***
Он определённо точно любил её больше жизни. Она была везде: в его снах, где они могли разговаривать ночи напролёт, не боясь осуждения; на фотографиях в школьном альбоме, где он тайно рисовал рядом с её лицом сердечки; в мыслях, из которых он никогда её не выпускал, вновь и вновь вырисовывая в сознании мягкие черты и вспоминая её смех. Он косился в сторону камер, расставленных повсюду, натянуто улыбался бдительным соседям и никогда не приглашал Каэде домой. Потому что, несмотря на то, каким уверенным в себе хотел казаться Шуичи, он всё равно понимал, как глупо было бы пойти на подобный риск. Но желание быть счастливым, желание открыться — всё это слишком дурманило голову. А прописанная строчка в паспорте с именем будущей супруги, что родит ему впоследствии ребёнка, и вовсе злила. Этот мир прогнил и приносит одни лишь страдания. И Акамацу была лучом света в кромешной тьме, единственным проросшим цветком на одиноком пустыре и попусту неповторимой девушкой, ради которой хотелось просыпаться по утрам и верить в революцию, что однажды свергнет ущемляющее правительство. Ради неё хотелось верить в любовь. Ради неё хотелось любить. И поэтому Шуичи не мог её осуждать. Он мог только оправдывать её, души в ней не чаять и бесконечное множество раз прощать. Даже если он сам будет сломлен, собирая осколки разбитого вдребезги сердца. Даже если дверь в его квартиру без сожалений выбьют в пять утра. Даже если он будет скручен каким-то амбалом и придавлен к полу собственный квартиры, пока на него сверху вниз будут смотреть сотрудники полиции в красных комбинезонах. Он всё равно будет любить её. — Ну и ну, — хмыкает низкорослый человек, одетый, на удивление, в чёрную униформу и бессовестно листающий личный дневник Саихары, до этого глубоко спрятанный в ящике. Он потряс им одной рукой, заставив вывалиться вырезанным из красной бумаги сердечкам, и брезгливо глянул на Шуичи, что оставил попытки вырваться, несмотря на заломанные и явно ноющие руки. — Мерзость, — криво улыбнулся полицейский, поправив фуражку на своей голове и небрежно кинув дневник в сторону одного из коллег, что еле успел его поймать. Другой же сотрудник подорвался собирать с пола разбросанные улики. Человек в чёрном ещё раз прошёлся вдоль и поперёк комнаты, а потом остановился, присев на корточки рядом с задержанным и внимательно заглядывая ему в лицо. — Раз кричать не будешь… не расскажешь, где спрятано остальное? — издевательски протянул он, ухмыляясь. Шуичи только злостно посмотрел на него из-под чёлки и ничего не ответил. Полицейский подумал одно мгновение, после чего потянулся к его волосам, осторожно пригладив их и приподняв ладонью чёлку, рассматривая серо-карие глаза вблизи. У Саихары сбилось дыхание. Он не мог понять мотивов, прочитать его, не мог даже близко предположить, что было у того в голове. Они без слов смотрели друг на друга секунд пятнадцать, пока сотрудник правовых органов резко не сжал его волосы и не притянул ближе, вырвав болезненное шипение. — Долго будешь молчать? — отчеканил он, не излучая и капли сожаления. Шуичи терпел. Терпел до тех пор, пока его со всей силы не приложили об пол, а в ушах не послышался звон вперемешку с собственным сдавленным стоном. — Вызывай наряд, — холодно бросил полицейский через плечо. — Пусть перероют здесь всё.***
Щёлканье ручки, постукивание длинных пальцев по старой клавиатуре, на которой отсутствует несколько клавиш, зевок. Унылый кабинет, столь же унылый наблюдатель, что заполняет досье на новоприбывшего, пока его не забрали на допрос с пристрастием. У Шуичи раскалывалась голова, болело под глазом, щипала разбитая губа и постоянно вываливалась ватка из кровоточащего носа. Его здорово так помотали сперва в квартире, а потом по пути в полицейскую машину, не забыв столкнуть с последних ступеней и пнуть за медлительность. Внутри тачки он успел приложился виском об окно от грубой езды водителя и был вытолкан из распахнутой двери перед участком, измазавшись в грязи и пыли, заодно чуть не сломав себе руки, скованные металлическими наручниками. К таким, как он, никогда не относились с трепетом и аккуратностью. Всё же любовь в нынешнем мире была слишком тяжким преступлением, чтобы сюсюкаться с арестованными. Мало ли что ты можешь сделать.Например, влюбить в себя.
