Верификация

— Ты дрочил, — Шерлок прислоняется к стене, внешне невозмутимый, но внутри бурлящий от нетерпения. Он всецело сосредоточен на Джоне Ватсоне и готов смаковать предстоящее зрелище. Рука Джона замирает, занесённая над кипящим чайником. Он пару раз моргает, затем хмурится, прежде чем всё-таки его выключить. Упирается обеими ладонями в край столешницы, обдумывает ещё несколько мгновений, а затем, о боги… это улыбка? Он что, смеётся? — Что ж… Пожалуй, пришла пора признаться. Как и все мужчины на земле, я дрочу время от времени, — он прикусывает нижнюю губу и поворачивается к нему лицом, бесстыдно глядя в глаза. Вызов принят. Шерлок чувствует, как вскипает негодование и зарождается растерянность. Ему не нравится быть растерянным. Это не та реакция, на которую он рассчитывал. Однако же, кто ещё способен будет удивить его? Считая Джона Ватсона простым и скучным, люди ошибаются. Как ошибался и он сам когда-то. — Ага… Утром, в душе, — так просто он не сдастся. Ни за что. — Ну да. Отличное место, ты так не считаешь? — Джон вызывающе приподнимает бровь. — Не знаю. — Классное. Рекомендую, — Джон саркастично ухмыляется, затем всё же принимается за приготовление чая. Две чашки, как всегда. — Ну, знаешь, никаких лишних беспорядков… Следующие несколько минут на кухне царит тишина, нарушаемая лишь редкими позвякиваниями, шелестом и плеском разливаемого кипятка. Как зачарованный, Шерлок наблюдает за сотворяемой Джоном магией. Запах Эрл Грея заполняет всё пространство вокруг, делая поток мыслей более тягучим. — Это было долго, — осторожно продолжает Шерлок. Он не хочет разрушать эту утреннюю идиллию, но добиться хоть какого-то результата просто обязан. Мало данных. — Не люблю спешку. А ты? — Джон подхватывает обе кружки и направляется в гостиную. Лишь на мгновение, когда он проходит совсем близко, их взгляды вновь пересекаются, и от этой уверенности, от абсолютного спокойствия и чего-то ещё, малознакомого, но будоражащего, Шерлок чувствует, как все его тело заполняет какое-то непонятное тепло. Джон, устроившись в любимом кресле, насмешливо прищуривается. О, это уже интереснее. Пытается что-то прочесть. И не злится. Почему? Он пытается переиграть Шерлока Холмса? Что ж, учитывая, что в сфере человеческих взаимоотношений, чувств и эмоций он не особо силён, это вполне может сработать. Выходит, Шерлок рискует. Но разве же его когда-нибудь отпугивал риск? — Может, ты ещё и в календаре отмечаешь, по каким именно дням это происходит? — улыбка пропадает с лица Джона, сменяясь более серьёзным и сосредоточенным выражением. Шерлок фыркает с нескрываемым пренебрежением: — Вся информация хранится у меня в Чертогах. На этой неделе ты делал это дважды. Много работал, поэтому желание притуплялось усталостью, видимо. Обычно чаще. — То есть в твоих Чертогах есть целый, мм, шкаф, где хранится информация о том, сколько раз и когда Джон Ватсон делает это? — Полочка, — Шерлок выдавливает усмешку, чувствуя себя при этом недостаточно уверенно. — В шкафу с собранной про тебя информацией, да. — Очень лестно, — Джон непринужденно тянется за своим чаем, делает пару глотков. — Не думаю, что информацию такого рода ты собираешь о других людях. — Только если непроизвольно. О, зря. Шерлок осознаёт смысл сказанного и впадает в лёгкую панику. Класс, он только что признал, что ему небезразлично, как часто именно Джон Ватсон к себе прикасается. Идиот. Джон устраивается в кресле поудобнее, забывая про чай, кончиком языка принимаясь очерчивать нижнюю губу. Шерлок зачем-то подмечает, какой влажной и припухшей она становится от этих манипуляций. Его голубые глаза кажутся почти синими сейчас, внимательные и пронзительные, почти… хищные? Какого черта вообще происходит? Это совершенно не