Vongola

      Когда Мидория заступает на патруль вместе с Тогатой-семпаем (Лемиллион, ему стоит звать старшего товарища Лемиллионом), он совершенно не ожидает, что все обернется таким образом. Во-первых, Деку уж точно не думал, что они вот так просто столкнутся с Чисаки Каем, известным как Оверхаул, который, кажется, искал свою дочь. А во-вторых, он явно не был готов к его появлению здесь.       Не-а, совсем нет.       Молодой мужчина, которого можно было спутать с парнем, едва переставшим быть подростком, уверенным шагом шел именно к ним, собирался пройти мимо него и Мирио, будто бы два ученика Академии Юэй были для него лишь детишками. Впрочем, Изуку не мог не признать, что, скорее всего, именно так оно и было.       Тогата шагнул вперед, то ли не чувствуя от мужчины, одетого в очередную темную толстовку, такого же цвета штаны и маску, уже потрепанные, но отлично справляющиеся со своей задачей, исходящую ауру опасности, то ли просто решив рискнуть своей жизнью, чтобы поймать опасного убийцу, снующего по улицам города. В какой-то мере, это было даже благородно — вот так спокойно распоряжаться своей жизнью в пользу окружающих. Однако, Мидория был уверен (если, конечно, за маской скрывается именно тот самый человек), линчевателя-злодея-убийцу это особо не впечатлило. Казалось даже, что он выгнул брови в удивлении и усмехнулся, будто бы ожидая дальнейших действий «занимательной зверушки». — Лучше бы тебе отойти, мальчик, потому что у меня в правилах, как минимум, не убивать детей. Как максимум — вообще стараться не калечить. А я очень, — мужчина прищурился и сделал еще один шаг в их сторону, давя аурой, уверенностью в своих силах, статью неназываемого на словах Короля европейской мафии, — очень не люблю нарушать свои правила. Поэтому уйди с моего пути.       У Тогаты не было и шансов, честно. Изуку это понимает с легкостью еще до того, как его старший товарищ все-таки делает шаг назад, уходит с чужого пути, не способный сопротивляться давлению не видимой, но простирающейся вокруг силы. И тогда у него почти не остается сомнений в личности человека, скрывающегося за маской. Пусть сердце и пытается сказать, что это еще не доказанные предположения, что у него нет абсолютной уверенности в подобном, но… Его разум был более красноречив в том, чтобы развеивать глупые домыслы и надежды слабого сердца.       Мужчина, только что совершивший довольно жестокое убийство на глазах у многих простых людей, гражданских, на подобное лишь тихо хмыкнул и спокойно направился мимо них обоих, игнорируя взгляды окружающих. Его интуиция была более, чем просто красноречива насчет героев, спешащих сюда. Ему вряд ли понадобится много времени, чтобы скрыться, учитывая обстоятельства.       Однако, вместо того, чтобы продолжить свой путь, он замер рядом с Деку, будто бы задумавшись о чем-то, пока его взгляд что-то искал вдалеке. А потом он положил ладонь на левое плечо Мидории, чуть сжимая. И эта хватка, это движение, ощущение тяжести на плече были настолько знакомыми, что едва ли не выбили воздух из его легких. Мирио было дернулся в их сторону, но замер, едва ли не пригвожденный к земле холодным, предостерегающим взглядом. — Не советую тебе стоять у меня на пути, Мидория, — Мужчина чуть крепче сжал ладонь на его плече и отпустил его через мгновение, довольно быстрым шагом скрываясь в ближайшей подворотне, из которой, если Изуку не ошибался, легко можно было перейти на одну из соседних улиц, а там уже и в толпе затеряться, если постараться. — Ты… знаешь его?.. — Тогата говорит тихо, глухо, и замолкает почти сразу же, как только вопрос повисает в воздухе, когда Деку поворачивает к нему голову, медленно и заторможено, будто бы не до конца осознал, что только что произошло.       Выражение лица, взгляд его младшего товарища отпугнули едва ли не сильнее, чем глаза того злодея, Вонголы. Мирио на мгновение сбился, не совсем уверенный, что ему стоит делать, а потом решительно притянул к себе морально разбитого паренька, будто бы желая передать ему свою уверенность в завтрашнем дне. Впрочем, это никак не отменяло того, что сам Изуку очень старался сейчас дышать, проталкивая внутрь воздух. Ему ведь надо жить, верно?.. Ему надо… жить.       И ни один их них почти не обратил внимания на бегущих к ним Бабблгерл или Сира* Ночноглаза.

