Парфюмер

Яркие помады, нежные румяна, мерцающие гели для тела — в одну руку всего понемногу. Ненавязчивая подсветка играет с блестками перламутровых теней, использованные пробники беспорядочно разбросаны по стеллажам. Приятная кондиционерная прохлада окутывает пространство вокруг. В воздухе слышится букет ароматов разнообразной туалетной воды — от просто сладких до глубоких восточных и строгих древесных тонов. Ноги уверенно ведут туда. Этот месяц порадовал новой парфюмерной линией. Очередной шедевр. Сегодня утром Саске не без удовлетворения увидел оповещение о начислении зарплаты за прошедший месяц, поэтому сейчас, уже ближе к вечеру, некоторая доля традиционно уйдет на фирменную косметику. — Двести тридцать долларов, — девушка на кассе смотрит немного озадаченно: не каждый день мужчина скупает сразу всю новую линейку, прихватывая сверху женские помады. А Саске едва ли не закатывает глаза от подобной бестактности и думает как было бы хорошо просто взять и расплатиться, а не чувствовать на себе давление со стороны. Да, это все для него; нет, не в подарочный пакет; да, картой. Он покидает магазин с ежедневно играющими в наушниках The Smiths и развязно шагает в такт музыке с гордо расправленными плечами. В свисающем с одного плеча рюкзаке позвякивают дорогие стеклянные флаконы. Домой привычно на метро. Квартира встречает беспросветной темнотой и нарастающим звуком шаркающих по паркету когтистых лап. В прихожей витают приятные нотки грушевых ароматических палочек. Саске нащупывает рукой один из выключателей, разливая по комнате приглушенный теплый свет, скидывает рюкзак на обувной пуфик и уже готовится взъерошивать длинную шерсть своего неугомонного бордер-колли. — Йо, Дрейк, — улыбается Саске и ворошит пушистый загривок. — Нет, гулять мы будем только завтра. Знаешь что у меня есть? Он встает, подхватывает рюкзак и проходит в неосвещенную квартиру. На самом деле, студия — очень удобный вариант: бюджетно, просторно, красиво и все на виду. В том числе большие окна, показывающие никогда не надоедающую панораму города, что ночью не перестает завораживать своей многоцветной иллюминацией. И подобие кухни, с которой начинаются апартаменты, здесь весьма кстати: пропустить бокал чего-нибудь покрепче по дороге из квартиры и обратно никогда не упускается. Саске шаркает молнией на сумке и выкладывает на барную стойку небольшой блестящий пакет. Неяркого света из коридора вполне хватает. Потемки кажутся уютными и уже привычными. — О да, новая линейка от прославленного Учихи, — собака неопределенно смотрит на то, как ее хозяин почти с маниакальным предвкушением достает из пакета черные глянцевые коробочки, — черт бы его побрал. Фирменный дизайн упаковки бренда Учиха отличается особой элегантностью и строгостью. Впрочем, когда в палитре преобладает черный цвет, это не может трактоваться как-то иначе. — Uchiha ginger spice, — Саске проводит пальцами по упаковке одного из парфюмов и склоняет голову вбок. — Стойкий запах, быстро надоедает. Помнишь, в прошлый раз ты из-за него несколько дней чихал, — выглядывает Саске из-под челки, косясь на послушно сидящего внизу пса, и жестко усмехается. Даже у собаки на Учиху отрицательная реакция, что за ирония. Теперь в руках новая коробочка — все такая же глянцевая и черная, но немного длиннее. Самая продаваемая коллекция. — Virgin tears. Господи, ну и идиотское же название! Ставлю десять баксов, что такой спрос на линейку именно оно и обеспечило, — Саске пару секунд задумывается и скребет ногтем упаковку. — Короче говоря, тоже дерьмо. Согласен со мной? Дрейк подает голос, когда его одаривают выразительным взглядом. У собаки нет выбора: либо ты понимаешь мимику хозяина и хорошо дрессируешься, либо тебя морят отсутствием прогулок. А для его породы это просто фатально. Впрочем, драться с хозяином и отстаивать свои права уже приходилось. — Помады и прочую