***
В свете того, что Лекс чудесным образом выходит из фальшивого состояния фуги*, ему назначают другого психолога. Хотя, вероятно, пройдет некоторое время, прежде чем его можно будет считать достаточно здоровым, чтобы предстать перед судом, и это его ужасно раздражает. Но это также риск, на который Лекс готов пойти, так что у него есть что-то похожее на план для нового собеседования. — Я слышала, что вчера у тебя был нежданный гость, Лекс, — говорит его новый психолог. Это пожилая женщина, которая говорит мягким успокаивающим монотонным голосом человека, привыкшего говорить с людьми, далёкими от уступов. — Да, Кларк Кент, — говорит он. — А почему ты позволил ему навещать себя? Я слышала, что только нескольким сотрудникам из LexCorp разрешено приходить сюда. — О, это в основном просто каприз, но эти чёрные волосы, голубые глаза и точёный подбородок действительно заставляют меня мокнуть. — Почему, Лекс? — она делает короткую запись. — Ну, Супермен не настолько дружелюбен, чтобы заглядывать и проверять меня, но наличие рядом кого-то, кто имеет некое сходство, определённо помогает, — он изображает дрочку, — подпитывает воображение. — Вы с ним лично знакомы? — спрашивает она безо всякого энтузиазма. — Однажды я пытался убить его подружку, если это имеет значение. Якобы. — И никаких других взаимодействий? — Ничего такого, что я счёл бы значимым, — Лекс видит, как её глаза пылают от ярости, а плечи опускаются в бессильном отчаянии. — И как давно у тебя появилось это сексуальное влечение к Супермену? — О боже, — говорит Лекс, почёсывая голову, — мы уже почти на двухлетней отметке. — Значит, твоя одержимость началась, как только он открылся миру? — Он сломал ужасно много моих игрушек, — Лютор драматично вздыхает. — А как ты перешёл от «он сломал мои игрушки» к «я хочу заняться с ним сексом»? — А как мы вообще куда-нибудь попадем? Одна нога логики перед другой, пока мы не побежим, не разгонимся до максимальной скорости по курсу столкновения с любимым всеми новым спасителем человечества в обтягивающем костюме. — Какой именно была твоя логика? — Он сексуальный, — Лекс поднимает палец вверх, словно отсчитывая, и задерживается на секунду. — Он очень опасен, что тоже немного сексуально по-своему. Как-то так. — И всё же, несмотря на это, ты пытался убить его. — Было и прошло. — Учитывая, что тебе не удалось убить его, — она терпеливо кивает. — Что же ты теперь будешь делать? — По общему признанию, наши отношения находятся в довольно тяжёлом положении. Но путь истинной любви никогда не был гладким, — декламирует Лекс. В паузе между его словами и моментом, когда ручка психолога касается бумаги, чтобы сделать запись, лицо Лекса мрачнеет. Он не должен был это говорить. — И как давно ты в него влюблён? Лекс опускает взгляд на свои руки впервые с тех пор, как вошёл, уже не нервничая. Будучи ребёнком, он постоянно кусал ногти, часто грызя кончики пальцев прямо до крови, когда нервничал. Его отец очень услужливо начинал шлёпать его по рукам линейками, ложками, да всем, что попадалось, когда он замечал, что Лекс снова занимается этим. Это определённо не помогало его тревожности, но в конечном счёте он перестал грызть ногти – из страха. — Живот так легко не покажешь, — не раз говорил ему отец. — С таким же успехом ты можешь лечь на разделочную доску и попросить мир выпотрошить себя. — Ты всё ещё со мной, Лекс? — Хм? — он отводит взгляд от своих ногтей. — А вы никогда не задумывались, может ли инопланетянин на самом деле заниматься сексом с нами, людьми? Я имею в виду, что костюм, хотя и облегающий, всё же оставляет небольшую возможность повоображать. Насколько нам известно, у него есть пара клещей, и он извергает цианид. Это даже не принимая во внимание трудности, которые, вероятно, из-за супер-силы возникают в спальне. Как бы он удержался от того, чтобы не разорвать пополам человека посреди оргазма? — Ты, кажется, уходишь от темы. — В конце концов, — продолжает Лекс, — каковы шансы, что он из совершенно другой галактики, но случайно выглядит невероятно привлекательным представителем нашего вида? То, что он генетически совместим с нами весьма смелое предположение. Хотя это может быть как в ситуации с мулом, когда отпрыски существуют, но совершенно бесплодны. Лекс делает паузу, прежде чем продолжить. Ждёт, пока психолог попытается заговорить снова, чтобы её перебить. — В идеале, я мог бы изучить этот момент сам. Предпочтительно трахнув его. Как человек науки, я был бы готов взять одного за задницу в погоне за знаниями. — Понятно. На протяжении сеанса у них нет возможности вернуться к тому, влюблён ли Лекс в кого-либо, поскольку Лютор остаётся настолько бесполезным, насколько он может. И когда суд посылает к нему ещё одного врача, он изо всех сил тратит всё время, составляя различные сексуальные фантазии о Супермене, которые он может рассказать в самых непристойных деталях. Конечно, ему не обязательно придумывать эти фантазии, но после того, как он был взят врасплох предыдущим психологом, ему нужно держаться как можно дальше от своих подлинных эмоций. Последнее, что ему нужно – это действительно исследовать себя. И кроме того, все его любые случайные фантазии о Супермене, были агрессивно ванильными и ничего, что могло бы заинтересовать психолога, в них не было. Ему было бы почти стыдно признаться в том, что он представлял, как Супермен вытаскивает его из замёрзшего озера, заворачивает в свой плащ, а затем прижимается к нему, чтобы согреть тело Лекса своим собственным. Гораздо безопаснее говорить о дрочке в своей камере с мыслью о том, как он режет кожу Супермена.***
