Из сна не убежишь, глупый олененок.
— Как насчет стать последним аркобалено неба? Взамен я сниму со всех проклятых младенцев пустышки и освобожу их от проклятия, что скажешь? Речь Шамана подобна речи демона-искусителя — сладкая, будто вязкая патока, она лилась с обветренных губ, изогнувшихся в лисьей усмешке. Весь вид мужчины показывал, что нет и малейших шансов на отказ, от чего в его голосе проскальзывали мурчащие нотки. Неожиданно в мыслях Тсунаеши отчетливо зазвучали некогда сказанные слова его собственного тумана, Мукуро:«Оя-оя, туманы с протекающий крышей встречаются не так уж и редко, как некоторым хотелось бы. Только вот те, кто не в своём уме далеко не первый год, а особенно если они ещё и никогда не были связаны со своим небом, то есть не находили своей точки опоры в пространстве, — именно эти туманы будут много опаснее и безумнее прочих, ку-фу. Если повстречаешь их — беги как можно дальше, а лучше сразу закопай себя заживо, Тсунаеши-кун, ку-фу-фу.»
Резко захотелось передернуть плечами и позвать Рокудо, вот только вряд ли он сможет помочь. По лицу, наполовину спрятанному за маской Шахматоголового, сразу видно, что он всё сделает, лишь бы никто не помешал. Размышления подростка вновь были прерваны всплывшей из недр памяти фразой, что также была произнесена Мукуро то ли всерьез, то ли в шутку: «Никогда не доверяй туманам, Тсунаеши-кун!», на что Хроме одобряюще кивала, обеспокоено смотря на босса своим фиалковым глазом. Тогда-то Саваде и стоило было прислушаться к одному из своих хранителей тумана, но Тсунаеши — маленький олененок, который только-только встал на ноги и сделал свои первые шаги. Куда ему до шамана, который прожил не одну сотню лет? Куда ему плести интриги и обдумывать свои шаги наперед, если он рос в тепличных условиях, как домашний цветочек. Одним словом г р а ж д а н с к и йно никак не мафиози.
Поэтому, немного помявшись, он произнес: — Я согласен. Тсунаеши — не тупой, как многие бы сказали, нет, он лишь хотел помочь своему репетитору и остальным. Он просто слишком наивен, ведь жизнь ещё не полностью окунула его во всю эту чернь, не посвятила по все ужасы изнанки привычного ему мира. Три-Ни-Сетте слишком любит Саваду Тсунаеши, но рано или поздно он должен будет хлебнуть жизнь во всей ее красе. Даже без ее вмешательств это произойдет, как бы этого она не хотела и не боялась. Разве система мира умеет бояться?Может быть.
Довольная улыбка на губах Шахматоголового стала ответом. В тот же миг сознание Тсунаеши затуманилось и он резко подскочил на кровати в ледяном поту, а его сердце с бешеной скоростью колотилось в грудной клетке. Тогда Реборн еще долго отпаивал мальчишку валерьянкой, которая, увы, из-за мощного пламени Тсунаеши, почти что не действовала. Сколько бы репетитор не спрашивал, что же ему такого приснилось, он молчал, как рыба. И даже серьезный взгляд репетитора и обещание выбить из него правду не заставили открыть рот и выложить все, как на духу. Нет. Ведь подросток прекрасно помнил те хитрые глаза цвета ледяной стали, в которых танцевали искорки азарта и веселья. Они врезались и отпечатались каленым железом у него под веками, на подкорке сознания. Все же, может он и туман, но держит свои обещания, так что идя на следующую битву, Тсунаеши надеялся, что шаман не решил так жестоко пошутить. Интуиция на это предательски молчала.***