Потому он разочарованно разглядывал плакат с воодушевляющей надписью «Влюблённый отец — горе семьи» и пытался понять, в какой момент времени их мир утонул в регрессии и залёг на дно, закопав между тем чувства и духовные ценности, воздвигнув на пьедестал материальные блага. Карьеру, успех. И, конечно же, деньги. Власть ныне подстилает под себя, насильно заставляет трудиться не покладая рук, вынуждает горбатиться на ужасных и малооплачиваемых работах, вследствие чего люди стали дохнуть, словно мухи. Любовь больше не существует. Она превратилась в дефект, в гормональный сбой. С детства даже выписывают таблетки против неё, которые, несомненно, всего лишь пустышки. Величественное некогда чувство клеймили ошибкой природы и позором для всего человечества. Но, прежде всего, его прозвали грозным и громким словом — преступление. Потому что никто не должен отвлекаться от поистине важных задач на подобную чушь, как чувства. Это слишком тормозит и забивает голову ненужными мыслями. Ты должен работать на государство, стать рабом системы. Обратиться буквально в бездушную машину, беспрекословно выполняющую поручения. А разве машины испытывают эмоции? Размножение и дети — тоже обязанность. Ты не убежишь от этого, как ни старайся, если тебе, конечно, не ниспослали великий дар в виде бесплодия. Жирным шрифтом ещё с глубокого детства прописаны строчки о приблизительной дате женитьбы на определённом человеке и срок, за который вы должны обзавестись потомством. Чем больше человек оттягивает, тем выше штраф. В итоге могут даже усадить за решётку. Если прописанный супруг или супруга умирает, его заменяют другим человеком. Очень мала вероятность остаться без потенциального партнёра, но такие есть, и Шуичи их находил самыми счастливыми людьми на свете. Потому что они свободны хотя бы в данном аспекте жизни. Конечно, он не обязан жить вместе с той, с кем его связала «судьба». Более того, это запрещено. Потому как от сожительства и узнавания друг друга лучше может проснуться привязанность и влюблённость, а это совсем не выгодно власти. Ему просто противно думать, что придётся прикасаться к ней. Что придётся прикасаться к кому-то, помимо Каэде. У них с вынужденной супругой будут совместные дети, и Саихаре оставалось молиться, чтобы суд оставил их жене. Ибо он не сможет морально выдержать столь огромный груз. И он попусту не хочет портить жизнь детям, давая им понять одним своим лицом, что они никогда не были желанны. — Влюбился, значит? — высокомерно поинтересовался неприятный человек за компьютером, являя взору небольшую щербинку между зубов. От него разило потом и озлобленностью на мир. Шуичи даже не попытался сделать вид, что собирается отвечать. И всё же он здесь. Сидит в потасканных наручниках и понимает, что, по всей видимости, жизнь кончена. Он явно просчитал не все расклады, и это уничтожило его будущее. Потому что в планы совершенно точно не входило вместо взаимности получить просьбу «забыть». Как и то, что Каэде, вынуждавшая Саихару обещать молчание, сама подала на него заявление, на что, конечно, имеет право каждый гражданин, заподозривший кого-либо в противоправных действиях. Вероятно, она просто испугалась. Или её вера в Шуичи в самом деле была до того ничтожно мала. — Эй, — вдруг послышалось со стороны двери, которую резко распахнул тот самый человек в чёрном. — За мной, — кивнул он в сторону прохода. Шуичи оставалось только повиноваться.***