Новость о том, что Кларк Кент взял интервью у Лекса Лютора, должно быть, быстро распространилась, потому что в течение следующих нескольких недель Лекса накрывает волной писем различных информационных агентств, интересующихся этим. Не хочет ли он рассказать свою версию произошедшего? Что такое в Супермене толкнуло его на столь экстремальные действия? Дело в жестокости его отца? Насилие, которому он подвергался в детстве так повлияло на его мировоззрение? И это продолжалось так долго, что Лекс начал читать эти письма просто от скуки. Но, к своему счастью, Лекс всё ещё проверяет адреса на письмах, прежде чем выбросить их, потому что в противном случае он пропустил бы тщательно составленное письмо из Daily Planet с просьбой об официальном интервью. Проявляя впечатляющее сочетание снисходительности и профессионализма, Перри Уайт предлагает отправить своего репортёра, несмотря на попытку Лекса «забрызгать» его коллегу. Он прямо предлагает Кента, поскольку «деревенский шик, по-видимому, является тем, что способствует его сотрудничеству». Это длинное письмо, в котором Уайт не утруждает себя тем, чтобы скрывать свои претензии по отношению к Лютору, но он, кажется, знает, что Лекс не позволит кому-либо другому брать у него интервью. Именно поэтому Лекс в свою очередь не утруждает себя притворяться, что это не так. Вместо этого он посылает короткий ответ, состоящий из трёх слов. На третий день с момента отправки ответа на письмо из Daily Planet, ему сообщают, что к нему пришёл посетитель. Кое-кто, должно быть, поднял настоящую шумиху, потому что на этот раз ему дали настоящую комнату для допросов – ту, в которой сейчас Кларк Кент сидит ожидая, когда Лютора приведут и пристегнут наручниками к столу. Сегодня он не сутулится, а его глаза так напряжены, что Лекса удивляет, как при его виде ни один из охранников не кричит: «да это же Супермен!». Их оставляют наедине, и Лекс смотрит, как Кларк достаёт из кармана пиджака сложенный листок бумаги. — Пришлите Лоис Лейн, — ровным голосом читает он. Он переводит взгляд на лицо Лекса, прикладывая немало усилий, чтобы оставаться сдержанным. — Ты не похож на Лоис Лейн, — говорит Лекс, наклонив голову набок. — По-моему у неё более длинные волосы. — Ты сбросил её с крыши здания, — Лекс слышит, как он переходит на свой суперменский голос. — Ты больше никогда к ней не подойдёшь. — Бросьте, мистер Кент, сейчас 2017 год, — цокает Лютор. — Если женщина делает плохой выбор, это полностью её право. — Она тоже не хочет тебя видеть. И она считает, что ты попросил отправить её только потому, что знал, что это выведет меня из себя. — Она ведь просто маленькая соплячка, верно? — говорит Лекс. — Ну и что же? Ты ведь сейчас здесь по делу, не так ли? Готовый отодвинуть тонкую завесу моей смертной души и показать настоящего Лекса Лютора всему миру. Что там у тебя? Кларк молча наблюдает за ним, стиснув зубы, и какое-то мгновение Лекс параноидально думает о том, могут ли криптонцы читать мысли. Может ли он почувствовать, что что-то изменилось между ними со момента его последнего визита? Эта мысль достаточно быстро сменяется другим страхом, который Кларк чувствует, слыша, как быстро бьётся его сердце, когда их взгляды встречаются. Но, может удача или сила совпадений, раскачивающая вселенский хаос в пользу Лютора, заставляет Кларка не заострять на этом внимания. Вместо этого он достаёт блокнот и откашливается. — Большая часть твоего слушания была сосредоточена вокруг твоей детской травмы, нанесённой твоим отцом. Учитывая твои ресурсы, невозможно не подделать многолетние медицинские записи. — Это было бы очень просто, верно. Раньше я уже делал подобное, — голос Лютора звучит ровно. — Но не сейчас. Никакой фальсификации не было, всё, с чем суд имел дело, было законным. Кларк наконец-то отворачивается от него, и мысль о том, что он может сочувствовать ему, вызывает у Лекса отвращение. На мгновение на лице Кента появляются соответствующие эмоции, но оно снова становится нейтральным, когда он смотрит на Лекса. (Оплакивает ли он боль ребенка, которого уже нет, которого уже не спасти?) — Должен был спросить. — О да, естественно, — Лекс опускает голову на скрещенные руки, насколько это возможно с надетыми наручниками. Интересно, подумал ли Кларк, что он солгал, когда рассказал ему об этом на крыше? Навряд ли – тогда в его глазах тоже была жалость. По крайней мере, до того, как он показал ему фотографии Марты. — А мистер Кент не возражает, если я окажу ему ту же услугу? Это не может быть настоящим свиданием, если я буду болтать о своей невероятно интересной жизни, пока ты просто сидишь и слушаешь это. Кларк переводит взгляд на камеру в углу комнаты, и Лекс прикусывает губы. — Обещаю, никаких разоблачений сегодня. Кроме того, камеры записывают видео без звука. — Отлично, — говорит Кент. — Что ты… — Она сказала «да»? Кларк слегка приоткрывает рот, но не спрашивает, о ком сейчас идёт речь и откуда ему вообще это известно. — Я её ещё не спрашивал, — говорит он. — Жду подходящего момента. — Ах! Тебе не нужно беспокоиться, что она не скажет «да». Я видел, как она на тебя смотрит. М, точнее читал, как она пишет о тебе. Дама явно влюблена. — Спасибо, но я здесь не для того, чтобы выслушивать твои советы. Как ты справляешься с потерей инвесторов и резким падением акций? — Вообще-то очень хорошо. Если уж гибель моего помощника при взрыве в Капитолии не мешает мне спать по ночам, то потеря компании, которую создал мой отец, тоже не будет сильно