Мой прекрасный сын

      Тайни пропускает через лёгкие едкий дым, задерживая на несколько секунд, и отпускает в тёплый воздух. Лёгкий ветер рассеивает пахучий дым. По холодной щеке течёт тёплая слеза с блестящим отблеском и сразу застывает, останавливаясь возле уголка губ. Возвращаясь в дом, он, смахивая щекотливую слезу, снимает блестящие совсем новые кеды и идёт босиком по холодном полу в ванную комнату.       Вода охлаждает лицо. Тайни пытается бороться с резко нахлынувшим приступом слёз. Совесть сжимает грудь, словно свинцовые цепи. Отец не должен знать, что он снова курил, ведь он дал обещание, что больше не будет, раз и навсегда. Но нервы сегодня прилично потрепала школа, так что он не смог удержаться, выпросил в тайне сигарету у Ди — друга из школы.       Затуманенный взгляд Тайни падает на мятный зубной порошок, которым пользуется в этом доме только его отец. Но сейчас особый случай, ему надо перебить едкий мерзкий запах перегара изо рта и он готов на всё ради этого. Порошок сыпется с щётки на тонкое запястье и дрожащие губы. Он не пенится и не течёт, остаётся на языке приятным привкусом освежающей мяты. Тайни посыпает побольше порошка на щётку и повторяет процедуру, пока зубки не становятся идеально гладким, а дёсны не начинают кровоточить из-за жёсткой щетины щётки.       Стыдливый румянец на щеках не скрыть от обеспокоенного взгляда чистых голубых глаз отца. Его тёплая ладонь заботливо ложится на его горящую от стыда щёку и поднимает лицо. Тайни прикасается к кисти отца, глядя на него до невозможности печальным взглядом. Тайни стыдно за то, что доверие отца такое обманутое. Такое хрупкое. Такое нежное.       — Малыш, родной, почему ты такой грустный?       Алмаз усаживает Тайни на колени к себе лицом и прижимает к себе, чувствуя, как дрожит его хрупкое тельце. Не спрашивает больше не о чём. Просто обнимает и покачивает, словно маленького ребёнка. Словно младенца, которого покачивал несколько лет назад, а потом с опаской укладывал в кроватку. Тайни разъедает совесть. Хоть отец и не чувствует запаха, не видел его с сигаретой между пальцев на заднем дворе, но зато этот дым, что так приятно обволакивает все лёгкие, позволяя их прочувствовать, всё же проходил через них сегодня.       Горячие губы отца на тонкой коже шеи быстро приводят в чувство, заставляя выгнуться в пояснице. Тайни целует губы Алмаза, вжимаясь пахом в его бёдра. Алмаз отвечает сразу, сжимая ягодицы сына в своих широких ладонях. Кровь приливает к члену и к щекам.       Тайни всегда любил быть сверху. Кататься на бёдрах отца, словно на деревянной лошадке в парке аттракционов в пять лет. Чувствовать, как губы отца оттягивают нежную кожу на шее, оставляя засосы, которыми потом не стыдно блистать, хвастаясь тем, что это, якобы, поставила какая-то девушка. Тайни то сжимает ладонями, то поглаживает подушечками пальцев веснушчатые плечи отца, когда тот покрывает поцелуями его шею и ключицы, медленно и осторожно насаживая на член.       — Тайни, детка, я так соскучился по тебе…       Тайни смущённо смеётся.       — Меня не было всего несколько часов, папочка…       Два родных разгорячённых тела вжимаются друг в друга, подрагивая от удовольствия. Горло Тайни саднит уже не от едкого дыма, а от громкого крика:       — Папочка!       Немного отдышавшись, Алмаз снова целует плечи сына с такими же прозрачными веснушками, как и у него.       — Я люблю тебя больше жизни, родной…       И Тайни уверен, он будет любить его всегда.       — Я тоже люблю тебя, папочка…       Как и он его.