true love.

Они сидят на кожаном диване, тепло разговаривая и шутя глупые шутки. Даниле не нравилась своя работа в школе, зато очень нравился его ученик — Руслан Тушенцов.       — Слушай, для восемнадцатилетнего подростка норма хотеть двадцатипятилетнего мужика? — в своей манере спрашивает Тушенцов, переплетая их пальцы. Данила пьяно смеётся. Хмыкает совершенно бессовестно и прижимается лбом ко лбу, заглядывая в глаза:       — В нашем случае, абсолютно нормально. Руслану хочется либо его назвать озабоченным педофилом, либо себя мелким пиздюком, который проходит стадию созревания и которому до покалываний в очке хочется почувствовать себя взрослым. Ведь так и есть: восемнадцать, мать вашу, лет. Ему всего-то ничего, а он уже перебирается на ручки к взрослому статному.. дяде? Наверное, да, ведь его мужчиной не назовёшь — язык не поворачивается, а мальчиком он априори быть не может. Только дядя. Да и звучит смешно.       — Знаешь, — Руслан чувствует, как его хватают за талию две сильных руки и, сжимая, заставляют сесть сверху. — Мне бы в моем возрасте об экзаменах думать. Книжки там, все дела. Но я почему-то тобой увлёкся.. Думает: бля, что ты несёшь? А ещё думает: чтоб я ещё раз так объебался, да никогда в жизни.       — Да? Тебя вдруг начали интересовать книжки? — Даня шепчет в приоткрытые губы, специально растягивая слова, так, чтобы вязко было — до потери сознания, которые то и дело тянутся на встречу, но как тут не растянуть такой момент? Внутри все напряжней становится, чуть ниже живота медленно тяжелеет, а дыхание начинает сбиваться, хотя ничего ещё не произошло толком. — Неужели я испортил мальчика? Как жаль..       — Хорош пиздеть, — Руслан прикрывает глаза, шипит с обидой и начинает елозить задницей. — целуй уже. И такие секунды, наверное, стоят множества минут слез и ожиданий. По крайней мере, так кажется, потому что чувствовать неровное дыхание — уже бесценно. Он медленно прикасается к верхней губе, а Руслан даже ответить не может или хотя бы сомкнуть их нормально. По телу бегут мурашки, тело прошибает дрожь — как бы это не звучало — будто перед экзаменами. Время летит, кажется, быстро, хотя хотелось бы наоборот. Сидеть на нем верхом и целовать слишком уж волнующе. Руслан, если честно, много раз представлял, как будет выглядеть их первый раз — в голове раскадровка бегала шустро, с члена такой типа оп-ля и тянется к небу. И сейчас он понимает — а ведь реальность лучше всяких там фантазий. Он живой, такой тёплый, руки его гуляют по всему телу, гладят и сжимают, губы мягкие, горячий язык. И пахнет от него всегда так, что Руслан каждый раз непроизвольно жмурится, чтобы не сорваться, и глаза не закатить, чтобы не втянуть этот запах жадно. Потому что «хочу и делаю», или потому, что «он мой, поэтому что хочу, то и делаю». Разница большая, неправда ли? Дальше все размыто и как будто через красную пелену волнения: он каким-то образом оказывается под Даней, чувствует губы на шее, зубы, которые вспарывали плоть. Его руки опускались все ниже и ниже, оголяли подростковое тело, а тот, без зазрения совести, пошло приподнимал бёдра, помогая снять с себя джинсы. Потом в память врезается тихий шепот сквозь закрытые веки:       — Может быть немного неприятно. И становится правда неприятно. Но только на время, пока он пальцами вдруг не задевает какую-то чудо-точку в организме, от которой его «подбрасывает» по ощущениям, а на самом деле он выгибается в пояснице и закидывает голову назад, кладя свои тонкие руки на Данину шею, давая голосу возможность не сдерживаться. Теперь становится приятно. Но так же не на долго, потому что становится странно пусто внутри, а дальше Даня опускается ниже, шепчет прямо в ухо, заставляя дрожать:       — Будет немного больно, — и толкается внутрь, крепко сжимая ладонь Руслана, который терпит разрывающую боль в себе. — Потерпи, сейчас будет полегче. Скоро будет очень хорошо, — целует, чтобы отвлечь от боли, чтобы обратить внимание на себя. Только вот не очень выходит. Боль сильная, от неё не спасают даже его поцелуи, даже руки, которые опускаются на гладкую кожу живота, от чего Руслан неосознанно дергается и стонет громче, чем было дозволено. Но ему сейчас, кажется, плевать совсем: в ушах звенит, и это надоедает, горло пересохло — это раздражает. Думать об этом намного легче, чем об огромном члене, танцующим в его заднице, потому что да: это, блять, очень больно. Но стоит раскрыть глаза, как все встаёт на места. Слышать его протяжный выдох и почувствовать напряжение в руках — опирается по обе стороны от его головы — закрытые глаза, румянец на коже. И застыть. Невольно, кажется, надолго, чтобы как можно быстрей и точней запомнить это выражение лица. Он не двигается, толкнувшись до упора.       — Подожди, — он буквально выплёвывает эти слова с воздухом. — тебе может быть больно, но, — запинается через каждое слово, заикается. — я не хочу, то есть, я могу сделать больно, а я не прощу себе, если так случится, просто.. Слушать эту бредятину не очень хотелось. На самом деле, было даже немного смешно от его волнения, хотя. Нет, кажется не смешно — под ним, блять, восемнадцатилетний ребёнок. Это... статья как бы. Но это просто условие в голове Дани. Условие, которому он придерживался. «Ему же восемнадцать, чего мне боятся?» Но кому это вообще интересно? Руслан ладонями притягивает его к себе, грубо и неумело целуя, чтобы заткнуть хоть на секунду, прервать поток его бесконечных мыслей, которые в итоге занесут его неясно в какие степи. Вокруг полумрак, а за окном вроде бы дождь (не слышно ничего из-за сбитого дыхания), кожаный диван неприятно липнет к коже, издаёт какие-то странные звуки, словом — неприятно. И бросает то в холод, то в жар, да хер поймёшь, что тело от мозга хочет. Но телу точно очень приятно становится, контроль разбивается, как хрусталь от удара кувалдой. Так продолжается, кажется, недолго, но на самом деле это лишь потеря ориентира во времени, да и в пространстве тоже. Только в уши врезаются сквозь негромкий стон его слова. О чем он говорил, Руслан не слышит, но в следующую секунду он резко ускоряет темп входя уже на всю длину, а потом просто падает на Руслана, тяжело дыша. А потом уже доходит, ведь, блять. Они одновременно умудрились. Вот это я понимаю, настоящая любовь.       — Я спать хочу.       — А я тебя хочу, — получает по голове. Рыжие волосы встают дыбом. — Ну что? Смеётся искренне, закрывая глаза. Выравнивает дыхание и сердечный ритм, который чувствуется каждой клеткой тела. Даня засыпает прямо так: лёжа на нем, сопит тихо и довольно.       — Блять, — недовольно бормочет Руслан. — мы ж потные как бы, в сперме. — Трёт лицо, вдыхая, но так, чтобы не двигать грудь с головой на ней. — и что теперь, одеяло пачкать что ли? Но всё-таки становится все равно. Хорошо хоть плед был недалёко, он дотянутся мог. Раскрыл аккуратно, умудрившись закрыть их полностью. И стало очень приятно — тепло, по-домашнему. Наверное, о таком счастье плачут все девочки.       — Пиздец.