Qui quaerit de morte

Улицы Иокагамы снова омывает дождь, дождь холодный и мерзкий. Осень не сильно жаловала и на протяжении целого вечера заливала все каналы и дорожки, смывая всю уличную пыль и грязь от производств, машин и фабрик, владельцы которых бездумно пускали отходы в воздух. Думается, долго ещё после этих ливней город сохнуть будет, небось на утро болото по колена и опять все ботинки промокнут. Хотя чего уже жаловаться — черные лакированные туфли, больше напоминали отрепки, окутывающие ногу, чем свое прежнее состояние. Мокрые и противные они хлюпали при каждом шаге, и ведь не спроста, имеют право: их хозяин даже не задумываясь наступал в почти в каждую лужу, смотря пустым взглядом куда-то в даль, видимо ему совсем не до обуви. По истине было бы удивительно, если обовь осталась сухой, пройдя все эти экзекуции. Ещё с самого утра, Ода настаивал на их встрече в баре, говорит давно не виделись. Да и он в чем-то прав, с глаза на глаз уже как неделю не пересекались. За день столько забот, что времени на друзей, совсем не напасёшься. А если уж и свободная минутка найдется, то предпочтёшь потратить её на себя, ведь друзьям, если они ещё и остались, уже как-то стыдно звонить. Пропасть куда-то, а потом вдруг ни с чего звонок и глупые оправдания — довольно неловко и сразу вопрос всплывает: где же ты, мать твою, все это время был, почему не отзывался? А раз уже выпал случай, почему бы и не встретиться, тем более провести неисчислимый час в компании родного человека — что может быть лучше? — Снова опаздываю, — сухие и потрескавшиеся губы Осаму, скосились в зигзаге. Всматриваясь на наручные часы, Осаму снова убедился что в роду у него точно не было швейцарцев, так как те известны миру благодаря своей пунктуальности, а ее Дазаю как раз не хватало, да что уже скрывать — её нет. Время было уже за девять, а Одасаку пришел к месту встречи ровно в восемь, оповестив сообщением. Но чувство, что друг все ещё ждёт в баре, все никак не угасало. Все же хочется верить в это, слишком уж много таких случаев за плечами. Да и Сакуноске много не возражал, взглядом приветствовал опоздавшего, располагая свободный стул, а рядом, на барной стойке, всегда колыхался стакан с алкоголем, мол всегда ради тебя видеть. На лице скользнула асимметричная улыбка, как только в глаза кинулся тусклый свет вывески бара, сверкающей над подвальной дверью, входом в само помещение. Черная надпись Lupin, да что уж, само это слово, зарождало теплый огонек, лёгкий свет, который хоть как-то пытался согреть холодное сердце. Его уже и нет совсем, внутри будто пусто: ни органов, ни костей, ни крови и что уж, даже души нет. От человека осталась только оболочка, чёрствая и ненастоящая. Будто кукольные руки, тело, лицо. Главное, лицо всегда с румянцем и улыбкой такой противной и наигранной, как бы нарисованной художником и его тонкой кистью. И вправду как фарфоровая кукла: пустая, полая внутри, ничем не наполненная. На роль человека совсем не годится — неполноценная. — Хоть бы зонт взял, ни единой сухой нити на тебе не осталось, — немного хрипловатый голос Одасаку, смешался вместе с дивной мелодией, издающейся из старого радио, думается, таких уже нигде не осталось, единственный экземпляр, так сказать. Вот только голос дамы, завывающей из колонок, совсем было сложно расслышать между хлюпанья промокших ботинок, а капли беспрерывно скатывающиеся с темных волос, только завершали образ. — А какой смысл этого зонта, Одасаку? — скинув со спины черный плащ, и оставив его на вешалке рядом со входом, губы Дазая расплывались в непринужденной улыбке. Кинув забитую каким-то бумажками и другой мелочью сумку на свободный стул, юноша пытался словить свое отражение в бутылках с алкоголем напротив, чтобы хоть как-то упорядочить волосы, но те все так же торчали в разные стороны, слипшись от лишней влаги. — Глупый вопрос, сам же знаешь, чтобы не заболеть, — думал уже