А двое не спят...

Мы через чур увеличили дозу, Вспомнили всё, что хотели забыть, Или на рельсы легли слишком поздно, Бог устал нас любить…

Дождь всю ночь стучал по стёклам окон громко и неровно, нарушая звенящую тишину. Удары крупных капель о поверхности гулко отдавались в пустоте тёмной комнаты. Голова болела в области висков и затылка, непривычно громко звенело в ушах, было невыносимо душно. Атмосферное и артериальное давление упали одновременно, заставляя ощущать, как каждое сокращение в грудной клетке болезненно отдаётся во всём теле, холодеют руки и ритмы тела сливаются с ритмами природы. Становится невыносимо просто лежать, всё ощущается невыносимо остро, хочется ничего не чувствовать, просто исчезнуть. Дазай, вымученный данным состоянием окончательно, находит в себе силы подняться с кровати. Он томно, хромая, шагает на кухню — ноги совсем не держат, и дрожащей рукой берёт стакан и наполняет его ледяной водой из-под крана. Осаму подносит стакан ко рту, но рука дрогнула, от чего сосуд с грохотом разбился о кафель, а холодная жидкость растеклась у ног. Парень мысленно проклял весь мир и, облокотившись спиной о стену, сполз вниз, садясь на пол. Дрожь по всему телу только усиливалась с каждым мгновением, всё сильнее пульсировало в теле, всё громче становился звон в ушах.

Избавьте меня, ради Бога, от этого чувства, Которое мы называем «тревога».

В тесной квартире было темно и тихо. Стойкий запах дорогого алкоголя заполнял душную комнату и у балкона смешивался с еле уловимым ароматом табака. Дым от сигарет витал и по комнате где-то у потолка, но уже начал медленно развеиваться. Мысли мутно плыли в голове, наводя ощущение реалистичного сна. Дождь стучал по окнам и отдавался слабыми, едва уловимыми, то ли щелчками, то ли ударами. Погода почти не влияла на всё, что происходило с организмом: было ощущение, будто сознание и тело разделялись, в глазах было мутно, всё ныло и болело от неудобно принятой позы. Чуя встал с кресла и залпом допил бокал вина, завершающий третью бутылку элитного напитка. Поставив пустой фужер на стол, парень захотел закурить повторно, но не обнаружил сигарет в пачке, которая была последней, причём, скорее к счастью, чем к сожалению, потому что его и так уже жутко тошнило. От резкого движения рукой, в попытке взять со стола телефон, в глазах потемнело и Накахара приземлился на единственное кресло, сжимая пальцами гаджет. Он включил его и открыл контакт Дазая. Сердце колотилось, разгоняя кровь с большим содержанием алкоголя, захватило сознание и парень нажал кнопку вызова.

Бешено колотится в груди кто-то: «Выпусти меня отсюда! Выпусти меня отсюда! Выпусти меня отсюда, ты!»

Противный звонок телефона раздаётся в квартире знакомыми мотивами, проходится эхом в пустоте коридора, впивается в уши, заставляя голову болеть ещё сильнее. Измученный головной болью и тремором конечностей, парень даже не пытается подняться, а лишь хватается за голову, сворачиваясь клубком. Обстоятельства заставляют мысленно спросить: «за что?», а слёзы сами наворачиваются на глаза и стекают по щекам крупными каплями, сливаясь на подбородке и звонко разбиваются о плитку. Короткие гудки в конце вызова заставляют рыжего встрепенуться и, он, будучи совершенно не в подходящем состоянии, решает доехать к напарнику и поговорить с ним лично. Находясь в какой-то растянутой домашней футболке, Накахара надел чёрные мятые джинсы, олимпийку, чокер и излюбленную шляпу. Шатаясь, он выходит из дома, захватив с крючка у двери ключ от мотоцикла. Прямо у входа стоял нужный транспорт и, парень, не раздумывая, садиться за руль, заводит мотоцикл вишнёвого цвета, старается сфокусировать взгляд ещё пару минут и трогается. И вот, по ночным улицам несётся юный пьяный мафиози на собственном двухколёсном транспорте, обгоняя попутные машины, периодически бранясь на своё состояние и водителей попутных машин. Чуя знает, что ему за это ничего не будет и успешно этим пользуется. «Я… не могу… больше…» — шатен плачет навзрыд, поднимаясь с нагретого места на полу. Парень берёт нож из ящика кухонного шкафа. Он ненавидит боль, не переносит этих ужасных ощущений, но он и так при смерти, так что, в этот раз пострадает ещё за свои грехи, ведь сейчас точно получится, верно?

