Вавилонская блудница

Body's moving like a sculpture On the top of Tower of Babel tonight Lady Gaga — Babylon

Когда Рейчел видит Рэндалл Драйсдейл впервые в жизни, ей всерьёз хочется выцарапать этой зазнавшейся американской сучке глаза. Прямо перед Микки Пирсоном и кучкой наркодилеров, заключающих важную сделку. Хочется так сильно, что скрипят зубы и чешутся руки с коротко стриженными, ухоженными и покрытыми прозрачным лаком ногтями. Дело даже не в «женских штучках», о которых говорят недалёкие мужчины, таким образом маскируя зловещее слово «менструальный цикл». Ходит легенда, будто, услышав или произнеся его, можно мгновенно лишиться чувств. Нет, это к Рейчел Смит не имеет ровно никакого отношения. Она не нервничает пустякам, а гормональный фон — тот же глупый пустяк. В общем, она не психует. Вернее, очень старается этого не делать. Она просто презрительно смотрит на Рэндалл Драйсдейл из-под стёкол очков и мечтает о том, чтобы вырвать целый клок волос из её каштановой шевелюры. Оставить себе на память несколько локонов этих шелковистых, наверняка мягких на ощупь волос, рассыпавшихся по её на удивление широким для женщины плечам и обрамивших её насмешливое угловатое лицо. Рэндалл стоит рядом со своим дедом, который никак не может передать потомкам бразды правления бизнесом, и чувствует себя королевой мира. Выглядит она соответствующе. И Рейчел не терпится схватить её за волосы — чтобы стереть самоуверенную усмешку и заглянуть в васильковые глаза. Позже Рейчел, раскинувшаяся на мятом постельном белье, мокрая, покрытая испариной и крайне уставшая, будет вяло размышлять о том, как же так получилось, что однажды эти пряди действительно оказались у неё в руках, струясь между её пальцев, — мягкие, как она и предполагала. Правда, совершенно не в той ситуации, которую она рисовала себе раньше. Она схватила Рэндалл за волосы вовсе не в пылу драки. Впрочем, если посмотреть на это под другим углом... Господи, она что, краснеет? С возрастом неизбежно становишься сентиментальнее. Но дайте Рейчел минутку. Она должна разобраться. Рассказать во всеуслышание, как же так вышло, что помощницы двух бостонских наркомагнатов очутились в одной койке. Только дайте Рейчел минутку и стакан шотландского виски. Розалинд сразу чует неладное. Розалинд очень умная, и иногда это неуместно. Они с Рейчел не лучшие подруги. У Рейчел вообще нет подруг — ни лучших, ни тех, которых держат на приличном расстоянии. Она не заводит друзей. Но иногда они с Розалинд разговаривают... о разном. Обо всём сразу. Семья, работа, простые проблемы из разряда «женских штучек», которые отнюдь не ограничиваются спорами о том, какая фирма тампонов лучше. Откровенно говоря, Рейчел и Роуз редко упоминают месячные. Иногда они пьют вино и разговаривают о мужчинах. Вернее, Роуз говорит, а Рейчел слушает. Ей нечего сказать про мужиков. Они ей не нравятся. Ни как деловые партнёры или начальники, ни как работники на предприятиях или учёные, ни как короли или президенты — они не нравятся Рейчел как мужья или любовники. Потому что это пройденный этап, и она к нему больше не вернётся. Ни для кого не секрет, что она предпочитает женщин. Разумеется, не таких, как Рэндалл Драйсдейл. Конечно нет. — Так она в твоём вкусе? — прикладываясь к круглой стеклянной кромке, спрашивает Роуз. Приподнимает бровь и смотрит лисой на Рейчел, которая старательно делает вид, что не понимает, о чём идёт речь. На столе стоит вскрытая бутылка пино-нуар. Перед ними — спагетти с морепродуктами, но у Рейчел вдруг разом пропадает аппетит. Она не отвечает на прямолинейный вопрос. Не хочет выставить себя дурой, хотя прекрасно знает, что уже выставила. Она не должна была соглашаться на предложение провести вечер с Розалинд Пирсон, которая видит её насквозь по одной простой