дрянь даже смотреть нет смысла, — Саске флегматично сгребает все в охапку и, ногой открывая одну из находящихся сзади кухонных тумб, скидывает все в специально созданное для косметики Учиха мусорное ведро. На душе моментально становится легче. Традиционная процедура незначительной мести всегда проходит в день начисления зарплаты, и Саске не устает выбрасывать по двести-триста долларов сначала на парфюмерию, а затем парфюмерию в мусор. — Там ей и место, — отряхивая ладони, довольно выносит очевидный вердикт Саске и возвращается к барной стойке. Он видит нетронутую коробочку нового аромата и хмурится. — То, что я ее не заметил, не значит, что она не дерьмо. Дрейк машет хвостом из темноты квартиры, якобы полностью соглашаясь с хозяином. Саске, поджимая губы, тянется к шкафчику с алкоголем, достает бутылку начатого красного полусладкого и забирается на барный стул. Он тяжело выдыхает, не обращая внимания на вытянувшегося на полу пса, откупоривает бутылку и прикладывается к горлу, делая залпом сразу несколько глотков. Горло ожидаемо обжигает. Саске упирается локтями в стойку и смотрит на черную глянцевую упаковку. Во мраке комнаты, освещенной только лишь слабыми коридорными лампами, она кажется почти зловещей, но от этого только сильнее заставляет к себе прикоснуться. Бутылка с глухим стуком опускается на гранитную поверхность, и руки тянутся к парфюмерной воде. Наспех сдернутая пленка обнажает блестящий темный картон. Просто и эстетично. Красиво. — Uchiha tart vinous, — с придыханием шепчет Саске и открывает коробочку, вынимая из нее стеклянный флакон, выкрашенный в бордовый градиент. Сглаженные грани поблескивают под теплым приглушенным светом, пока его медленно крутят в руке, внимательно осматривая каждую сторону. Интерес к запаху только подогревается: некий трепет подкатывает каждый раз при изучении нового парфюма. Большой и указательный пальцы этой же руки поддевают прозрачную крышечку, и она звучно отскакивает на поверхность стойки. Новый глоток вина, пока глаза прожигают посеребренный распылитель. Саске пшикает себе на запястье, подносит его к лицу и прикрывает глаза. Соскучившееся по качественным ароматам обоняние тут же привлекает излюбленная в парфюме свежесть, оставляющая чувственное послевкусие и заставляющая хотеть еще. Новый вдох — слышатся мягкие нотки необработанной древесины, которые за долгое время Саске научился различать, и ненавязчивые вишневые. Они умело поддерживают приятный аккорд, что можно назвать ярким, не выбиваясь на первый план. Завороженный насыщенным ароматом, Саске вновь наполняет легкие приятным запахом и медленно выдыхает, наслаждаясь окутывающим шлейфом оставленного послевкусия. — Чертов парфюмер, — почти беззлобно хмыкает он и только сейчас открывает глаза. Опуская запястье на прохладную столешницу, обводит глазами едва различимый в полутьме интерьер, задерживаясь на прикрывшей глаза собаке и на некоторое время выпадая из реальности. Вокруг царит тишина, развеиваемая только шумом автомобильных двигателей на улице, много этажей вниз; Саске расслаблен, пить, на удивление, не хочется. До обоняния доносится мягкий вишнево-древесный аромат, распыленный на запястье. Безнадежный вздох, и рука тянется к глубокому карману свободных джинсов, вытаскивая оттуда телефон. Пальцы быстро набирают сообщение и находят в контактах нужный номер. Писать бывшему с просьбой приехать — почему бы и да? Кажется, пора вообще ставить его на быстрый набор. Через минут тридцать звонок в дверь настигает развалившегося на барной стойке Саске. Он почти задремал, разморенный неплохим вином и насыщенным днем, что включал в себя четыре пятничные пары, активный многочасовой выгул собаки и эмоционально разгрузочный вечер. Только со второго режущего уши дребезжания звонка Саске понимает, что дверь не откроется сама по себе, а еще он самолично попросил — нет, скорее, заставил — этого человека приехать. Сползая с высокого стула, он неспешно плетется к входной двери, шаркая пока еще чистыми белыми носками по паркету. Щелчок замка, и глаза устремляются в пол, на чужие черные лакированные туфли. Итачи всегда отдает им предпочтение. Взгляд поднимается выше, бежит вдоль висящего в руке кожаного портфеля, легких летних классических брюк, закатанной до локтя темной рубашки, открытым благодаря расстегнутым верхним пуговицам ключицам и замирает на губах. Прыжок еще выше, к безумно черным и безумно красивым глазам, и снова падает вниз. Саске отворяет дверь и впускает гостя внутрь. Разувается Итачи в молчании, пока Саске исчезает в полутемной кухне, вновь усаживаясь на тот же стул. В кармане вибрирует телефон. Серьезно, люди, уже ночь, вы время видели? Какие звонки? — Да, — равнодушно поднимает трубку Итачи, тоже проходя на кухню и по пути едва ощутимо проводя пальцами по бедру расслабленного Саске. — Дей, неужели это настолько серьезно, что не может подождать до завтра? Не верю, — он садится рядом, на соседний стул; глаза встречаются с выжидающими глазами напротив, якобы говоря «извини, это просто нужно перетерпеть, сам не в восторге». — Завтра после обеда. Нет, только после. Дей. До встречи. Итачи завершает звонок и с тихим стуком откладывает телефон подальше от себя. От него приятно пахнет — впрочем, как всегда, и как всегда неудивительно — тем самым tart vinous, чей запах определился сразу же. В глазах поблескивают отражения неярких ламп из коридора, и слабый теплый свет, оседающий на коже, придает Итачи непривычно домашний, уютный вид. Он смотрит на парня напротив, которого в последний раз видел около месяца назад, при таких же обстоятельствах, с такой же бутылкой вина, только чуть пободрее. — Опять вино, — косится на этикетку, пытаясь вычитать размытый, неразличимый из-за полумрака шрифт. — Не надоело, Саске? В квартире все так же давит тишина, но назвать ее неловкой нельзя совершенно. — Доведено до автоматизма, — Саске кладет голову на вытянутую руку, не прерывая зрительный контакт. — Мой мозг не спрашивает меня хочу ли я пить или нет — он просто берет и пьет. Вот так внаглую. — Мне стоит винить себя? — Мне было бы приятно, — пауза. — Вообще-то, знаешь, ты заслужил, и выкидывать каждый месяц по несколько сотен долларов на ветер за твои шедевры меня нисколько не обременяет с учетом того, что они все равно оказываются в мусорной корзине. По сравнению с Митси это ничтожный вклад. Этот выпад Итачи пропускает мимо ушей, которые к подобным язвительным комментариям уже привыкли. И почти все они так или иначе затрагивают его секретариат, с которым по самому банальному и идиотскому сценарию не без опьянения вхлам у него был корпоративный секс. А потом Итачи кармически стал бывшим. — Оу, мне это даже льстит, — он облокачивается на столешницу и подпирает ладонью голову. — Твоя месть выглядит жалко, и ты это знаешь, но все равно на ней зациклен. Похоже на идею-фикс. — Месть? — Я. Саске фыркает и прикрывает глаза, в который раз устало пробегаясь по одной и той же теме. — А разве ты приезжаешь не по этой же причине? — он трет зачесавшийся глаз, уже не удивляясь тому, как алкоголь умеет на него влиять: успокаивать, расслаблять и не давать впадать в агрессию. Итачи молчит и отводит глаза, пробегаясь ими по поверхности стойки: ваза с фруктами, Саске, бутылка вина, телефон, стеклянный флакон. Стеклянный флакон? Губы трогает усмешка, и Учиха возвращает внимание к уже неловко наблюдающему за ним парню. — Дрогнула рука в последний момент? — Тц, просто не заметил, когда скидывал все в мусор. — И как тебе? Саске мнется, но после честно отвечает: — Потрясающе. Нет, серьезно, мне понравилось, — речь становится медленнее — выпитая бутылка, привет. — На ком тестировал? Итачи удерживается от закатывания глаз и ничего не отвечает, только тянется за стоящим рядом алкоголем, но