.       Энергия Мастера Изумруда, окутывая меня, говорит быть спокойным. Напоминает, что она ― только легкая тень в ослепительном сиянии чистого разума, чистой силы и чистой вечности. Летучая мышь Руж, приближаясь ко мне, превращает эту энергию во взрыв. И за стуком крови в висках я иногда совсем перестаю слышать Мастер Изумруд. Она ― именно та, с кем я становлюсь кем-то другим.              А-а-р-р-р, что я наплел Сонику? Я вовсе не думаю, будто мои чувства это…       ― Чувство вины. ― Соник возвращает меня к реальности. И я этому рад. ― Я же не могу дать ей то, что она хочет. Ну то есть могу, конечно, да…       ― Но тогда, ― заканчиваю за него я, ― через дня два-три такого счастья ты побежишь на Эгг-базу, плюхнешься перед доктором на колени и будешь умолять пальнуть в тебя торпедой. Правильно?       Соник во все глаза смотрит на меня. Удивился? Нет, что-то другое.       ― Слушай, Наклз. Я и не думал, что ты меня понимаешь.       ― Ага, по-твоему, я идиот!!! ― снова взрываюсь я, радуясь, впрочем, возможности отвлечься от всяких летучих мышей. ― Я знал, что ты так ко мне…       Неожиданно серьезно Соник мотает головой, прежде чем я его убью. И даже улыбается той самой обезоруживающей улыбкой «Я ― солнце вашего мира». Король, Хаос его раздери, Солнце. Я слышал, что тут такой был пару веков назад. И ему, кажется, отрубили голову? Или не ему? Хорошо бы ему.       ― Мне просто казалось, чувства ― это не твое.       Между прочим, это тоже было обидно. Но куда хуже, что Соник ошибался. И я тоже.       Я тоже думал, что чувства ― это не моё.               ― Ну хватит краснеть, Наклз. И так ведь уже некуда. Хотя… это мило. Я знала, что тебе понравится работать со мной.       Когда она, проходя мимо, касается ладонью моей щеки, я прирастаю к месту и сам превращаюсь в камень. Я уже знаю все ее уловки; меня от них тошнит. Она была такая и раньше? Или тут совсем ополоумила, нахваталась ужимок от здешних девушек, подмигивающих с плакатов похлеще обезьян. Что из боевых приемов «Ты мне нравишься, но не нравишься» она на мне проверяет? Почему вечно на мне?       ― Гр-р-р-р-р….       Не собираюсь на неё смотреть, не собираюсь провожать её взглядом и не ищу в голосе каких-то особых интонаций. Просто молчу, стараясь не взорваться. Пусть она уже улетит, вместе делать больше нечего. Агенты GUN стоят чуть в стороне, ждут, с любопытством наблюдая за нами, особенно _эта_ ― коротко стриженная закадычная подружка Руж. Воровка верна себе: даже в друзья выбрала девчонку с именем самоцвета. Тихую дурнушку, на фоне которой сама сможет ярко блестеть.       Прикосновение Руж быстрое и легкое, я ловлю себя на желании заломить ей руку ― хотя бы попытаться. Но она уже отступила на шаг и всё равно не уходит, внимательно глядя на меня. А потом ее накрашенный рот изгибается в улыбке:       ― Спасибо за помощь. Ещё увидимся.       За словами ― взмах длинных черных ресниц. Ждёт, что у меня отвиснет челюсть и я растекусь лужей? Чёрта с два. Демонстративно поворачиваюсь спиной, иду в противоположную сторону. Я устал; как же я устал, от всех них: от Эггмена и его тупорылых консервных банок, от неспособных самостоятельно решать проблемы людишек, от летучих мышей, от конкретно этой летучей мыши... Свалить, свалить, свалить. Но тут же я снова слышу насмешливый оклик:       ― Эй, Наки, ты даже от доктора так не бегаешь! Ты что, меня стесняешься?       Этого достаточно, чтобы я развернулся и зарычал:       ― Сколько раз я говорил тебе не сметь так меня называть! Я не пёсик!       Всё-таки не сдержался. Ну и плевать. Руж неприкрыто рада уже тому, что опять видит мою перекошенную рожу. И с чего?.. Склонив к плечу голову, облизнув губы, она удивительно ровно, без прежнего ерничанья, интересуется:       ― Что ты такой нервный, всё время орёшь? По-моему, тебе нужно расслабиться. Может… ― и вновь она подступает, явно мня себя бессмертной, ― выпить чашечку кофе с чизкейком или чтобы кто-нибудь сделал тебе массаж… — пальцы сжимают моё плечо, ― а мышцы-то какие. Что ты делаешь этими руками? Неужели просто таскаешь свой булыжник?       Ответ приходит как-то сам. Осклабившись, я чуть кошусь в ее сторону.       ― Знаешь, мне уже кажется, что мой булыжник ― это ты. Ни одного робота не можешь расколошматить без меня.       