то русло, в которое должен был направиться этот разговор. Однако эксперимент принял интересный оборот. Его определённо можно считать как минимум информативным. Верно? — В таком случае, откорректируй свои данные. Это работает совершенно иначе и с усталостью редко связано. Вместо ответа Шерлок вопросительно изгибает бровь, принимая самую расслабленную позу из своего арсенала, тоже решая приличия ради вспомнить про чай, который почему-то норовит вылиться обратно или встать в горле комом, как только Джон продолжает. — Я дрочу только когда меня что-то возбуждает. Необязательно сразу перед процессом, нет. Фиксирую, запоминаю, потом смакую. У меня тоже… своего рода Чертоги. Стеллажи и полочки. — Мм, — Шерлок шумно сглатывает, замолкая. — Что, у тебя такого не бывает? Никогда не хочется сбросить накопившееся напряжение? Джон с взъерошенными и влажными после тренировки волосами, жадно пьющий холодное пиво, конденсат с которого стекает по подбородку и шее. Джон, вышедший из душа в одном полотенце, потому что: «Извини, Шерлок, я что-то там забыл в своей комнате». Джон, вставший вплотную к нему в засаде и невольно опаляющий ему шею своим горячим дыханием. Джон, в порыве ярости прижавший его к стене. — Нет, — Шерлок чувствует себя загнанным в ловушку. От всплывающих воспоминаний и заставляющих его сердце пропускать один удар за другим картинок избавиться на редкость сложно. Где-то в Чертогах он непослушными дрожащими пальцами собирает разлетевшиеся по полу компрометирующие фотокарточки с пометками. Кошмар. И действительно, почему их так много? Всё это время внимательно за ним наблюдавший, Джон выглядит уже совсем серьёзно. Скорее даже угрожающе. Или это лишь разыгравшееся воображение играет злую шутку? Разве он ещё не успел привыкнуть к причудам своего соседа? Общая атмосфера, однако же, становится намного более напряжённой, и характер этого напряжения Шерлок не в состоянии распознать. Ему действительно угрожает опасность? Или, что ещё хуже, их дружбе? Он ступил на запретную территорию? Если он попытается отступить, под его ногой не окажется мина? А если идти вперёд, есть ли безопасный маршрут? Джон вдруг склоняется к нему, ловит его запястье, а затем улыбается так, что у Шерлока перехватывает дыхание. Всё старательно собираемое и почти уложенное обратно на полочку снова вываливается из рук. — Что ж, может, ты и не считаешь это чем-то заслуживающим твоего внимания и времени, но твоему телу хочется этого прямо сейчас. Шерлок вдруг отчётливо понимает, что всё то непонятное тепло в конечном итоге собралось в одной-единственной точке, и контролировать этот процесс уже невозможно. В какой-то момент его начинает охватывать паника, но он блокирует ненужные эмоции, мешающие трезво мыслить. Так он точно не исправит ситуацию. Да и что такого, в конце концов? Они ведь как раз говорят о потребностях. — Человеческое тело несовершенно. Джон хмыкает, напоследок легонько проводит большим пальцем по нежной коже (о, боже, почему это ощущается так… горячо?) и отстраняется. — Не хочешь уединиться? Шерлок отрицательно качает головой, и под пристальным вниманием ему становится всё более и более некомфортно. — А со мной? — в действительно синих (они всегда были такими?) глазах пляшут весёлые искорки, однако есть в этом взгляде и что-то более томное, тягучее, вязкое… Шерлок, если бы он был чуть более уверен, назвал бы это желанием. Становится как-то чересчур жарко. Чай — последнее, чего ему теперь хочется. Он предпочёл бы виски со льдом. Много виски, ещё больше — льда. — Хочешь меня научить? — его голос, глубокий и хриплый, звучит хорошо, он знает это. И позволяет ему быть таким, не понимая до конца, насколько это позволительно. Но отступать теперь действительно поздно. — Я