беспокоить меня. Кларк даже не пытается скрыть своё отвращение. — Кажется, моя очередь. Как поживает Миссис Кент? — Отлично, — грубо отрезает Кларк. Столкнувшись с ожидающим взглядом Лекса, он сухо продолжает, — иногда в дождливые дни у неё болят колени. — Даже самые строптивые леди не властны над старением. — Мы закончили говорить о моей матери. — Как скажешь, — Лютор пожимает плечами. — Твоя очередь. — Какое ты сейчас принимаешь участие в работе LexCorp? — Никакое. Я понял, что, когда всё закончится и, если я выживу, то компания LexCorp будет уничтожена вместе с моей репутацией. Я не буду тратить силы на то, у чего нет шансов. В конце концов, у меня есть какое-то подобие гордости. — Не сомневаюсь, — бормочет Кларк, глядя в блокнот, но сразу же резко переводит на него взгляд. — Если ты выживешь? Я не знал, что ты рассматриваешь свою смерть как один из вариантов. — Эй! Это уже два вопроса подряд. — Тогда задавай свой вопрос, — он хмурится. Лекс на мгновение задумывается о том, что он спросил бы в детстве, если бы мог говорить с настоящим инопланетянином. Это была навязчивая мечта его детства; мысль о том, чтобы прицепиться к чему-то из другого мира и быть принятым им, потому что пришельцу не было места на своей собственной планете. Есть миллион вопросов, которые наивный мальчик задал бы ему. Каково это, быть инопланетянином? Каково это, летать? Сможет ли он выжить в космосе? Как он бреется? Он даже мог бы спросить о некоторых вещах, которые узнал на корабле Зода. Но Лютор не позволяет себе того, что хочет. — Как вы с летучей мышью ладите теперь, когда он не ведёт себя как маньяк-убийца? — Хорошо. Он всё ещё хочет лично поблагодарить тебя за то, что ты познакомил нас с Чудо-Женщиной. Теперь, когда ты не пытаешься подтолкнуть его к убийству, его жизнь стала немного лучше. — Якобы. — Верно. Якобы. — Теперь твоя очередь. Кларк в последний раз смотрит в свой блокнот, прежде чем закрыть его. — Как ты догадался, кто я такой? Мы не работаем в одном офисе, а до того банкета никогда не встречались лично. — Ответ на то, как Кларк Кент попал в моё поле зрения, прост: ты попал в моё поле зрения, — говорит Лекс. — Схемы полётов. Если бы кто-то довольно навязчиво хотел изучить тебя, он бы заметил, что ты часто «случайно» пролетаешь над Канзасом. Ты был слишком быстр, чтобы оставить след на радаре, но нескольких удачных взглядов в твои «выходные дни» было достаточно, чтобы поймать его. За этим идут несколько месяцев, потраченных на просмотр данных переписи населения среди людей, которые соответствуют приблизительному возрасту Супермена, росту, весу, расе и всем этим забавным вещам, которые в итоге приводят меня к знакомому лицу. С нелепым количеством денег и обилием мотивации любой мог бы это сделать. Просто я оказался первым. Кент открыто выражает удивление, и Лекс почти уверен, что он не ожидал услышать даже отдалённо честного ответа. — Но почему это так важно для тебя, Лекс? — спрашивает Кларк. То, что он впервые назвал его по имени, так ошеломляет Лекса, что ему требуется некоторое время, чтобы понять вопрос. — Я пытаюсь понять, откуда ты взялся. Почему, чёрт возьми, это не имеет значения? вот что он хочет сказать. Как он мог не принять его открытие миру лично? — Ты знаешь, «как я выяснил» и «почему это имеет значение» – это два вопроса, поэтому технически ты вне игры. — Ты не умрёшь, если будешь разговаривать со мной как с нормальным человеком, — говорит Кларк. — Жизнь в тюрьме подчеркнула важность правил и порядков. — Мы все ещё можем... — В любом случае, ты не совсем «нормальный человек», зачем мне притворяться? — спрашивает Лекс. — Ты уже притворяешься, что не знаешь, кто я, — огрызается Кларк. — Притворяться, что у тебя есть хоть какая-то элементарная порядочность не так уж и трудно. И вообще, зачем ты это делаешь? Почему бы тебе не дать каждой новостной станции сенсацию века? Какую выгоду ты получаешь, скрывая мою тайну? Внезапно в комнате наступает напряжённая тишина, и Лекс понимает, что они оба постоянно повышали голос. Не настолько, чтобы насторожить охранников, но достаточно, чтобы чувствовать тишину гнетущей после последних слов Кента. Намёк на то, что Лекс – ужасный человек был тем, что он мог легко выдержать, но то, как сейчас плечи Кларка расслабляются, а зрачки глаз расширяются выглядит пугающе. — Я бы сказал, что сейчас ты сильно вышел в минус, — он откашливается. — Лекс… — Как ты думаешь, почему Лоис Лейн назвала пришельца Суперменом? — громко спрашивает Лекс. — Если тебе интересно моё мнение, это странно напоминает старую ницшеанскую концепцию Сверхчеловека. Идея, которую, если я правильно помню, нацисты ужасно любили. Похоже, что у Мисс Лейн есть некоторые сомнительные идеологические склонности, если ты понимаешь, что я имею в виду. — Если ты хочешь избавиться от меня, то можешь просто позвать охрану, — Кларк вздыхает и поправляет волосы. — Тебе не обязательно называть мою девушку нацисткой. — Я буду иметь это в виду, — говорит Лекс, глядя вниз на плитки пола. — Спасибо, что уделили мне время, Мистер Лютор.***
