Илюшкино лето

В разгар летней жары всегда хотелось запрыгнуть с разбега в холодную речку, обрызгав с головы до ног всех, кто находился рядом, разразиться заливистым детским смехом и быстро уплывать, пока не догнали друзья. Особенно чувствовалось это желание, когда Илья смотрел альбом с фотографиями. Каждая страница — огромный поток воспоминаний. Фотографии будто пропахли рекой, сеном, травой и бабушкиной едой. Речка была не широкая, но простиралась на всю деревню, проходила через соседние хутора и до конца её, как думал сам Илюшка, нельзя было доехать на велосипеде и за день. Проверять, однако, он этого не собирался. Мальчонка никогда не был любопытен до такой степени, что бы сделать что-то изматывающее и неоправданное. Длинная и длинная, что уж с неё взять. Вспоминая летние ночи на лавочке возле дома с чашкой душистого чая или парного молока в руках, сердце наливалось спокойствием и тоской: хотелось обязательно вернуться к бабушке. Конечно же, деда Илья тоже любил, но тот пропадал с самого утра, управляясь с сеном, инструментами и дровами. Воды натаскай, дров наруби, чтобы в небольшой комнатке с печкой, в самом ближнем углу свинарника, бабушка могла намесить противную кашу из всего, что только было съедобным (да порой и не особо, как считал сам Илюшка, кривясь каждый раз, рассматривая месиво из картошки и опилок). (Однако, обладатели широкого пятачка это хрючево обожали, отчаянно требуя его в течении дня. Визжали, били по стенкам и корыту, чтобы только на них обратили внимание.) Говоря же о бабушке, Илья всегда вспоминал ласковые прикосновения, когда его гладили по белобрысой голове, состриженной по единичку, громкий смех и множество историй. То по молодости они шугались соседку Зинку, потому что все считали её ведьмой, то из дома сбегали, чтобы с сестрой танцевать в близлежащем хуторе на дискотеке. С бабушкой можно было и ягоды на заднем огороде собрать, распевая различные песни, которые только они оба знали, и на лавочке посидеть, слушая разные россказни про проходящих мимо соседей. Сплетничать Илья не любил, мама воспитала его иначе, но стоило бабушке только начать «а ты знал, что он на прошлой неделе…» и всякое чувство стыда и благородства пропадали, мальчик превращался в слух. В общем, с бабушкой было всегда веселее и приятнее. Дед же приходил вечерами, рассказывал, как прошёл день, да звал поиграть в карты пару раз (пару раз, в прочему, заканчивались ближе ко времени, когда дедушка уходил спать). Погрузившись в воспоминания, переплетённые хрупкой тоской и мягким спокойствием, Илюшка ночью решил: соберётся завтра с утра и поедет по ближайшему билету на автовокзале. Ночная тишина прошла в сладкой дрёме, связанной с воспоминаниями. Ему снились колокола белеющей церкви, гремящий каждый раз, когда начиналась служба, зелёная трава под ногами, когда бешено мчишься на велосипеде вверх, всё выше по горе, везя Муркино молоко, сеновал напротив дома, дальнее поле, откуда они с дедом забирали коров. А ещё он вспоминал длинные тёмные косы соседской девчонки. При воспоминаниях о ней, в прочем, Илья проснулся с будильником. В автобусе один он ехал уже не в первый раз: летом у отца был разгар работы, а мама никогда не была близка к деревенскому быту и ездила в Оливково только по праздникам, ссылаясь на работу. Заняв место согласно билету, Илья осмотрелся вокруг в поисках знакомых лиц: в это время, конечно, ездили только дачники, что выходили уже на третьей остановке, но и те, с кем Илюшке предстояло потом пройти путь до самой деревни тоже были. Например, впереди сидела Ника, сестра Тани из дома двадцать три, что был далековат от его дома, но они всегда встречались, потому что рядом с их домишком был Илюшкин шалаш, куда они с Сашкой бегали каждый день и обязательно что-то строили и что-то ломали. Ника была чуть постарше Ильи, всего на пару месяцев, но всегда важно задирала нос и делала вид, будто знает всё лучше, чем мальчишки. Умом же, однако, она не блистала и до десяти лет верила в Деда Мороза. Илюша считал это несказанным позором, ведь сам понял, что подарки приносят родители ещё в девять лет и в свои нынешние двенадцать и пять месяцев (что было несомненно важно, ведь это значило, что ему уже почти тринадцать!) очень этим гордился. Сестра Ники — Таня, приезжала редко, но когда всё же решалась, то в основном сидела возле дома, потому что там интернет ловил получше. Сашка вечно спорил с ней, что делать в разных соц.сетях совершенно нечего и живое общение в сто раз лучше. Конечно, каждый понимал, что Тане скучно с детьми, что бегают по улицам, строят шалаши в заброшенном подвале и рвут яблоки с дерева у реки. В свои шестнадцать лет она считала это детскими забавами, через которые она уже переросла, но всё равно каждый раз ездила вместе с ребятами до речки, отнимала у Сашки яблоки и заливисто смеялась. Илюшка такого никогда не оценивал, а вот Сашка с неё тащился. Так и вышел этот странный треугольник: Саша любит Таню, Таня любит телефон, а у Саши и телефона взаимная неприязнь. Илья вообще считал обеих сестёр страшненькими. Они были очень похожи, поэтому такой вывод можно было сделать по обеим сразу. Коренастые девчонки, что имели странный цвет волос между рыжим и каштановым (кажется, в парикмахерской, куда ходит мама, этот цвет называли ещё медным). У Ники были уродливые