обнаруживает его пустым; а вот Саске четко улавливает понравившийся свежий аромат, распространяющийся от чужого запястья, и наполняет им легкие, что не ускальзывает от мужчины. Маленькая зависимая ведьма. И до конца не понятно от чего именно она зависит. Несколько секунд игры в гляделки, просто чтобы увидеть хоть что-то располагающее к теплому приему, и Итачи порывисто склоняется к сухим губам Саске. Он все еще чувствует слабый привкус вина, когда проводит языком по нижней губе, и смотрит в полуприкрытые, темные глаза напротив. Ладонь мягко ложится на чужую щеку, и оба понимают — все это слишком нежно, так быть не должно, — а потом плюют и решают мешать все в одно. Саске подается вперед, углубляя поцелуй, а Итачи отвечает ему тем же, про себя удовлетворенно отмечая, что до сих пор парень может заводиться с одного поцелуя. Саске очень страстен, и это в нем нравилось всегда. Учиха встает на ноги, отрываясь от чужих губ, и спешно расстегивает на своей рубашке оставшиеся пуговицы — которых слишком много, кто их придумал вообще, — но не сбрасывает ее на пол, оставляет на плечах; и снова приникает к Саске, целуя в горячую шею под шумный выдох последнего. Саске проводит рукой по обнаженному торсу мужчины и заводит руки ему за спину, привлекая подступить ближе, между разведенных ног. В густой тишине звуки поцелуев звучат невероятно возбуждающе, а успокаивающее глаза практически полное отсутствие света делает картину еще более интимной и еще более чувственной. Итачи отрывается от усыпанной поцелуями шеи и поддевает пальцами края футболки парня, легким движением от нее освобождая — а вот эта вещь уже летит на пол по непонятному вектору, за которым глаза решают не следить — внимание приковывает даже в темноте кажущаяся бледной кожа, по которой Учиха слишком изголодался. Кто сказал, что день получения зарплаты Саске ждет только он сам? Пальцы ложатся на ширинку джинсов, умело справляясь с несложным механизмом — видно, что действие отработанно до автоматизма, — и Саске приходится немного привстать, чтобы с него стянули оставшуюся одежду сразу вместе с нижним бельем. О, как он потом будет страдать от ноющей поясницы, если Итачи возьмет его прямо на барном стуле, но ключевое слово — потом. Он сгибает колени, держа их на весу, и упирается локтями в стойку, склонив голову наблюдая за точно так же рассматривающим его мужчиной. По лицу расплывается похотливая улыбка. — Забыл что делать дальше? — Забыл почему мы все еще в это играем, — флегматично отвечает Итачи, прогуливаясь пальцами от колена Саске вниз к бедру и дальше, к интимным местам. Он оглаживает сжавшееся колечко мышц — уже не требующее особой тщательной растяжки — и погружает внутрь сразу два пальца, заставляя парня улыбнуться еще шире. — У этой игры нет свода правил, — Саске закусывает губу, когда пальцы внутри него разводят в стороны. — Смысла, видимо, тоже. — И смысла тоже нет. Итачи пронизывает Саске голодным, пожирающим взглядом, в нетерпении вынимает из него пальцы и щелкает застежкой своих брюк, что тут же струятся вниз, падая к ногам. Боксеры опускают до колен, и Саске затаивает дыхание, видя как соблазнительно теплый свет подчеркивает рельеф подтянутого живота мужчины, слишком сильно заставляя его хотеть — вот он, просто красивый, просто притягивающий и просто добровольно в его руках. Челка падает на лицо, скрывая глаза; Учиха смазывает слюной свой член и приставляет его к Саске — господи, почему так медленно, ведь оба изнывают от желания; сжимает ладонью его талию и, еще раз бегло обводя взглядом напрягшиеся бедра, резко толкается вперед, выбивая первый вдох и заставляя запрокинуть голову назад, открывая изящную исцелованную шею. Голову моментально ведет — как же он соскучился, он тоже ждал, тоже хочет, — Итачи сжимает зубы и талию парня ладонями и делает новый толчок, вынуждая высокий стул со скрипом проехаться по