Одасаку, что снова придется объяснять элементарное, ведь когда Дазай не находил тему для разговора, начинал, будто маленький ребенок, хотя и с теми немного легче, подобные диалоги не несущие никакого смысла, но почему жаловаться? Разве встреча з друзьями это не есть беззаботные разговоры о чем либо? Наверное, да. — Там такой ливень, не думаю, что какой-то там зонт от такого-то дождя спасет, да какой ливень, это супер-пупер мега ливень!.. — наконец усевшись рядом, Осаму драматично перебирал слова чтобы описать беспросветные тучи, так весело и по-детски разводя руками, рассказывая как тот от дождя укрывался, но думал Ода, зачем лгать? Все же знают, если бы он и вправду укрывался, взял бы зонт, ума бы хватило, если бы и вправду это его интересовало, позаботился и взял такси, но нет, сидит с ног до головы мокрый, а вода ручьями с рубахи течет, да-да, укрывался, верим. Но как бы то не было, улыбка не сходила с лица, а глаза горели будто маленькие огоньки, нет свечи. А сколько артистизма! Прирожденный актер, чего уж. Что Осаму, что Ода были частыми посетителями этого бара, в коей-то веки мужчина, разливающий алкоголь изо дня о день, привык к ним, привык выслушивать бездумные рассказы перебинтованного юноши о каких-то небылицах и том как его сегодня из реки доставали, к примеру. Так же привык к лёгкой ухмылке на лице Сакуноске, который с радостью и иногда недоумением выслушивал эти рассказы время от времени переспрашивая из какой реки и кто в этот раз осмелился достать самоубийцу из водоёма. Это всегда было так безмятежно и бармен даже радовался когда видел эту компашку на пороге, и сегодня было так же. Вот только в этот раз теплую обстановку дополняло тихое мурлыканье трехцветного пушистого комочка на стуле рядом с Одасаку, а привычный запах спирта, которым уже пропиталось все и вся в этом помещении, одурманивал разум. Заглотнув со дна стакана немного прохладной жидкости, глаза Осаму снова засверкали дивным пламенем. Ода всегда знал к чему готовиться в такие моменты — к моральному изнасилованию. Излюбленная тема Осаму — самоубийство и все что с ним связано, потому Одасаку не сильно удивится если услышит что-то на эту тему. Уже даже думалось, сколько можно об этом говорить, ведь там все до дрожи в пальцах легко и ясно. Но нет, юный парень всегда находил для себя что-то новое, то ли в литературе, то ли ещё где. Были уже мысли, что можешь шутка все это, обычный образ выстроенный из осколков, образ маньяка-суицидника идущего к своей цели, но Сакуноске всегда находил опровержение этому видя как Осаму в тысячный раз перечитывает книгу в красной обложке «Полное руководство по самоубийству». Может и в правду, такое своеобразное хобби? Или просто мечта, довольно-таки глупая, как для Оды. — А какая смертельная доза алкоголя? — собственно, Сакуноске смог это предвидеть. Подобные фразы и вопросы Осаму, кажется, выкидывал постоянно, уже даже удивляться нечему. И даже бармен потирая седые усы тихо усмехался, слыша это. — Примерно два литра, думаю, — Почесав затылок свободной от рюмки рукой, молвил Ода, все же сомневаясь. Не ошибся ли он в расчётах? — Смертельная концентрация алкоголя в крови, если я не ошибаюсь, составляет где-то около пяти или восьми гектолитров, — пустившись в размышления добавил мужчина за стойкой, доливая в стакан Осаму немного виски. Тот сразу же обработав сказанное, расплылся по столу, будто расстроившись. Все же, на первый взгляд, показалось, что это и вправду его задело. — И много же мне пить придётся, чтобы с вами, здесь помереть, — гнусно взглянув на ещё не растаявший лёд в стакане, молвил Дазай, пытаясь потопить льдинку в коричневатой алкогольной жидкости пальцем, — эх, это плохая затея, денег на такое самоубийство не напасёшься. «Помереть. Как же легко ты можешь все взять и пустить на самотёк» — кружилось в черепной коробке Оды. Тот всегда не мог прийти к одному выводу размышляя на эту