причине — она тоже деловая женщина. Одна из тех, которых небезызвестные мужчины ненавидят за самодостаточность и отсутствие «прелестей», которые трясутся, покачиваются и выскакивают из выреза при ходьбе. Прелести. Ещё одно мерзкое слово из их лексикона. — Ясно, — говорит Роуз в ответ на тишину и накручивает спагетти на вилку. — Что тебе ясно? Рейчел думает, что голос её звучит невозмутимо, бесстрастно и холодно. А ещё она усиленно надеется, что глаз не будет дёргаться. Нервные тики всегда её выдают. Такое невозможно не заметить, если только ты не слепой. Невозможно не заметить, да. Невозможно, как высокие скулы Рэндалл Драйсдейл, как её насмешливая белозубая улыбка, которую она посылает Рейчел каждый раз, когда в открытую пялится на неё. А также ореол сильной, магнетической, первородной сексуальности, которая окружает людей, успешных в любви, — куда без него. Рейчел в любви не успешна. У неё такого ореола нет. Тогда, впервые, они посылают друг другу пристальные — пытливые и изучающие — взгляды, и Рейчел невольно подмечает, что радужка у Рэндалл окрашена в ясный голубой, как и у неё самой. Её это бесит. А также её по-детски бесит, что их имена начинаются одинаково и звучат похоже. И что Рэндалл стоит, сунув руки в карманы коричневого пальто, ноги на ширине плеч, вся такая уверенная и крутая. Если бы не причёска, Рейчел бы приняла её за мужчину. Возможно, у старика Тромби на самом деле внук, который отрастил длинные волосы. А потом Рэндалл зачем-то расстёгивает пуговицы своего пальто с плотной подкладкой — февраль в Бостоне выдался промозглым, — и все предрассудки отпадают, а Рейчел убеждается, что Рэндалл просто-напросто не может быть мужчиной. Она стопроцентная, настоящая, крепко сложённая женщина, которую рассматриваешь против воли, как бы выполняя привычный, поощряемый обществом ритуал. Вроде утренней чистки зубов. Рейчел действительно убеждена, что скользит взглядом по её груди, нечёткими очертаниями вырисовавшуюся под вязаным свитером, просто так, по привычке, во имя обыденности. Вот только разглядывать Рэндалл куда приятнее, чем спросонок толкать в рот щётку и сплёвывать в раковину пену со вкусом освежающей мяты. Роуз глядит почти осуждающе. Рейчел это раздражает. Неужели всё так очевидно? Почему она не смогла скрыть настолько элементарную вещь? Неопытные ученицы средней школы и то справились бы лучше. Позорище. — Она тебе нравится, — с удовольствием подводит итог Розалинд, и её карминно-красные губы изгибаются в тонкой улыбке победителя. Она в курсе, что выиграла. — И не отпирайся. Если прозвучит нечто наподобие «Понятия не имею, что ты несёшь», я сделаю вид, что не слышу. Даже не пытайся, Рей. И Рейчел не пытается. Она молчит, передвигая столовые приборы на синей тканевой салфетке. Располагая их в том порядке, который максимально приближен к идеалу. Рейчел это успокаивает. — Ну брось, — произносит Розалинд тоном преподавателя, когда съедает моток спагетти в сливочном соусе. — Мы ведь можем обсудить это? — Не думаю, что это хорошая идея, — отвечает Рейчел и подливает себе светло-жёлтого, похожего на запоздалую февральскую зарю, пино-нуар. Её бургундский бокал становится тяжёлым, почти неподъёмным. — Нет, — качает головой Розалинд. — А вот напиваться на голодный желудок — вполне себе. — Давай лучше поговорим о том типе, который весь вечер на тебя слюни пускает. Рейчел неумело пытается перевести тему, отвлечь Розалинд от опасного вопроса. И хотя тот мужик в неприлично дорогом костюме и правда часто бросает неоднозначные взгляды в их сторону, Розалинд о нём не хочет и слышать. Растерянная и беспомощная, загнанная в угол, Рейчел терпит неудачу. Этот спор закончен заочно, и не в её пользу. Поэтому ей приходится выложить всё начистоту. Они ужинают до десяти. Потом Роуз смотрит