Окропленные цветы.

Глубокой ночью в гостиной Гриффиндора тускло горели остывающие в камине угольки. Гермиона еще даже не думала ложиться, уставшие глаза сухо отзывались болью, оповещающей о том, что эссе по нумерологии просто необходимо отложить на завтра. Она отложила перо и устало потерла глаза. Сегодня она чувствовала себя особенно скверно - защиту от темных искусств снова проводил профессор Снейп, в очередной раз отчитав несчастную гриффиндорку за то, что она "невыносимая всезнайка". Голову вдруг пронзила гудящая боль, и Гермиона решила, что на сегодня достаточно чисел. Она осторожно свернула лист пергамента, взяла книгу и пошла к себе в спальню. Девушка тихо зашла в комнату, увешанную алым бархатом, положила на полку книгу и пергамент и рухнула на кровать прямо в одежде. Ее виски будто стиснул стальной обруч, в одно мгновение сознание окутал густой белый туман. "Всего лишь усталость, всего лишь усталость," - успокаивала себя Гермиона. Она быстро провалилась в сон. Наутро Гермиона проснулась от того, что кто-то отчаянно пытался привести ее в чувства. - Нет, нет, пожалуйста, я все выучу... - сонно пробурчала девушка, зажмуриваясь от очередной вспышки мигрени. Она устало открыла глаза, будто вовсе и не спала все эти десять часов. - Гермиона! Гермиона! - кричал Рон, звук доносился до нее будто издалека. - А? Что? Что происходит? - она растерянно села на кровати. - Все хорошо? - спросил Гарри. - Ты не пришла к завтраку и пропустила зельеварение. Гермиона побледнела. Еще никогда до этого она не пропускала занятий, особенно сейчас, когда занятий у нее было втрое больше, чем у остальных. - Я.. я что?! О, Мерлин, который час?! - Скоро обед, тебе нужно срочно поесть. Выглядишь ты неважно. - с сожалением произнес Рон. Гермиона быстро переоделась в школьную форму, взяла свой битком набитый портфель и пошла с друзьями в Большой зал. В висках все еще пульсировало. За обедом она спешно повторяла свое расписание на сегодня, чтобы ничего не пропустить, едва жуя проглотила кусок пирога и закусила яблоком. Сделав небольшой укус, Гермиона обнаружила на яблоке капельки крови. Зубы свело, словно от холода. Она бросила яблоко на стол и выбежала из зала. Слишком долго девушка не придавала этому никакого значения, но сейчас она ясно понимала, что головная и зубная боль становятся ее постоянными спутниками. У Гермионы было много объяснений (оправданий) для ее состояния - стресс, жуткое давление со стороны преподавателей, домашние задания до часу ночи, целая куча новых предметов для изучения. Однако, одну-единственную догадку Гермиона будто не хотела признавать. Судьба издевается над людьми. Настоящие, искренние, теплые и светлые чувства никогда не спрячешь под маской отчужденности от всего мира. Эмоции выбиваются наружу, в буквальном смысле разрывая внутренности, раздирая душу на мелкие куски. Даже Поцелуй дементора кажется слишком легкой смертью по сравнению с этим. Сокрытая ото всех, по-настоящему сильная любовь всегда отчаянно берет свое, прорастая из живой плоти прекрасным цветком, навсегда напоминая о своем жутком присутствии. *** Через четыре дня профессору Люпину стало легче, и он снова мог приступать к преподаванию. Трансформация в этот раз оказалась еще более кошмарной, чем обычно, его лицо вытянулось и осунулось, в уголках молодых, задорных глаз были глубокие морщины, а тело по ночам все еще сводило болью. Сегодняшнее занятие было посвящено русалкам. Ужасным, отвратительным тварям с бледной, от отсутствия солнца, кожей, жабрами на шее, перепончатыми ушами и острыми, как лезвие, зубами. Ученики записывали лекцию Люпина, это был один из тех немногих уроков, на которых вообще нужно было что-то писать. Гермиона вместе с остальными учениками тихо скрипела пером по пергаменту, как вдруг услышала удивленный голос Рона - Ты откуда здесь взялась? - прошипел он. - Ты же не шла с нами на урок! - Я всегда знаю куда иду и что