тему. — Сколько ты уже методов опробовал? — толкнув локтем сидящего рядом парня, спросил Сакуноске. Не то чтобы он этим интересовался, нет-нет, просто волнуется, мало ли. — Минутку, — Дазай в ответ только встряхнул мокрой шевелюрой, удивляясь с каких таких пор, в голове Оды такие вопросы зарождаются. Но не медля ни минуты, парень потянулся к все ещё мокрой от дождя сумке и начал что-то искать. — О черт, только не говори, что ты её всегда с собой носишь, — надеясь на лучшее и на то, что его предположение будет не верным, Одасаку закатил глаза, отодвигая стакан с алкоголем в сторону. Ответом ему был только шаловливый взгляд мальца напротив и немного безумная улыбка во все тридцать два зуба, — Не удивлюсь, что ты ещё и спишь с ней в обнимку, — обдумывая как бы это глупо выглядело, Ода принял вручную Дазаем книгу в яркой красной и на вид такой позитивной обложке, но это если не читать название, а оно уже радостью не плескалось. Думал, Ода насколько это отчаянным нужно быть чтобы купить такой справочник, дорогой, наверное и по истине бессмысленный. Но Дазай его никогда не переставал удивлять. Скорее даже пугать, чем удивлять. — Там где галочка стоит — это уже опробованные, — разворачивая первую страницу и указывая на маленькую чёрточку пальцем, Осаму снова пустил в ход беспроигрышную тактику — улыбка. Наверное, только она и могла скрыть все эмоции, если они ещё остались, бурлящие внутри. Руки юноши немного дрожали, почему-то тогда Сакуноске думал, что от холода, мало ли. Все время пока Одасаку листал потрёпанные странички книги, Дазай не находил себе места, то теребя между пальцев прядь мокрых волос, то поправляя галстук — довольно подозрительно. Справочник этот поистине был жутким, его только вид зарождал терпкое чувство тревоги. Будто потрёпанный жизнью блокнот он был заполнен какими-то записями в стиле «4/10, очень больно» или «пришлось долго ждать помощи, напоминает больше пытку чем самоубийство». Может и нет, книга и не страшная, вот ее значение, одна только мысль о том, что все эти, на первый взгляд, глупые способы были опробованы. Может шутит, не может же быть, что Осаму правда хватило мозгов устроить самоподпал? Да нет, галочка то стоит, все же хватило. Будто не в своей тарелке Дазай начал дёргаться с места на место, когда Сакуноске дошел к странице под номером тринадцать, где черным по белому говорилось о вскрытии вен. На страничках красовались маленькие красно-коричневые капельки, а поверх рисунка где была инструкция целое море записей как сделать лучше, а как не стоит и все разными чернилами. Уже доходя к концу, Сакуноске хотел съязвить, ведь это бред какой-то, не может же быть такого, что человек сидящий перед ним и вправду все это опробовал. Было бы это на самом деле, уже бы давно в гробу лежал, но нет, сидит лыбу давит. — Всего лишь четыре, — потерев переносицу Сакуноске откинулся на спинку кресла, но вмиг принял прежнее положение, чтобы не упасть. Упасть скорее от шока, — четыре не опробованных с всех имеющихся. Хотелось уже предъявить Дазаю, может просто от балды галочки и плюсики все эти ставил, а сейчас хвастается, мол глянь какой смелый, смотри чего умею. Ложь все это. Но кровь на одной из страниц, все эти «сообщения на будущее» с закладками, книгой на самом деле пользовались и много раз, по всей видимости. Не с проста же взялись эти записи и «советы как сделать лучше», видимо уже испробовал и знал, так сказать, на собственных ошибках учился. Да и смыл Осаму лгать, перед кем-то выделываться? Как бы то не было, Сакуноске верил Дазаю, пусть и в этот раз было сложнее. Слишком все фантастично звучало. Отложив потрёпанную книжечку в сторону от себя, Одасаку запил оставшуюся от прочтения горечь алкоголем, повернувшись лицом к собеседнику. Тот же, мечтательно наблюдал как вмиг затихший бармен потирал стаканы. А стекляшки уже скоро скрипеть начнут, уж слишком много раз лоскуток ткани обошел их