***

      Все начинается тихо. На самом деле, это просто обычная улица здесь, в Мусутафу, она полна гражданских людей самых разный мастей, и, честно сказать, некоторые из них намного более странные, чем эти двое мужчин. Если быть конкретнее, то намного страннее, чем наглухо закрытый в привычном облике Савада. На него мало кто обращает внимание, потому что с появлением причуд около четырех сотен лет назад не было удивительно, что что-то в дневное жаркое время может заставить человека с квирком чувствовать себя неуютно, если он не наглухо закрыт.       Тсунаеши пытается выбросить из головы воспоминания, потому что сейчас это не то, о чем ему стоит думать, потому что есть дела намного важнее, потому что никто не смеет нарушать Закон. Никогда. Никто. Ни по единой причине, выдуманной обманчивым человеческим сознанием.       У него не получается.       Перед глазами все равно вспыхивает небольшая комнатка, слабое освещение. Мужской силуэт напротив, слова, что он слышит, но не может понять после того, как ему вынесли приговор. Ему и всему миру, что его окружает. Каждому, кого он знает. Но ему — особенно.       На лице у собеседника мнимая горечь, а глазах — холод, насмешка и будто бы вопрос. Тсуна знает, что этот человек давно зол на него, и теперь ему доставляет удовольствие поставить зарвавшегося мальчишку на место.       Что же ты будешь делать, в такой ситуации, Десятый Вонгола? Что ты решишь?..       В общем-то, возвращаясь к теме причуд и способностей. Из-за исследований и многообразия сил на него никто не обращает особого внимания. Это позволяет Саваде лавировать в толпе, с легкостью следовать своему направлению, что выстраивает интуиция тонким, ломким голосом, будто бы неуверенная в том, что последует за подобным заявлением о себе, о своей уверенности, о своих силах.       Однако и оставить все, как есть сейчас, он не имеет права. Даже после смерти, даже после всего, что произошло в его жизни, даже после стольких лет он — все еще Вонгола. Все еще Король. И их Закон не терпит пренебрежения к себе.       Чисаки Кай тоже выделяется среди общей массы людей, но… Он вполне гармонично вписывается в нее. Даже в своей странной одежде, чем-то напоминая и мелких якудза с этой своей странной курткой и маской, и именитых мафиози Европы, едва ли не с молоком матери впитывающих то, как должен выглядеть и вести себя человек их круга. На его фоне Тсунаеши чувствует себя слишком… темным. Достаточно темным, чтобы быть ярким пятном на фоне населения Японии, если не всего мира, как бы странно это ни звучало.       Что удивительно, рядом с этим подобием на якудза стояло двое подростков в геройских костюмах, еще дети. Хотя, если он не ошибается, старшему из них было около восемнадцати, последний курс старшей школы. Еще ребенок, но в будущем… Что ж, если они столкнутся в следующем году, ему придется поднять руку на этого парня. А вот второй…       Тсуна поморщился, как от зубной боли, с первого же взгляда узнавая эту позу, этот взгляд, это стремление. Ну да, как же он не догадался, учитывая их едва ли не общую удачу и новость о том, что Мидория поступил в Юэй? Мило-мило. Правда, то, что он собирается сделать, явно разобьет остатки розовых очков на чужих глазах, но… Однажды этот урок спасет ребенку жизнь. Когда-нибудь в будущем, он уверен. Потому что иногда даже пятилетний ребенок может убить всех вокруг ради свободы (конечно, он утрирует, потому что Мукуро, кажется, было семь или восемь, когда он избавился от Эстранео). — Чисаки Кай, верно? — Тсунаеши облокотился на стену здания рядом с ними, внимательно и даже с неким садистским внутренним удовольствием наблюдая, как мужчину передергивает от собственного имени.       