Что я могу изменить, направляемый собственной тенью?

Рыжий паркует мотоцикл у дома, где живёт напарник, сидит ещё пару минут, приходя в себя от быстрой езды. Голова тяжелеет, как и веки, тошнит невыносимо, ноги не слушаются. Чуя, под губительным спасительным действием красного полусладкого, наконец встаёт и движется в нужном направлении. Идти тяжело, но он пока справляется. Накахара решился, а значит, его не остановить. Сейчас он скажет напарнику то, что действительно о нём думает. Парень почти уверен, что тот на это ответит взаимностью. Им всего восемнадцать и работать в дуэте предстоит ещё долгое время, ведь так? Так почему бы не сказать правду сейчас? Мафиози улыбается собственным мыслям, забывшись на мгновенье, от чего спотыкается о последнюю ступеньку и едва не ловит лбом дверную ручку. Выпрямляется и нажимает на дверной звонок. Раз, другой, третий… Шатен разматывает грязные бинты на руках и снимает их, отбрасывая на пол возле себя, облокачивается о раковину в ванной, смачивает руку холодной водой и подносит лезвие к запястью, мысленно пытаясь настроится на боль, но тут раздаётся резкий звук звонка. Проклятье. Рука дрогнула, отстраняясь от второй конечности, но не сильно, только сердце заколотилось от испуга, резко начало пульсировать в области висков, в глазах пошла тёмная рябь. Второй звонок. Кухонный прибор ускользает из содрогнувшийся руки, с сильнейшим звоном и лязгом падает на белоснежную кафельную плитку в ванной комнате, провоцируя образование довольно большой трещины. Чёрт! В ушах уже не звенит, а слышится противный оглушающий писк, тёмная рябь перед глазами становится почти непроглядной, Осаму сгибается чуть ли не пополам, закрывает уши ладонями, пальцами зарывается в волосы, слегка запутывает и оттягивает их, в надежде отвлечься и хоть немного заменить внутреннюю головную боль внешней, крик сам вырывается изнутри. Как же мучительно больно и противно от собственного состояния. В дверь беспощадно трезвонили уже с четверть минуты, но слышный удар железного предмета о половое покрытие и последующий хриплый и душераздирающий крик уже не оставляли выбора. Дверь с треском и грохотом летит в стену коридора, Чуя врывается в просторную гостиную с криком: «Дазай!» Ответа не было, но крик прекратился. — Дазай! Ты слышишь меня?! — Чуя… — тихий шёпот из ванной комнаты привлёк внимание Накахары, и он быстро зашагал в ту сторону. — Ты чего творишь?! — рыжий парень, кажется, мгновенно протрезвел от увиденного, — Чёртов придурок, вскрыться удумал?! Ненавижу тебя! Последняя фраза эхом прошлась по пустующим комнатам, заставляя говорящего опомниться. Разве это он хотел ему сказать? — Ты пил, Чуя? — то ли спросил, то ли озвучил собственный вывод второй мафиози. — П-прости. — голос предательски дрогнул, — Я совсем не то хотел сказать. Я… — Уходи. — перебил Осаму, — Проваливай! Я люблю другую, понятно? Твоё сердце не выдержит, если продолжишь наблюдать за мной. Я решил, теперь это точно конец… — он поднимает голову и, криво улыбаясь, тянется к ножу. — Я не дам тебе умереть! Или ты убираешь нож и мы поговорим, или… — Или что? — …Я умираю с тобой. Мурашки холодными точками пробегаются по спине и шатен расслабляет пальцы, готовые уже было схватить холодное оружие. Он наконец встаёт в полный рост: — Что? — едва слышно вырывается из его уст, глаза расширяются в немом шоке. Накахара не отвечает, а пользуясь моментом встаёт на цыпочки и целует напарника. Его губы сухие, дрожат и кровоточат от того, что он часто кусает их от напряжения. Чуя отстраняется и смотрит на заплаканное лицо Дазая. Впервые рыжий видит правую руку босса Портовой мафии таким. Всегда невозмутимый, нагло и холодно улыбающийся в лицо опасности, теперь плакал навзрыд. Зрелище дёргало за незримые струны души, заставляя сочувствовать безжалостному главе сильной организации. Сколько мук он пережил, даже смерть лучшего и единственного друга, но, всё же, даже эти душевные (да не исключено, что и телесные) терзания не сравняться с болью и страданиями, которые мафиози причинил другим людям. Да, те были врагами, но Осаму никогда не сочувствовал им, вырезал сердца, проводил другие кровавые пытки, но чаще расстреливал с помощью данного боссом отряда или собственноручно, но никогда не испытывал к ним жалости. Да и к парню отношение часто было предвзятым, временами жестоким.