кухонному кафелю. Саске приоткрывает рот, вытягивает руки по барной стойке и старается каким-то образом все еще держать ноги на весу — шлепок чужих бедер о свои, за ним второй, третий — черт, почему Итачи вообще уезжает каждый раз после такого жаркого секса? Саске прикрывает глаза, вслушиваясь в шумное дыхание мужчины, и ловит слабо доносящийся до обоняния аромат гребаной вишни — его прижимают ближе к себе, и жар тела Итачи слишком сильно обостряет чувства и воспаляет в Саске все, что у него есть. Он внезапно звучно, сладко стонет, когда Учиха входит наиболее глубоко, и задевает рукой пиалу с фруктами, что с грохотом опрокидывается, чудом не разлетаясь на осколки; по полу хаотично прокатываются апельсины и желтые яблоки. — Дре-ейк, — с трудом выговаривает трезвеющий Саске, слыша кроме беспорядочного дыхания двоих еще и отчетливый топот когтистых лап на раздавшийся шум, — лежать… Бля-ах! Мужчина берет его глубоко и ритмично, выбивая проникновенные стоны — которыми в этот раз Саске не щедрит, отчего слышать их хочется в разы сильнее; становится безумно жарко, взмокшая напрягающаяся спина тому в подтверждение, и совсем чуть-чуть совестно за склонение к сексу нетрезвого парня — который, впрочем, никогда не жалуется, а просит только больше. Итачи, будто в лихорадке, наращивает темп, подхватывая ногу Саске под коленом, а другой рукой оглаживая до одури эстетично очерченные ключицы — Саске срывается на череду новых вздохов и пытается подмахивать бедрами в такт резким толчкам, что не совсем получается в таком положении — поясница начинает поднывать; его руки впиваются в края стойки, а все тело мелко подрагивает, странно изголодавшееся по горячему удовольствию. Пес не в первый раз становится немым свидетелем, как раз в месяц появляющийся здесь бывший хозяин берет настоящего на совершенно рандомных поверхностях без малейшего сопротивления, и почему-то его заставляют наблюдать за этим вброшенной командой «лежать». Итачи не разменивается на поцелуи, предпочитая пожирать взглядом до боли сексуально распластавшегося по столешнице Саске, что захлебывается воздухом каждый раз, когда вторгаются в его тело — мужчина начинает чувствовать его подкатывающее напряжение, сжимающее внизу скользящий член, и ритмичными движениями бедрами буквально добивает Саске до долгожданного оргазма, что разрывает тишину звучным выдохом сквозь зубы. Итачи с шипением кончает следом, успевая выйти и измазать белесой жидкостью чужое, расслабленно опустившееся вниз бедро, на что Саске не реагирует, стараясь привести дыхание в порядок. Мужчина опирается на край контрастно прохладной барной стойки, наблюдая за все медленнее вздымающейся грудью парня, переводит взгляд на лицо и ловит на себе встречный. Они молчат, как и все вокруг, приводя мысли в порядок, но вскоре Саске первым хрипло нарушает тишину: — Сзади тебя рулон салфеток. Подай, пожалуйста, — его просьбу с легкостью выполняют, и он принимается вытирать испачканный живот и ногу. Приходится тереть наугад из-за загораживаемого Учихой коридорного света. — Можешь остаться. — Что? — мгновенно последовавший вопрос, Саске продолжает вытираться. — Можешь остаться у меня. — Я и так у тебя остаюсь, — усмешка. — Не ехать же мне сейчас в таком состоянии обратно через весь город. — Я не только про эту ночь, — Саске склоняет голову ниже, прикрываясь спадающими волосами. — А про вообще. Брови Итачи тут же взмывают вверх, он в недоумении косится на сминающего салфетки Саске и, ам… это сейчас приглашение вернуться обратно или… Хорошо, если не оно, то что тогда? Оттолкнувшись от столешницы, Учиха, решая так ничего и не отвечать, перешагивает через недавно опрокинутую пиалу с рассыпавшимися фруктами и молча испаряется в темноте квартиры под оставляющий звенящую тишину хлопок двери ванной. Саске скидывает на пол салфетки, закусывает губу и устало выдыхает, так и продолжая сидеть