Vongola

      Мидория честно не знает, что ему говорить или делать. Он смотрит на маму, напуганную появлением героев и полиции с официальным ордером, почти что плачущую, и сам не понимает, как им справляться с подобной новостью, со всеми этими событиями, потому что ему самому хочется вцепиться в собственные волосы и взвыть, пока стоящий рядом Всемогущий в своей истинной форме сжимает его плечо, пытаясь поддержать.       Тогата, Сир Ночноглаз и Бабблгерл смотрят на него с ужасом. Мидория с ужасом смотрит на то, что осталось от Чисаки и простых гражданских, которые совершенно не знают, что им делать в такой ситуации. То, что только что столь внезапно произошло у них на глазах, ужасало, и мозг просто не мог нормально обработать ситуацию, позволить понять и принять ее. И если взрослые еще могли с этим справиться хоть как-то, то присутствующие здесь дети…       Ужасающе.       Впрочем, он и сам вряд ли может справиться. Это не первая жестокость к людям, которую он видит, но осознание обстоятельств, внезапно свалившихся на него, разрушает изнутри, и взгляд у Изуку, который он переводит на наставников и семпая пустой, обреченный, полный невысказанной боли, от которой ему теперь никогда и ни за что не избавиться. — Вонгола — мой старший брат, — его голос звучит глухо и потерянно, да и сам он выглядит так же, хотя его внезапное признание в пространстве разрывается водородной бомбой, едва ли не сносит старших.       Бабблгерл сразу же вскидывается, она переводит ошарашенный и напуганный взгляд от него к Сиру, а потом обратно, будто бы не зная, что ей делать в такой ситуации — расклада с внезапным появлением неучтенной информации об опасном серийном убийце никто не ожидал. Ночноглаз, до этого и так относящийся к нему с сомнением, внезапно устало снимает очки и трет переносицу. Они ведь только что потеряли подозреваемого главаря целой банды, а теперь еще и вскрывается подобная правда, ставящая многие их действия под сомнения. — Деку, звони Всемогущему, раз уж ты под его протекцией. Будем разбираться со всем этим по мере поступления. Бабблгерл, Мирио, никому не говорите об этом. И ты, Мидория, тоже. Слишком… противоречивая ситуация.       Его старший, единоутробный брат, Сада Тсуна, оказался одним из опаснейших и известнейших сейчас злодеев, серийных убийц, который способен вырвать человеку руки на голой силе, непонятно откуда взявшейся, способен противостоять одной из невероятнейших причуд, против которой мало что могли противопоставить даже очень опытные герои.       Впрочем, вскоре полиция, доложив детективу Тсукаучи, покинула квартиру, оставляя двух героев и детектива с ними, чтобы разобраться в ситуации. Честно сказать, Изуку даже спустя столько дней все еще был шокирован внезапным открытием, до сих пор не укладывающимся в голове, а для Инко оно стало известно только сегодня, и теперь подросток чувствовал просто огромную вину перед ней.       У него самого никак не могли сложиться в голове два совершенно разных образа — внешне холодного, но заботливого и справедливого старшего брата, что всегда его поддерживал и оберегал от хулиганов, не используя причуды, и опасного убийцы, монстра в человеческом обличии, что на его глазах сначала свернул руки не менее опасному убийце, а потом и вовсе размазал чужую голову по асфальту, оставив вмятину в том, прежде чем скрылся в одном из переулков, избежав правосудия, напугав его и Тогату-семпая до чертиков аурой, действиями.       Это и правда было ужасно, едва ли не заставляло опуститься на колени и склонить голову, моля о прощении.       Будто бы перед ними и правды был самый настоящий Король, как его назвал Чисаки.       А теперь ему и маме приходится проходить через это, наблюдая, как говорят Сир Ночноглаз, теперь ведущий аналитику дела Вонголы совместно со Старателем и дело Восьми Заветов, и детектив Тсукаучи. И от их решений теперь зависит едва ли не вся жизнь оставшихся членов семьи Мидория. — Мидория-сан, нам правда очень жаль, что вам обоим приходится проходить через это, но нам очень важно поговорить с вами о… вашем старшем сыне, — детектив улыбается криво, несколько виновато, будто бы это он создал подобную ситуацию, и Инко улыбается ему в ответ слабо, приглашая блюстителей и защитников закона в гостиную.       