— В глаза смотри. Саихара, невольно вздрогнув от строгого повелительного тона, нехотя поднял взгляд, встретившись с фиолетовыми огоньками. Их обладатель хмыкнул, после чего нажал на красную кнопку на диктофоне, лежащем на столе рядом с одинокой лампой, обдающей лицо Шуичи слепящим холодным светом. — Вы обвиняетесь в проявлении любовного интереса к представителю женского пола, подразумевая за этим начало противозаконных отношений и, как следствие, сокрытие их от сторонних лиц, включая правоохранительные органы… Заключённого не столько удивил резкий скачок с «ты» на «вы», сколько официальность последующего обвинения. — Пострадавшая также упомянула поступавшие как вербальные, так и невербальные угрозы с Вашей стороны… Что? Какие ещё угрозы? — …что карается дополнительным сроком заключения… И тут, словно поймав немой вопрос в глазах Шуичи, он пояснил, зачитывая с листочка рядом: — А именно — прикосновения без согласия на то пострадавшей, что включает в себя удержание на месте против воли, внушение ложной информации, попытка втереться в доверие и склонение к совершению преступления, — он отложил его в сторону, опёршись локтями на стол и сложив руки в замок. — Есть возражения? Шуичи сглотнул. — Вы имеете полное право хранить молчание так же, как вольны выразить своё отношение к поступившему обвинению, после чего можете изложить обстоятельства дела в свободной форме. В данном случае следует помнить, что каждое Ваше слово может быть использовано против Вас на суде. Какой из двух вариантов Вам кажется менее безнадёжным? — он хихикнул. Саихара закусил губу, пытаясь продумать свои дальнейшие действия и стараясь пропустить мимо ушей вольности, что позволяет себе человек с пустым бейджиком на униформе. Тускло освещённая и к тому же душная комната с белыми стенами, шатающимся столом и двумя стульями только нагнетала, что совсем не помогало мозговой активности. В местах, где были закреплены наручники, неприятно жгло. — Вам может быть предоставлено ровно три минуты и тридцать восемь секунд на размышления, после чего решение о хранении Вами молчания будет принято незамедлительно и без Вашего непосредственного участия. Время пошло, — он хлопнул рукой по цифровым часам неподалёку и ледяным взглядом уставился на Шуичи. Тот прикрыл глаза и судорожно выдохнул, стараясь прийти к какому-то одному решению. Он арестован из-за того, что просто влюбился. Наверное, попытка довериться единственному по-настоящему близкому человеку была с самого начала провальной. Если он попытается оправдаться, есть ли хоть какая-то гарантия или банальный шанс на успех? Может ли это поменять хоть что-то? Он был наслышан о том, что у женщин есть большие привилегии, когда дело касается любви, особенно если именно они подали заявление в полицию. Шуичи не знал ни одного человека, что смог бы обойти закон в этом плане. Так есть ли разница между хранением того самого молчания и жалкой попыткой выставить себя в лучшем свете, если суд всё равно приговорит его к ответственности? Возможно, это максимум позабавит следователя, что сейчас с настороженным прищуром косился на таймер. А может… Тихое, но настойчивое постукивание по крышке часов вывело из омута размышлений. Полицейский, добившись внимания со стороны заключённого, без слов указал на время, судя по которому у него осталось не более тридцати секунд. Он напрягся, понимая, что если он не ответит вовремя, то решение примут за него. Бросило в холодный пот. Двадцать семь секунд. В голове была пустота, нога нервно начала топать по кафельному полу. Двадцать пять секунд. Думай. Думай. Думай. Думай, чёрт возьми. Думай. Двадцать секунд. А что он, собственно, теряет? Восемнадцать секунд. Хотя есть ли смысл стараться? Это ведь ничего не изменит! Всё равно он будет гнить в тюрьме и есть отходы или ещё чего похуже… Может, его вообще расстреляют. Десять секунд. Но кто не рискует, тот не пьёт шампанское, верно? Семь секунд. Он в панике встретился взглядом с человеком в чёрном и вдруг Шуичи показалось, что тот осторожно ему кивнул. Значило ли это… Пять секунд Чёрт, чёрт, чёрт… — Да! — неожиданно для самого себя воскликнул Саихара. — Да, да, я скажу, как всё было на самом деле. Ему показалось, что сотрудник как-то странно на него посмотрел, после чего расплылся в улыбке и выключил таймер, показывающий об оставшейся одной секунде. — Что ж… — хрустнув пальцами, сказал он. — Всё, что Вы скажете, будет записано на диктофон и тщательно переслушано на наличие противоречий и подозрительных моментов, так что советую не скрывать сведения и не путать следствие. Правительство весьма щедро