зубы, то торчащие в разные стороны, то наоборот, наезжающие друг на друга и изо рта у неё все время пахло так, будто зубы она не чистила всю жизнь (Таня как-то рассказала, что она в последний раз чистила зубы только перед приездом, а на тот момент прошло уже две недели). Девочка всегда бегала с рваных сандалях, пока не приезжали родители и не заставляли обуться и одеться поприличнее. Волосы редко расчесывала, от чего те стали походить на сено. Таня была намного приятнее, хоть и всё равно для Ильи казалась страшилой. Волосы всегда красиво уложены, зубы вычищены, а на зубах — пугающие брекеты. Таня одевалась с иголочки да и в целом давала понять, что сестра так одевается не из-за бедной семьи, а из-за бедного ума, чтобы понять, как нужно выглядеть. Сейчас Ника выглядела получше. Видимо, перед отъездом мама расчесала её и заплела косички, с которыми она проходит ещё дней пять. Илья фыркает и кривиться, а потом и вовсе отворачивается от Ники. Ужасно глупая и неопрятная девчонка. До деревни автобус мчал незаметно, а вот путь по жаре до дома был очень ощутим. Илья успел трижды повернуться в сторону речки, но каждый раз останавливал себя: вдруг вещи сопрут или его самого. Прибежал домой к бабушке и, быстро с ней поздоровавшись, сразу убежал в летний душ: хотелось поскорее смыть дорожную пыль. Еда была горячей, вкусно пахла, её всегда было много. Илья, впрочем, ел мало, но с большим аппетитом, чтобы не расстраивать бабушку. Мальчик хотел уже поскорее пойти гулять и между делом узнавал, кто сейчас тут, а кто ещё не приехал. — Сашка примчал ещё первого числа, да бегал всё время сюда, тебя выискивал. Очень шумный мальчик, ты бы с ним общался поменьше… — начала причитать бабушка между делом. К этому Илья привык: бабушке не нравилась молодежь, что гуляла тут целыми днями и со всеми хотела бы запретить внуку общаться, да нельзя было: уедет тогда в город и совсем о ней позабудет. Что уж ему делать тут без друзей? — Лукерья твоя, чтоб её черти побрали, ходит по огородам, смотрит всё время что-то… как бы не ягоды она наши хотела стыбзить, Илюшка, ох, кабы… — к этому Илюша тоже привык: Марину никто не любил в деревне, потому что она была внучкой бабы Зины, а та имела скверный характер и, по словам бабушки, потусторонние силы, явно посланные ей от Лукавого. Илюшка же, тесно общаясь с обеими, только фыркал: не любит их никто, вот они и злые такие. Закончив с обедом и собиранием информации, мальчишка вытер руки, да пошёл в комнату переодеваться. На кровати его уже ждали отцовские вещи. Те были ему большеваты, да только Илья всё равно всегда подворачивал рукава и штанины. Вещи пахли молоком, сеном и порошком, что за столько лет не смог вывести предыдущие два запаха. Илюшка был этому очень рад: так роднее, так приятнее. Будто этот всё давно внутри тебя, твоя неотъемлемая часть. Мальчик, быстро обувшись, побежал до соседнего дома. Тот был ветхий, с гнилыми досками, да и не особо пригодны для жизни. покупать его никто явно не собирался, а вот деревенская детвора, найдя самый выживший уголок дома, сделала всё возможное, чтобы можно было в этом доме баловаться. Илюшка же, однако, туда бегал ради одного: встречи с темноволосой девочкой. Её звали Лукерья и она, если честно, была единственной, кто не раздражал мальчишку уж очень сильно. У Лукерьи были тёмные, глубокие, чистые глаза, в которых Илюшка, имея иногда возможность вглядеться, видел своё искажённое отражение. В целом девочка была невероятно похожа на свою бабушку Зину, что с самого детства все считали ведьмой. И Лукерью, в силу родства с бабулей, такие же слухи окутали. Однако Илюша, которому мама всегда говорила, что не нужно верить слухам и относиться ко всем предвзято, быстро сдружился с обеими. Как и ожидалось, Лука сидела в доме, дожидаясь друга. Та заметила его ещё из окна дома и, быстро рассчитав время на сборы Ильи, побежала до ветхого дома. Тут они могли сидеть до самого вечера, пока не слышали крики других детей, что приближались к дому, чтобы в очередной раз там чем-то заняться. Уйти незаметно помогал шкаф, что стоял прям перед разбитым окном. Мальчишка забежал внутрь и широко улыбнулся подруге. — Здравствуй! — Привет. И весь день пролетает в разговорах и играх. Вечером, едва заслышав приближающиеся голоса, ребята выбежали из дома и направились к Лукерье в гости: там их уже ждала бабушка Зина. Бабушка Зина была женщиной не то чтобы противной, но очень шкодливой и временами злой. Могла и пошутить, и подзатыльник отвесить: смотря по настроению. Но так же она была невероятно мудрой и доброй. Всегда давала советы, никогда не отказывала в помощи и вообще всегда-всегда вела себя с Илюшей, как с родным внуком. Поэтому, несмотря на то, что другие её боялись и считали ведьмой, Илья в ней души не чаял и любил, как родную бабулю. На столе стояло три чашки, три тарелки, а посередине — тарелка с блинами, посудина с печеньем и конфетами. Лукерья и Зина не были любительницами сладкого, в отличии от Илюши, но всегда накрывали для него стол, полный сладостей. Илья охотно лопал, хоть и не объедал их. Уже ближе к девяти мальчик прибегал домой, ставил чайник и вместе с бабушкой, налив в кружки душистый чай с мятой, выходил на улицу. Они сидели на лавочке перед домом, обсуждали всё на свете и смотрели на уходящее солнце. Это лето будет замечательным.