на циферблат золотых часов на тонкой цепочке — последний подарок Микки на годовщину свадьбы — и просит у официанта счёт. Они платят пополам и, одевшись, выходят на улицу. Протрезветь не помогает даже прохлада. Такси уже ждёт их у тротуара. Рейчел плохо помнит, как добралась до дома. Помнит только, что её укачало: от выпитого кружилась голова, и её затошнило. Она распрощалась с Розалинд, которая теперь знает её постыдную тайну, и такси рвануло в тот район, где Рейчел жила в гордом одиночестве после развода. Вот уже почти пять лет, как она терпеть не может мужчин. Да, с тех пор многое изменилось. Не всегда — в лучшую сторону. Первый год почти не проходили приступы нервных тиков и внезапной, накатывающей волнами паники. Рейчел едва совладала с ними. На второй год она вдруг обнаружила у себя морщины, бороздами изрезавшие лоб и поселившиеся в складке у рта. Она позволила себе серию подтяжек и никому об этом не рассказала. Третий год ознаменовался проблемами с пустяком под названием «гормональный фон» и сном: она не спала несколько суток подряд и всё глотала таблетки с искренней верой в то, что они помогут. Постепенно вера таяла, параллельно с её стремлениями к лучшей жизни. Ей пришлось подчиниться течению и на спине плыть в сторону неотвратимой старости. Тогда таблетки и революционные методы подтяжки лица уже не подействуют. Рейчел Смит зависла где-то между этажами, одна-одинёшенька. Она уже опоздала на важное совещание, где должны были обсуждать её успешное будущее, а диспетчер так и не ответил на её зов. Не пришёл лифтёр. И Рейчел состарилась там, между этажами, сравнивая дни до и после развода с одним говнюком-журналистом. А теперь это. Рейчел никогда особенно не везло на личном фронте, но к тридцати двум годам она уже успела потерять всякую надежду на нормальную семейную жизнь. Некоторым не суждено — с её-то профессией. И не важно, что Розалинд смогла. Розалинд другая. Одним словом, Рейчел с этим смирилась. Или сделала вид, что смирилась. Рейчел включает свет в кухне. Туфли на невысоком каблуке в её правой руке, и, когда она разжимает хватку, они падают на пол с глухим стуком. Босая и пьяная, она тащится к раковине. Омывает холодной водой горящие щёки, наполняет высокий стакан и пьёт короткими маленькими глотками, смакуя прохладу, перекатывая её по языку. Рейчел оставляет стакан недопитым, и на краешке виднеется отпечаток её губ. Сейчас ей очень хочется оставить его на теле Рэндалл Драйсдейл, и неважно где. Она отчаянно хочет поцеловать её наглые губы, её высокие скулы, её ключицы, зарывшись пальцами в беспорядок её каштановых волос. Да, она просто лопнет, не в состоянии больше хранить внутри это невысказанное, утаённое от чужих глаз желание. Она умрёт, если не скажет это сейчас. — Ты мне нравишься, — слова слетают с губ раньше, чем Рейчел успевает сообразить, что действительно собирается произнести их вслух. Она краснеет. И почему-то смеётся. Она не съела и половины с тарелки, которую ей принесли, и официант с зализанными назад волосами печально и вежливо поинтересовался, почему ей не понравилось блюдо. Она не помнит, что ему ответила. Может быть, совсем ничего. — Ты мне нравишься, и я хочу заняться с тобой сексом, — обращается к комнате Рейчел, уже осознанно, растягивая слова, перекатывая их на языке, как шершавые камни, продлевая вербальное удовольствие, и внезапно её пробивает на крупную дрожь. Наслаждение пока едва уловимое, ненавязчивое, и оно незаметно растёт, расширяясь в ней, обретая силу и голос. И этот голос такой же, как у Рейчел, которая повторяет в пустоту, как ей нравится Рэндалл Драйсдейл, её лицо, её васильковые глаза, её тело и как она хочет увидеть её раздетой в своей кровати, поцеловать её в губы и сделать с ней то, чего не позволяла себе ни с кем другим. — Меня