поверхность. Мужчина в черном фартуке, кажется, на автомате выполнял это движение, вслушиваясь в чужой диалог. — Завтра хотел попробовать тот, что на седьмой странице. Он между оставшихся самый безобидный, как по мне. Но тогда, если у меня не выйдет, придётся звать Чую, а то я сам от туда не вылезу, — и снова улыбка. На вид безмятежная, но для Оды по истине наигранная и… Непонятная? Здоровый человек, не сможет улыбаться, рассказывая о том как будет умирать. Умирать, черт возьми! Пытаясь подавить бурлящие внутри эмоции, Сакуноске все же решился задать этот вопрос. Все же есть шанс того, что Осаму решиться на него ответить. Вериться в то, что Дазай довериться ему открыв потайные сундучки сознания. Но впервые, вероятность была настолько мала, что даже с помощью лупы, Ода её бы не увидел. Да какой там лупы, микроскоп и его даже не хватит. Но все же уста сомкнулись в попытке что-то сказать. — А ты сам хоть, уверен в том, — глаза Осаму снова засверкали, эти искры дурманили больше чем любой алкоголь, Одасаку это только ещё больше раззадорило, — что хочешь умереть? — Ты, наверное, много выпил. Такой глупый вопрос, — а огоньки сразу поутихли, коричневые омуты вмиг помутнели, будто облаками заслонило. Юноша потянулся за выпивкой, делая несколько глотков жидкости, надеясь что этим освежит сухость рта. Что-то после подобных поселок губы сохнут больше и больше, все так и хочется их облизать. — Да нет, я просто подумал, если ты бы и вправду так хотел умереть, предполагаю, у тебя бы это ещё с первого раза получилось, — сложилось впечатление, будто музыка стала играть громче, а дыхание всех находящихся рядом людей стало каким-то напряжённым. Неужели алкоголь так голову мылит, может Дазай и прав, перебрал немного. Но вмиг раздался звонкий смех самого Осаму. — Видимо, стараться нужно больше, — ему будто и самому неловко стало, юноша вмиг почесал затылок, но отворачивать взгляд не стал, все так же смотрел, непоколебимо, будто в душу заглядывал. — Ты не задумывался, что есть кто-то, кто тебя держит здесь, не пуская в мир иной? Кто-то или что-то? — все же настаивая на своем, Ода продолжил свою речь, — А может ты сам этого признавать не хочешь?.. Вдруг самоубийца замаслился, будто пытаясь что-то сказать, но колеблясь между множеством вариантов. Думалось, Сакуноске, что вот, все же нашел как подступить, вот-вот и Осаму сейчас расскажет все что нужно и не нужно. Но рано ликовать Ода начал, ответ Дазая немного разочаровал. Нет, не то чтобы он был глуп… Да он был глуп, поистине глуп. — Ты как всегда прав, наверное, я все ещё здесь из-за… — вдруг среди бара раздался хохот, но со временем и он стих, — из-за того, что я так и не нашел ту самую девушку, которая бы согласилась уйти в небытие вместе со мной. Черт, я уже представляю, как это романтично! — парень, казалось, был на седьмом небе от счастья, представляя как будут доставать его и окоченевший труп какой-то девушки из реки. Романтично, не поспоришь, но Ода был определенно против, вытягивая юношу из фантазий, дёргая того за плече. — Нет же, — Сакуноске и самого потянуло на смех, уж слишком заразительна это чарующая улыбка. — О, я сегодня такую даму видел! — черные ресницы захлопали, а юноша готов был сорваться с места и пустится в пляс в эту же секунду, — походка будто у львицы, а глаза! Ох, глаза! Чистые и… Большие, как моря и океаны! — артистизма хоть отбавляй, сложив руки у лица, парень шатался на стуле, улетая в мир мечтаний. Вот только крепкая хватка Сакуноске, держала и стул, чтобы тот не полетел на пол, и Осаму, чтобы тот не запорхал как бабочка. Мечтать — это, конечно, хорошо, но всего доброго должно быть в меру. — Хоть мне не лги, всем и так понятно, что ты не на глаза, а на грудь смотрел, — скосив взгляд, Ода ухмыльнулся, увидев как красный румянец захватил половину лица собеседника, — но все же… Почему-то ты сейчас со мной сидишь, а не в земле гниешь. Я уверен, что