не люблю к себе прикасаться… — продолжает он, специально выдерживая паузу, — самостоятельно. — Любишь, чтобы это делал кто-то другой? — дыхание Джона становится чуть более шумным, нотки веселья пропадают из его голоса. — И что же, часто тебе кто-то помогает? Не может быть. Шерлок чувствует, как жар приливает и к щекам. И дело не в том, что к нему мало кто прикасался в принципе, потому что он ненавидит чужие прикосновения, если только это не Джон. Дело в том, насколько неприкрытую ревность он видит и ощущает в этот момент. Перед ним не добрый и милый доктор Ватсон в идиотском свитере. Перед ним капитан Джон Ватсон, да ещё и в чёртовой чёрной рубашке, с расстегнутыми верхними двумя пуговицами. Шерлок жадно цепляется взглядом за крошечный открытый участок его груди, покрытой золотистыми волосками, а затем вдруг опускает его ниже и о боже… Джон наблюдает за ним неотрывно и реакция Шерлока, конечно же, не остаётся незамеченной. Он вновь откидывается на спинку кресла, разводит ноги в стороны и бесстыдно поправляет член сквозь ткань, уменьшая неприятное давление на него. Шерлок задыхается, не в силах отвести взгляд. — Весьма интересная утренняя беседа двух друзей, не так ли? И это бьёт больно. Дезориентированный, Шерлок пытается ответить, но слова отказываются складываться в предложения и застревают, копятся где-то на уровне живота, образуя один большой и липкий ком, вплоть до отчётливого ощущения накатывающей тошноты. Он совсем не понимает, как вести себя дальше. Это провал. — А мои… свидания с девушками ты тоже фиксируешь? Шерлок ненавидит себя в это мгновение. За уязвимость и глупость. За то, что вообще это начал. За жгучую ревность, подавить которую в этот самый момент он попросту не в состоянии. Он уже готов просто встать и уйти, как вдруг… — Плохой мальчик, — рокочет Джон, и Шерлок буквально застывает, припечатанный к своему креслу. Ему требуется пара секунд, чтобы решиться снова встретиться с ним глазами. Зубы крепко стиснуты, губы сжаты в одну тонкую линию. Так выглядела бы злость, если бы не эти расширенные зрачки и совершенно неуместное ликование. Поверженный, Шерлок готов к чему угодно, кроме…  — На колени. Это приказ. Немыслимо кружится голова, сердце, которое до этого, кажется, не билось вообще, падает куда-то вниз, а затем вновь оживает, — колотится, как сумасшедшее, — и пульс становится настолько частым, что перебивает шумное дыхание. Шерлок буквально стекает, падает на колени, устраиваясь у Джона между ног. Его ноги, руки, всё его тело совершенно ватное и словно вовсе ему не принадлежит. Джон уверенно запускает пальцы в его волосы, грубо оттягивая, склоняясь к самому его лицу. — Вот оно. То, на что я дрочил сегодня утром, если хочешь знать. Представлял тебя вот таким после того, как ты мне нагрубил вчера. Бьюсь об заклад, ты никогда не придаёшь этим своим выходкам никакого значения, а я становлюсь безумно злым. Каждый раз мне хочется тебя наказать. И сделать это правильно, — его губы почти касаются щеки, опалённой, подумать только, настоящим румянцем, и это, чёрт подери, совершенно очаровательно. — Потому что да, ты, возможно, не видишь связи, но помимо всей своей врождённой и любовно взращиваемой ежедневно несносности ты ещё и жутко недотраханный. И в дни, когда тебе хочется, но деть это желание совершенно некуда, ты становишься особенно невыносимым. Шерлок чувствует, как его начинает потряхивать. Он зажмуривается, потому что тошнота возвращается, потому что осознание реальности происходящего кажется ему невозможным, потому что его Чертоги разносит к чертям, потому что вся информация, весь его кладезь знаний перестаёт что-либо значить. Нет ничего, кроме Джона. Он сам — раздробленные частички некогда целого