на представление тюремных камер, так что любая осечка может сыграть с Вами злую шутку. Так или иначе… — он скучающе почесал шею. — Что Вы можете сказать о поступившем на Вас заявлении? — Я… — он задумался. Солгать или сказать правду? Солгать или сказать правду? — Ну? — Я… согласен с поступившими на меня обвинениями. Полицейский потерял дар речи. — Я готов написать чистосердечное признание, если так угодно. — Подожди… — вновь перейдя на «ты», мотнул головой следователь. — Что значит «согласен»? Ты хочешь сказать, что не станешь оправдываться? Шуичи не был готов к столь неформальному обращению, потому сначала выпал в осадок. — Вы же сами сказали, что я не должен ничего скрывать, поэтому… — Так совсем неинтересно, — вздохнули напротив. — Что, простите?.. — Ты… то есть Вы должны изложить своё видение ситуации. В хронологическом порядке, не умалчивая никаких деталей, — перевёл тему он, поправив фуражку на растрёпанной голове. Саихара задумался. Первый пункт он выполнил — заставил хотя бы на первых порах поверить, что он честный человек и не станет что-либо умалчивать, что, по сути, должно хотя бы немного смягчить наказание. Осталось ещё кое-что. — За день до событий вчерашнего дня я договорился с Каэде встретиться в восемь у моего дома… — начал рассказ Шуичи, сев настолько удобнее, насколько ему позволял дешёвый табурет без спинки. — Для чего? — О, эм… я хотел сводить её в одно место. Где нам бы никто… не смог помешать. — Что за место? — нетерпеливо спросил следователь. — Помешать чему? Признанию? Она сразу согласилась? Кто ещё знал о встрече? — Э… Никто больше не знал, я тесно общаюсь только с ней, а родители и вовсе знать не должны были… — И ни у кого не возникло подозрений по поводу такого позднего ухода из дома? — Нет, я… — было тяжело собраться с мыслями, все вопросы смешались в одну мерзкую кашицу. — Никто не знал об этой встрече и даже не догадывался. Я собирался повести её к пруду, где мы раньше часто сидели в детстве, но с годами перестали. Но в итоге… — Почему именно пруд? Делали раньше что-то, что должно было быть скрыто от чужих глаз? — Нет! — воскликнул он. — Просто, несмотря на введённые поправки, разрешающие детям до двенадцати лет оставаться с противоположным полом наедине, наша дружба продолжала вызывать вопросы у взрослых. Приходилось прятаться, даже чтобы банально посидеть рядом… Молчание. — Так вот… путь был проложен через одну заброшенную автостоянку, и мне почему-то подумалось, что или сейчас, или никогда. Вот я и… признался ей в чувствах. Он морально готовил себя к вопросу на подобии «Как она отреагировала», но вместо этого услышал: — Зачем? — Что? — Зачем? Шуичи нервно усмехнулся. — Что значит… «зачем»?… Мне захотелось, чтобы она знала. Вот и всё. — Ты не выглядишь, как глупый парень. К тому же, ты прекрасно был осведомлён ещё с самого детства, что это обычно плохо кончается. Неисправимых романтиков нынче не жалуют, так почему ты решился на это? Саихара уставился на него, не в силах сказать и слово против. — Я люблю её уже давно, — выдавил из себя он спустя пару мгновений. — И… — он пытался сформулировать предложение правильно, дабы не испортить задуманную тактику действий. — Я хотел узнать, взаимно ли это. — И как? — Она отвергла меня. Тишина. Как вдруг человек в чёрном усмехнулся. — Покрываешь суку, что сдала тебя? Он обомлел, распахнутыми глазами вперившись в хитро улыбающегося полицейского. — Что? — Это очевидно, парень, — он откинулся на спинку своего стула, разведя руки в стороны. — У тебя это на лбу написано. — Я не- — Во-первых, — скрестив руки на груди, перебил его тот. — Вызывает слишком много вопросов факт, что ты решил ткнуть пальцем в небо, сообщив девушке о своих чувствах, будучи до конца в них неуверенным. «Мне захотелось, чтобы она знала». Серьёзно? Слишком большой риск. Это равноценно тому, если бы ты пришёл в участок и написал заявление на самого себя. «Верная смерть», — смешок. — Нужно быть или до невозможного тупым, чтобы сделать это, или тщательно продумать всё, не забывая между тем наблюдать и делать заметки, ища подтверждение взаимности и тем