на барном стуле. Хочется зарыться руками в волосы и хорошенько на себя потянуть, но он прекрасно понимает, что в подобных пиздостраданиях нет смысла: их встречи все равно будут повторяться вновь и вновь, пока кто-то первым не скажет «стоп». Вот только никто пока не торопится. По квартире разлетается душистый запах свежезаваренного кофе и выпечки — ваниль, излюбленная корица и ягоды. За окнами накрапывает мелкий грибной дождь вперемешку с восходящим утренним солнцем. Пальцы ног немного подмораживает, что, в целом, терпимо. сидящий на мягком диване Итачи аккуратно отпивает горячий, слегка подслащенный напиток, пока пальцы свободной руки бегло набирают на ноутбуке новый SWOT-анализ. Он допечатывает четвертую колонку. Светлая керамическая кружка возвращается на журнальный столик, Учиха удобнее откидывается на спинку мебели и задумчиво засматривается в окно: уже стоит выискивать радугу? Позади слышится тихое шлепанье босых ног по полу, и голова рефлекторно поворачивается на звук. Ссутулившись, Саске, полусонный, проходит в кухонную часть квартиры, тянется к навесному шкафчику и выуживает оттуда какую-то случайную бутылку спиртного. Благо, ее уже открывали — не придется тратить силы. Процедура хлестания алкоголя проходит в тишине, разбавляемой только расслабляющим стуком капель дождя по стеклу. Саске убирает бутылку обратно и только сейчас понимает, что запаха свежей выпечки здесь быть не должно. Хмурясь, на пятках он разворачивается в сторону гостиной. — О. — Доброе утро. — Не то слово, — иронично отвечает парень, обнаруживая на повидавшей виды барной стойке привлекательный чизкейк. С ягодкой сверху. — Мне? — Традиционно, — Итачи прикрывает крышку ноутбука, убирая его в рядом стоящий портфель, и поднимается с дивана, собираясь, наконец, утихомирить нетерпеливого Дейдару своим появлением на работе. Дождался, пока маленькая ведьма проснется — можно выдохнуть и спокойно ретироваться с поля зрения. — Вишенка. Серьезно? — Саске крутит по поверхности тарелку, не торопясь приступать к еде. Мужчина, еще раз пошарив по своим карманам и удостоверившись, что телефон, ключи и магнитная карта при нем, подходит к растрепанному парню и опирается локтями в стойку, по противоположную сторону от него. И снова чувствуется этот ебаный парфюм. — Не нравится? — Слишком кислая. — Разве? — Учиха обхватывает чужое запястье, аккуратно протягивает к себе, выхватывает насыщенно-бордовую вишню с чизкейка и опускает ее на бледную кожу. Медленно ведет вверх под заинтригованное наблюдение Саске, оставляя в самом начале дорожки мазок вишневого джема, и уже ближе к сгибу локтя осторожно надавливает на мягкую ягоду, заставляя сок темными каплями струиться по руке. Взгляд прыгает вверх, и Итачи не без удовольствия отмечает недоуменно, но одновременно завороженно наблюдающего за странным ритуалом парня. Он ведь понимает насколько это красивая картина? Учиха приподнимает его руку, неторопливо касается губами сдавленной вишни, вбирая ее в рот и, прокатывая косточку на языке, еще раз проводит губами по растекшимся по руке алым дорожкам, в итоге прекращая эту вкусную прелюдию на завтрак. — Оригинальная альтернатива закончившемуся вину. — Не забудь выгулять Дрейка, — подхватывая портфель, с полуулыбкой напутствует Итачи и выходит в прихожую, где обувает начищенные туфли. Саске тянется к ящичку за вилкой. — На обратном пути возьму Trabucchi, — входная дверь хлопает, и этот звук эхом отдается в сознании. Вилка отрезает кусочек чизкейка, который тут же с аппетитом отправляют в рот. Мягкий творожный сыр, сладкий рассыпчатый бисквит… Боже, когда Саске в последний раз самостоятельно заглядывал в пекарню рядом с домом? Не один месяц назад ведь точно, а зря. С наслаждением пережевывая вишневый десерт, он внезапно хмурится, а взгляд так и застывает на неопределенной точке в пространстве. Что Итачи сказал? На обратном пути?