влечёт к тебе, — говорит Рейчел, пританцовывая, и снова смеётся. Она выливает воду, отставляет стакан с розовым отпечатком поцелуя. Она чувствует себя шлюхой. Самой настоящей вавилонской блудницей. Раскрепощённой, потрёпанной невзгодами жизни, с затяжной депрессией, обвисшими боками и размалёванным лицом. Она — богатая шлюха, которую давно не трахали. Рейчел опускается на подлокотник кресла, раздвигает ноги и медленно расстёгивает ширинку брюк. Когда она запускает руку под тонкую ткань трусиков, из кармана выпадает телефон. Она долго смотрит на него и понимает, что не хочет провести эту ночь в одиночестве. Должно быть, она погибнет, если не позвонит. Она не вынесет этой пытки. Рейчел не верит, что самостоятельно — своими тонкими пальцами с ухоженными ногтями — набирает номер Рэндалл Драйсдейл. Естественно, это не она. Куда проще обвинить злой дух, завладевший её телом и разумом. Дух вавилонской блудницы — брошенной, старой, никому не нужной шлюхи, которая требует капельку внимания той, кого втайне боготворит. Гудки тянутся бесконечно. — Если ты не приедешь прямо сейчас, я не знаю, что я с собой сделаю, — выдыхает Рейчел, откидывая голову назад. Она не здоровается. В трубке повисает недоумённое молчание. Впрочем, оно очень скоро прерывается, обращаясь небрежной снисходительностью, с которой взрослые раздают детям советы. — О чём ты, крошка? — устало спрашивает Рэндалл. Возможно, она работала весь день и давно легла спать. Возможно, Рейчел её разбудила. Возможно, она совершает большую ошибку. Возможно, Рэндалл вообще её не хочет. Возможно, она всё придумала. Или ей приснилось. Возможно, в недалёком будущем она горько пожалеет. — Ты мне нравишься, и я хочу заняться с тобой любовью, — вавилонская блудница снова шевелит её губами, напрягает её голосовые связки и говорит то, что хочет сказать. Тепло распространяется по её коже, от сердца во все стороны, и она едва подавляет тихий стон. — Крошка, ты выпила, да? — интересуется Рэндалл всё так же устало, но Рейчел каким-то образом понимает: она её не будила. Рейчел точно знает, что она не спала. Не то чтобы ждала звонка, но... — Я хочу тебя, Рэн, — игнорируя её вопросы, тягуче и совершенно искренне, тянет вавилонская блудница. — Прямо сейчас. У меня дома. Я с ума сойду, если ты не приедешь. Я имею в виду... я скоро правда поеду крышей от этого всего. Я хочу, чтобы ты была рядом со мной. Прямо сейчас. Рэндалл вздыхает, и Рейчел чудится, будто она может чувствовать её горячее дыхание напротив своего уха даже через телефон. Дрожь в коленях теперь заметна невооружённым глазом. Тепло, которое циркулирует в ней вместе с кровью, нарастает, жар охватывает её целиком, точно в лихорадке. — Знаешь, мне даже насрать, что ты, кажется, пьяна в стельку, — наконец слышится приглушённый ответ Рэндалл, и связь прерывается. Рейчел не знает, сколько времени прошло. Она осталась в кресле, лениво поглаживая себя через бельё, и начала клевать носом. Она старается не думать о том, что сказала и что сделала. Она подумает об этом позже — когда проспится и протрезвеет. Рейчел не слышит, как к дому, сверкая фарами, подъезжает спортивный автомобиль. Как машина останавливается на подъездной дорожке, прямо перед коваными воротами. Как хлопает дверца со стороны водителя и коротко пищит брелок сигнализации. Возвращаясь из ресторана, Рейчел оставляет двери незапертыми, хотя никогда не позволяет себе этого. У неё есть специальный ритуал, с помощью которого она дважды в день проверяет, закрыла ли дом на замок. Оставить вход открытым она может только осознанно, поэтому нисколько не пугается, когда слышит шаги в кухне. Рэндалл Драйсдейл твёрдой пружинистой походкой пересекает комнату и оказывается так близко, что руку протяни — и коснёшься пуговицы на коричневом пальто. Рейчел