существа. — Боже, Шерлок, — выдыхает тот ему прямо в губы, и в его голосе слышится нежность. — Прости. Я… Это так сложно контролировать, — хватка слабеет, его удивительные, нежные и чуткие пальцы принимаются массировать кожу головы, перебирают непослушные кудри. — Это перебор для тебя, верно? Ты со мной? Шерлок неосознанно тянется к нему, как только Джон начинает отстраняться, не получив ответа. — Мне нужно знать, что я не напугал тебя, — он мягко улыбается, очерчивая большим пальцем острые скулы. — Ты меня уничтожил, Джон. Я не… не могу думать. Мне нужно… — Что? Шерлок беспомощно открывает рот, но лишь разочарованно стонет, отчаянно вцепившись в бедро Джона, ища опору, не давая сдвинуться с места, нуждаясь в контакте, в подтверждении, что всё это действительно происходит. — Это? — и прикосновение его губ ощущается как… фейерверк. Миллионы маленьких золотистых искорок, оседающих на коже и растекающихся по венам. Как первая сигаретная затяжка после долгой ломки. Как глоток хорошего виски, припасённого для особого случая. Или воды посреди засушливой пустыни и после мучительной жажды. Как… чай, остывающий на столе. Джон тихонько хмыкает, и Шерлок, очнувшись, льнёт, жадно отвечая, вцепляясь в ворот его рубашки. Пальцы, до этого непослушные, находят гадкие крошечные пуговицы, на удивление ловко с ними расправляясь. Оголив, наконец, грудь и плечи, Шерлок прижимается губами к его шее. Горячая кожа, пульс, отчётливо ощущающийся прямо под его губами, запах самого Джона и совсем немного — геля для душа… Мало. Всего этого попросту недостаточно. Он предпочёл бы просто поглотить его целиком. И пока зубы жадно смыкаются где-то на краю нижней челюсти, пальцы сами находят ширинку и принимаются за ремень. Джон хрипло смеётся, и его сбивчивое дыхание, думает Шерлок, абсолютно прекрасно. Словно они только что вместе убегали с места преступления. Да и вообще, он чувствует себя так, словно раскрывает самое интересное дело за всю свою жизнь. Только спектр эмоций и ощущений куда обширнее. Он пьян. И спятил. И ему всё равно всего недостаточно. — Шерлок, — он снова чувствует грубую хватку у себя в волосах и послушно замирает. Джон вновь прижимается к его губам, на этот раз грубо, властно и жадно. Первые секунды Шерлок теряется, не в состоянии отвечать, но очень быстро им удаётся подстроиться друг под друга, и вот уже они оба изучают друг друга, и их языки переплетаются. И здесь, Шерлок понимает, ему куда комфортнее чувствовать, как Джон ведёт. Успевая за каждым движением языка, ему нравится ощущать давление, подставляться под укусы и быть чуть более уязвимым и осторожным. — Тебе это нравится, — вдруг озвучивает Джон его мысли. — Ты видишь меня исключительно сверху. Я прав? — Я люблю эксперименты, ты знаешь, — Шерлок смотрит на него из-под опущенных ресниц, задыхаясь. — Но почти всегда представлял именно это. Джон рычит, его член вздрагивает, требуя внимания, и Шерлок вдруг чётко осознаёт, чего именно ему хочется. Противясь грубой хватке, фиксировавшей его для поцелуя, он склоняется, развратно прижимаясь губами к стояку сквозь ткань. Ответный стон прекраснее любой симфонии, которую он только слышал за всю свою жизнь. Ни один инструмент не способен вызвать в нём те же чувства, какие вызывает Джон Ватсон, который очевидно хочет, чтобы он ему отсосал. — Б-боже, — сбивчиво шепчет тот, когда Шерлок более уверенно обводит чёткий контур, в конечном итоге накрывая головку. — Капитан? — Шерлок, ты доиграешься, — он слабо отталкивает его от себя, вставая и неспешно заканчивая с ремнём, спуская брюки. Его нижнее бельё заметно промокло там, где была прижата головка, и последняя тонкая преграда совершенно не скрывает длину и толщину ствола. Рот Шерлока наполняется слюной, и он шумно сглатывает. Джон