Мечты о счастье

      Йосано закрывает зонтик и мягко отряхивает его от дождевых капель. Они легко разбиваются о пол, оставляя влажные следы; Акико мельком думает, что нужно будет сразу же протереть пол. Больше она ни о чем подумать не успевает — в ее доме кто-то есть.       Хигучи обычно возвращалась позже, поэтому это все вызывает опасения и Акико выдергивает из сумочки тесак, когда двигается на звук шума. Она готова почти ко всему. Но больше к тому, что кому-то придется преподать хороший урок того, почему нельзя влазить в чужой дом, особенно, если его хозяйка женщина. Она нелепо замирает с тесаком, когда в глубине гостиной, прислоненной к дивану видит Хигучи, что слабо ей улыбается.       — Привет, — шепчет она.       Акико едва не роняет нож.       — Привет, — отзывается также осторожно, а потом срывается с места и падает на колени рядом с ней, отчего коленки отзываются жгучей болью. — Кто? — спрашивает она быстро осматривая ранение на боку девушки. Хигучи качает головой, облизывая сухие губы.       — Мертв.       Уж живому ему не позавидовал бы никто, когда бы Акико его нашла. Она бы разбирала его на кусочки с особой изощренностью, пока не заставила бы молить о пощаде и прощении, но даже тогда бы не остановилась, продолжила до тех пор, пока могла бы поддерживать в нем жизнь на самой грани. Он бы сам выбрал смерть как лучший исход.       Рана глубокая. Акико зло шипит, когда раздирает ткань рубашки, а кровь слишком сильно пачкает пальцы — дело худо, раз кровотечение не останавливается. Она почти сдергивает рубашку с Хигучи, при этом все еще пытаясь не причинить ей боли лишними движениями, и прижимает уже ненужную тряпку к ране.       — Прижимай крепко и ни за что не отпускай, я сейчас.       Пока она бежит за своей рабочей сумкой, мысли атакуют ее как пчелы.       Хигучи не должна умереть. Никогда. Не тогда, когда она врач при ней и девушка по совместительству. Не в ее смену.       Она бросает сумку рядом, потрошит содержимое: бинты, нити для швов, игла. Но кровотечение не останавливается. Тряпка у бока Хигучи полностью пропитана красным.       — Черт, — шипит Акико. Она не хотела, чтобы дошло до такого. Она бьет Хигучи по щекам, заставляя смотреть на себя, а потом ласково шепчет: — Прости, немного поболит, но потом все будет хорошо. Ты же веришь мне?       Хигучи льнет щекой к ее ладоням. В ее глазах покорная вера и искорка разгорающейся еще большей боли — больше нельзя медлить.       — Прости, — проговаривает Акико одними губами, а потом не глядя нашаривает тесак.       Она позволяет себе расслабиться только тогда, когда Хигучи размеренно сопит на диване, к которому Акико прислонилась спиной. Тело бьет нервная дрожь. Это уже откат. При самой работе ее никогда не трясет, руки тверды как камни, ради спасения человеческой жизни, но никто не отменял отходняка после.       Акико не курит. И не пьет особо, но после такого позволяет себе пропустить стаканчик и выкурить ровно одну сигарету.       Дым вьется кольцами к потолку, когда сзади шевеление становится активным.       — Разве ты куришь? — хрипло спрашивает Хигучи.       — Нет, — качает головой Акико. — Но сегодня можно.       Нужно, — хочется сказать ей.       Но она продолжает молча курить, ощущая, как к ее спине прислоняется Хигучи. Горячее дыхание опаляет шею и порождает табун мурашек, разбегающихся по всему телу. Хорошо-то как.       — Прости, — шепчет ее девочка, Акико ерошит не глядя ее волосы.       — Нет, нормально. Это твоя работа, я понимаю.       Но не принимаю. Они обе это знают. Акико могла сколько угодно говорить на эту тему, острить, кричать, но разве это помогло бы? Скорее Хигучи бы просто ушла, но не бросила мафию, которую по какой-то нелепой ошибке считала своим домом. Они любили мечтать, как бросят все, как сбегут вместе подальше от этого города и заживут счастливо где-то в деревеньке около моря. Как будут ходить на простую работу, готовить вместе завтраки и ужины, по выходным валяться в постели, а потом придаваться ленивым любовным утехам. Хигучи говорила: «Ради тебя я брошу все». А потом снова уходила на самые опасные задания вместе с Акутагавой.       Но обычно она хотя бы предупреждала. Обычно у Акико все было наготове и еще ни разу ей не приходилось использовать свою способность на Хигучи. Только медицинские знания.       Счастье незыблемое и тонкое крошится под пальцами.       — Это… не было ожидаемым. Случайное нападение.       Но Акико плевать. Враг мертв, Хигучи — жива. Ей этого более чем достаточно на данный момент. Ей только не хватает обещания, что это в последний раз, что она бросает, что все будет хорошо.       Сигарета тлеет последними прощальными огоньками, Акико нещадно тушит ее о стеклянный столик.       — Раз тебе лучше, — Акико встает, — то я пойду в душ.       Ее белая блуза полностью заляпана кровью. Черные колготки разодраны на коленках, которые она не жалела. Хигучи понятливо кивает и отводит виноватый взгляд.       Им нужно время. Совсем немного времени, чтобы прийти в себя и отойти от ужасных событий ночи.       Акико шагает в темноту квартиры. Свет приглушенно горит только в гостиной. Хигучи хватается за ее юбку. У нее отчаянный вид и трясущиеся губы, она шепчет:       — Прости, — потом всхлип, — я тебя люблю, — судорожный выдох, — давай сбежим.       И непоколебимая вера в сказанное во взгляде.       Акико падает на колени около нее, стирает слезы и целует слегка соленные губы. Поцелуй-благодарность, поцелуй-надежда, пока еще не страсть. Страсть будет позже, когда они отойдут и сумеют собрать себя по кусочкам, когда надежда зажжется в сердцах и они будут одни без тревожных мыслей на простынях.       А пока у них тихая печальная радость от принятого решения. И они обе живы.