В гостиной они усаживаются по двум разным диванам друг напротив друга, и Изуку старательно смотрит на собственные руки, как и Всемогущий, даже если мама и гладит его мягко по волосам, в одном мгновение, прежде чем собирается с силами и смотрит на героев перед ней серьезно, хмуро. Одно это прикосновение едва ли не рушит его выдержку, одновременно с тем давая силы на то, чтобы досидеть до конца, не разрушиться прямо здесь и сейчас. — Что именно вы хотите узнать? — Мидория-сан, мы провели поиски не только в вашей квартире, но и в школах, и в иных учреждениях, с которыми был связан ваш сын. И так вышло, что как мы не нашли здесь каких-то его документов или фотографий, так и там их не обнаружилось. Ничего, кроме общих записей об имени, дате рождения, семье и общем состоянии здоровья. Ни фотографий, ни оценок, ни рекомендаций, ни каких-то словесных описаний внешности или характера — ничего, — Сир Ночноглаз, взявший на себя бóльшую ответственность за происходящее, снял очки и устало потер переносицу, выдавая свое непонимание, незнание, что делать в едва ли не полном информационном вакууме. — Не могли бы вы нам рассказать хоть что-то о нем, чтобы мы знали, с чем столкнулись, или хотя бы понимали, что могло привести его на подобный путь. — Тсуна, он… — Мидория тихо выдыхает и сама со страдальческим лицом начинает массировать виски. — Честно сказать, я не помню его отца, не помню, как так получилось, но я родила его рано, даже не думая отказываться от ребенка. Изначально я хотела назвать его по-другому, но будто бы что-то под руку толкнуло, подсказало и имя, и фамилию его отца, которую я тогда вспомнила. Он всегда рос тихим и умным, послушным ребенком, очень добрым. Никогда не любил использовать свою огненную причуду и всегда смотрел на нее с сожалением каким-то, будто бы потерял что-то важное, но всегда только тогда, когда ему казалось, что рядом никого нет.       Инко вновь вздыхает, будто бы пытаясь собраться с мыслями, с силами, чтобы рассказать все, что только помнит, чтобы помочь как можно лучше в поимке… собственного сына. Любой, кто знал, посмотрев сейчас на женщину, мог бы сказать. что новость за несколько часов слишком сильно ударила по ней, заставив сдать внешне и внутренне. — Когда я познакомилась с Хисаши, ему было почти шесть. Тсуна никогда не притворялся, что отец Изуку ему нравится или не нравится. Кажется, его что-то в нем волновало, но он никогда об этом не говорил, а потом, когда понял, что Хисаши любит меня и тогда еще не родившегося Изуку, Тсуна будто бы расслабился, принял его окончательно. Мы предлагали ему взять новую фамилию, оформить все документы, но он отказался по какой-то причине. Возможно, это было нечто детское, но даже спустя годы он отказывался от этого. Когда Хисаши уехал работать, Тсуна всегда старался помочь мне со всем, он заботился об Изуку, защищал его от хулиганов, когда у тех появились причуды, и при этом умудрялся всегда учиться на отлично. — На отлично? — Всемогущий удивленно переглянулся с двумя своими друзьями — только злодея-гения, злодея-психа им не хватало в одном лице. — Да. Он всегда получал больше девяносто пяти баллов за любой тест, но большая часть — ровная сотня, идеальное исполнение. Если он получал даже на балл меньше, он проводил ночи за изучением и повторением предмета, чтобы следующий обязательно сдать на сотню. И при этом остальные его предметы совершенно не падали в оценках, — Инко, пусть и понимала, о чем думают герои, все равно своим сыном немного гордилась, даже если это и могло принести им проблемы. — Я не знаю, что произошло после старшей школы с ним, на самом деле. Просто в день выпуска он принес аттестат с идеальными оценками, а на следующий… Он оставил почти все вещи, взял только необходимый ему минимум, забрал все документы, не оставил ни одной фотографии. Только несколько взявшихся из ниоткуда пачек денег и записку с извинениями, благодарностью за все и вещи, которые не стал брать. На самом деле, я так ничего оттуда и не выкинула, почти ничего не двигала, когда убиралась там.       