С каждой секундой, пока Савада приближался, настроение все падало и падало. Интуиция недовольно звенела, предупреждая Тсунаеши, что он совершает огромнейшую ошибку из всех возможных. Пути назад у него уже нет, это Савада осознал только в тот миг, как увидел знакомую фигуру в шахматной расцветке. — Как и договаривались, Тсунаеши-кун, — промурлыкал Шахматноголовый, протягивая красивую пустышку светло-оранжевого цвета. Подходя ближе и упорно игнорируя шокированные взгляды окружающих, парень взял пустышку из рук шамана, и она тут же ярко засияла, окрашивая мир в янтарно-мандариновые оттенки. Ещё мгновение — и вот она уже свисала на цепочке с тонкой шеи её нового обладателя. Среди толпы раздался глухой скрежетчатый звук отсоединения деталей, после чего аркобалено неверяще ощупывали свои шеи, где совсем недавно красовались ненавистные пустышки. После все взгляды были устремлены на Тсунаеши, а тот лишь стоял, с умиротворенной улыбкой, чуть прикрыв глаза. Но невозможно было не заметить ту едва уловимую грусть, что сквозила в каждом его движении, слове, взгляде. — Как знал, что она идеально тебе подойдет, Тсунаеши-кун. На это подросток лишь коротко кивнул, в последний раз обернувшись к своим товарищам, соперникам, друзьям, — семье, и подарил на прощание столь же чарующе светлую и нежную, сколь и невероятно грустную улыбку, что у многих защемило сердце. Это был последний раз, когда они видели Саваду Тсунаеши. А Кавахиро чуть ли не урчал, словно сытый кот, обнимая поперек талии подростка. Теперь у него нет обязательств перед Системой Равновесия и он мог со спокойной душой провести свою оставшуюся вечность с кем-то. Все же Тсунаеши был наивным мальчишкой, жаль, что недолго, так как в скором времени все его знакомые, друзья, одноклассники и все-все, кого он только знал стали потихоньку умирать. Кто-то от естественных причин, кто-то был убит. Вонгола все же посадила на трон Занзаса и он был прекрасным Доном, укрепившим семью и не погрузившим её в ещё большее кровопролитие. Только вот Тсунаеши оказался последним чистокровным потомком по линии Джотто, из-за чего королевская семья сгинула за каких-то сто лет. Но на саму мафиозную семью было глубоко плевать. Ведь Савада оплакивал всех своих друзей, знакомых, приятелей, всех дорогих его сердцу людей, стоя около их могил с букетом белых лилий в руках. Этот запах впитался в него и, казалось бы, уже каждая клеточка его тела пахнет этими приторно-сладкими цветами, которые он вскоре возненавидел всем своим сердцем и душой. Он напоминал ему Бьякурана и его понимающие аметистовые глаза. Бьякуран видел разные ветки будущего, поэтому просто п о н и м а л. Первыми умерли, к его большому сожалению, Хром и Мукуро. Его дорогие хранители тумана. Они были если и не самыми близкими, то безусловно важными, почти самыми-самыми близкими людьми в его жизни. Из-за экспериментов, нанесших немалый урон здоровью Рокудо, тот покинул этот мир первым с «ку-фу-фукующим смехом на устах», но тихое «Тсунаеши-кун» никто не услышал кроме Савады. Еши-кун ещё долго ревел над могилой своего дорого тумана, оплакивая вырванный кусок души. Все же связь Хранитель-Небо не для красоты. Это бесило Кавахиро настолько, что он был готов попробовать вернуть к жизни этот чертов туман и прикончить его собственными руками. Эти небеса только его.Кавахиро ещё долго отпаивал мальчишку горячим чаем и долго обнимал.