Если б я знал, как это трудно уснуть одному, Если б я знал, что меня ждёт, я бы вышел в окно.

— Если умрёшь ты, то я точно умру от «Порчи». Так давай умрём вместе? Тем более, я знаю, что ты солгал насчёт возлюбленной. — шепчет Чуя куда-то в нижнюю часть шеи напарника, обнимает, прижимаясь так сильно, насколько это представлялось возможным. — Я не умею любить, Чу. Я не посмотрю на то, что ты увязался за мной, сегодня я покончу с собой! Хочешь двойное самоубийство «Двойного чёрного»? Ничего не имею против. — шатен грустно улыбнулся и мягко обнял собеседника. Они простояли так ещё пару минут, пока Дазаю не стало чуть легче, а Накахаре спокойнее. В этот раз они решили действовать наверняка. Удобно усевшись на полу у стены на кухне, рыжий с небывалым волнением смотрел на Осаму, который уже поставил рядом с парнем бутылку вина и подал гостю бокал. Теперь зачинщик самоубийства рылся в аптечке. Он достал два новых лезвия, три пачки «Анальгина» и пять пачек какого-то сильного снотворного. Но этого ему было мало. Шатен на минуту покинул кухню, а вернулся с бутылкой самой едкой имеющийся кислоты. — На крайний случай есть табурет, верёвка и мыло. — нервно усмехнулся Дазай и подсел к напарнику. — Ты собираешься резаться и травиться одновременно? — Чуя непонимающе посмотрел на него. — Ты можешь не колечить себя, умри лучше, раз уж собрался, почти безболезненно. Это последнее, чего я желаю. — Что прости? «Со мной умрёт тот, кому я хотел подарить право пожить спокойно, без моих шуток и выкрутасов, тот, кто был моей последней надеждой на лучшее будущее, тот, кто доверил мне собственную жизнь, которую я, так позорно, не смог уберечь, которая была мне дороже собственной…» — вертелось в голове Осаму. — Знаешь, ещё с нашей первой встречи, я всегда считал тебя хорошим человеком, восхищался тобой, тайно называл тебя своим «чёрным солнцем», пока ты был в отключке, хотел, чтобы ты обратил на меня внимание… — Безусловно приятно, но что ты хочешь этим сказать? — Это был первый и последний раз, когда я не спас тебя, Чуя, в этот раз, ты точно погибнешь. — парень договорил и, в эту же секунду, резко провёл сразу двумя лезвиями вдоль вен на левом запястье. — Д-дазай!.. — и в какой момент Накахара отвлёкся? Когда тот успел распаковать их? «Это я не смог спасти тебя от самого себя. Я бы мог сделать всё, что угодно, лишь бы ты остался в живых, но слишком гордый, ненавижу люблю и не хочу тебя знать, но в то же время не хочу видеть, как тебе плохо, как ты буквально умираешь на глазах», — промелькнуло в голове рыжего. — Мы оба виноваты в этом. — шатен, ещё более резким движением, рассекает лезвиями кожу и вены от запястья до сгиба локтя на правой руке. Кровь беспощадно течёт по дрожащим рукам, заставляя рассудок помутнеть. Резать вены вдоль — невыносимо больно и влечёт за собой большие потери крови, о чём парень знал ещё очень давно то ли из излюбленной книги в красно-белой обложке, то ли от кого-то из коллег, в контексте способов пыток для получения нужной информации от врага. Сейчас это значения не имело. Чуя нервно вздрогнул, когда мелкие, острые, незамысловатые предметы, превратившиеся в оружие в руках напарника, прошлись вдоль его же тонких рук, оставляя за собой узкие, но