Я готов к тому, что вот сейчас она мне вмажет, скорее всего, с ноги. Но ее пальцы по-прежнему пробегаются по моей руке; губы изгибаются в новой улыбке, такой сладкой, будто она ничего не слышала. Взгляд говорит «Ты слишком нравишься мне, чтобы убивать тебя». Взгляд лжет. Руж любит запрещенные приемы; это лишь один из них.       ― На самом деле, Наки… Я вижу более простой выход избавиться от твоего буйства. Посадить тебя на цепь. Потому что такой красивый булыжник, как я, все равно тебе не светит.       Когда я кидаюсь на неё, она уже взлетает и, заливаясь смехом, поднимается всё выше. Всё, что мне остаётся, ― грозить ей кулаком под взглядами президентских агентов. А стриженая девчонка еще и хихикает. Очень смешно…              ―Чувства ― это не мое, ― повторяю скорее как заклинание, чем чтобы убедить Соника. ― И я бы испугался, если бы меня преследовала девушка. Сколько ты так?..       ― Долго. ― Он безнадежно машет рукой. ― Уже кажется, что всю жизнь. ― Тут он спохватывается и, моргнув, быстро добавляет: ― Не думай, Нак. Я очень дорожу Эми. Она невероятный, замечательный друг. Она самоотверженная, храбрая, добрая, у меня многое не получилось бы без нее, а то, что она терпит мои побеги…       Заржать сейчас ― совсем жестоко. Но не прокомментировать нельзя:       ― Звучит как то, что земляне пишут на больших рекламных щитах у дороги. Когда хотят что-то поскорее продать. Иногда еще с фото.       Соник, искренне возмутившись, пихает меня локтем. Я усмехаюсь углом рта, и на макушку мне падает особенно тяжелая, крупная капля дождя. Я поднимаю голову, чтобы встретить еще несколько. Дождь всегда проясняет мне голову, смывает всякую мирскую грязь и грязь неправильных мыслей. Я глубоко вздыхаю.       ― Иногда я завидую тебе, ― звучит рядом.       Невольно я разеваю рот, куда тут же падает пара капель. Я аж кашляю, стучу себя кулаком в грудь и резко поворачиваю голову. Это что, тоже сказал Соник? Правда?       ― Чего?..       ― Ты очень честный. Если бы на моем месте был ты, ― Соник действительно смотрит на меня с совсем уже мрачным видом, ― ты бы быстро расставил все точки над «i». У тебя всегда и все в этом плане в порядке.       ― В этом?.. ― тупо повторяю я.       ― Никакой недосказанности. Ни с кем.       Он аж вздрагивает, когда я начинаю смеяться. Нет. Хохотать. Поразительно. Надо же, Соник, быть настолько зацикленным на себе и не видеть ничего вокруг.               Удар ― флирт ― удар ― флирт. Да сколько, мать твою, можно?       Когда на президентском турнире Руж решает сражаться в темноте, она не знает, кого туда зовет. Я пропускаю три-четыре атаки, но приспосабливаюсь к отсутствию освещения достаточно быстро: все же я охотник за сокровищами, привык к пещерам. Конечно, мне до нее далеко, но победить меня так дешево не выйдет. В какой-то момент я ловлю ее за руку в воздухе и с силой опрокидываю на спину. Даже слышу, как хрустят кости; жутковато; не перестарался ли? Но она сама захотела нечестной игры. Что ж, поиграем.       ― Хорошо дралась, ― усмехаюсь, прижав ее к земле и жалея, что едва вижу глаза. А вот духами она побрызгалась, да еще тяжелыми ― идиотская ошибка для профессиональной воровки, тем более шпионки. ― Но еще раз кинешься так на кого-то ― посажу на цепь.       Лишь вернул Руж идиотскую остроту ― но прозвучало так же жутко, как хруст ее костей. У меня сел голос и пересохло во рту; от запаха духов и того, как мы близко в душной темноте, мир почему-то расплывается. Это все усталость. Зачем вообще я подписался на ублюдочный турнир? Ах да. Руж меня и подначила. Остальные тоже, но она ― больше всех. Значит, заплатит.       Ее смех звучит так, будто мы беседуем за чашкой кофе. Чего не будет никогда, ни в какой вселенной. Она даже не дергается, хотя теперь я схватил оба ее запястья, нависаю сверху, близко склоняюсь, пытаясь хоть что-то рассмотреть получше. И я рад, что нас не видят. Особенно дети.       ― Я знала, что рано или поздно мы останемся вдвоем. Тебе понравится, Наки, ― шепчет она.       ― Наконец припомнить тебе все издевательства? ― Я скалюсь, но все же чувствую себя довольно неловко от ее тона. ― Еще как. Ладно, сдавайся, Руж, и…       Я отвлекся, а она меня на этом подловила. И вот уже ее тело выгибается со змеиной легкостью. Не представляю, как вывернулась, ― но бьет меня ногами в грудь, отшвыривая на несколько метров. Свист воздуха ― взлетает для вихревой атаки. И опять в темноте рассыпается кокетливый смех. Новая волна запаха духов обрушивается сзади ― слишком стремительно. Я даже не осознаю, когда упал ничком и когда Руж спикировала на меня. Держит крепко, заломив обе руки; прижимается грудью к моим лопаткам. И шепчет на ухо:       ― Ну что ты. _Так_ я могу кидаться только на тебя, Наки. Не ревнуй.       ― НЕ СМЕЙ ТАК МЕНЯ ЗВАТЬ!       Скорее всего, на стадионе ее слов не слышно. А вот мой ор ― наверняка. Дергаться унизительно, да и глупо: она может сломать мне руки ― и сломает. Остался один крайний прием, но с ним я подожду. Руж же делает это не просто так: все ближе прижимается ко мне, посмеивается над чем-то, мурлычет в ухо:       ― Ну, не кипятись. Мне правда нужен этот камень. И ради него я сделаю всё.       ― Зачем, Руж? ― Больше я не повышаю голоса, пытаюсь выдохнуть. ― Ты не ученый-псих, не строишь корабли, ты даже президенту Изумруд не отдашь, ты…       Она сжимает мои запястья болезненнее. А ее голос становится совсем вкрадчивым:       ― Ты правда не понимаешь? Он нужен _тебе_, Наклз. Как же еще я могу тебя…       Она осекается, почему-то опустив слово «достать». Или «сделать»? Или «довести до белого каления»? Третье ближе к правде. Но под мое сдавленное рычание Руж замолкает, опять бархатно смеется и… склонившись вплотную, целует меня в шею. Раз. Второй. В третий я чувствую, как смыкаются ее зубы ― на шее останется след, хорошо если не открытая рана. А в четвертый ее губы мирно, даже нежно прижимаются к моей щеке. Меня бросает в жар и тут же ― в злость. Стреножить меня и… делать это? Чокнутая! Не была бы еще такой сильной…       ― Не знаю, много ли ты знаешь о девушках, ― шепчет Руж, ― но обычно у них очень простые мотивы.       ― У девушек, ― ухмыляюсь я, опять с трудом собравшись. ― Не у летучих крыс.       Я догадываюсь, что сделал бы на ее месте. Схватил бы меня за шиворот и хорошенько приложил лицом о землю. И справедливо: что бы ни происходило и как бы меня ни выводили, обычно я не бросаюсь оскорблениями. Но с Руж… я как слетаю с катушек. Превращаюсь в какое-то чудовище. Я ― правда не я. И…       ― Наки, в сравнении с обычной угрюмостью, от тебя даже это звучит мило… ― она целует меня еще раз, в затылок, ― особенно когда щеки так горят. Я даже не думала, что будет так весело. И…       Говоря, она немного ослабила хватку на моих руках. Ей же лучше: не пришлось бить ее затылком в переносицу, это кончилось бы для нее сотрясением мозга. Я просто выворачиваюсь, быстро врезаюсь ей в грудь правым плечом, с силой толкаю, опрокидываю ― а в следующий миг мы снова вцепляемся друг в друга и катимся по земле; и это уж точно больше похоже на кошачью драку, чем на зрелищный финальный бой. И снова ― хорошо, что нас не видят дети. И взрослые. И Соник.       ― Что еще кажется тебе во мне милым? ― спрашиваю я, нависая над ней. Я уже совсем адаптировался к темноте, наконец вижу наглый блеск ее глаз и белозубую улыбку.       ― А может, ты наконец скажешь, что тебе нравится во мне? ― врезав мне в челюсть, она оказывается сверху.       ― Ничего!       Еще удар, от которого искры из глаз. И еще. И еще.       ― Никогда не поверю, ― она опять склоняется, прижимаясь бедрами, обдавая духами. ― Ничего тебе может не нравиться в этой плоской дуре, Эми Роуз.       ― И ты вот этим меришь привлекательность? ― Я пихаю ее в то самое «вот это», скидывая с себя, пытаюсь заломить руку, но Руж выворачивается и врезает мне коленом в живот, вышибая дух. ― Черт! Да ты просто какая-то…       ― Какая? ― Она кидается на меня, и мы, оба так и не встав, сцепляем ладони, пытаемся завалить друг друга, но больше не можем. ― НУ? КАКАЯ?       Действительно, какая? Я стискиваю ее сильные горячие пальцы и ощущаю напряжение каждой мышцы; чувствую запах духов и вижу бешеное, азартное, нетерпеливое мерцание глаз. Да что такое, что она прицепилась? И почему я ведусь, хотя давно пора плюнуть? Тут еще и такие дикие выходки, грязные приемы и…       Кстати о грязных приемах. Их вообще-то нужно не осуждать, а перенимать.       ― Странная, ― выдаю я, подавшись чуть ближе. И впиваюсь губами ей в губы. Запах духов окутывает меня, словно вода с морского дна. Ведь мы… тонем.       Я хочу просто дезориентировать ее, а потом вырубить ― но целую снова и снова. И она отвечает, одновременно пытаясь сломать мне пальцы, но в какой-то момент едва уловимо расслабляясь. Уже не сопротивляется, когда я креню ее вперед ― и падаю сам. Я слышу стук наших грохнувшихся тел сквозь туман, очень горячий, приторный и дикий ― и не могу остановиться. От ее частого дыхания. От огня в ее теле. От заполняющей и меня, и ее сумасшедшей энергии, сравнимой только с силой Изумрудов. Да что там, я не могу и соображать, пока…       ― Да, ― выдыхает она сквозь поцелуй. ― Надо проводить эти турниры почаще.       Я хочу наконец отпустить ее, слезть с нее, но она вдруг гладит меня по щеке кончиками пальцев. А потом с силой бьет головой прямо в лоб. Мир кружится, меркнет, запах духов ускользает из него, как ускользают жар и энергия. Но, теряя сознание, я чувствую, как Руж в последний раз целует меня сама. До крови укусив за нижнюю губу.       Воровка. Украла мой прием.       ― Ты прелесть, Наки… ― звенит в ушах.       Но, конечно, она не рассчитала удар. Я отключаюсь всего секунд на сорок, которых ей хватает, чтобы выйти из шатра, помахать зрителям, пройти шагов десять и упасть ничком. Именно этот комментарий Тейлза приводит меня в чувство и заставляет встать. Вау. Похоже, я победил. Шатаюсь, весь в синяках и, мать их, засосах… но победил.       Я выхожу на свет, когда Руж уже лежит. Тоже помахав людям, я лениво иду к трибунам. Если честно, мне хочется по пути подхватить эту летучую мышь, взвалить на плечо и с триумфальным видом потащить прочь. Но теперь-то на меня точно смотрят дети. Они ничего не поймут.       Да и я тоже ничего не понимаю.              ― Что ты смеешься, а? Жутко как-то. Эггмен покусал?       Соник опять пихает меня локтем. А я радуюсь, что среди трех его суперспособностей ― вызывать хаос-контроль, быстро бегать и невероятно раздражать ― не затесалась четвертая, читать мысли или, упаси Хаос, эмоции. Подколоть его ― отличный способ отвлечься.       ― Да я тут представляю, что было бы, если бы Эми нацепила свадебное платье в духе этого мира, с фатой такой, и потащила тебя…       ― На-а-ак! ― Соник вопит на меня, потом вдруг непривычным жестом прикрывает лицо ладонями. ― Откуда в тебе столько желчи?       Это повод опять его треснуть. Которым я пользуюсь.       ― И ты это тому, кто спасает тебя от настойчивой девчонки? ― Я грозно нависаю над ним, потрясая кулаком. ― Да тебя бы даже президент от нее не спас. А я вот!       Капли дождя по-прежнему крупные, но редкие. Ливень еще думает, идти или нет. Я отстраняюсь, задумчиво ловлю дождинки ладонями и не продолжаю тему.       Соник ведь прав: будь на его месте я, Эми со своими сопливыми детскими чувствами была бы послана далеко и надолго еще на первых попытках пообниматься, поцеловаться, подарить мне какой-то мусор, приготовить пирог и тем более ― спасти жизнь. Я выбрасываю других из своей жизни куда быстрее и проще, чем впускаю. Но я не Соник. И я понятия не имею, как выпутываться, когда все уже зашло так далеко и тянется так долго. Хотя…       ― Слушай, заведи себе кого-нибудь, да и всё.       Это что, я сказал? Да, точно я. Но мне кажется, лицо у нас с Соником, опустившим руки, одинаково удивленные.       ― Ну… ― отступать уже некуда. ― Кого-то другого. И по-настоящему. Чтобы Эми поняла, что номер дохлый. Раз уж просто говорить «Нет» ты не умеешь.       Соник морщится, будто сожрал что-то кислое. У него надутый вид «Да все я умею», но вслух он этого не говорит. Мне остается только изобразить желчную улыбку.       ― Она вот моталась на свидание с Сэмом Спидом. А у тебя так вообще полно обожающих тебя девчонок, целая планета. Почему ты не…       ― Это подло. ― Он хмурится. ― Жестоко. И бессмысленно. Мы тут чужие, Нак.       Надо же. Сказал то же, что думаю я и… не только я. Хотя уж кто-кто, а он-то должен быть здесь как дома, всеми обожаемый, всем нужный. Неужели нет? Но эта мысль тут же теряется за другой, более злой. «Подло», мать твою. «Жестоко». Ах ну да, я же разговариваю с героем, о чьем добром сердце ходят легенды!       