Через несколько дней после этого ему оказал неожиданный, но очень захватывающий визит Брюс Уэйн. Угрозы и тактика запугивания кажутся типичными для летучей мыши Готэма, но намёк на то, что его собираются отправить в лечебницу Аркхэм, вызывает у Лекса некоторое беспокойство. Лекс вряд ли годится для настоящей тюремной жизни, но отправлять его в более коррумпированную тюрьму, где он будет среди ещё менее стабильных людей – равнозначно подписи его смертного приговора. Хотя он готов к тому, что может умереть в скором времени. Он считает, что нет смысла сильно зацикливаться на этом. У Лекса сейчас нет доступа к интернету, но он иногда может позволить себе узнать новости из одной или даже двух газет, которые он тайно проносит в свою камеру. Ему не особо нравится находить скомканную и порванную копию, но он прошёл через худшие унижения в тюрьме и, несомненно, будет страдать от более худших в будущем. И поскольку Лютору приходится довольствоваться тем, что есть, он старается игнорировать это. В конце концов, его действительно интересует только одна статья Daily Planet, и она по большей части остаётся нетронутой. Он чувствует себя ребёнком, который тайно таскает номера плейбоя и читает ночью под одеялом, когда в своей камере вытаскивает газету поздно вечером – в это время в тюрьме становится так тихо, что он может уделить всё своё внимание статье. Он смотрит на заголовок на первой полосе: «интервью с эксцентричным символом Метрополиса, устроившим массовое убийство!» и находит это весьма забавным. Но когда он переворачивает страницу, он понимает, что это вообще не соответствует тону статьи, которую он ожидал от Кларка Кента. Лекс читает её так быстро, что едва понимает половину, и ему приходится перечитывать ещё раз, на этот раз заставляя себя не торопиться. Дело не в том, что Кларк пишет особенно хорошо, на самом деле Лекс был уверен, что он работает там полностью из-за случайных озарений, вызванных его инопланетными способностями, и простая «мягкая» статья, которую он прочитал, является доказательством этого. Но проблема в том, что обычно, Кларк не может не указать свою собственную позицию, моральные убеждения и выводы, основанные на них. И именно этого от него ожидает Лекс в этой статье. Только он этого не делает. Кларк не разглашает и половины того, о чём они говорили. Он не говорит о том, что Лекс в настоящее время выглядит ужасно (факт, который Лекс прекрасно знает, он почти не спал перед тем, как попал в тюрьму, и именно поэтому он оставлял свои волосы длинными) или о том, что он случайно признался в том, что когда-то однажды подделывал медицинские записи. Он не пишет душещипательную историю Лекса, или не выставляет его настоящим монстром. Статья вышла настолько отстранённой и обезличенной, что Лекс может представить, какой выговор устроил Уайт, что он, Кларк Кент, единственный человек, которому разрешено говорить с Лютором не написал ничего, кроме бесполезного мусора. В любом случае, насколько ужасна ни была бы статья, Лекс видит определённое намерение за тем, что Кларк написал и о чём умолчал. Ему становится не по себе, когда он понимает, что это значит. Кларк защищает его. Или, по крайней мере, он думает, что Кларк отказывается присоединяться к публичному отвержению Лекса и всего, что связанно с ним. Это глупо и бессмысленно, учитывая всё то, что Лекс сделал с ним. Но если Лютор честен с самим собой, что он делает не так часто, как мог бы, это невероятно трогательно. По какой бы глупой причине Кларк не пытался объяснить себе это, он поставил под угрозу свою карьеру, выбросив одну из лучших историй, которую он мог бы написать. Не в силах смотреть на газету, Лекс резко швыряет её на край кровати, тянется за подушкой и утыкается в неё лицом. Хуже того, насколько тесен его оранжевый комбинезон, то болезненное тёплое чувство внизу живота, напоминающее ему, что он на самом деле самое отвратительное и сентиментальное существо на Земле. Если бы он мог скрыть это чувство где-то достаточно глубоко, чтобы игнорировать, он бы это сделал. Но тюрьма не предлагает ему других способов или даже вариантов отвлечься от напряжения, которые в лучшем случае не были бы унизительными. Поэтому Лекс засовывает руку в штаны и пытается вспомнить самые подробные детали, о которых он рассказывал врачам, но они не помогают. Истории, которые он сочинял о том, что Кларк связан в лаборатории, а он мучает его всё более красочными способами, не приводят ни к чему, кроме разочарования. Он не может избавиться от мыслей, в которых причиняет боль Супермену, и он совершенно не хочет предаваться фантазиям, в которых всё мягко и нежно, и Супермен испытывает к нему чувства. Нет. Он выше этого. Лютор поворачивается на бок, бросив подушку на другой конец комнаты в попытке выместить свой гнев, и закрывает глаза. Как-то в детстве он пытался научиться медитировать, но ему не хватало терпения в мире, полном обильных и мучительных отвлечений. Но здесь у него есть только несколько вещей, которые могли отвлечь. К несчастью, Лекс так и не смог научиться контролировать себя, и он возвращается к тому, с чего начинал несколько секунд назад: с рукой в боксерах, думая о тёплых мышцах давящих на его талию, нежных руках на его спине и ощущении невесомости, с которым он может находиться в руках инопланетянина, но также это может быть тем ужасным чувством в его груди, которое так часто вызывает Супермен.***