самым заглушая страх перед признанием. Да, в твоём личном дневнике об этом ни слова, — он поёжился, вспоминая сопливые тирады о большой любви, что прочёл там. — Но такой вывод напрашивается сам. Ты только подумай, — он сделал акцент на последнем слове. — Это единственный человек, с которым ты общаешься. А это значит, что вы вместе проводите очень много времени. У вас есть куча совместных воспоминаний, даже общее тайное место, о котором ты упоминал. Шуичи не понимал, кто его вообще дёрнул за язык сказать это. — И ты хочешь сказать, что не было никакого проявления чувств с её стороны? Что вы никогда не разговаривали о чём-то таком, особенно когда никто не видит? — Я думал, что нравлюсь ей, но эти догадки были ошибочны. — То есть? — Иногда дружеские жесты воспринимаешь за нечто большее, — он грустно улыбнулся. — Ты в самом деле считаешь, что я поверю в подобную чепуху? Как можно вообще, основываясь на таких расплывчатых доказательствах любви, решиться сломать себе жизнь? — Я положился на удачу, вот и всё. Она меня подвела. — Что ж… во-вторых, — не унимался полицейский. — Она подала на тебя заявление. Единственный человек, с которым ты был близок, подставил тебя. Не кажется ли тебе, что должна быть значимая причина для этого? — Иногда родные люди могут крупно подвести. В наших реалиях это неудивительно. — Но у вас, насколько я могу судить по записям в дневнике и рассказам, была очень крепкая дружба, не так ли? — Это так. Но… — Но? — Она просто испугалась последствий. — Каких ещё последствий? — фыркнул он. — Вероятно того, что её тоже могут привлечь к ответственности. Полицейский подпёр щёку ладонью и широко улыбнулся. — Как же её могут привлечь к ответственности… если признался ты? Шуичи на секунду растерялся. — Она не испытывала к тебе чувств, если судить по твоему рассказу. Так чего же ей было бояться? Огласки? Разве же вы никогда не становились свидетелями того, как выступают в защиту пострадавших женщин и мужчин, которым признались? — Это распространённая практика, когда подают в суд за подобное, я не вижу проблемы… — Да, у малознакомых людей. А вы друзья детства. Как хорошая подруга она просто могла отказать и забыть, как страшный сон. «Да, я тоже на это рассчитывал, когда мы разошлись» — подумалось Саихаре. — А так… это всё очень похоже на то, словно вы были взаимно влюблены и даже строили планы на будущее, скрываясь ото всех. Но только если ты решил действовать, то она решила отступить, испугавшись того, чем всё может обернуться и понимая, как это опасно. Наверное, потому что она изначально не относилась к этому серьёзно. Или потому, что она не относилась серьёзно именно к тебе. Но суть не меняется. Он вздохнул, покрутив в руках собственную фуражку. — Если отталкиваться от времени… встретились в восемь, разошлись, наверное, ближе к ночи. Прибежала она в участок ранним утром. В часа четыре, если верить докладу. Отсюда логично предположить, что она катала и обдумывала прошедший разговор. Тебе стоило бы пересказать его ради своего же блага, но и так очевидно, чем всё закончилось. Если бы она видела в тебе всего лишь преступника, что в будущем принёс бы много проблем, она бы доложила на тебя тем же вечером. Но что-то ведь её задержало, верно? Шуичи сконфуженно молчал. — Вероятно, думала о правильности своих действий. Я могу сказать, что она точно не ответила взаимностью хотя бы потому, как уверенно ты говорил о полученном отказе. Значит, что ты не сомневался в этом, так ведь? Следовательно, такой расклад был известен ещё со вчерашнего дня. Делаем вывод, что она слилась с этой темы. И думать ей оставалось лишь над тем, докладывать на тебя или нет. И над тем, есть ли возможность того, что кто-то узнает и усадит её за решётку, потому что было за что. Может, она даже предполагала, что напишешь заявление сперва ты, а не она, и потому решила сделать это быстрее, но это уже лирика… — Пожалуйста, — вдруг подал голос парень. — Не надо привлекать её к этому… я готов взять всю ответственность на себя. Что мне сделать, чтобы вы оставили её в покое? Полицейский задумался. — Как минимум... Ничего? — пожал