блаженно улыбается, снимая с лица маску непробиваемой серьёзности — показывая себя настоящую. Давно же она этого не делала. Рэндалл смотрит на неё почти так же, как Розалинд. «Что же ты наделала, милая?», спрашивают её глаза. И всё же в выражении Рэндалл есть кое-что иное — оттенок возрастающего желания. Она хочет. Конечно же, она хочет. А ещё ей любопытно. — Надеялась застать тебя спящей в луже рвоты, — вместо приветствия, в отместку за разговор, произносит Рэндалл, окидывая взглядом гостиную, в которой ей уже довелось побывать один или два раза. Исключительно по деловым поводам. — Ты хотела сказать «боялась», а не «надеялась», — отвечает Рейчел, поднимаясь с кресла, в котором оставила глубокую вмятину. Её ведёт, но не сильно. Она развязно улыбается. — А ты не так уж и сильно набралась, — Рэндалл оглядывает её с ног до головы и подходит. Близко. Ближе, чем допускает субординация. — По голосу так не заметно. Они почти одного роста, и Рейчел видит её лицо, словно зеркальное отражение своего собственного. Она не хочет смотреть себе в глаза, поскольку ей стыдно, и всё-таки она не может оторваться. Искрящийся жар возвращается и теперь концентрируется прямо между бёдер, нигде больше. — Я не знала, что ты по девочкам. — Теперь знаешь. Рэндалл хмыкает. Берёт взглядом куда-то в сторону. И возвращается к своему-чужому-её лицу, в котором ни намёка на сомнение. — Я думала, ты издеваешься. — Перестань уже думать, пожалуйста. Рэндалл целует её, и всё происходит в точности так, как Рейчел мечтала. Словно самый лучший сон, который она когда-либо видела, сбывается наяву. Не отрываясь друг от друга, они с трудом преодолевают лестницу, посмеиваясь, и перемещаются в спальню, где Рэндалл толкает Рейчел на кровать с такой силой, что она начинает жалеть о пино-нуар и сегодняшнем вечере вообще. А потом пальто падает на пол, и Рэндалл стягивает с себя серую футболку с логотипом «Найн инч нэйлс», под которой ничего нет. Рейчел лихорадочно хватается за непослушные пуговицы на своей рубашке. — Под джинсами ты тоже белья не носишь? — мимоходом спрашивает Рейчел, освобождаясь от брючного тёмно-серого костюма. Про себя она тихонько радуется, что вчера побрила ноги, принимая ванну. — А ты проверь. Они продолжают целоваться в темноте уже без одежды. Тусклый свет, струящийся из окна, превращает их тела в пластичные скульптуры. — Сначала я решила, что ты та ещё сука, — говорит она, ложась тёплыми губами в ложбинку между ключиц Рэндалл. — Сдаётся мне, ты не изменила своё мнение, — хрипло отзывается она. Тон её голоса подчёркивает, что терпение уже на исходе. «Тебе стоит поберечь язык для другого дела», говорит этот тон. — Умница, — почти мурлычет Рейчел и, изгибаясь, как кошка, спускается вниз, к груди и подтянутому животу. Кровать под ними скрипит натужно и довольно долго. Потом, ближе к утру, они лежат рядом, зачем-то держась за руки и болтая о всяких пустяках. За окном всё ещё стоит тьма, и фонарь проливает свет на мостовую и кусочек кровати в спальне Рейчел. Она пропускает влажные каштановые волосы Рэндалл через пальцы и медленно восстанавливает дыхание. Хмель уже полностью выветрился, ей хочется спать. — Ты ведь понимаешь, что это должно остаться в тайне? — спрашивает Рэндалл, ложась набок. — Понимаю, — говорит Рейчел. Язык во рту слегка ноет и еле ворочается. Похмелье уже наступает ей на пятки. — Не я придумываю правила, — с ноткой непонятного сожаления жалуется Рэндалл. От неё исходит приятное человеческое тепло, и оно окутывает Рейчел со всех сторон. — Никто не знает, кто их придумал, — сонно отвечает Рейчел, — но все почему-то им следуют. — Давай без этой твоей депрессивной философии, — морщится Рэндалл, приобнимает её за плечи и целует в шею. — У меня голова плохо варит после первоклассного секса.