Если Кларк и может читать мысли, то он явно использует эту силу только для того, чтобы появляться перед Лексом в неподходящие дни после своих незначительных прозрений. — И что именно надеется получить от разговора со мной мистер Кент? — спрашивает Лекс, дразнящим голосом. — Ты уже написал восхитительное маленькое разоблачение миллиардера, превратившемся в потенциального героя, — игнорируя, как Кларк кривит губы, когда он произносит слово «герой». — Так чего ещё ты хочешь? Неужели жизнь так скучна без того, кто ведёт тебя к кульминации? — Нет, не сказал бы, что это так, — тихо говорит Кларк, со слабой напряжённостью в голосе, которая нравится Лютору. — Тогда почему ты здесь? — Это уместный вопрос, — Лекс нетерпеливо топает ногой, а Кларк медленно ёрзает на стуле, явно не торопясь с ответом. — Считай, это журналистское любопытство. — Фу. Я никогда не был большим поклонником журналистов, — отвечает Лекс. — Такие любопытные с кучей неприятных вопросов. Знаешь, один журналист однажды пытался испытать меня. Я съел его печень с фасолью. Тебе это о чём-то говорит, Кларк? Я знаю, что твои родители никогда не смотрели ничего, кроме новостей о политике и прогноза погоды, и ты довольно религиозно избегаешь смотреть что-либо, кроме новостей и дрянных боевиков, когда это годится для Мисс Лейн… — Лекс… — И я не могу представить себе «Молчание ягнят» в зале смолвильского кинотеатра. Я уверен, что все обеспокоенные родители послали бы письма с угрозами компании, за то, что фильм со «странными тенденциями» и сексуальными темами показывается в нашем городе. О нет. — Лекс, с тобой все в порядке? — Превосходно. Я подрочил на статью, которую ты написал обо мне, и немного потренировался. Может быть, я не так хорош в тяжёлой атлетике, как ты, но это помогает скоротать время. — Ты всегда болтаешь, когда нервничаешь? — Прошу прощения? — Лекс моргает. — Ты всегда, — повторяет Кент, — болтаешь, когда нервничаешь? Всегда. Его отец постоянно называл это дурной привычкой. Выпрямись и прекрати бормотать. Так бессмысленно и глупо бормочешь себе под нос — ты хуже своей матери. Она по крайней мере, знает, когда надо заткнуться. — Вообще-то нет. Но я предпочитаю свой голос твоему. — Что-то не верится, — говорит Кларк. — Если ты не хочешь меня видеть, то можешь просто вычеркнуть моё имя из списка разрешённых посетителей. Ничто другое не поможет мне пережить пожизненное заключение, вот что не говорит Лекс. — В отличие от половины населения Метрополиса я не боюсь тебя и в отличие от другой половины я не поклоняюсь земле, по которой ты прошёл. Разговор с тобой лишь способ убить время, не больше, — вот что он говорит вместо этого. Кларк медленно кивает, и Лекс даже не успевает предположить, о чём он думает, прежде чем Кент задаёт вопрос. — Как дела в тюрьме, Лекс? И он снова называет его по имени. Это больше похоже на метод успокоения, который мог бы использовать Супермен. — Хм, не могу сказать, что у меня есть какое-то определённое мнение на этот счёт. Тем более что через несколько недель меня переводят в Аркхем. — В Аркхем? Почему? — хмурится Кларк. — Потому что я – сумасшедший, — драматичным жестом указывает на себя Лютор. — Вовсе нет. — Мило, — говорит Лекс, протирая глаза. — Ну, в любом случае наш маленький летучий друг явно придерживается мнения, что следующий обход его любимой психушки сможет меня исправить. — Он приходил к тебе? — Да. Было отличное шоу. Кларк тихо стучит кулаком по столу и размышляет, всматриваясь в него. Лекс едва сдерживает себя от искушения сделать резкое движение и крикнуть «бу!», чтобы нарушить его концентрацию. — Мне нужно сделать несколько телефонных звонков, — Кент встаёт на ноги. — Увидимся позже. Лекс ничего не говорит. Он остаётся совершенно неподвижным и спокойным, когда Кларк уходит, а охранники возвращаются, чтобы снять с него наручники. И когда он возвращается в свою камеру, он пытается не думать о том, что Супермен мог расстроиться из-за него или разозлиться и использовать свою силу, чтобы защитить его. Как будто Лекс был кем-то, о ком он заботился. Это невозможно, потому что кроме его матери, которая делала это из-за её биологической потребности, никто никогда не заботился о Лексе. Одни целовали его, когда чего-то от него хотели, другие открыто ненавидели. Мысль о том, что кто-то может беспокоиться о нём настолько, чтобы вмешаться, просто не вписывается в его видение мира.***
Это отчасти унизительно, когда человек – точнее, инопланетянин – который победил его, приходит, чтобы узнать, как он себя чувствует каждую неделю, но Лекс не говорит ему перестать приходить и даже не заставляет его ждать, прежде чем выйти из камеры, перед их очередной встречей. Было бы жалко и неловко, если бы Лекс не понимал, что его одержимость Суперменом никогда не была близка к чему-то приемлемому или здоровому. Тем не менее он жаждет этих встреч с Кларком, планируя каждый день возможность его посещения. Большую часть времени Кент позволяет Лексу болтать в обычной манере, которая ему нравится, и у Лекса не заканчиваются темы, о которых он хочет ему рассказать. Лютор не до конца уверен, что это благодаря нечеловеческому происхождению Кларка с ним так легко говорить о вещах, о которых он обычно не говорит. Пытаясь описать это чувство, он говорит ему, что это всё равно, что бездумно разговаривать с особенно любимой собакой. Ты не ожидаешь, что тебя поймут, но её милое наивное личико облегчает разговор. Кларк даже смеётся над этим. — На днях Лоис сказала мне что-то в этом роде. — Что ты безмозглая слюнявая дворняжка? — Она и раньше называла меня огромным щенком, потому что со мной легко говорить, — говорит Кларк. — Именно это ты и имел в виду под всем этим сарказмом, верно? — Не совсем, нет, — Лекс относительно уверен, что их разговор не должен быть кокетливым и говорить комплименты странно. — Ладно. — Ладно, — повторяет Лекс, откидывается на спинку стула и слегка морщится. — А почему у тебя сломаны два ребра? — Кларк хмурится, глядя на его грудную клетку. — А ты как думаешь? — Тебя ведь держат в одиночке, не так ли? У кого вообще есть шанс? — О, мистер Кент, эта вера в правоохранительные органы очаровательна, — ему