качает головой, когда он предпринимает попытку прикоснуться. — Сидеть. Командный тон действует как тяжёлый наркотик, думает Шерлок. Молниеносно попадает в венозное русло и туманит голову. Ему тяжело просто наблюдать, но он послушно застывает. Джон вновь садится, по-прежнему оставаясь в нижнем белье, и это тут же оказывается встречено молчаливым недовольством, проступившим на лице Шерлока. — Нетерпеливый. Всегда хочешь получить всё и сразу. Какое-то время они просто смотрят друг на друга, и это действительно начинает раздражать. Шерлок чувствует себя глупо и неправильно. Но потом Джон вдруг бесцеремонно накрывает член рукой, поглаживая его сквозь ткань. Он прикрывает глаза, и не нужно быть гением, чтобы догадаться, что так он пытается снизить градус, представить, что он наедине с самим собой. Не видеть реакцию и, возможно, не поддаваться. Шерлок много раз наблюдал, как эти пальцы листают книжные страницы, печатают, пальпируют тела, собирая информацию, сжимают оружие, залечивают его собственные порезы, царапины, ушибы и переломы. Но никогда ещё он не видел, как Джон прикасается к себе. И оставаться в стороне — это наказание. За любопытство. Наглость. Плохое поведение. Ему и в голову не приходило, что подобное действие может вызывать такое… благоговение. Особый ритуал, который совершается одним человеком. Не грязно, мерзко и пошло, а эстетично, нежно и горячо. Шерлок жадно впитывает детали, улавливая ритм, давление. Ему до жути хочется вмешаться. Когда пальцы вдруг проникают под ткань, скрывающую от его пытливого взора всё самое интересное, Шерлок разочарованно стонет. Джон хмурится, но продолжает держать глаза закрытыми. А затем, наконец, он его высвобождает. Раскрасневшаяся крупная головка, стекающие по ней капли смазки, вздувшиеся венки на широком и недлинном стволе. Каждая девушка, которая бывала наедине с Джоном, конечно же, оставалась в восторге, думает Шерлок, и эта мысль, неожиданная и случайная, бьёт под дых. Сколько их было? Тех, кого он ласково называл по имени, прижимал к себе, целовал. Кому позволял трогать себя, кого трогал сам. С кем проводил ночь или даже не одну. С кем засыпал и просыпался, обнимая по утрам. Шерлок испытывает острую необходимость заклеймить каждый сантиметр его тела, перекрыть чужие незримые отпечатки. Даже если этот раз будет единственным, он обязан сделать его запоминающимся. Разделяющий их метр кажется настоящей пропастью. Собственный член отчаянно требует внимания, и, даже не глядя, Шерлок знает, что его пижамные штаны промокли. Джон шумно выдыхает, принимаясь более уверенно надрачивать. В нём прекрасно всё. Сосредоточенно сведённые брови на переносице, закушенная от напряжения нижняя губа, перекатывающиеся под кожей мышцы, грудь, поднимающаяся и опускающаяся в такт быстрому и тяжёлому дыханию… Очередная прозрачная капелька стекает по стволу, пачкая пальцы, и Шерлок, не сдерживаясь, скулит. И только тогда замечает, что пара синих глаз уже пристально следит за его реакцией. И Джону явно не нравится то, что он видит. Остановившись, он притягивает Шерлока к себе за ворот грубее, чем можно было ожидать, нависая сверху. — О чём бы ты ни думал, прекрати сейчас же, слышишь? Я сейчас здесь, с тобой. И надеюсь на то же и с твоей стороны. Сейчас. В этот раз. Сегодня. Верно. — Боже, Шерлок. Посмотри на меня. Я слышу каждую твою мысль. Ты не прав. Ты ошибаешься, ясно? Просто спроси меня, если тебя что-то тревожит. Пожалуйста. Позволь избавить тебя от ненужных сомнений. Я не хочу этих вращающихся шестерёнок у тебя в голове, не хочу видеть эту боль во взгляде. Я чувствую себя неправильно. — Это не обязательство, Джон. Если ты чувствуешь, что совершаешь ошибку, то просто не делай этого. Со мной всё будет в