***
Я был несказанно рад, когда снова увидел твою фигуру в проеме учительской, был счастлив снова беседовать с тобой — дамой моего сердца. Даже подаренная тобой белая роза на празднике в честь окончания учебного года пустила в моё тело путы любви и страсти. И она же меня чуть не погубила правдой, раннее закованной в тяжелые кандалы и загороженной тобой же бетонной стеной с колючей проволокой. Нет, я не мог поверить, что ты могла меня предать. Я рвал волосы на голове, с яростью выталкивая ядовитую новость из своего сознания. Я глотал потоки слез, провода обиды душили моё уязвимое горло, временами оглушая моё тело волнами едкой слабости перед правдой. Злость отравляла мои внутренности, но я злился на всех: на друзей, одноклассников, школьников помладше, да даже скрипучая дверь или неработающий в душе кран вызывал во мне сущий гнев, но я никогда не злился на тебя, Ань. Несмотря на всю информацию, которая глыбой сбила меня с ног, я любил тебя, за что презирал самого себя. Дни сменялись ночами. События и новые зацепки в расследовании мелькали перед моим забывшимся взглядом, но, клянусь, всё это время я думал о тебе, некогда моей девушке. Я не мог больше мучаться от своих противоречивых чувств. Не мог больше причинять себе телесные увечья, что бы, наконец, вытрясти из своей головы плотно засевшую тяжесть действительности. Да, я причинял себе боль. Резал запястья, проще говоря. Каждая тонкая, аккуратная полоса будоражила во мне противоречивость и неправильность поступка, мол, «Андрей, не надо так делать, не выкарабкаешься». Но я не верил зову разума, когда разгоряченные кровавые капельки медленно стекали по холодным рукам, через время покрываясь грубой коркой. Честно признаться, мне самому не нравилось это занятие, но оно мне отчасти помогало с моим стрессом. До меня дошло, что мой путь — неверен, и я решился на рискованный для меня и моих друзей, но до безумия необходимый моему сердцу шаг. Я договорился встретиться с тобой возле часовни. Трава нагнетающе шелестела у меня под ногами. Я расшагивал круги в ожидании твоего силуэта. Ты пришла, я не сомневался в этом. На повышенных тонах я выкладывал тебе истину, требуя немедленных объяснений. Я чётко помню, как ты заморожено стояла передо мной, как провинившаяся школьница, голубыми очами боясь посмотреть, скорее даже секундно взглянуть на меня. Знала бы ты, каким умилением заискрилось моё сердце, рассматривая тебя с такой беззащитностью. Я успокоился, томно выдохнув, когда ты без лишней торопливости отвечала мне. Это всё отмазки, ложь, неправда. Я запустил руки в взлохмаченные волосы, собираясь поражённо развернуться и уйти от исходящего от тебя болотного фонтана лжи, пока не услышал гулкий выстрел. Мы были не одни. В нескольких метрах слева от нас принял пафосную стойку сам Морозов. Хах, какие люди, его ещё не хватало. Не с ужасом, скорее с удивлением, я всматривался в его физиономию, пытаясь различить его эмоции, что бы предугадать следующие возможные действия. — Боже, Ань, просто грохни этого сопляка и продолжай своё дело, иначе… И в лесной тишине, тревожащейся ветром, было понятно, что будет иначе. Я чуть попятился от тебя, встретившись взглядом с дулом пистолета, через мгновение сопровождаемый звонким щелчком. Ты целилась мне в голову. Ты выглядела, как истинный убийца, но это только поверхностный анализ. По твоему охваченному страхом и горечью лицу я понимал, что ты не хочешь в меня стрелять. Ты явно хотела что-то сказать мне, но твои уста только беззвучно двигались, не в силах выдавить из себя хоть одно слово. Огнестрельное оружие задрожало у тебя в руках, твои глаза с силой закрылись, и пистолет выстрелил. Не в меня — в конструкцию часовни, мгновенно осыпавшейся мелкими осколками и пыльным облаком. До ушей доносилось твоё сбивчивое дыхание, мое лицо покрылось потом неизвестности. Пока не произошёл роковой для нас обоих момент. Удушающее напряжение разорвал громкий хохот недалеко стоящего директора школы «Логос». Пётр искренне заливался смехом, пристально глядя на струсившую покушения на убийство Ольшанскую. — Мда, Ань, не смогла, значит. Ты — слабая, а слабость должна быть наказана. — с присущим ему строгим тоном, завершил Морозов, револьвером целясь женщине в голову. Анна Михайловна только успела обернуться к хладнокровному убийце, как, без задержек, получила лихую гильзу в лоб. Всплески крови окропили бесхозную заброшенную часовню, мозговые частицы розовели на липкой несуразной жиже, вызывая у меня дикое отвращение. Смесь боли, отчаяния и тошноты засели у меня в глотке, не позволяя вдохнуть