действительно нужно перестать намекать, что он находит Кларка привлекательным. — Они думают, что ты сумасшедший. — Это не мешает летучей мыши выть на своего любимого клоуна, я не думаю, что это помешает овдовевшему охраннику с дубинкой. Вскоре после этого разговор заканчивается, и Лекс больше не участвует в нем. В конце концов их время истекает, и Лекс очень рад, что его забрали обратно в камеру. К его огромному недовольству (и облегчению), Кларк возвращается на следующей неделе. — Сегодня утром в окрестностях Метрополиса был сильный лесной пожар, — говорит ему Кларк. — Ничего особенного, просто походный костер вышел из-под контроля. С отсутствием дождя в этом районе всё довольно быстро... Лекс закидывает ноги на стол, больше позируя для того, чтобы занять место, чем для собственного комфорта. Его руки всё ещё прикованы наручниками к столу, так что такое положение очень неудобно, но он не беспокоится об этом ради внешнего вида. — Лоис прилетела на вертолёте, и пока я пытался потушить пожар, она попросила пилота стащить заблудившегося туриста с дерева, на котором он прятался. Я бы, наверное, потерял парня, если бы был один, а она была там только для того, чтобы… — Значит, твоё «журналистское любопытство» иссякло, я полагаю? — спрашивает Лекс. — За последние десять минут ты ничего не сказал. Я человек из маленького городка, Лекс. Разговоры ни о чём – моя сильная сторона. — Это может показаться сюрпризом, но мне неинтересно слушать о героических выходках Супермена. — А что же тогда тебя интересует? — вздыхает Кларк. Лекс пытается вскинуть руки вверх, но наручники останавливают его движение. Он не знает, с чего начать, чтобы ответить на такой вопрос. — Меня интересует вся Вселенная. Я как «National Geographic», только человек. Кларка забавляет то, что Лекс раздражён, тем, что он счастлив. — Наслаждайтесь любезностями, пока можете, мистер Кент, я не думаю, что в особо охраняемом Аркхеме позволено принимать посетителей. — Тебя не отправят в Аркхем. — Это для меня новость, — наигранно говорит Лекс, но Кларку не кажется, что он притворяется. — О боже, ты знаешь что-то, чего я не знаю? — Новые переводы в Аркхем были приостановлены до окончания следствия, — Кларк едва заметно улыбается. — Следствия? Какого следствия? — Расследование по факту нецелевого использования средств в Аркхеме показало, что деньги почти не тратятся на реабилитацию больных, а несколько сотрудников владеют «Ламбарджини»... больше, чем несколько. — Почему, мистер Кент, пытается подать в суд на Аркхем? — Ну, если быть точным, я даю показания и разговариваю с ключевыми свидетелями, пока кто-то ещё судится с больницей. Но да, — Кларк пожимает плечами, — это давно назрело, и когда я говорил об этом с Брюсом, он в конечном итоге согласился со мной. — Дневная работа действительно полезна, правда? — У неё есть свои преимущества, — говорит Кларк. И Лексу кажется, что он может ослепнуть, если Кларк не перестанет улыбаться. — Как бы то ни было, пока следствие не кончится, ты останешься здесь. Лекс облизывает свои зубы. Ему удается сохранить достаточно серьёзное выражение лица, и он надеется, что сможет удержать бурлящий вихрь мыслей, проносящихся в его голове. Даже если это должно было произойти в конечном итоге, очевидно, что это не просто какое-то случайное судебное дело. Кларк тоже не притворяется, и Лекс относительно уверен, что он получит прямой ответ, если спросит, зачем это Кенту. Вот почему Лютор этого не делает. — Ну и что, — спрашивает Лекс, — я остаюсь в своей сравнительно уютной клетке, пока ты надрываешься, пытаясь разрушить одно из старейших и самых весёлых заведений Готэма? — Получается, да. — Как хочешь, — говорит Лекс, проглатывая всё остальное, что он мог бы сказать.***
Точно по расписанию, Кларк приходит к нему на следующей неделе. Со значительным самоконтролем Лекс остаётся в своей камере и отказывается видеть его. Его адвокат звонит, чтобы сказать ему, что его не переводят, но Лекса это не волнует. Лекс также игнорирует его следующий визит, настаивая, что ему нездоровится, когда охранники приходят в его камеру. Им слишком всё равно, чтобы спорить, поэтому Лекса оставляют в покое. Нет никакой вероятности, что Кларк не поймёт, что это ложь, просто посмотрев в его камеру, но Лекс всё равно это делает. Он не хочет смотреть Кларку в лицо, зная, что снова обязан ему жизнью. Он не может смириться с мыслью о том, что Кларк скромно или даже покорно сделал это, пытаясь помочь Лексу. Он не хочет, чтобы Супермен был хорош целиком и полностью. Это невыносимо. Он не может ни поблагодарить его, ни извиниться. Поэтому он просто лежит в своей камере. И надеется, что Кларк всё-таки придёт снова.***
Ему семь лет, и он прячется в шкафу от своего пьяного отца. В последний раз, когда он пытался спрятаться в шкафу, он научился оставлять дверь чуть приоткрытой и натягивать на себя пальто. Открытый шкаф вряд ли привлечёт внимание отца. Поэтому всё, что ему теперь нужно делать – это сидеть тихо и ждать, пока алкоголь не сделает своё дело, и он отключится. Он слышит громкий тяжёлый топот снаружи в коридоре, но это не его отец, а Думсдей. Свет вокруг мигает, он идёт, и воздух, которым он дышит, наполняется статикой. Топот становится тише, и он, кажется, уходит, но Лекс не может заставить себя пошевелиться. Ему удобно сидеть здесь, сжавшись позади корзины для белья и скрывшись ото всех. Снаружи раздается глухой стук, и дверь шкафа распахивается. Лекс резко закрывает руками голову, шепча себе под нос извинения. — Вот ты где, Лекс. Я искал тебя. Лекс вздрагивает, когда он чувствует нежное прикосновение на своей руке и пытается отстраниться. Но перед ним на одном колене, протягивая руку, стоит Супермен. — Всё в порядке, Лекс, он больше не причинит тебе боль, — говорит он, и Лекс позволяет поднять себя и отнести в безопасное место. Он позволяет себе вцепиться в толстую ткань его плаща – во сне она мягкая, а Кларк такой невероятно тёплый. И это так ошеломляет, что Лекс чувствует, как по его щекам стекают слёзы. — Теперь ты в безопасности, Лекс, — говорит Кларк, всё ещё прижимая его к груди. — У меня есть ты. Напрасно говорить, что Лекс испытывает лёгкое отвращение больше к самому себе, чем ко сну, или по крайней мере к своему подсознанию за отсутствие какой-либо тонкости.***