порядке. — Шерлок. Единственная ошибка, которую мы совершаем, так это то, что слишком много всего следовало обсудить до того, как мы перешли черту. — Это не точка невозврата. — Ты не слышишь меня! Я не собираюсь пользоваться тобой. — Конечно. Это добровольно. — Шерлок, мать твою. Я как-то неправильно выражаюсь? С тобой не бывает просто, верно? Конечно, нет, — раздосадованный, Джон отводит взгляд и какое-то время просто собирается с мыслями. Шерлок смотрит в пустоту, и в голове его, как ни странно, вакуум. Только на периферии маячит мысль о том, что, кажется, он всё испортил. Понять бы ещё потом, в какой именно момент. — Послушай, — спустя целую вечность, Джон обхватывает его лицо обеими руками, пристально глядя в глаза, и голос его звучит мягко и вкрадчиво. — Я состоял в отношениях, и не раз. Какие-то длились меньше недели, какие-то — месяц-два. Я не могу сказать, что ничего и никогда не испытывал к девушкам, с которыми я спал или встречался. Для этого мне как минимум нужна симпатия, — так уж я устроен. Но задумывался ли ты, почему ни одни отношения не переросли во что-то большее? Потому что моё сердце уже было занято. Потому что я не мог сделать заведомо неправильный выбор. Потому что один кудрявый гений в любой момент мог позвонить мне или написать и сказать, что ему срочно нужна моя помощь, и я, зная наверняка, что в девяноста девяти процентах случаев ему нужно подать ручку или принести чай, всё равно срывался. И я был зол, действительно был, потому что мне казалось, что это просто очередная манипуляция, твоя какая-то идиотская прихоть, желание, чтобы я нянчился с тобой и сидел где-то рядом, разбавляя скуку. Но и не готов был променять тебя на кого-то ещё, потому что, Шерлок, чёрт подери, только с тобой я бываю по-настоящему счастлив с того самого дня, как поселился здесь. Ужасная правда: единственное, что я искал у всех тех девушек — секс, нежность. Просто утолял рядовые потребности взрослого мужчины, пытался быть нормальным. Но мне всегда и несмотря ни на что было нужно другое. Просыпаться здесь, видеть твою сонную недовольную физиономию, спутанные кудри, съезжающий с плеч шёлковый халат. Слушать твои издевательства над скрипкой. Прикрывать твою задницу и быть готовым и в состоянии убить за тебя, если будет нужно. Да, ты невыносимый временами, совершенно кошмарный сосед и далеко не самый прекрасный друг, но при всём при этом… ты потрясающий, Шерлок. Я понятия не имею, чем заслужил даже полочку в твоих Чертогах. И ты был прав. Я ненормальный, мне нужна опасность, нужны острые ощущения. А что ты, если не их воплощение? Совершенно потрясающее, гениальное, грациозное, неприступное воплощение. И я не хотел опошлять то, что между нами было, напрягать тебя. Мне казалось, та химия, которую мы оба чувствовали временами, тем не менее односторонняя. Что у тебя просто размытое представление о дружбе и неумение быть привязанным к кому-то, а я тут как дурачок со своими чувствами. Так было раньше. Ты всё всегда замечаешь, я знаю, так что наверняка заметил и то, что на свидания я перестал ходить уже почти полгода назад. Знаешь, почему? Я не отчаялся. Не перестал получать разного рода предложения и подмечать красноречивые знаки внимания. Просто я тоже начал замечать кое-что… Как ты смотришь на меня. Как ты следишь за мной. Ты серьёзно думаешь, что я не знал, когда ты шпионил? Стоило только мне осознать происходящее, я стал выжидать и иногда даже провоцировать. И хоть это и работало почти всегда, и ты ожидаемо появлялся за дверью моей спальни или ванной, или врывался в комнату, когда я тренировался или переодевался, я всё равно не был уверен, что не надумал лишнего или что правильно объяснил для самого себя твою заинтересованность. Временами я чувствовал