воздушные потоки, отчего я стал надрывно дышать, обращая на себя внимание непоколебимого приёмного отца Макса. — То же самое произойдёт и с твоими друзьями, если вы не перестанете совать нос в чужие дела. — злобно завершил монолог директор, развернувшись и, как ни в чём не бывало, зашагав по хрустящим листьям к зданию школы. Солёные водопады стекали по моим щекам, чьи следы под ветерком морозили мою кожу, глаза в последний раз осмелились взглянуть на любимый сердцу образ, с бурей отчаяния вновь отвернувшись к лесной чаще, усиленно выпуская потоки слёз. Голос охрип, я не мог даже вскрикнуть её имя, ставшее таким родным за последние месяцы. Я трусливо помчался к школе, заживо пожираемый чувством вины и горечи. Новость о гибели Анны Михайловны, которая не давала мне покоя всю ночь, загуляла по всей всполошённой школьной аудитории. Друзья тормошили меня, пытались хоть как-то подбодрить, но я наотрез отказывался от их помощи. Мне нужно было только одиночество, которое каверзными мыслями уничтожало мои нервные клетки. Я осознавал, что не стоит всю жизнь раскисать о смерти любимого человека, что необходимо заботиться о Наде, найти родителей и продолжать жить дальше, уже в новом русле. С таким позитивным настроем, но отнюдь не позитивной физиономией я отправился к комнате сестрички, в её тёплые, неумелые объятия.***
Прошло уже три года с того рокового дня. За всё время моя жизнь изменилась к лучшему: я смог найти родителей и теперь мы с Надюшей живем в новом, большом доме, каждый день не упуская возможности обрадовать маму и папу своими приятными сюрпризами. Моя сестра уже учится в средней школе, она часто рассказывала мне о её классной руководительнице — той ещё сварливой тётке, вечно выписывающей замечания ей в дневник за разговоры на уроке. В таких беседах она часто вспоминала тебя: как ты рассказывала ей сказки и истории, давала жизненные советы… Ей правда было хорошо и весело с тобой. Но судьба (точнее нелюдь Морозов) так жестоко обошлась с тобой. Я честно сожалею о том, что тогда тебе пришлось пожертвовать собой ради меня. Ради нашей любви. Я всегда буду тебе благодарен за твою сердобольность и совместные моменты, на самом деле, лучшие дни в моей жизни. Спасибо за всё хорошее и плохое, что со мной происходило. С тобой я смог узнать, что такое истинное счастье. Прощальная хрупкая слеза скатилась с моих бездонных карих глаз, и я покорно сложил белоснежный букет к куче остальных прогнивших цветов. Шагая по рыхлой, местами заросшей сорняками земле, мне приятно чудилось, что твоя выцветшая фотография своим взором провожает меня в дальний путь. Улыбнувшись этой мысли, я вновь побрел по нескончаемым лужам к цветочному ларьку, чтобы совершить необходимый мне заказ. Переменчивая вода легонько журчала, заманивая меня в свою смесь горячих и тёплых волнующихся покрывал. С моих пальцев скользили помятые лепестки, бережно ложащиеся на колеблющуюся водянистую поверхность, защитным слоем скрывая её своей сущностью. Нежные лепестки белыми мазками распластались по воде, вовсе закрыв её собой от моих пристальных глаз. Я неспешно погрузился в приятную ванну, игнорируя приклеивающиеся ко мне белые атласные клочки. Вот он — мой красивый конец, в котором я смог позаботиться о всех, кто во мне нуждался. Клетчатая бумажка с леденящими душу словами пылилась на моей тумбочке, ожидая часа потрясений и невзгод. Моя неуверенная рука потянулась к спасительному от страданий лезвию, требующему от меня только одного — решимости. Я всматривался в сверкающую вещицу, не веря, что я, в конце концов, иду на этот опрометчивый шаг, но замученное долгой тоской сердце убеждало меня в том, что это — моё единственное спасение. И я его послушал, послав рациональный разум куда подальше. Я шипел, подобая раздражающим дворовым кошкам, когда металл искусно выводил глубокие полосы на моей беззащитной руке. Вишневые капли катились по запястью, вскоре соприкасаясь с водой, в тлеющем танце соединяясь с ней в единое целое. Картина скромной ванны рябила перед моими глазами, вовсе смазываясь в густую неправильную массу цветов. Каждой клеточкой мокрого тела я ощущал противоречиво обжигающие и леденящие одновременно разряды боли, вконец уничтожающие мою сущность. — Скоро мы будем вместе, я обещаю тебе… — на последних вздохах захрипел мой озябший голос, уже приготовившись к неминуемой страшной участи. Мое лицо слабо озарилось счастливой улыбкой, а очи закрылись вовек, больше не замечая, как красиво окрашиваются лепестки роз в ярко-алые оттенки, неосознанно впитывая витающую в воздухе леденящую смерть.