глубокие кровавые дорожки, которые теперь растекались во все стороны, пачкая пол и одежду сидящего рядом. Накахара разлил вино по бокалам и протянул один Осаму. Второй отложил лезвия и подвинул к себе ёмкость с тёмно-вишнёвой жидкостью, затем открыл бутылку кислоты. Действие сопровождалось слегка удивлённым взглядом рыжеволосого, но вовсе не из-за непонимания происходящего, а из-за хорошей выдержки Дазая, который двигался вполне решительно и крепко, находясь в ужасном состоянии. Он игнорировал уже и головную боль (которая наконец начала отступать), и жуткий тремор конечностей, и пронзительный звон в ушах, и даже болезненно зудящие липко-холодные открытые раны, сделанные им минутой ранее. Шатен разбавил алкоголь в своём фужере кислотой, приблизительно в равной пропорции, и протянул сосуд с едкой жидкостью напарнику. — Уверен? Ты всё ещё можешь уйти. — Нет, раз уж начали, надо заканчивать. Бежать от судьбы бессмысленно. — ответил Чуя, взяв у того бутылку и последовал его примеру, — за «Чёрное солнце» и «Неполноценного человека»? — спросил он, когда закончил, и горько усмехнулся. — За «Двойной чёрный». — Осаму протянул свой бокал в сторону гостя и бокалы медленно столкнулись, издав приглушённый, но довольно приятный слуху звон. Оба сделали первый глоток одновременно. Противный запах кислоты в перемешку с алкоголем наполнял комнату, а теперь они отчётливо ощутили его у себя в горле. Пищевод начинает сводить, желудок болит сначала немного, а потом, с каждым новым глотком, резкими импульсами, задаваемыми пульсом доходит до режущей, и в то же время, ноющей боли. Переполняют странные чувства: их тела буквально разлагаются изнутри. На пятом мелком глотке Дазай берёт «Анальгин», быстрыми движениями выдавливает весь матрас обезболивающего и, загребая в ладонь, разом глотает всю порцию в перемешку с собственной кровью, продолжающей сочиться из слегка вскрытых вен. Снова подносит ко рту бокал, еле удерживаемый в непозволительно сильно дрожащей руке, и допивает залпом этот яд. Накахара после трёх крупных глотков повторяет за первым, но так как его вены остались целыми он обошёлся проглатыванием исключительно таблеток.

Мы исчезаем в темноте.

Чувство то ли эйфории, то ли комфорта, то ли чрезвычайного страха переполняло обоих. Больно? Нет, спасибо таблеткам. Плохо? Нет, выпита бутылка вина на двоих. Их органы беспощадно разлагались, под действием кислоты, никто не соображал под действием спиртного в крови, в особенности рыжий, которому приспичило напиться ещё до роковой ночи. А что касаемо крови, шатен потерял уже с пол литра, не меньше. — Спокойного сна, Чуя… Я пытался… полюбить… тебя. Дазай настолько резко, насколько позволяет тремор в теле, а если быть точнее, в том, что от него осталось, достаёт пистолет из кармана брюк и направляет на свой висок, склоняя голову к напарнику. Накахара нервно и тяжело дышал, прижавшись к шатену, положив голову ему на плечо. — Ты отвратителен… Может за это я полюбил тебя? Отчаянная, грустная усмешка. Напряжение и расслабленность сочетаются как никогда. Выстрел. Пронзительный и громкий в ночной тишине.

Час на часах… И эти двое уснули давно. А так всё идёт: Скучно в Москве и дождливо в Крыму, И всё хорошо… И эти двое уснули давно…