себя круглым идиотом и уже готов был сорваться. Временами я был вне себя от ярости на тебя. Потому что дальше ничего не происходило. Я не мог подступиться ближе, ты никогда не отвечал взаимностью. Сейчас я понимаю, что мы оба были идиотами и просто прорабатывали всё у себя в голове, искажая действительность никому ненужными переживаниями. Не давали себе шанса просто даже поговорить об этом. И сейчас я спрашиваю тебя прямо: ты хочешь этого? Не переспать разок, Шерлок. Попытаться построить нечто большее вместе. Потому что я очень хочу. Говоря ещё более открыто, я не в состоянии провернуть это единожды, а потом просто ходить и делать вид, будто ничего не было. Я хочу засыпать и просыпаться с тобой рядом. Хочу отдавать и получать абсолютно всё, что мы способны дать друг другу. Я не хочу, чёрт подери, дрочить, мечтая отыметь тебя. Хочу иметь возможность затыкать тебя так, как всегда тянуло, и прижимать к себе, и вымещать обиду и злость так, как нравилось бы нам обоим. С каждым днём напряжение усиливалось. Иногда я готов был наброситься на тебя. Меня перестали волновать люди вокруг и их мнение уже давно. Более того, ты знаешь, никто даже не удивится, ведь все считают нас парой чуть ли не с самого начала. И я понимаю, почему. Не знаю, на что ты рассчитывал этим утром. Но нам действительно пора поговорить. Без игр и хождения вокруг да около. Это… да, как ты выразился, точка невозврата. Я сижу перед тобой практически без одежды, Шерлок, — он попытался улыбнуться, вышло зажато и напряжённо. — Меня волнуешь ты, твои чувства, твои желания. Ясно? Так что, чтобы не совершать ошибок больше, пожалуйста, выговорись. Ошарашенный, Шерлок вдруг чувствует, как щеки становятся влажными и горячими, а тугой узел в его груди исчезает, расправляется сам собой, давая возможность дышать свободно. Он не может остановить эти слёзы, но и не чувствует себя глупо, как ни странно. — Шерлок, каким-то чудом я познакомился с тобой, и ты выбрал меня, и я прошу позволить мне хотя бы попытаться сделать тебя счастливее. Я знаю, что легко не будет. И это здорово. В этом весь ты. Я люблю тебя и за это. — Джон… — Можешь не говорить. Просто сделай то, чего тебе сейчас хочется больше все… Не дав договорить, Шерлок прижимается к его губам, и поразительно, что этот поцелуй ощущается так же потрясающе, как и в первый, и во второй раз. Твёрдо зная, что он же и не последний, он позволяет себе расслабиться и целиком отдаться процессу. В какой-то момент руки Джона пробираются под его халат, без каких-либо усилий отправляя его на пол, превращая в синюю шёлковую лужицу. — Иди ко мне. Бедные твои колени. Учитывая, что тело всё так же плохо слушается его, Джон каким-то чудом одним легким движением устраивает его у себя на коленях. Его член, чуть менее твёрдый, прижимается к внутренней стороне бедра, и жар ощущается даже через ткань пижамных штанов. Шерлок осторожно дотрагивается до него рукой, проводя по всей длине, и Джон шумно выдыхает. — Я успел забыть, как приятно, когда прикасается кто-то другой. А учитывая, что это ты, вообще… мфх… Шерлок сжимает пальцы плотнее, запоминая форму, текстуру и температуру. Реакция Джона напрямую воздействует на него самого, и собственный член быстро возвращается в былую форму, твердея на глазах. Прижавшись лбом к его плечу, Джон с наслаждением наблюдает за каждым движением его руки. — Твои пальцы… Чувствую себя твоей скрипкой. Шерлок усмехается, ещё немного усиливая давление и меняя ритм. Это тут же вызывает тихий стон одобрения. — Что ж, у вас есть что-то общее. Затем губы Джона касаются его шеи. Оказывается, так проще всего отключить любые мыслительные процессы и способность говорить внятно. Джон делает небольшую пометку о том, что этим можно пользоваться