У Савады было достаточно знакомых, что отказывались от своих имен, одних только Аркобалено стоит вспомнить. Но ни один из них не ненавидел его столь сильно, как это подобие якудза, ибо у них были действительно веские причины для подобного. Имя — слабость в мире мафии, если ты желаешь быть наемником. Имя — то, что можно использовать против тебя. Но никто из них не ненавидел его, не желал избавиться от любого упоминания в своей жизни. — Ренато! — Скалл выглядит недовольным, когда несильно, скорее, просто показательно бьет возлюбленного по плечу, внезапно ворвавшись в кабинет. — Mio caro, — Реборн делает вид, будто бы не понимает, отчего его товарищ, его возлюбленный, его муж возмущен, однако не заметить ехидные искры в темных глазах невозможно, отчего наигранное возмущение Облака становится только сильнее. Впрочем, он не особо-то и сопротивляется рукам киллера, когда тот обнимает его за талию, притягивая ближе к себе.       Тсунаеши отводит взгляд в сторону и делает вид, что он теперь слепо-глухо-немой, а картина на стене настолько интересная, что все его внимание сосредоточено только на ней, и более он ничего не замечает, хотя губы так и подрагивают в желании растянуться в улыбке. Впрочем, нежелание участвовать в очередной тренировке «в стиле Вонголы» сильнее, поэтому он старается делать вид, что его тут нет.       Перед глазами Тсунаеши встает недавняя встреча с Кавахирой, и он, на мгновение переведя взгляд на этих двоих, до боли сжимает ладони в кулаки, впивается аккуратно подстриженными ногтями в довольно грубоватую кожу. Как? Как он может сделать то, что якобы должен? Как он может разрушить если не тысячи, то сотни чужих жизней? Как он может уничтожить счастье этих дорогих его сердцу людей? — Савада, — Реборн смотрит на него серьезно, внимательно, когда Тсуна, даже не заметивший, как он сгорбился, резко выпрямляется, выныривая из собственной паники. Боже, как же давно он не окунался в подобное состояние, а теперь… — Рассказывай давай. — Понятия не имею, о чем ты, Реборн, — чуть прищурившись, молодой мужчина показательно расслабился и откинулся на спинку кресла, принимая самый спокойный вид, пусть и знал, что его наставника это ни за что не остановит. Никогда не останавливало и не будет. — О, не глупи, Тсунаеши, — Скалл, до этого успевший сесть на подлокотник кресла, в котором сидит его возлюбленный, тихо фыркнул. — Во-первых, мы слишком давно тебя знаем, чтобы не заметить, что что-то не так. Во-вторых, как минимум Реборн проводит достаточно времени с тобой, как Консильери, чтобы понять, что тебя гложет нечто, чего ты не хотел бы. В-третьих, скрыть нечто от человека, который был каскадером, актером — невероятно сложно. Особенно, если он уже кучу лет в мафии. И в-четвертых… — Скалл поддался чуть вперед, не падая едва ли не чудом, которое называется гибкость и навык, -…Я видел, как Кавахира появился рядом с тобой в одном из коридоров.       Тсунаеши, сначала слушающий этих двоих с сомнением, под конец только фыркнул, не понимая, как он не додумался до такой простой причины чужого «знания» сам. Все же де Морт часто ходил по коридорам так, что никто не мог его заметить, пока он сам не сообщит о своем присутствии рядом. Поэтому Облако Аркобалено обычно сам и заранее, довольно громко, сообщал людям о приближении к ним.       Но рассказать им… — Он сказал, что я должен убить каждого, кто обладает пробужденным Пламенем. — Что?.. — Даже если и так, то кто ты такой, чтобы звать меня по имени? — Чисаки, внимательно оглядев его сверху вниз и обратно, чисто на интуитивном, инстинктивном уровне сделал шаг назад, даже не понимая, почему его внезапно прошиб животный ужас от одного только вида этого человека, явно погрузившегося в свои мысли. — О, прекрасно. Я искал тебя, — Тсуна, тряхнув головой, чтобы прогнать непрошеные, нежеланные воспоминания, улыбнулся за маской и хищно прищурился, готовясь нападать, уничтожать, разрушать. Нести кару, что давно должна была настигнуть этого человека. — Чисаки Кай, 20 лет. Также известен как Оверхаул и глава клана якудза, зовущих себя Восемь Заветов Смерти. За нарушение шестого и седьмого Законов Омерты**, как лидер и глава клана, в том числе и инициатор нарушения Закона, ты приговорен к смерти на месте.       