Но мои «подлые» идеи, кстати, еще не иссякли. Я почему-то опять вспоминаю Восток, Хоука и потрясающий бред, который нёс Эггмен, пока его грудастая железяка пыталась сделать из нас стейки и отнять Изумруд.       ― Ну, знаешь, наш доктор умеет делать роботов-девочек. Так что…       ― Наклз! ― это почти стон. Соник даже закатывает глаза, чего я за ним не замечал ни разу. ― Лучше давай советы на примере камней. Это получается у тебя…       Я лягаю его до того, как он скажет: «удачнее», но тут же невольно фыркаю. Все-таки он верно сказал, чувства ― не моё. По крайней мере, чувства такого сиятельного придурка, как ёж Соник, который, следуй он дурацкой моде земных супергероев, носил бы белый плащ. Где уж мне… как там это называется на Земле, полной оригинальных ругательств? А, да. Грязному плебею. «Подло»? «Жестоко»? Мои-то чувства куда проще. Даже чувства к Руж. Я все еще не послал ее и не убил совсем по другим причинам. И где-то глубоко внутри я их знаю, просто стараюсь не думать и не называть. Иначе рехнусь.       ― А был в твоей жизни хоть кто-то, о ком ты не думаешь в плане «подло», «не подло», «удобно», «неудобно»?А думаешь как о равном, кому ничего особо не должен?..       Молчание ― долгое, странное. На секунду кажется, что Соник сейчас наконец очнется, начнет делать вид, будто вообще меня не понял, отшучиваться, ерничать, превращаться в себя привычного и завязывать со всей этой чушью. Дурашливо разведет руками, заявит: «Да никому я ничего не должен, это ерунда, пока, Наклз, я побежал!» Но нет. Он только смотрит вопросительно и, подняв ладонь, тоже ловит дождевые капли. Ждет.       ― Кто-то, кто… ― я вспоминаю свои же слова, ― делал бы тебя не тобой? Заряжал? Пробуждал в тебе что-то, кроме вины и чувства долга?..       ― Что, например? ― Соник смотрит все так же вопросительно. И хотя он кажется почти спокойным, что-то в его настроении сдвинулось в еще худшую сторону, он напрягся. Я это скорее чувствую, чем замечаю. ― Объясняй, просвещенный.       Я мог бы сказать любую дурь из того, что уже сам перечислял. «Нежность. Интерес. Восхищение». Но перед моими глазами почему-то снова Руж.               ― Наклз… а тебе нравится быть одиночкой?       И это вместо насмешливого вопроса «Чего притащился, Наки, волнуешься?»       Её голос блеклый и отстранённый, без знакомой бесящей игривости. И сидит она сгорбленно, выглядит устало. В принципе ― неудивительно. Муразийский робот здорово её потрепал; я и нашел-то ее всю в крови, которую она только недавно окончательно смыла. Одно крыло висит. Не знаю, сколько Руж не сможет летать.       Муразия была тем еще ужасом ― и неудивительно, что скверно закончила. Если не считать спасение агентов, мы не вынесли оттуда ничего, кроме нервотрепки, научных разочарований, расколошмаченного оборудования, ну и Деко с Боко. Ну как мы? Мы все, кроме Руж. Когда я брел по коридору кают-компании и заглянул случайно ― правда случайно! ― к ней, я нашел ее перебирающей горку драгоценных блестючек, найденных где-то на древних руинах. Руж брала камешки один за другим. Синий. Розовый. Желтый. Красный. Разглядывала. Не любовалась, а именно так ― разглядывала. На ее лице было странное выражение, которое напоминало выражение ребенка. Ребенка, который внезапно, вот прямо сейчас, понял, что вырос из своих игрушек. И вот она посмотрела на меня и это спросила. «Тебе нравится быть одиночкой?». Класс.       Даже уйти, фыркнув, уже не получится: разбирает любопытство. Ответ очевиден ― ну конечно, Хаос ее раздери, мне нравится быть одиночкой! По крайней мере, никто не ударит меня в спину и никого не придется спасать. Каждый раз, когда в мою тихую отшельническую жизнь кто-то прется, радостно помахивая ворохом своих проблем, происходит что-нибудь кошмарное. То, что сидит передо мной на полу, ― даже девушкой назвать не получается! ― первое доказательство. Хлеще только Эми Роуз и Соник. Хватит, хватит, верните мне мое долбаное одиночество! Но почему-то кивнуть не выходит. Я лишь нервно скалюсь, привычно кривя рот, с видом «А ты как думаешь?». Руж недовольна. Не знаю, что она хотела услышать, но смотрит странно. И глаза у неё будто ярче, как те самые камни… или они всегда такими были?       ― Я бы так не смогла, ― помедлив, продолжает она. ― На чужой планете. В обнимку с одним только громадным булыжником. Это же невыносимо, нет?       Говоря, она опять берет камешек, медово-рыжий. А я растерянно опускаю взгляд на сверкающую горку возле ее колен, начинаю зачем-то считать. Десять. Двенадцать… Делаю шаг. Два. Еще несколько, подхожу и опускаюсь напротив Руж. Камни меня не интересуют. А вот то, что происходит с ее попытками держать лицо, ― пожалуй.       ― Головой ударилась? ― я стараюсь, чтобы звучало мирно, но, конечно же, получаю по лбу. Просто по лбу, молча, без подначек и визгов. ― ЭЙ!       ― Ты сам видел, сколько раз и чем я ударилась, ― ее голос снова холодный, глаза зло сузились. ― Я делала свою работу. Как и ты. Я просто хотела сказать…       Она прерывается на полуслове, бросает медовый камень в кучку и опять берет красный. Это крупный рубин, который, был бы покруглее, мог бы напоминать Изумруд Хаоса. Руж сжимает его меж ладоней, будто надеясь согреться, как от чашки с чаем.       ― Я хотела сказать, что на неродной планете бывает грустно. А в одиночестве ― думаю, совсем, Наки. Только и остается искать что-то привычное. Пока помогает.       Так она скучает по Мобиусу?.. Интересно, а бесить меня ― это тоже «что-то привычное»? Может, и так: все-таки мы здесь вместе с самого начала. Она поэтому так странно реагирует, так себя ведет, так… Нет. Не хочу об этом думать.       ― Мне казалось… ― ухмыляюсь снова, но наверняка выглядит это натянуто, ― тебе было бы грустно только там, где нет бриллиантов. А вот же целая гора.       Я мысленно готовлюсь к драке: в этот раз удара не пропущу. Но Руж обманывает мои ожидания, остается на месте, просто кидает камень в общую кучку. Возможно, она слишком устала. Возможно, не хочет снова портить прическу и макияж. Возможно, как и я, помнит, во что переросла наша прошлая драка, на турнире, и не хочет это повторять. Так или иначе, она только скрещивает руки на груди и опять щурится.       ― Ах да, забыла, с кем пытаюсь разговаривать серьезно. Ты такой чудной.       В тоне достаточно привычной едкости, смешанной, с необъяснимой досадой, чтобы я мог выдохнуть, отвлечься и с раздражением огрызнуться:       ― Разве что потому, что полез спасать какую-то воровку и опять оставил шанс угробить робота Сонику!       Надо же, она не совсем дохлая. Я тут же получаю ощутимый удар в грудь, от которого грохаюсь на задницу. Да что ж такое, опять пропустил.       ― Я справилась бы сама! ― Это Руж почти выкрикивает, но тут же вдруг низко опускает голову, делая вид, что разглядывает камни. ― Мне вообще ни к чему это твое джентльменство, Наки. Раз оно наносит такой урон твоему «комплексу второго»…       Комплекс второго. Въедливая злобная дрянь, а мне-то казалось, она лучше видит в темноте, а не пятна на солнце. Это первая мысль, но вторая ― мне тоже лучше опустить голову. Сейчас. Немедленно. И вот, мы уже оба пристально пялимся на камни, сидя по разные стороны их радужной кучки. Потому что оба, черт возьми… красные.       ― У меня нет никакого комплекса. ― Я вру нам обоим, но должен. А потом перестаю врать: ― И я… правда за тебя, черт возьми, беспокоился.       Она обжигает меня новым, удивленным взглядом ― но совсем ненадолго. И упрямо поджимает губы, а потом еще и прикусывает нижнюю. Надеюсь, не верит. Пусть так.       Я действительно ломанулся за ней в эти долбанные джунгли ― потому что видел, как летит ее отброшенное сокрушительным ударом робота тело. Девчонке с подготовкой похуже ― Эми, тем более, Крим ― такой удар переломал бы все ребра: они же не умеют ни группироваться в воздухе, ни правильно падать. Я не думал, что и Руж-то найду живой; наверное, поэтому ринулся как оголтелый. Но уже на звук моих шагов и оклик она зашевелилась, застонала и совсем не сопротивлялась, когда я обнял ее, помог сесть и готовился куда-то тащить на себе ― Хаос знает, куда. Надеюсь, она была в достаточном беспамятстве, чтобы не заметить, что у меня и руки подрагивали, и голос, когда я шепнул: «Держись». Но я-то не был. Со мной правда что-то творилось.       ― Я справилась бы сама, ― упрямо повторяет она, выкладывая в ряд три маленьких бриллианта. ― Я всегда справляюсь, Наклз. Мне никто не нужен, как и тебе.       