плечами он. — Моя работа заключается в поимке потенциальных преступников. Не с тобой пошла вне закона, так с другим. Ты думаешь, что если она влюбилась в тебя, то не сможет полюбить снова? — Да не влюблена она в меня! — Долго ещё будешь увиливать от правды? Я таких как ты насквозь вижу. И, к твоему сведению, отлично распознаю ложь. Он постучал пальцем по столу. — Но вот мне интересно… неужели ты правда готов ради неё пожертвовать собой? — Да. Следователь поджал губы и хмыкнул. Шуичи было трудно прочесть выражение его лица, но что-то в глубине души подсказывало, что вопрос был задан неспроста. — Каким вообще идиотом надо быть, чтобы в нашем мире доверять кому-то… верить в любовь... — он натянуто улыбнулся. — Неблагодарное дело. И ты до сих пор готов защищать её, зная, что это конец? Зная, что она так с тобой поступила? — Да. — Мозгов у тебя нет, вот что. — Может быть, но у меня нет сожалений на этот счёт. — Почему же? — Потому что с ней я был счастлив? Даже если мне промоют мозги или приставят к кирпичной стене, а потом разнесут голову из дробовика, я буду ей благодарен, наверное, за то, какую жизнь она мне показала. — И какую же? — он рассмеялся. — Жизнь, где тебя в любой момент готов кинуть самый близкий? — Это был её выбор. Так же, как моим выбором было признаться. Я хотя бы почувствовал в один момент себя человеком, что может выбирать. Да и, как мне кажется, лучше уж закончить так, чем прогибаться под несправедливыми правилами, которые устанавливают те, кто возомнил себя вершителем судеб. Человек напротив как-то странно улыбнулся, а глаза его загорелись. — Это тоже будет использовано против меня, да? — мягко спросил Саихара, смирившись со своим положением. — Не угадал. — Что? — Диктофон даже не включен. Саихара прокашлялся. — Что значит «не включен»? — То и значит, — он встал из-за стола и потянулся. — Я не понимаю... — Слушай, полиция хоть и рекламируется, как слуга народа, но занимает куда более высокое положение. Ты думаешь, что хоть кто-то стал бы работать в этой помойке, если бы не получил в обмен гарантированную власть? — Эм… — Здесь нет камер, допросы не записываются совсем. Потому что у вас нет прав как таковых и никому не выгодно вас защищать. Если я скажу, что ты буйный, они не станут мне перечить и закинут тебя в дурку. Если я скажу, что, несмотря на обвинения, ты оправдан, так и будет. Суд будет лишь формальностью. Здорово, правда? И ведь ограничивается народ в ответ только немым возмущением, и терпит, терпит, терпит, ничего не предпринимая. Он достал рацию и, что-то неразборчиво туда пробурчав, мигом получил подтверждение и готовность к задержанию. — Очень мало тех, кто готов идти против системы. Любовью настолько запугали, что и садят за неё раз в несколько месяцев. И ты один из таких идиотов. Боже, — он засмеялся, опёршись на стену. — Но, знаешь, ты мне даже нравишься. — Что, простите? — Да так. Мысли вслух. Он скрестил руки на груди, оценивающе оглядев Саихару. Тот вообще ничего не понимал. Над ним издеваются сейчас или этому человеку поговорить не с кем? — И что со мной в итоге… будет? — подавленно поинтересовался Шуичи. — Я должен отвезти тебя на заседание суда. — Что? Уже сегодня? — Ну конечно, после допроса всегда так. Мир ускорился, никто не станет тебя ждать. Шуичи замялся, но вдруг осторожно спросил: — А Каэде… она тоже будет там? — Куда ж без неё. Молчание. — Извините. — Да? — Вы и задержание проводили, и допрашивали, и отвозить меня собрались… всегда Вас так нагружают? — Нет. — А… — Я сам вызвался, — он улыбнулся. Саихара не знал, как на это реагировать. — Ладно, — отойдя от стены и направившись в сторону двери, вздохнул полицейский. — Поднимайся, пора ехать. — Допрос был рассчитан на определённое количество времени? — Нет, просто у меня план. Шуичи встал, скрипнув стулом, и поведя затёкшим плечом. Руки всё ещё ужасно ныли. — ...План? В ответ ему криво и как-то по-детски ухмыльнулись, после чего он провернул дважды ключ в замочной скважине и, только собравшись нажать на ручку, прошептал: — Ага. Не хочешь сбежать? И разве могут быть тут возражения?