Аккуратно поправив черные кожаные перчатки на своих руках, Тсунаеши поднял взгляд на Оверхаула, который пусть и насторожился, но выглядел так, будто бы заранее знал исход боя. И, о, Савада обожал ставить таких придурков на место, показывая им, насколько далеки они по уровню от того, кто когда-то возглавлял Королевскую Семью в мафии. Он медленно опустил руки, замечая, как Мидория вместе со своим товарищем делает шаг назад, а потом, кажется, зовет кого-то на помощь. Если интуиция права, а она всегда права, у него есть около пятнадцати-двадцати минут. Не так плохо и мало, как могло бы быть.       А потом он просто сорвался с места, исчезая для нетренированного взгляда.       Есть три самых популярных способа использования Пламени Посмертной Воли.       Первый — использование Пламени, что называется, «во вне». Примером подобного банально был стиль сражений самого Тсунаеши еще в прошлой жизни — он не только покрывал руки Пламенем, но и выпускал ужасающие по силе атаки. Использование оружия из специализированных материалов тоже относится к этому типу. Можно сказать, что почти вся верхушка мафии предпочитала этот способ, буквально кричащий о силе владельца, ведь не у всех пламенных получалось делать нечто подобное. Не у всех был стабильный пробужденный дар.       Второй — уход в «минус». Этот способ был намного, намного сложнее, и овладеть им могли лишь единицы. Как минимум потому, что, чаще всего, им не хватало банальной решимости. Воли, если так удобнее. Как максимум — Вонгола, ставшая первой Семьей, использующей этот способ, слишком уж собственнически хранила секрет тренировок подобного стиля и техник, основанных на нем. И передавались те лишь от Босса к Наследнику, никогда не уходя «на сторону», ибо сохранность своих секретов Семья чтила очень сильно.       Третьим, по большей части, пользовался его отец. Савада Емицу в мире мафии был известен не только как глава CEDEF и Консильери Королевской Семьи, но и как человек, состоящий едва ли не из стали, хотя о подобном говорили только слухи. На самом деле, все было несколько… проще. Отец просто напитывал тело своим Пламенем, разгонял его по венам вместе с кровью, усиляя себя изнутри настолько, что мог поднимать грузовики и особо не волноваться о том, удержит ли их. Впервые подобное Тсуна увидел во время Битвы Представителей, и этот способ оставил неизгладимые впечатления.       Достаточно неизгладимые, чтобы в этой жизни Савада пользовался им едва ли не постоянно.       Тсунаеши, на самом деле, никуда не исчезал. Он же не иллюзионист, Пламенем Тумана для подобных перемещений не обладает, однако напитанное Пламенем, натренированное тело могло обретать просто невероятную, неуловимую для простого глаза скорость, чем он и воспользовался. Оказавшись ровно за спиной Чисаки, Тсуна с разворота ударил его прямо в середину позвоночника, представляя, едва ли не слыша, как, черт подери, прекрасно сейчас там с хрустом ломаются кости, превращаясь почти что в крошево. Оверхаул от подобного полетел прямо по улице вперед, распугивая гражданских, сразу же кинувшихся врассыпную с паническими криками.       Наблюдая за этим полетом, Савада склонил голову к плечу, разочаровываясь с каждым мгновением все сильнее. Многие якудза боялись Восемь Заветов Смерти едва ли не до дрожи, а их лидера — особенно. Однако прямо здесь и сейчас он не видел особых причин для подобного, ведь он знал множество более сильных, более умелых, более пугающих людей когда-то. И Чисаки Кая он мог назвать лишь очередной зарвавшейся посредственностью. Посредственностью, считающей, что он — король этого безумного, но столь прекрасного мира. Тсуна презрительно и разочарованно скривил губы, пусть этого и не было заметно за маской. В Оверхауле, по его мнению, не было ничего, что стоило бы какого-либо внимания. Он сделал шаг вперед, собираясь пусть и кроваво, но легко лишить его жизни, потому что времени у него все еще было в обрез, а потом резко поддался вперед, чувствуя разгорающийся внутри интерес. Немного безумный, но живой, настоящий, тот, что существовал только в обществе его личного дурдома на выезде.       Потому что Оверхаул буквально пересобрал себя за секунду.       