В восемь лет Лекс случайно поджёг рулон бумажных полотенец, когда вместе с матерью готовил жареный сыр. Он не обратил внимания, что находится рядом с плитой, и оказался в больнице – не из-за того, что получил ожоги, а из-за того, что отец сломал ему челюсть. Ему потребовалось несколько лет, чтобы перестать ассоциировать огонь с кулаками, и в юности он понял, что это было особенно полезно, когда хотел, чтобы всё выглядело так, как будто пристрастие его отца к курению спалило дом, когда он спал. С тех пор он стал немного больше любить огонь. В любом случае это значительно легче сделать сейчас, спустя годы, когда он более опытен в этом. Даже в тюрьме соблюдаются санитарные условия, и после нескольких осторожных краж у него есть чистящие средства, которые ему нужны, чтобы устроить приличный химический пожар. Теперь ему остаётся сидеть в камере и ждать. Во время эвакуации охранник заходит в камеру, но видит, что там пусто. Лекс прячется под кроватью с ловко натянутыми простынями, чтобы скрыть своё тело. Когда он уходит, Лютор садится на кровать и смотрит в потолок своей камеры. Сейчас на побережье во Флориде бушует ураган, который гарантированно займёт всё время Супермена. Эвакуация всегда чем-то похожа на хаос, и не было вероятности, что он не будет там, чтобы помочь всем в районе приближающегося шторма, пока они не окажутся в безопасном месте. Что, конечно же, означает, что Лекс умрёт, когда дым заполнит его камеру. Но это также означает, что он докажет свою правоту.***
Умирать, по-видимому, ужасно похоже на полёт. Это чувствуется невесомо и тепло, и, по-видимому, в загробном мире есть Супермен, купающийся в теплом солнечном свете, каким он обычно бывает во снах Лекса, с ярко-синими глазами, с едва заметным оттенком зелёного. Он не утруждает себя ничем, только пристально смотрит. Если он уже мёртв, то нет причин беспокоиться о том, чтобы поставить себя в неловкое положение. Но для него быть мёртвым не имеет никакого смысла, потому что нет никакой загробной жизни, даже если бы он был достаточно хорош, чтобы заслужить этот чистый и эфирный момент. Со временем он начинает чувствовать, что его лёгкие горят от дыма, а кожу жжёт. Постепенно ему становится ясно, что, к сожалению, он ещё не умер. Его спас Супермен. — Ты в порядке? — спрашивает Кларк. Его голос твёрд, но в нем нет ни капли праведного негодования, которое он так любит. Лекс чувствует, как его слова вибрируют у него в груди, когда он говорит. Кларк явно больше обеспокоен, чем сердит, но он не говорит с ним так, словно нянчится с потерянными детьми или бездомными кошками. — Я думал, что ты занят ураганом, — Лекс несколько раз кашляет, прежде чем ему удаётся ответить. — Он снизился до тропического шторма, — говорит Кларк. Он смотрит на него, и Лютору кажется, словно он его сканирует. — Ожоги в основном поверхностные, но ты вдохнул слишком много дыма. — Неужели? — у него снова начинается приступ кашля. И Кларк крепче сжимает его плечо. Должно быть, он выглядит весьма жалко, свернувшись калачиком на груди Супермена, как ребёнок. Он понятия не имеет, где находится, кроме того, что находится в объятиях Супермена где-то в воздухе. Замечая рядом ветви деревьев, он начинает думать, что они спускаются. — Ты можешь стоять? — Я бы предпочёл этого не делать, если не возражаешь, — Кларк опускает его на траву. Когда взгляд проясняется, Лекс понимает, что они совсем не далеко от тюрьмы, на вершине отвесного утёса позади неё, в окружении деревьев. Кларк не спешит уводить его обратно в тюрьму или к врачам скорой помощи, которые, вероятно, лечат других заключённых. Может быть, он хочет произнести Лексу речь о пожарной безопасности. С тихим звуком Кларк опускается вниз, чтобы сесть рядом с ним на землю. — Знаешь, это звучит так, как будто ты издеваешься над нами, когда делаешь такие вещи, — Лекс смеётся. — Например? — спрашивает Кент и Лекс демонстративно вздыхает. — А, это. Привычка, я полагаю. — Невежливо с твоей стороны забирать весь наш воздух, когда он тебе на самом деле не нужен. — Я пойду посажу несколько деревьев, это должно всё исправить. — Смерть могла бы решить и эту проблему. — Возможно, — Кларк только пожимает плечами, что в какой-то степени разочаровывает Лютора. Кожа на руках Лекса болит, но он уверен, что Кларк прав насчет того, что его раны поверхностны. Он, вероятно, не будет нуждаться в каком-либо особом лечении, но изучение опалённой кожи на костяшках пальцев – отличный повод не смотреть Кларку в глаза. Дует лёгкий ветерок, и плотная ткань плаща скользит по плечу Лекса. — Ты что, религиозный пришелец? — спрашивает Лекс. — Мои родители посещали церковь каждое воскресенье в течение большей части своей жизни, но наличие ребёнка из другого мира, вероятно, усложнило толкование Библии, — говорит Кларк. — Я