делаю, Рональд, ты перегрелся на солнце? - буркнула Гермиона. - Но ведь Рон прав, ты буквально десять минут назад была внизу, ты научилась трансгрессировать? - поддержал друга Гарри. - Пишите и не отвлекайтесь. - Гермиона насупилась и уткнулась в свою тетрадь. Она завороженно слушала Люпина, спешно записывая информацию о новых существах. Его голос словно был средством от сильной боли в висках и затылке, теплым бархатом переливался в ее ушах. Его серые, словно два хрустальных шара, глаза светились жизнью и искренней любовью к своему делу. Профессор Люпин не был идеален, волосы его давно тронула седина, лицо бороздили шрамы, ходил он в потрепанном сером костюме и латаной мантии. Но Гермиона Грейнджер видела в нем целую вселенную. Римус Люпин об этом никогда не узнает. Никогда не узнает о мелкой дрожи, которая покрывает Гермиону при одном лишь упоминании его имени. Никогда не узнает о тоске, которая на каждом уроке поглощает юное сердце. Никогда не увидит слез, которые она проронила из-за него в подушку. Никогда не узнает о раздирающей ее голову боли, о каплях крови в платке, поднесенном ко рту. Душу и сердце Гермионы сковали миллионы игл, накопившиеся за долгие месяцы эмоции вырывались наружу, причиняя все больше и больше страданий. *** Гермиона тщетно пыталась закрыть свою душу от всего мира, чтобы ничто на свете больше не смогло причинить ей вред. Боль теперь не прекращалась ни на минуту, лишая ее сна. Она стойко держалась, давая друзьям понять, что все хорошо и что это "всего лишь напряженный график". Гермиона одиноко сидела в общей гостиной и, чтобы хоть как-то отвлечься от саднящей боли в груди, принялась заполнять карты звезного неба. Спустя несколько минут она почувствовала мерзкий металлический вкус во рту. Алая, теплая капля упала на пергамент. Гермиона, перепуганная до смерти, подбежала к зеркалу. Из ее рта, обжигая губы, текла тоненькая струйка крови. Грудную клетку сдавила свинцовая тяжесть, голова раскалывалась, кровь хлынула новым потоком. Тянуть больше было нельзя. Чувства нельзя было скрыть или обмануть, они чутко слышат ложь, с помощью которой люди пытаются спрятаться друг от друга. Запрещенная любовь кислотой выжигала внутренности, заставляя тело биться в судорогах и истекать кровью. Схватив палочку, Гермиона выбежала из гостиной. Надеясь не опоздать, она, едва живая, шла по коридору, оставляя на холодном каменном полу алые капли. На некогда белой рубашке уже практически не осталось чистого места. Через несколько минут, из-за разрывающей сердце боли, растянувшихся в часы, Гермиона оказалась перед кабинетом защиты от темных искусств. Бессильно оперевшись на тяжелую дверь, она ввалилась внутрь. Люпин ещё не собирался уходить, сидя с чашкой чая, он вдруг оглянулся на дверь. Гермиона лежала на полу, а изо рта продолжала изливаться кровь. Теперь она была ярко-алого цвета. Она понимала, что если ничего не расскажет, то просто погибнет. - О нет! - Люпин подлетел к девушке, осторожно посадив ее, он осмотрел ее бледное, дрожащее тело. - Кто на тебя напал?! Что случилось? - чуть ли не кричал он. Внутри все сжималось в крепкий узел, воздух на мгновение застыл, отказываясь проникать в его легкие. Он в панике схватил палочку и начал бормотать всяческие заклинания, но ничего из этого не помогало. Это не было похоже ни на черную магию, ни на древнее колдовство, ни на нападение ужасного чудовища. - Профессор... - хрипло отозвалась Гермиона, закрывая глаза. - Профессор Люпин... Люпин, испробовав около дюжины заклинаний от самых сильных темных проклятий, вдруг все осознал. Гермиона лежала у него на руках, беспомощная, задыхающаяся в собственной крови, не способная сказать даже тех слов, которые могли бы спасти ее жизнь. Лишь одними губами она произнесла: - Я люблю вас, профессор. Было слишком поздно. Сквозь еще теплую ямочку на шее пророс росток и тотчас же расцвел. Прекрасный цветок пиона, окропленный юной, свежей кровью.