nightmare.

— Которую ночь — я выдыхаю, подняв измученный взгляд на врача, сидящего напротив меня — Уже которую ночь я боюсь пошевельнуться. Я боюсь скосить взгляд и снова встретиться с его глазами. Боюсь уснуть и не проснуться. И я устал от этого страха. — мой голос срывается на крик, а руки непроизвольно дергаются, но при этом я не ощущаю ни капли паники. — Дастин, успокойтесь пожалуйста — он говорит это так, как будто ему есть до меня чертово дело, но это не так, я чувствую его пустоту. Находясь в вечном присутствии кого-то это не так уж и сложно, ощутить холод и безразличие. — Я совсем не понимаю вас, расскажите подробнее — он как робот, произносит эту фразу автоматически, уже в пятый раз и любой другой на моем месте посчитал бы это странным, но в моем случае из нас двоих странный только я. — Оно похоже на человека, но тело его обезображено язвами и трупными пятнами. — Расскажите подробнее. Звуки отдаются эхом в моей голове, накатывая со всех сторон, как слепые зовы сирен, мороча и запутывая, давая ощущение путника, решающего по какой тропе ему пойти, вот только здесь эту тропу выберут за меня. На секунду мир размывается, темнеет, переворачивается, меняется и встаёт на место. Меня бросает в жар, а в следующий момент окатывает сильнейшим ознобом, а затем все затихает. Никакого напряжения или страха, лишь мертвое, бледное умиротворение. Все, что я успеваю запомнить, на мгновение позволив себе оценить атмосферу — мутный силуэт человека. А может быть и не человека, но мне как то все равно. Я устал беспокоиться ибо все, к чему это действительно может привести — абсолютное ничего. Тишина, к которой я уже успел привыкнуть, нарушается скрипом и мои ногти раздраженно впиваются в материал под ними, но я продолжаю хранить молчание, ведь даже если бы я хотел что то сказать, язык, которого я не чувствую, мысли и ничтожные, не приводящие к успеху попытки составить вместе два слога, при этом вызывая прожигающую боль, все равно бы не позволили мне этого сделать. Мне хочется взвыть, когда что то касается моей руки, хочется кричать, когда что то поднимается по ней выше, к лицу, хочется позволить, когда открыв глаза, я вижу перед собой другие, медовые, с примесью стали. — Давай убежим. Он прокрадывается в мой разум, сбрасывая все, что я так тщательно собирал и сортировал все эти годы, проходясь ураганом по моим воспоминаниям, смерчем по остаткам моего рассудка. Я чувствую это на физическом уровне. Он целует меня. Сладко, тягуче, пронзая колючими шипами увядших роз, утягивая в омут, выхода из которого нет, не позволяя сопротивляться. — Здесь все разбивается. Я больше не чувствую его энергию рядом с собой, не ощущаю запах приторно душистой травы с привкусом железа, но могу видеть его, чертовски хрупкого и красивого, стоящего под готовым рассыпаться в груду булыжников зданием, но не двигаюсь с места, закрывая глаза. — Я исчезаю. Он лежит на моих коленях, истекая кровью и почему-то смеётся. Громким, заливистым, искренним смехом, как могут только дети.  — Не пытайся укротить шторм. Он притягивает меня к себе так близко, что наши носы соприкасаются, а я могу разглядеть маленькие веснушки на его щеках. — Ты упадешь за борт. Он обнимает меня, а я так хочу сказать ему что-нибудь, но все мои слова доставляют ему боль, отзываясь смертельными ранами в его памяти. — А приливы принесут меня обратно к тебе. Все, что во мне осталось — дымка, которая остаётся от сгоревшего дома и в скором времени рассеивается в прозрачном воздухе. Все, что я чувствую — треснувшие, обгоревшие балки. Все мои воспоминания — пепел. — Мистер Бейтс, расскажите подробнее, вы боитесь закрыть глаза? — Я боюсь открыть их. Все начинается вновь. — Кто он? — Мой ночной кошмар.