'cause saturday night's

Каждая суббота начинается с одного простого «если повезёт» — Лидия заговаривает ромашковый чай за завтраком, как некоторые девочки, шепча про суженого-ряженого (Лидия знает это исключительно из-за того, что, если отойти от консерватории на дом вправо, противоположно дороге домой, можно увидеть беспорядочные заросли ромашек за прутьями забора). Ей, на самом деле, всё равно на эту девчачье-детскую чепуху, потому что в прошлый раз, стоило ей пойти в противоположную дому сторону, её грубо отчитали — Лидия заговаривает ромашковый привкус на дёснах, потому что этот цветок, как говорят, символизирует удачу; каждая суббота у Лидии начинается с надежды в лучшее, потому что жизнь, после ухода Себастьяна, превращается в сплошное «если повезёт». Если повезёт, она прибежит домой, не опоздав на пять минут, переваливших за шесть. Если повезёт, свет упадёт на одежду так, что не будет заметно складок, смятых позой с подпёртой рукой щекой на одной из скучных лекций. Если повезёт, комнату продолжат проверять, не трогая шкаф из-за его массивности. Если повезёт, Лидия не уснёт с тревожным комком у горла, доведённая до глухой, немой истерики. Когда Лидия осталась единственной прямой наследницей, нисколько на это не претендующей — Лидия, которая воспитывалась, как девушка, домохозяйка и гордость семьи с третьим местом в конкурсе на поступление, но точно не как та, которая должна будет получить от отца всё нажитое, — она, ожидаемо, оказалась не готова к такому вниманию. Себастьян, приученный к этому с детства, хотя бы знал, что от него ждут, а Лидия, брошенная в происходящее, как в холодную воду — резко и быстро, словно пощёчиной по лицу — теперь не знала, где конкретно заканчивалась черта ей дозволенного. Когда Лидия осталась единственным ребёнком в семье, словно младшего никогда не существовало, её пришлось переучивать. После ухода брата остаётся только страх — образовался он в тот самый день, когда спина Себастьяна скрылась за стеной дождя, через которую не пробился её глухой, робкий отклик; после ухода брата у Лидии случается на месяц только две счастливые субботы, если повезёт. Иногда в эти субботы отец, если повезёт, поддаётся мысли найти другого наследника, хотя бы среди своих помощников, умеющих различить черный и белый бильярдный шар. Иногда в эти субботы родители уезжают из дома, а Рофт затыкается мыльными операми, пока никто не видит его, отлынивающего от работы (привычное для Лидии ябедничество оказывается вне черты того, что ей позволяется, потому что это «низко и непозволительно», а потом оно просто становится омерзительным, потому что, если и действует, то именно в её сторону). Именно эти субботы Лидия называет счастливыми, перепрыгивая через ступеньку на лестнице, стоит двери за родителями закрыться. Лидия выжидает ещё пятнадцать минут после того, как машина отца скрывается за перекрёстком на конце улицы, и только потом отодвигает комод, в щели между которым и шкафом лежит пыль и побитый по углам конверт музыкальной пластинки. Вторую пощёчину от отца Лидия получила в тот день, когда купила эту пластинку — назойливая девчонка, сидящая на скамье сзади Лидии на парах сольфеджио, с щербинкой между зубов и непритязательно выглаженным воротничком, заговорила ей зубы и затащила в магазин пластинок, противоположный дороге домой. Лидия не помнит, как согласилась, если согласилась в принципе, ведь, кажется, её с этой девчонкой связывала только биография Чайковского, заданная для работы в парах; потом с этой девчонкой Лидию связывала сумбурная речь, под которую они случайно дошли до магазина. А потом ничего, кроме спонтанной покупки, их не связывало, потому что Лидия не ходила в консерваторию ближайшие пару дней, пока след от пощёчины всё-таки не сошёл. Это произошло через месяц после ухода Себастьяна: отец долго был в самом скверном расположении духа, а потому от всего, что с Себастьяном связано, семья поскорее избавилась. У Лидии практически не было ничего, от чего стоило бы избавиться, кроме оставленной в кармане осеннего пальто сто долларовой купюры, забытой отцом только из-за ослепляющего гнева после нахождения тайника — в день покупки пластинки эта купюра показалась настолько жалкой в своих смятых складках и настолько мерзкой на ощупь, что Лидия отдала её почти без раздумий, бросив небрежное «сдачи не надо». На обложке конверта была фотография смешного человека в смешных очках и смешном костюме, внешностью напоминавшее что-то близкое к обезьяне, а костюмом — павлина, и эта вычурность стиля понравилась Лидии. Ненужные сто долларов хотелось поскорее отдать, а пластинка просто удачно оказалась в руках. Это было таким же импульсивным жестом, как и судорожно дрогнувшая рука, когда Лидия заснула пластинку за вазу, пока на лестнице не послышались шаги. В счастливые субботы Лидия достаёт эту пластинку из тайника, который слишком очевиден, чтобы его проверять. В такие субботы Лидия достаёт проигрыватель из-под кровати и ставит его пыльным дном прямо на кровать, плевав на запреты, а ещё в такие субботы она меняет тонкую кофту и юбку-карандаш на бирюзово-морское летнее платье, не застёгивая его на спине. К тому моменту, как худые лопатки Лидии упираются в болтающиеся сзади края платья, а босые ноги без зазора совести ходят по белым простыням, голос на пластинке уже напевает, как его сестренка крута в скобах и ботах и у неё бриолин в волосах. Голос с пластинки высматривает девчонку, ту, что правильно поймёт его; выпив немного, он прокричит «она со мной!», пока Лидия, уже перебравшись с помятых постельных простыней на пол, сделает ещё один оборот вокруг своей оси в такт музыке. Смешной человек, похожий на обезьянку, смеётся с брошенной около проигрывателя обложки — с него достаточно дисциплины, ведь он хочет зажечь в танце, и Лидия мельком думает, что ничего страшного в том, чтобы быть помесью обезьяны и павлина в больших странных очках. Ничего страшного в том, чтобы быть собой, а не тем, кем тебя хотят видеть. А потом, когда пластинка с одной песней, купленной вместо нормального альбома, прокручивает песню уже который раз, вызывая дрожь в острых коленях, сквозь музыку прорезается глухой звук автомобильного мотора. Этот звук вбивается в голову, выбивая всякие смешные мысли резко и грубо, возвращая в реальность. Независимо от везения, иногда за страхом следует ненависть. А субботняя ночь, как говорит старина Элтон, так хороша для драки.