Следом за Мукуро последовала и Хром, в этот раз уже ничего не произнося, но в ее единственном фиалковом глазу отчетливо было видно, что она еще хоть разок, но хотела увидеть свое небо, которое она любила всем сердцем, как и Мукуро-сама. Но Кавахиро не хотел отдавать людишкам последнего аркобалено неба и прятал того под покров пламени. Вот только, опять же, связь дана не для красоты, а из-за того, что девушка, вкупе со всем, была ещё и обладательницей пламени тумана, её желание исполнилось — она была счастлива, так что, прикрыв глаза, умерла с улыбкой на губах. Колени в этот раз подогнулись и душераздирающий крик пронесся над кладбищем, разнося боль и отчаяние человека, потерявшего семью, ещё одну часть души. Кавахиро наблюдал за этим с сочувствием, но в душе злорадствовал, ведь ещё один хранитель умер, и Тсунаеши, столь желанные небеса, всё ближе к нему.***
Вот к чему не был готов Тсунаеши, так это к тому, что два дорогих его сердцу хранителя умрут в один день. Ламбо и Такеши. Два маленьких оптимистичных солнышка погибли от рук мафиози на зачистке. В тот день Тсунаеши трясло, как эпилептика от неудержимых рыданий. Кавахиро лишь оставалось прижимать его ближе к себе, заставляя уткнуться мокрым носом в его одежду. Боль лишь увеличивалась в размерах, как разлом, трещина, утягивавшая в себя всё то, что он любил. Глаза становились с каждым днем всё безжизненнее, но судьба будто бы не замечала, что ломала столь прекрасного ребенка. Так как на следующий день умер Гокудера Хаято. Его правая рука и лучший в мире помощник. Наверное впервые у Тсунаеши случилась истерика, а сильнейший туман мог лишь обнимать и чуть размывать небу память о тех, кого тот больше не вернёт, чтобы легче было. Чтобы было не так больно. Это помогало, но не сильно. Хотя Кавахиро солжет, если скажет, что ему не был приятен тот факт, что единственный за кого хватался мальчишка — был он. Это грело шаману душу, вот только бесконечно соленые слезы омрачали настроение. А жизнь в то время зло скалила клыки и сыто урчала, выпивая всё то отчаяние и боль. Но ей было мало. Так как следующими, кого он потерял, оказались Хибари Кея и Сасагава Рехей. Экстремальное солнце погасло навсегда, вместе с яростным облаком. Почти что в одно и тоже время, но хоронили их по очереди. Ни у кого уже не осталось слез оплакивать очередную потерю, лишь Тсунаеши стоял на коленях под покровом иллюзий и рыдал, в глотку, рвя голосовые связки до хрипа и крови, отплевывая и снова воя, только тише, но не менее болезненно. А туман лишь мог продолжать чуть затирать о них воспоминания, давая небольшое облегчение, но лишь небольшое, ведь подобную боль утраты невозможно стереть. Связь, что оборвалась, пульсировала и отравляло небо.***
Туман уже давно потек крышей и не мог найти точки в пространстве, а небо, столь одинокое и манящее... Он не смог пройти мимо, связывая их маленькой и пока что слабенькой ниточкой, но это пока что. Теперь он уже ни за что не отпустит Тсунаеши от себя, он перегрызет любому глотку за его небо. Смотря за своим уже немного успокоившимся небом с красными от слез глазами, которые будут опухшие на следующий день, Кавахиро как никогда жалел, что не прибил тех щенков раньше, чтобы мальчишке не было настолько больно. Пламя согласно рычало, разливаясь по венам, а нить, за которую Тсунаеши хватался, как за последнюю тростинку, подпитывал, пытаясь спаять их пламя, чтобы они были уже неразлучны.***
В один из дней Кавахиро внимательно наблюдал за парнем. Шатен сидел в кресле и смотрел в окно расфокусированным взглядом. — Тсунаеши, — имя сорвавшееся с губ мужчины, заставило Саваду резко прийти в себя. — Их уже не вернуть. Суровая правда, в которую не хотелось верить. Растерянно смотря на шамана, юноша заторможено осознавал произнесенные им слова, а после опустил голову, скрывая глаза за челкой. Тихие и беззвучные слезы скатывались по щекам и капали на рукав юкаты, в которую он был одет. — Я знаю, — наконец промолвил он. — Я, черт побери, знаю! Уткнув лицо в ладони, Тсуна откинулся обратно на спинку, сотрясаясь в слезах. Душевная боль неизлечима, она лишь немного притупляется. Тсунаеши и понимал, что эта сделка — то, что ему не нужно было. Он мог и без нее все устроить, ведь о том и звенела интуиция. Вот только жаль, что он был чертовым, наивным подростком и сейчас ему оставалось лишь сипло дышать через раз, наблюдая за смертями других. Оставалось лишь жить, медленно осознавая, на что он подписался и что же он сотворил. Савада Тсунаеши собственноручно взял билет в один конец. Ведь, оглядываясь назад, он заметил, что туман уже полностью скрыл небеса.