Чисаки медленно, слегка покачиваясь, поднялся с земли, чувствуя разгорающуюся внутри ненависть из-за поднявшейся вокруг пыли, и с яростью посмотрел на своего неожиданного противника. Про Вонголу он слышал достаточно, чтобы опасаться, но вряд ли хоть кто-то из них мог подумать, что такой человек будет чтить устаревшие, изжившие себя Законы Мафии. Впрочем, у него явно не было времени на размышления, учитывая позу убийцы, готового сорваться и растереть любого на его пути, и азарт, пьянящий азарт боя, душной аурой окруживший его. И то, как упивался мужчина этим чувством, по-настоящему пугало. — О… — склонив голову к плечу, Тсуна со все более растущим интересом прищурился и сделал медленный шаг вперед, чувствуя насмешливое удовольствие от того, как его действия, моральное давление постепенно рушат его противника. — Так значит, ты можешь изменять структуру чего-либо. Интересно. И становится понятно, почему большая часть остальных якудза боится тебя, как крысы боятся людей.       Он устало потер шею, создавая для окружающих впечатление, что, во-первых, он слишком устал от этого всего, а, значит, слаб, и, во-вторых, ни во что не ставит главу целого опасного клана, тем самым вызывая у Чисаки гнев, еще большую внутреннюю ярость. Ведь подверженный эмоциям противник — легкий противник, потому как обычно люди не могут контролировать свои действия в порыве страстей. Конечно, были те, кто отличался, те, чьи эмоции делали их сильнее. Тот же Фонг, в гневе устрашающий больше, чем в спокойствии, хотя в последнем он все равно был пугающим соперником и человеком. Или Гокудера, который в более зрелом возрасте научился обращать свои чувства в топливо для ума и силы разрушений.       Тихо выдохнув через рот, Тсуна на мгновение прикрыл глаза, а потом вновь разогнал Пламя по своему телу. Учитывая способности Оверхаула, у него была пара вопросов о том, как работает его причуда, и как она взаимодействует с проявлениями Пламени. Потому что, учитывая всю серьезность этого мужчины, тот точно попытается остановить его, проследить, даже несмотря на ужасающую скорость. Так что Савада, прежде чем снова сдвинуться с места, атаковать, решил попробовать кое-что. Все же, не только Мидория любит анализировать людей и их причуды.       Чисаки, впрочем, со своего места тоже не двигался, выжидая, наблюдая, потому что Вонгола не просто пугал своими поступками и одним только присутствием, он был опасен даже в таком якобы спокойствии — история про неудачливого брокера в одном из подпольных бойцовских клубов, однажды подошедшего ко вроде бы спокойному то ли линчевателю, то ли злодею, четыре месяца будоражила весь «темный» мир, в котором и обретались злодеи. Потому что расправа над ничтожеством была пусть и быстрая, но кровавая. Оказаться на его месте никому бы не хотелось.       Хмыкнув собственным мыслям, Тсунаеши вновь сорвался с места, в этот раз ударяя сбоку, ногой стараясь сломать нижние ребра Чисаки. Даже если тот и может самовосстанавливаться, но при стабильно быстром нанесении ран и травм он просто не сможет справиться со всем.       Впрочем, он явно немного недооценил этого парня. Как минимум потому, что, пожертвовав одной рукой, той, со стороны которой Савада бил, Кай попытался второй, уже без перчатки, дотянуться до его живота, что, собственно, у него получилось, пусть никакой последующей реакции это не принесло. Тсуна спокойно отпрыгнул назад и немного ощупал себя, отмечая, в каких предположениях он был прав, а в каких — нет. Это довольно забавно, учитывая то, что в теории Пламени и Воли он не был особенно подкован (по крайней мере, не так сильно, как Верде, Маммон или, что удивительно, Ламбо), однако его предположения были верны.       