все же есть какой-то смысл оставаться здесь и ты его прекрасно знаешь, но по каких-то причинах не хочешь мне этого сказать, — но вдруг сердце стукнуло, громче обычного, будто намекая, что лезть не в свои дела не стоит. Личная жизнь, переживания, они, наверное, на то и личные, делиться с кем попало ними не стоит. Сакуноске определено не стоило об этом спрашивать, но может это хоть как-то образумит Дазая от глупого поступка, стоящего ему жизни, а для самого Оды стоящего друга. Единственного и дорого друга. На ответ от Осаму надеяться не стоит, как только Одасаку находил нужное слово, которое будто ключ откроет дверь в сознание Дазая, тот сразу же менял замки, пряча нужную информацию куда дальше, чем прежде, тем самым усложняя задачу. А это только больше подзадоривало, а терпение Сакуноске заканчивалось. Но то ли не один выпитый стакан, то ли нужная ситуация, что-то помешало снова сменить тему Дазаю, тот опустив голову к коленям, начал нервно перебирать пуговицы на рукавах рубашки. Излюбленная улыбка сменилась, а вечно сверкающие, будто лакированные бусинки, глаза начали напоминать… Пустоту? Ничего, только бездонная яма, а на дне холод и темнота. «Оно того не стоило» — вдруг Ода пожалел, что задал этот вопрос, в самом начале он понимал, что не раз пожалеет о совершенном. Он уже жалеет, чего скрывать. Единственным желанием в этот миг, было вернуть того прежнего Дазая, который отшучивался и смеялся. Это, будто фарфоровое, мертвое лицо, пугало больше любых ужастиков, бледное и ненастоящее. В страшные моменты, говорят, ускоряется сердцебиение, но Сакуноске казалось, что оно будто взорвется сейчас от перегруза, а мощность этого взрыва будет сильнее чем при испытании термоядерного оружия. Но напор эмоций прервал тихий голос доносящийся из-под копны темных волос, сидящих на соседнем стуле. Худые пальцы продолжали насиловать пуговицу на рукаве, то продевая её в ткань, то обратно высовывая. Такие бессмысленные действия, но многое говорят о человеке. — Люди просыпаться, с улыбкой на лице встречают солнце, или же с хмурым видом наблюдают в окне дождь. Едят, идут на роботу, читают книги, а перед сном смотрят сериалы и фильмы наслаждаясь пройдённым этапом, окончанием дня. Стараются сделать свой день максимально продуктивным — это их ежедневная цель: сделать лучше себя и что-то от себя. Парень глубоко вздохнул, отводя взгляд в сторону, к входу. Проведя рукой по шее, задевая пальцами мокрые бинты, Осаму вгдорогнул, но спустя минуту, нерешительно продолжил речь. Кажется, Сакуноске можно доверить такие личные вещи, хотелось верить в то, что он не развернет все против самого Дазая. — Но я будто сломан, воистину неполноценный. Внутри меня так пусто, я как будто брак на производстве, ошибка. Во мне нет ничего, а вместо внутренностей царящая пустошь и темнота, — воздуха будто и вправду не хватало, юноша почти после каждого предложения жадно глотал кислород, — Кажется, вот проведу ножом по руке и вместо алой крови, вдоль кисти потечёт чернь. Открыв глаза, я снова желаю их закрыть, я работаю, но это не приносит никакого удовольствия, я не хочу читать эти книги, коллекцию которых, собирал роками — у меня нет моральных сил на это. Я постоянно задаю себе вопрос: зачем? Это сделает меня лучше, это сделает меня умнее, это, быть может, сделает меня богаче? Нет, — юноша, все так же не поднимает глаз. Для Оды он стал таким слабым и беспомощным, будто ребенок, хотелось обнять, но что-то будто не позволяло, задерживало движение. Это создало своеобразное чувство тревоги, будто во всех бедах был виноват именно он, Одасаку. Сделав ещё один глубокий вздох, Осаму продолжил, подняв ноги к верху и упёршись на них головой, — Ты знаешь, такое впечатление, будто все вы, эти люди, живёте в другом мире, вселенной, а все дерьмо и ад происходит вокруг меня. Ха, нет. Внутри меня. Оно там, на дне той пустоты, ямы. Я так ничтожен. Я неполноценный. — Ты… — так