О деньгах и записке Изуку слышит впервые. Он замирает, каменеет, когда слышит эти слова. Все время до этого мама говорила, что брат уехал жить отдельно, учиться в университете, что они вдвоем принимали это решение, и вот так услышать правду… Не то чтобы он не понимал причин, почему мама ранее умолчала это, но осознание, что он мог никогда не узнать правды, давит на него могильной плитой. — Куда ушли эти деньги? — вопрос детектива Тсукаучи вытаскивает его из неожиданных мыслей резко, легко, выдергивает так, будто бы он рыба, пойманная на крючок, и Изуку вновь прислушивается к разговору. — Почти все ушли на обучение Изуку. Сначала в средней школе, потом на почти всю вашу Академию, только на последний семестр не хватило для оплаты. Часть — на счета и еду, на одежду, на учебники. По сути, они полностью ушли на Изуку и его будущее, — отвечая на вопрос, Инко улыбается уже более расслабленно, потому как, каким бы образом ни были заработаны эти деньги, они все уже ушли. Тем более ни герои, ни полиция не станут отнимать их, ушедшие вот таким образом. — Это не насмехательство над вами, просто ситуация сложилась именно так. Честно, я даже не могу вам сказать, как сейчас выглядит мой сын, потому что с самого пробуждения причуды он менялся внешне, очень медленно и неукоснительно. Это было незаметно, когда вы проводите дни рядом, но сейчас, скорее всего, даже встретив его на улице, я вряд ли узнаю своего сына, так что с этим я тоже не могу вам помочь.       Честно сказать, на мгновение всем здесь присутствующим кажется, что старшая Мидория этим фактом совершенно не огорчена, но потом она тихо вздыхает и отводит взгляд в сторону, почти сразу же будто бы теряя свой внутренний стержень, поддержку, которая держала ее в руках. — Я не знаю, что привело Тсуну на эту неприятную и кривую дорогу, но я уверена, что у него есть достаточно уважительная причина для этого, даже если он никогда и ни за что никому ее не скажет, — убежденность в ее словах сложно было бы сломить, она стальным стержнем звенит в нем, даже если сил на иную уверенность у Инко совершенно не хватает. — Да, вы можете сказать, что я говорю это как его мать, и я соглашусь с этим, потому что любая мать будет думать так о своем ребенке. Но я так же знаю Тсуну не только как своего сына, но и как умного молодого человека. Он бы не стал, если бы не было на то достаточной причины.       Честно сказать, Сир Ночноглаз именно так и собирался поступить — он собирался сказать, что женщина говорит это как мать, в первую очередь, а уже потом как убежденный в чем-то человек. Но ее уверенность, ее сталь и понимание собственных взглядов, принятие собственной позиции поражают, покоряют едва ли не с первой же секунды. Честно сказать, мужчина смотрит на нее и на краю сознания мелькает сожаление, что он замужем, потому что столь упертая в важные моменты, столь сильная женщина достойна восхищения и самых лучших ухаживаний, что только могут существовать. — Мы понимаем, Мидория-сан. Спасибо вам большое за сотру-…       Тсукаучи прерывает внезапно влетевший в квартиру Джузо, помощник самого Ночноглаза. Он выглядел шокированным, сбитым с толку и запыхавшимся, будто бы бежал как можно скорее, и это всех присутствующих заставляет напрячься, включая Изуку, который до этого старался не отсвечивать — дело Вонголы касается и его лично, верно? — Многоног? Что случилось? — первым себя в руки берет, конечно, Сир. Он с легкостью оценивает ситуацию и понимает, что сейчас нужно реагировать резко, быстро, думать раз в десять усиленнее, потому что обстоятельства слишком уж сильно на них надавят, стоит напарнику сообщить, в чем проблема. — Вонгола напал на Восемь Заветов. Кажется, он в ярости, — именно это говорит Джузо, когда у него получается отдышаться, и весь его вид все еще потрясенный — такого открытого действия от человека вроде Сады Тсуны никто не ожидал.       На мгновение в комнате повисает тишина, оглушающая, слишком ощутимая, которую тронь — и обратится в осколки, что будут опасны для всего тела. Они все слишком поражены подобной новостью, открытым шагом после убийства лидера организации, поэтому неудивительно, что детектив открывает рот только для того, чтобы спросить: — Что?..