Он поднял довольный взгляд на шокированного, полного внутреннего ужаса Чисаки, который, восстанавливая руку, абсолютно точно ожидал, что хотя бы заденет его, но… Пламенные всегда были самыми страшными противниками в мире. Потому что сравниться с ними не мог ни один нормальный человек, даже если он всю жизнь проведет в тренировках — вспомнить хотя бы Лар или Колонелло, которые были сильнейшими в итальянской армии в целом, не то что в их подразделении. — Довольно мило. Твоя причуда не просто позволяет тебе перестраивать почти все, что угодно, «пересобирая» те или иные соединения, она воздействует на самом молекулярном уровне. Будь ты посильнее да покреативнее, мог бы изменять сами молекулы, перестраивая вещество, но чего не дано, того не дано, — Тсуна с наигранным разочарованием пожал плечами, разведя руки в стороны, а потом нагло усмехнулся, позволяя внутреннему безумию охватить его сердце, душу и разум, выпуская ту тьму, что хранится внутри и разрушает его. — Есть два способа остановить твою способность. Первый — заблокировать ее, вроде причуды Сотриголовы или той штуки, что ты пытаешься создать. Впрочем, ко мне это не имеет никакого отношения, в отличии от второго. О, он заключается в том, чтобы просто не дать тебе доступа к молекулам. А я, знаешь ли, как раз умею создавать то, в чем молекул нет.       Тсунаеши медленно опустил руки и стал абсолютно серьезным, потому что интуиция в голове, заглушенная тьмой, тихо напевала о том, что время все истекает и истекает с каждым мгновением. Склонив голову к плечу, он скользнул безразличным взглядом по стажерам, а потом вновь посмотрел на противника. Это было весело, это было интересно, но позволить ему уйти, не исполнив приговор, он не мог. А потому стоило бы слегка ускорить происходящее. — К слову, для того, кто желает очистить мир от причуд, ты ужасно сильно полагаешься на свою. Стоит это немного исправить верно?.. — Тсуна смеется тихо, наигранно по-доброму, как когда-то ему улыбался и смеялся Девятый, будучи одним из страшнейших людей мафии. Он почти не сдвигается с места, щурится только со снисходительной улыбкой, и от этого угроза ощущается во много раз сильнее, во много раз.       Чисаки отшатывается назад, смотрит с ужасом, пришедшим изнутри, из глубоких инстинктов, неосознанным, и это невидимым удовольствием омывает разум Савады, наполняет его безумным желанием увидеть больше, намного больше, заполонить Оверхаула тем страхом, что сжимает сердце и не дает сделать ни движения. И кто он вообще такой, чтобы не потворствовать своим желаниям?..       Ему нужна лишь секунда, чтобы простым шагом оказаться сбоку от Чисаки. Пламя вокруг не просто вьется и стелется, оно заполняет собой все окружающее пространство и растет с каждой секундой, давит плитой и прижимает к земле, заставляя, принуждая встать на колени перед своим владельцем. Встать на колени перед Королем.       Тсунаеши улыбается спокойно и перехватывает чужую руку, когда Оверхаул отшатывается от него, пытается судорожно атаковать, чтобы хоть на мгновение остановить, замедлить своего противника. Чем-то в этой панике мужчина напоминает ему о подростковых годах, когда он сам был таким едва ли не постоянно. Впрочем, это не значит, что Савада позволит ему сделать то, что Кай хочет.       Держа своего противника крепко за запястье, Тсуна склоняет голову к правому плечу и чуть вперед. Сокрытые капюшоном волосы не падают ему на глаза, скрывая опасный, темный взгляд, однако ему это и не нужно. Вместо этого он сжимает свою ладонь сильнее, с интересом наблюдая и слушая, как тихо, но уверенно трескаются, ломаются кости и сустав. Чисаки шипит от боли, пытается сдержать чувства внутри себя и дергается, причиняя себе лишь больше страданий, в то время как Савада лишь шире улыбается, чувствуя удовлетворение от того, что делает.       Схватившись второй рукой за предплечье Оверхаула, он взял в свою ладонь чужую, которой глава якудза уже не мог двигать из-за боли, и резко крутанул ее по кругу, выворачивая. Все это происходит слишком быстро, чтобы хоть кто-то без невероятных инстинктов и рефлексов смог отреагировать. А потом Савада перехватывает вторую, пока еще здоровую, руку. С ней он поступает по-другому, потому что это — не просто исполнение приговора, а частично показательная казнь, потому что он уверен, знает, что видео расправы самые храбрые гражданские вскоре отправят в интернет, поднимая волну паники и ужаса в массах.       