и не закончив, Одасаку замолк боясь, что заведённая ним шкатулка, в виде Осаму, вдруг утихнет. Потому продолжил слушать исповедь, искренне ценя момент. Не хотелось перебивать, дополнять, спрашивать, только слушать. — Я сколько живу, столько помню себя таким. Ещё даже в детстве я смотрел на руки, ключицы, видел вены, как кровь по ним бегает, но… Они будто мертвые, не такие как у тебя, у всех. Но знаешь, — он вдруг сорвался, подняв голову. Будто бы с лёгким скрипом, лицо юноши повернулось в сторону слушателя, который с лёгким страхом наблюдал накапливающиеся слезинки у глаз, все же надеясь, что это остатки влаги от дождя, но точно не слезы. Лик собеседника был так близко, что казалось, что можна подслушать мысли, — в один день все изменилось. Я почувствовал, что-то новое. Это определенно было что-то светлое и хорошее. Мне было так приятно, впервые в жизни. С этим человеком всегда так… Так тепло. Словив лёгкое недоумение в глазах Оды, где по совместительству плескалось сочувствие, Дазай, все же утих. Думалось, стоит ли все карты за один раз раскрывать, ещё успеешь. Но все же, как бы то ни было, юноше продолжил свой длинный монолог. — Тепло внутри, будто среди гнили цветок расцветает. Я бы хотел чувствовать это постоянно, — это определенно были слезы, в этом Ода убедился когда, маленьким ручейком одна из них, слезинок, потекла к подбородку. — Кто этот человек? — подозрения падали на кого угодно, но предполагать что-то было ещё рано. Страшно было сложить ложное мнение. Страшно было дотронуться к нему, к Дазаю. Страшно было вдохнуть. Замерев в одной позе, Сакуноске просто слушал, но все же любопытство — сильная штука, он должен был это спросить. Но песня подошла к концу, шкатулка закрылась, с уст шатена не слетело ни слова. Спрятавшись в собственных волосах, Осаму продолжил перебирать пуговицы, все же было удивительно, как они ещё не оторвались. А тихий джаз продолжил накалять обстановку, Сакуноске все же надеялся услышать ответ, но нет. В миг стало очень жарко, а смутные глаза Дазая смотрящие будто насквозь, только и ухудшали обстановку. На лбу появилась испарина. О нет, не стоило было третью рюмку брать. Точно перебрал, алкоголь — зло, чтобы ещё раз он к нему прикоснулся. Но вдруг как солнце снизошёл спокойный голос бармена. — Могу предложить глинтвейн. Согревает, не хуже, — будто продолжив длинный монолог Дазая о высоком, ровным тоном сообщил седой мужчинка, уже готовя нужные ингредиенты, но черт, Сакуноске бы сейчас освежиться не помешало, какой к черту глинтвейн? Но видимо, эта идея Дазаю была по душе. Будто бы ничего только что и не было, он с улыбкой на лице потянулся ближе к процессу готовки, говоря о своем. Маска. Будто снова надев маску, он вел себя так, будто не он сейчас душу Сакуноске открывал. Думалось уже, Одасаку, что показалось, что привиделось и не плакал здесь никто. А может и правда галлюцинации? — А как постоянному гостю, можете мышьяк или цианид добавить, господин? — указывая на прозрачный стакан пальцем, Осаму скривил безобидную гримасу, мол нет, я совсем не умереть сейчас пытаюсь, просто экперемент. — О нет, молодой человек, у нас нет такого, — хихикая, бармен продолжал заливать нужные ингредиенты в стакан, делая почти все на автомате, — могу только скидку дать. — Мне повторно, пожалуйста, пока что без глинтвейнов всяких обойдусь, — оторвавшись от мыслей, Ода продолжил потирать виски, все ещё не понимая, что произошло. Не каждый день, тебе такое рассказывают. Пусть это и было ожидаемо, все же ни один нормальный человек не будет покупать справочник по самоубийству, в этом Сакуноске сегодня и убедился. — Кстати, а почему Анго не с нами? Он мне так и не звонил сегодня, — наконец отлипнув от старичка с своими просьбами, Осаму расплылся на столе ожидая заказ. А бармену и в радость, он только вздохнул с облегчением, замешивая напиток для гостя. — Э… Да он это, опаздывает.