***

      Скалл з а д ы х а е т с я. Не потому, что ему перекрыли кислород, нет, это вряд ли могло бы убить бессмертное Облако, величайшего каскадера и просто одного из Аркобалено. О, нет, чтобы его убить, нужно безумно постараться, да и то вряд ли получится — попадание в голову же не убило, он слишком живучий и самовосстанавливающийся для этого.       Но Скалл все равно з а д ы х а е т с я.       Потому что на его руках — Реборн. Окровавленный, постепенно остывающий, м е р т в ы й Реборн, и Скалл сам умирает изнутри, потому что самый близкий ему человек, его возлюбленный и муж, его свет, его Солнце умер у него на руках, пронзенный насквозь.       И Скалл не смог его защитить. Совершенно.       Он даже не пытается сдержать своих слез или воя, полного невысказанного горя, абсолютно игнорируя шуршание мантий собравшихся здесь Вендиче или звон их цепей. Они приближаться к де Морту боятся, держат круг, оцепление, как треклятые дементоры, и правильно, блять, делают. Потому что еще один шаг — и он не постесняется уничтожить их всех, до единого.       Потому что они уже забрали у него самое дорогое, а Облака всегда выгрызают то, что считают своим. Или тех. — Нечего так упиваться горем, Скалл де Морт. Вы оба получили то, что заслужили за свои проступки перед Мафией и нарушение Омерты. Он умер, получив свое наказание, а ты отправишься с нами в Вендикаре, где будешь загнивать до конца своей бессмертной жизни, — голос Бермуды звучит безразлично и безжизненно, так, будто бы ему нет ни малейшего интереса до мафии, Омерты и всего мира в целом.       Скалл на это только хохочет. Запрокидывает голову назад и безумно хохочет, совершенно не сдерживаясь, пугая этим немертвых Стражей и их главу только сильнее, потому что опаснее слетевшего с катушек Тумана могут быть только два Атрибута — слетевшее с катушек Облако и потерявшее всех Небо. А потом он зло, серьезно смотрит прямо на ублюдка-Бермуду, кривя губы даже не в усмешке — в оскале.       Они ведь оба даже не думали о подобном развитии событий. Вместе с Тсунаеши они приняли решение помочь, составили список, несмотря на то, как горько и больно им было это делать, но они все уж точно не ожидали вмешательства Вендиче. И тем более — попыток их убить. Они ведь с Реборном решили, что уйдут вместе, под самый конец, сгорая в собственной безудержной силе. И теперь тело величайшего киллера у него на руках, бездыханное, запятнанное. — Мы? Заслужили?.. — с губ каскадера вновь срывается очередной смешок, нервный и неконтролируемый, когда он, сильнее сжимая тело мужа в объятиях, поддается вперед. — О, поверь, ты даже не знаешь, почему все это происходит, а, значит, не имеешь права судить. И вы все будете гореть с нами в одном котле.       Бермуда, явно не впечатленный подобными угрозами, ведь он слышит их почти постоянно, уже готов взмахнуть рукой, когда внезапно ему приходится с ужасом отшатнуться, боясь последствий собственных действий.       Потому что Облако смеется.       Потому что Облако плачет с широкой улыбкой на губах.       Потому что Облако слетело с катушек.       Потому что Скалл идет убивать.       Пламя в нем, теплое и ласковое, как котенок, всегда послушное и верное, удерживающее на грани жизни, не дающее уйти на грань смерти, ширится, разрастается во все стороны, колючими шипастыми концами впиваясь в мир вокруг. Облачное пламя увеличивает все, что только возможно, все, на что хватает фантазии, а у безумцев фантазия просто невероятная, не обремененная границами.       И Скалл, смеясь, охватывает своим Пламенем не просто их двоих, его и Реборна, сгорая заживо. О, нет, его Пламя жадно поглощает все вокруг, заставляет вспыхнуть лес как хворост, а не успевших убраться многочисленных Стражей — как спички. Это забавно, до ужаса забавно, даже если Бермуда и успел уйти, оставляя их одних.       Де Морт тихо выдыхает и касается губами холодных губ Реборна, прежде чем отпускает собственную стихию на волю. Савада вряд ли увидит какие-то записи этого места, вряд ли узнает подробности произошедшего, только в общих чертах разве что, но это его сейчас мало волнует.       Потому что Пламя, такое вечно любящее и привязанное к хозяину, к его паре, безболезненно проходится по всему телу, сжигает быстро, неумолимо, одновременно с этим оставляя на его руках только пепел. Скалл вновь задирает голову к серому небу и с усмешкой посылает этот мир и его правила к херам. — Опять тебе приходятся ждать меня, Ренато. Прости. Я скоро буду рядом, — Скалл говорит это тихо, почти неслышно, прежде чем закрывает глаза и проваливается в пустоту, чтобы за ней встретить того, с кем его связала сама Судьба. Они друг без друга просто не выживут.       Пламя пожирает собственного хозяина, даруя ему свободу, потому что бессмертное Облако может уничтожить только оно само, и только Аркобалено знали эту тайну.