Почти

      Для Геральта он был Аресом. Богом войны, кровопролитий, боли. Был его личной кровавой бойней. Персональным мечом, способным одним видом лишить его жизни.       Они встречаются на большаке почти случайно. Почти — потому что судьба — та еще затейница. Геральт не верит в нее. Не верит ровно до того момента, пока не заглядывает в огромные голубые глаза мальчишки.       Мальчишка — Мелитэле, сколько ему, думает Геральт, лет пятнадцать, шестнадцать? — медленно и красиво всаживает тонкое лезвие кинжала аккурат меж глаз последнего разбойника. И с нескрываемым удовлетворением смотрит, как грузное тело бессильно падает на пыльную дорогу.       Геральт уверен, Персефона радуется новым гостям в загробном мире. Радуется и маленький Арес.       Спустя мгновение — три удара сердца — острые ножи летят в Геральта. Неожиданно для обычного человека, ожидаемо — для него. Он уходит от первого, отбивает второй, ловит голой ладонью третий, позволяя оставить у себя на руке короткую царапину.       Геральт смотрит на мальчишку. Мальчишка, прищурившись, исподлобья глядит на него. Запоминает повадки, вынюхивает слабые места, пробует на вкус страх, которого нет.       Геральт почти говорит «Я не опасен», почти — потому что мальчишке этого не нужно. Потому что через два удара сердца мальчишка оказывается возле него. Взъерошенный, раскрасневшийся и готовый бороться. И длинные ножи с гравировкой в его руках купаются в желтых лучах предзакатного солнца.       Вместо «Я не опасен» Геральт говорит «Доверяй мне». Вместе того, чтобы уйти, мальчишка говорит «Я Лютик».       — Я Лютик, — тихо, уверенно, почти страшно.       Вместо «Лютик» Геральт слышит «Арес». И понимает, кто перед ним.       Перед ним — бессмысленная борьба, кровавая война. Перед ним — голубоглазый Бог, спустившийся с Олимпа. С самих Небес. Под его носом — шестнадцатилетний мальчишка, красивый, как сама смерть.       Для Геральта он был Эвтерпой, Терпсихорой и Мельпоменой разом. Сладким наваждением, звуком удара каблука об деревянный пол, трагедией в бесчисленных актах. Громким, шумным, прекрасным.       Они останавливаются в богом забытой деревне, в корчме на самой окраине. Лютня в руках великолепной Эвтерпы — подобно мечу в руках Геральта. Ужасно настолько, что уже прекрасно.       Он наигрывает мелодию, тихо напевает. Выглядит так, что хочется удушиться от красоты и щемящей нежности где-то внутри.       Геральт выпивает кружку за кружкой дешевый сладкий эль и наблюдает, как его тонкая Терпсихора плывет по таверне, слегка пританцовывая. Каблук — пол, каблук — пол, пока музыка не затихает, чтобы начаться снова. На этот раз быстрей, задорней. Лютик прыгает на месте, кружится и смеется. Его покрасневшие щеки — как сладкая до одури вишня. Геральту хочется подкрасться ближе, притиснуться сзади и схватить поперек талии. Хочется сцеловать эту улыбку. Хочется собрать губами чистый звонкий смех и превратить его в хриплые стоны. Хочется просто быть рядом.       Его Мельпомена — трагедия всех девиц — останавливается на месте, смотрит на него и тянет грустную песню. О любви, о сбитых в кровь костяшках, о поцелуе на берегу моря. Лютик почти плачет, почти кричит. Почти — потому что ему чуждо это. Чуждо быть посередине, когда можно выбрать крайность. Его призрачная галлюцинация сегодня выбирает трагедию. И Геральт улыбается.       Трагедия — это о них. Об их отношениях. Запретных, диких, неправильных. Геральт смотрит. Внимательно смотрит на свое проклятие. Его грех сидит на столе посредине корчмы и тянет высокую ноту. Перед ним — двадцатилетний ребенок. Все еще красивый. Все еще как смерть.       Его Лютик был прекрасной Афродитой. Тонким, нежным, грациозным. Любящим.       Они встречаются с Йеннифер спустя годы путешествий вдвоем. Она — взрыв, ураган, летний дождь, пахнущий крыжовником и сиренью.       — Она прекрасна, — дрожащим голосом говорит Лютик, и Геральт не может не согласиться.       Йеннифер сладко улыбается ему, тянет свои тонкие изящные пальцы и желает забрать его сердце себе. Она великолепна, как картина, нарисованная великим портретистом. Она грациозна, сильна и эмоциональна.       Геральт заворожен.       Его Афродита под боком сломана.       Йеннифер — Персефона. Требовательна, сексуальна, податлива.       Она как бы невзначай касается его ладони, будто случайно падает к нему на колени, словно не нарочно оказывается обнаженной перед ним. Геральт смотрит на прекрасное женское тело: стройное, хрупкое. Смотрит и сглатывает. Йеннифер — властная Персефона, и он не уверен, что хочет занять место Аида.       Он бежит к своей Афродите по длинным запутанным коридорам огромного замка, боясь, что не успеет. Его личная трагедия, наваждение и любовь грозится пропасть в любую секунду. Геральт несется и молит все воплощения Лютика о спасении. О прощении.       Геральт не знает, был ли он услышан на самом деле. Его это и не волнует — все позади.       Следующим утром он покидает мир Персефоны рядом с прекрасной Афродитой. И улыбается. Искренне и счастливо.       Лютик был всеми богами Олимпа, был музой. Был недостижимым, непонятным, болезненно родным. Пропахшим любовью, юностью и кислым яблоком. Лютик был далеким. Неземным. Для Геральта «был», потому что такой Лютик мертв. Он умирал годами, медленно сбрасывал с себя маски и менял наряды, пока не остался обнаженным откровением.       Геральтов Лютик — не Бог, не муза, не дух. Геральтов Лютик — человек. Шумный, задорный, любимый и любящий. Такой же, как и десятилетия тому назад. Красивый, как сама жизнь.