Нет, мышка. Ты бы не справилась. И вид у тебя сейчас такой, как когда над океаном ты поймала Криса, а не семь прекраснейших на свете драгоценностей. Но получать сапогом по лицу опять мне не хочется, и я молча добавляю к трем бриллиантам огромный и уродливый красный рубин. Пусть лежат рядом.       ― Да. Я знаю. Но в одиночку с такими железяками лучше не связываться. Особенно когда у нас в компании есть любитель покрасоваться.       ― Ты его просто ненавидишь, ― но звучит это скорее вопросительно. И я опять почему-то не вру:       ― Наверное, уже нет.       ― А меня?       Мы снова встречаемся над камнями взглядом. Руж старается выглядеть игривой, кокетливой и равнодушной, но у нее не получается выжать из своей бледной, лишенной сейчас даже макияжа маски хоть что-то. Интересно, она кинется на меня, скажи я «Да»? И интересно, как выглядит моя собственная маска?       ― А ты меня только бесишь. ― Я передвигаю рубин чуть ближе к бриллиантам и отделяю этот рядок от остальных камней. ― И я к этому уже привык.       ― Злобный булыжник. ― Руж с негромким смешком пихает меня в плечо, но совсем несильно. Я думаю о том, что поцеловал бы ее снова, но остаюсь на месте.       Я уже знаю, что буду ненавидеть и себя, и ее за то, что застал одну из таких минут. Когда Летучая Мышь-Охотница-за-сокровищами исчезает, а появляется мышка, безнадёжно привязанная к земле. Которую иногда нужно защищать, потому что она слишком яростно кидается в бой. С чего, Хаос меня раздери, это опять должен быть я? И с чего, сидя вот так с ней рядом, я вспоминаю наши грязные приемы в душной темноте?       ― Я хочу домой. Мне надоело быть чужой.       Она говорит это просто, замечаю только одно легкое дрожание ресниц. Для нее и это много. Я не знаю, что делать. Могу только ответить. Правду.       ― Вообще-то я тоже. Люди чокнутые. И мы вернёмся, мышка. Обязательно.       И она неожиданно улыбается, вместо того чтобы напомнить мне своё имя.       Когда в порту нас торжественно встречают горожане с президентом и начальником G.U.N. во главе, Руж раздает почти все муразийские камни маленьким девочкам, которые попадаются нам на пути. А мне подмигивает на прощанье, прежде чем скрыться в правительственном вертолете.       И я окончательно перестаю ее понимать.              Ухмыляющаяся Руж, занесшая кулак, чтобы мне врезать. Великолепная Руж, которой я все же невольно любуюсь, когда она, качая бедрами, проходит мимо. И она же, грустно ссутулившаяся над горкой бриллиантов. И она же, раздающая их детям. И она же, лежащая полумертвой в траве и дрожащая в моих руках. «Мышка». Это был единственный раз, когда я назвал её так. И думаю, если я когда-нибудь повторю это, она снова даст мне по лицу сапогом и будет в чём-то права. Все это не про нас. Да что там, никакого «нас» и нет. И не будет. И даже все поцелуи ― грязные приемы.       ― Огонь, ― тихо говорю я. ― Взрыв. Чтоб хотелось одновременно и убить, и понять, заглянуть в сердце, как в омут памяти Мастера Изумруда. Бешенство на грани с желанием никуда от себя не отпускать и... немного все-таки защитить, наверное. Помочь. Но не потому, что этот кто-то сам не справится, а скорее наоборот. Потому что справится он не хуже тебя, а ты уже знаешь, как это тяжело.       Вот это да, речь в стиле тех дурацких мюзиклов. Но слова, сбивчивые, отрывистые, злые как-то полезли сами, и, выплюнув их ― а заодно ощутив, как усилился ливень, ― я теперь чувствую себя получше. Остыл. Успокоился. А вот Соник по-прежнему молчит. Он сидит, странно, совсем незнакомо понурив голову, и таращится на свои сцепленные на коленях руки. Он кажется старше, чем обычно. И у него хмурое лицо.       ― Adiós, ― он шепчет это одними губами.       ― Чего? ― под раскат грома уточняю я. Он поворачивает голову. И улыбается.       ― Ничего, Наклз.       