думаю, что они предпочитали думать о вере, как о доверии своим ближним и следованию тому, что правильно, чем о собрании, которое просто посещается. Я чувствую то же самое. — Как необычно. — Спасибо. Была ли причина, по которой ты это спросил? — Нет, — говорит Лекс. — Просто иронично, что у Богов есть религия. — Я не идеальный Лекс и уж точно не Бог, — Кларк поворачивается к нему, но Лекс по-прежнему не смотрит на него. — Это был не комплимент, не надо так скромничать. Я не верю ни в Богов, ни в тебя, — говорит Лекс, понимая, что лжёт ему. — Я уверен, что недостаток веры – не единственная твоя проблема. — Верно. Я, конечно же, не поверил бы в Бога, даже если бы мой отец так тщательно не выбил из меня всё это. — Мне жаль. — О, выходит это из-за тебя мой отец был жестоким человеком? Это для меня новость. — Ты можешь сколько угодно издеваться надо мной, Лекс, но мне всё равно жаль, что это случилось с тобой. Ты этого не заслужил. — Не надо, просто перестань говорить, пожалуйста. Я пытался убить тебя, прекрати пытаться быть милым со мной. Из тебя был гораздо лучший словесный спарринг-партнёр, когда ты не делал вид, что не ненавидишь меня. Чёрт побери, Кларк действительно достаточно внимателен, чтобы прекратить говорить. Лексу хочется, чтобы он снова что-нибудь сказал, просто чтобы у него был повод выплеснуть на него свой гнев. По логике вещей он знает, что Кларк ни в чём не виноват. Супермен не был героем, когда Лекс был ребёнком. Это бессмысленно – чувствовать себя так, словно Кларк виноват в том, что ему пришлось выкарабкиваться из своей собственной ямы, избитому и осиротевшему, отданному на милость мира, который его ненавидел. Но когда он думал о Кларке, который там, в мире, что не полностью принял его, вёл себя по-доброму с теми, кто ненавидел его, и буквально встал между ним и кулаком монстра, которого сам же Лекс и создал. Он мог только винить, ненавидеть его. Почему мир, который он ненавидел с детства, заслуживает иметь Супермена, когда он был лишен его, хотя так нуждался? Что ещё сделала человеческая раса, чтобы заслужить Супермена, кроме того, что постоянно разочаровывала его? Потому что Лекс окончательно проиграл. Супермен был слишком хорош, слишком идеален. Он не хотел убивать человека, который хотел его смерти, не мог позволить Думсдею убить Лекса, и оказался достаточно силён, чтобы противостоять монстру из своего собственного мира и выжить, чтобы рассказать эту историю. Кларк был всем, о чём Лекс мог когда-либо мечтать в детстве, и он ненавидел каждую силу во Вселенной, которая мешала ему просто принять Супермена таким, какой он есть, и позволить себе любить его. Какое-то время после этого Лекс не проявляет реакции; Кларк делает вид, что собирается встать, и Лекс сжимает в руке край его плаща. Он снова садится и кажется, будто он только делает вид, что усаживается поудобнее, и не замечает, как Лекс мёртвой хваткой вцепился в его плащ. — Рано или поздно мне придётся вернуть тебя в камеру, Лекс. — У меня в качестве пропуска Супермен. Я уверен, что никто не будет жаловаться. — И всё же. — Да, я знаю, — мягко говорит Лекс, наблюдая за профилем Кларка. Заходящее солнце так естественно ложится на его кожу, что Лютор перестает видеть инопланетянина и не видит ничего, кроме обычного человека в солнечном свете. На мгновение Лекс думает о том, чтобы поцеловать его, разрушить их отношения, рассказав ему всё, что он говорил врачам. Или даже просто рассказать о своих чувствах и отдать себя на милость Кларка. Но даже при том, что он действительно этого хочет, он не думает, что сможет вынести того, что Супермен будет терпеть его из доброты и неуместной жалости, не ответив на его чувства. Становится всё темнее, но Лекс не отпускает. Плащ тяжёлый и гладкий, Лютор никогда встречал подобной ткани на Земле, и – это может быть только воображением Лекса – он кажется немного тёплым. Кларк не пытается торопить его или возвращать в тюрьму. Вместо этого он сидит рядом с ним, весь такой добрый и всемогущий, и вежливо делает вид, что не замечает, как Лекс трёт свои глаза. — Я не знаю, как тебе помочь, Лекс, — мягко и искренне говорит Кларк. И Лютор ненавидит его за это. — Боюсь, я не смогу тебе помочь в этом, — отвечает Лекс, прилагая усилия, чтобы его голос звучал ровно. — Я бы не хотел, чтобы твоя работа была слишком лёгкой. — Я знаю, — говорит Кларк. — Может, я и не считаюсь умным гением, но всё равно собираюсь это выяснить. — Сейчас? Кларк кивает, глядя на тюрьму, пока говорит. Лекс задаётся вопросом, знает ли он, что от отсутствия зрительного контакта ему комфортнее. Наверное, так оно и есть. — Я думал, что просто оставлю тебя гнить в тюрьме до конца твоей жизни, правда. Но... Не знаю, просто через какое-то время мне стало не по себе. Моя мать думает, что то, что ты сделал было криком о помощи, и я не уверен, что согласен с этим. Но я знаю, что не злюсь на тебя как раньше. И я не ненавижу тебя, Лекс. — Среднезападные ценности, вероятно, ошибочны в этой ситуации, — говорит Лекс. — И что же ты тогда собираешься делать? Инсценировку? — Я не знаю, что мне делать, — тихо говорит Кларк. — Но я надеюсь, что ты поверишь мне, когда я скажу, что хочу помочь тебе. — Я не знаю, — лжёт Лекс, не зная, что ещё он может сказать. Кларк не говорит никаких возражений на это, он просто кладёт руку на плечо Лекса. Каким-то образом в затянувшейся между ними долгой паузе Лекс с внезапной уверенностью чувствует, что Кларк знает правду – что он всю свою жизнь ждал, чтобы увидеть красный плащ Супермена в небе Метрополиса.