Тсунаеши хватается за первый, указательный, палец и не дробит его, сжав руку в кулак, а выворачивает, с самым настоящим садитским удовольствием делая это не резко, нет. Медленно, мучительно медленно, чтобы боль лишь сильнее накатывала с каждым мгновением, с каждым поврежденным пальцем, кроме, разве что, большого. Когда он заканчивает с этим, Савада на мгновение останавливается, будто бы раздумывая на тем, что сделать дальше, прежде чем сжимает локоть этой руки и с легкостью превращает его в нечто мягкое, едва удерживаемое в целом состоянии.       Чисаки дергается от боли, у него в глазах точно темнеет, и поэтому он не сразу понимает, почему вдруг оказывается стоящим на коленях. Что-то внешнее давит на плечи, прижимает к земле, заставляет склониться перед противником, и ужас прошивает все его тело. Несмотря на четыре прошедших столетия с первого появления причуд, все кланы якудза до сих пор передавали рассказы — правдивые рассказы, а не легенды, — об одном из самых пугающих кланов, что когда-то существовал на островах, подмяв под себя едва ли не всю территорию страны. Многие, на самом деле, надеялись, что его наследник однажды вернется, объединив всех. Об одном из глав Триады, том, что стал одним из семи сильнейших людей мира, том, что был спокоен внешне, внутри напоминая не вулкан, а бушующий шторм, что принесет множество разрушений любому, кто будет неугоден. О самой Семерке Сильнейших, невероятных людях, что провели рядом с друг другом больше едва ли не сорока лет, из вынужденной команды став настоящей Семьей… Об европейской мафии, во главе которой стояла негласная Королевская Семья. Королевская…       Он резко вскинулся, с шоком и недоумением смотря на молодого мужчину сбоку от него. Тот выглядел почти что равнодушным, почти что незаинтересованным. Так на казнях выглядели короли, даже если им самим приходилось исполнять приговор.       И перед ним сейчас — Король. — Вонгола… — слово, несущее в себе невероятно тяжелый смысл, слово, за которым кроется кровавая история, что каждый раз ложится на плечи нового Короля, срывается с губ неосознанно, и человек, что приговорил его к смерти, на мгновение выглядит удивленным, будто бы не ожидал, что кто-то, хоть кто-то, помнит о далеком, можно сказать, древнем смысле этого имени, а потом становится лишь холоднее, строже, опаснее, положив ладонь ему на голову.       Тсунаеши смотрит на него холодно, скрывает так не просто удивление, шок, от которого сердце замирает на мгновение. Он ведь был уверен, что никто, совершенно никто не мог помнить, что его семья, его близкие, его друзья и просто знакомые когда-то существовали. Впрочем, кланы якудза всегда могли удивить, поэтому было бы неудивительно, что кто-то сохранил память о тех же Хибари, когда-то возглавляющих все кланы Японии.       Он мгновение собирается с мыслями, выбрасывая эти размышления из головы, потому что сейчас явно не тот момент, чтобы размышлять о подобном. Конечно, Савада уверен, что это событие еще долго не будет выходить из головы в виде желания разобраться, узнать, быть хоть в чем-то уверенным, но сейчас…       Сейчас для этого явно неподходящее время.       Интуиция с каждым мгновением звенит лишь сильнее, кричит о том, насколько он близок к опасности, и Тсуна прислушивается к ней снова и снова. Он сильнее сжимает чужой затылок, впиваясь пальцами в волосы и кожу. Чужие шок и страх ему только на руку, поэтому Савада почти не прикладывает усилий, чтобы резко наклонить Чисаки вперед, со всей силы ударяя его головой об асфальт, давя достаточно, чтобы не просто ранить, а уничтожить, убить, буквально размазать чужую голову. Стоит ли говорить, что у него это получается?..       Тсунаеши вытирает капли чужой крови с перчаток с помощью чужой же одежды и медленно поднимается, выпрямляется, безразличным взглядом окидывая улицу. У него нет ни малейшего интереса к гражданским, которые сейчас прячутся по углам, ожидая помощи от профессиональных героев, которые, к слову, спешат сюда. Впрочем, это его тоже не волнует. Савада спокойно оборачивается в нужную сторону, где, по случайному совпадению, стояли те два стажера, один из которых — Мидория, и делает шаг навстречу им, собираясь уйти как можно быстрее.