Что-то не то. То ли я сказал лишнее и себя выдал, то ли он начал думать о чем-то своем. Надеюсь, второе: мне ни на кой не нужны расспросы про Руж. Мне и мысли про нее не нужны, мне было бы лучше, если бы она вообще исчезла. Дождь становится совсем проливным ― под таким уже неприятно сидеть, если не хочешь потом припадочно трястись и клацать зубами. Меня даже знобит. Я поднимаюсь и, обхватив себя руками за плечи, предлагаю:       ― Пойдем под крышу, а? У меня тут отличный уцелевший зальчик, я там сплю, когда совсем холодно. Можно костер развести…       И откуда это гостеприимство? Сам же недавно гнал Соника едва ли не пинками. А хотя все просто: мне нравится давать ему идиотские советы, которым он никогда не последует и которые не помогают мне самому. Нравится видеть его таким странным, потерянным, раздраженным, но более похожим на кого-то настоящего. Нравится, что у него в принципе могут быть плохие дни, а не только сверкающие победы. Все это успокаивает мой… как там сказала мерзкая мышь?.. комплекс второго. Да, именно так. И вовсе я не радуюсь тому, что на этой странной планете мы с ежом Соником вроде как начинаем больше дружить и меньше ругаться.       ― Нет, Наклз. ― Соник тоже поднимается. Он продолжает странно, устало улыбаться. ― Я пробегусь. Погода что надо.       ― А. ― Нет, не сказать, что я прям расстроен. Все-таки какая бы придурь ни происходила с нами обоими на этой планете, одиночество я ценю больше. ― Ну ладно. Пока. Или… adiós?       Прямо сейчас, в эту минуту, под очередной раскат грома, я вдруг вспоминаю, что значит это земное слово, от кого и когда мне случалось его слышать. А еще осознаю, что погода-то не бегательная; Соник не любит воду, даже с неба. И вместе с этим пониманием я едва не подпрыгиваю.       ― Эй! Соник! Ты что…       О. Хаос. Как мне жаль Эми. Но Соник уже бежит по ступеням вниз, и я уверен: бежать он будет долго. Потому что некуда. Космическая колония давно уничтожена, и даже все ее обломки бережно собраны правительственными кораблями.       ― Пока! ― убегая, он все-таки оборачивается еще раз и подмигивает. ― И правда, Наклз. Спасибо. Напиши книгу, вроде «Любовь и камни». Она будет популярна!       ― Ах ты…       ― Бестселлер, Наклз. Бестселлер!       Он прибавляет скорости и за секунду скрывается из виду, во влажной лесной тени. Гр-р-р-р. Вот и будь после этого чутким и понимающим. Обязательно обсмеют и унизят.       

***

      Под мрачные своды Мистических Руин я ухожу решать вопрос, кого же все-таки задушил бы с бо́льшим удовольствием ― Руж или, говоря словами Эггмена, «этого мерзкого синего ежа». Я мёрзну, одновременно с этим киплю и не могу выбрать ровно до минуты, пока не слышу за шумом дождя мягкий шелест крыльев и не чувствую приторный, отвратительный запах, вползающий в мое заросшее мхом убежище так, будто должен тут царить.       Духи. А с ними кое-что еще.       ― Ээй! ― звонко раздается с улицы. ― Прячешься? Я тут заблудилась в лесу, Наки, но у меня есть кофе. Еще горячий. Не пустишь?       Заблудилась. Как же. И кофе у замершей в каменном проеме летучей мыши на двоих, в ярких картонных стаканах из какой-то ближней фастфудной. А еще она улыбается: привычно склоняет голову к голому плечу и щурит глаза. Ее косметика не потекла. Даже не удивлюсь, если до леса ее кто-то подкинул на правительственном вертолете. Я уже заметил, какой из Топаз понимающий друг.       ― Спорим, ты тут спятил в одиночестве? Тебя хоть кто-то, кроме меня, навещает?       Обычно никто ― и это правда. Я же одиночка, страж и не от мира сего, ко мне стоит заглядывать, только когда от меня что-то надо ― украсть священную реликвию,навешать лапши на уши, излить душу по поводу своих любовных страданий. Наверное, я сам так себя поставил. Ведь даже наглая Руж не перешагнет храмовый проем, если я сейчас не кивну. Не знаю, что ее останавливает; может, она все-таки ощущает что-то необычное в этом святилище, а может... впрочем нет, вряд ли. Руж и такт? Это же как я и чувства.       ― Он с корицей и тройным ореховым сиропом. ― Руж победно поднимает картонку со стаканчиками над головой, точно кубок. ― Как ты любишь.       И я вдруг думаю о том, что Сонику чертовски не повезло с преследующей его девчонкой, а вот мне ― да. Что бы я иногда ни говорил, какими бы тяжелыми предметами ни швырялся и какой бы невыносимой Руж порой ни была. Завтра мы поссоримся. А сегодня можем и выпить кофе. И, секунду подумав, я усмехаюсь в ответ:       ― Ладно, мышка. Заходи. Но если ты притронешься к Мастеру Изумруду...       Но сегодня ее интересует не камень, и я это знаю.       Руж, подмигнув, наконец делает шаг навстречу.       Дождь остается за ее спиной.