***

— А знаешь, как по мне, одним из самых мерзких чувств, это когда сравниваешь себя прошлого с собой нынешним, — оперевшись головой об холодный мармор надгробия, Осаму прикрыл глаза, тем самым погружаясь в темноту. С того дня прошло много лет, если быть точным, то не много, не мало пять. Из них два — попытки вернуть то равнодушие к всему. Потуги собрать из кусочков прошлого себя, новый образ, нового человека, нового Осаму Дазая. Царапая до крови руки об осколки той самой разбитой маски, глотая солёные слезы, давя собственные крики, мужчина собирал, собирал, собирал и собирал по частям того самого, который с улыбкой на лице пройдет через порог кабинета Юкичи Фукудзави с просьбой вступить в Вооруженные детективное агентство, начав жизнь с нового листа. Того самого, который в порыве веселья будет бегать как ошалевший с «идеалом» Куникиды в руках, уклоняясь от ручек, тетрадей, которые с дрожащими от злости руками будет швырять сам владелец злополучного блокнота. Но чего это стоило? Спустя несколько месяцев после тех посиделок раздались два выстрела и тихий дрожащий голос Сакуноске, предсмертный голос. Рассказы о том, что уже ничего не умеет смысла, тихие всхлипы и рука, рука покрыта чужой кровью, которая отпечаталась в сознании Осаму. — Я только недавно понял, что раньше было лучше. Ха, нет это не порыв ностальгии, — поправив спадающие на лицо пряди, самоубийца устремил взгляд на небо, где радостно плескались облака в лучах восходящего солнца, — Я и раньше страдал, но знаешь, это все так смешно. Пустота. Да о чем же ты тогда думал, юный глупец? — между пения ранешних птиц, раздался хохот, — Тогда жилось намного лучше, у меня был… Ты, Одасаку. Хотелось уже было снова в смех пуститься, ведь не зря говорят мудрецы, что только после утраты осознаешь важность этого человека в жизни. А Осаму и смеялся, вот только из-за своей слабости и ничтожности. — Побоялся. Побоялся сказать тебе это. Но я не думаю, что ты был настолько глуп чтобы не понимать этого. Кажется, ты, Сакуноске, был единственным человеком, которым я поистине дорожил, не из-за каких-то интересов, пользы, нет. Из-за чувств. С тобой всегда было хорошо, только перебывая рядом, я забывал о той гнили внутри меня. Я так жалею, что потерял тебя. Я буду вечно проклинать тот день. Все! Все разбилось после того как твое сердце перестало биться, все! Для меня в тот миг перестало существовать что либо, казалось, будто все нереально. Мужчина в светлом плаще, приподнял голову, стягивая с шеи голубую брошь с золотой оббивкой. Черная лента, держащая украшение уже изрядно потрепалась, но все же выполняла нужную функцию. На бледноватом лице вскочила ухмылка, когда синий камень начал переливаться на солнечном свете — прекрасный цвет. — Хорошо запомнил твои последние слова. Ты говорил о смысле, смысле существования и то, что я никогда не найду той самой истины. Ещё тогда, когда мы выпивали в том баре, я уже тогда понимал, что его нет, этого вашего смысла. Но я готов отдать все, что у меня есть, чтобы вернуться к тебе, в тот бар, снова в компани Анго говорить о мелочах, — в голове всплывали горькие воспоминания, от которых на глаза наворачиваются слезы, — ты тогда твердил о хорошем, то что нужно помогать сиротам, людям, всегда выбирать добро между всех бед. Я делал, это но… Раздался громкий скрип калитки ограждающей кладбище. Думал, Осаму может ветер, не обратив внимания, все больше погружаясь в свой разказ. — Как я не стараюсь, зло… — раздался громкий всхлип, а перебинтованная рука прикрыла глаза, вытерая выступившие слезы, — Я думал, вот, я буду помогать всем, творить, это твое добро — это и будет мой смыл существования. Но только недавно, я понял одну вещь — зло неискоренимо. Чтобы я не делал, найдется ещё тисяча, которые будут рушить. Зачем вообще мне тогда быть здесь? Я не хочу больше ничего видеть, не хочу больше ничего знать. Я так устал, Одасаку, я так устал… Вдруг раздался какой-то топот и шелест травы. Да, определенно кто-то пришел и калитка минутой ранние не зря скрипела. Как только этот человек подошёл ближе, можно было услышать збитое дыхание, он бежал сюда, определенно. — Ух, я так и знал, что вы здесь, Дазай-сан, — вытирая пот со лба, Ацуши присел рядом, чтобы отдышаться. Юноша одалел долгий путь, не помешало бы отдохнуть немного, — Куникида, просил прийти раньше, у него как-то там план, — Ацуши осмотрев своего коллегу, даже удивился, в такую рань, только-только солнца встало, а он уже здесь. Можно было предположить, что он домой со вчерашнего дня так и не наведывался, а сидел на кладбище. «Видимо, этот Ода и правда очень дорог, Дазай-сану», — думалось Накаджиме, но вдруг все мысли разошлись как туман, когда раздался голос Осаму: — А почему бы и нет? Пойдем!