в дальнейшем. Подставляясь под поцелуи, Шерлок даже не замечает, как оказывается крепко прижат к Джону и неосознанно начинает толкаться. — Я не… Извини. — Тшш, — рука Джона легко проникает за пояс и устраивается на члене, чуть более тонком и значительно более длинном. Не церемонясь, он приспускает резинку так, чтобы можно было его как следует рассмотреть. Его собственная кожа резко контрастирует с бледной кожей Шерлока. Лёд и пламя. Молоко и мёд. — Идеальный. Как ты сам. — Джон… — Тшш, — скользнув кромкой зубов по выступающему кадыку, Джон смещается чуть левее, жадно прихватывая кожу зубами и втягивая, принимаясь посасывать. — Боюсь, я не… Уфх… — Знаю. Мы ещё успеем поиграть в капитана и подчинённого. Мне хорошо с тобой. И сейчас я хочу, чтобы тебе тоже было хорошо. Расслабься. Оставляя одну метку за другой, Джон продолжает надрачивать, все более и более уверенно, насколько позволяет не самая удобная поза. Его вторая рука плавно спускается по спине, очерчивая изгибы, прощупывая позвонки, и, приспустив штаны и сзади, устраивается на оголённой заднице Шерлока, собственнически сжимая. — Д-джон, я… — Да, любимый. Пожалуйста. Огладив и размяв ягодицу, Джон проникает пальцами в межъягодичное пространство, почти касаясь входа. Шерлок, громко застонав, кончает, пачкая грудь и живот, и Джон, едва прикоснувшись к себе и сделав всего пару ленивых движений рукой, тут же следует за ним. — Это было плохо? — Это было потрясающе. Ты потрясающий. — Но я не… — Тебе было хорошо? — Но ты… — Тебе было хорошо со мной, Шерлок? — Да. Джон улыбается и красноречиво подставляется для поцелуя. Смущённый, Шерлок вместо этого зарывается куда-то в шею. — Очаровательно. Кстати, надеюсь, миссис Хадсон ничего не слышала. Правда, думается мне, не просто так она убавила звук на телевизоре минут десять назад. — О, боже… — О, что насчёт жучков? Ты давно комнату осматривал в последний раз? Глухо рассмеявшись, Шерлок всё же выпрямляется, и тут же оказывается пойман и втянут в томный, ленивый поцелуй. — Я вообще-то всегда очень нежный после секса, — шепчет Джон, всё ещё касаясь его губ своими. — Во время — частенько люблю быть погрубее. А вот после… Привыкай, да. — Я, кажется, тоже, — уткнувшись носом куда-то в висок, Шерлок тихонько засопел. — Что именно? — И то и другое, — хмыкнув, Шерлок молчит какое-то время, затем всё же решается спросить. — Что теперь, Джон? — Что теперь? Ну, ещё я становлюсь ужасно голодным. Может, закажем что-нибудь? Хотя, наверное, миссис Хадсон уже кинулась печь какие-нибудь булочки, чтобы совершенно случайно нас навестить и посмотреть на наши смущённые и растерянные лица. — Ты не выглядишь смущённым и растерянным. — Правда? А каким же? — Самодовольным. — Замечательно. Она будет в восторге. Закатив глаза, Шерлок пытается встать и тут же морщится. Ноги жутко затекли, а тело стало липким, потным и грязным. — Иди пока в душ. Не обещаю, правда, что оставлю тебя там в покое. И что чистым ты пробудешь долго, — подхватив с пола халат, Джон шутливо бросает его Шерлоку, принимаясь застёгивать теперь уже мятую рубашку. Взъерошенный и всё ещё немного раскрасневшийся, он улыбается так тепло, что Шерлок не в силах не улыбаться в ответ. Солнце, пробившись сквозь серую пелену, нависшую над Лондоном, заливает комнату, делая всё ярче и красочнее, и это отлично передаёт их душевное состояние. — В любом случае, давай сходим вечером куда-нибудь. Определимся с кухней, выберем местечко. Нам есть что отпраздновать, верно? Всё ещё заторможенный, Шерлок кое-как распутывает халат, и Джон, не выдерживая прилива нежности, подходит, склоняет к себе его кудрявую голову и целует в висок. — Джон? — чуть позднее зовёт его Шерлок, застыв на пороге, и в голосе его звучит лёгкая неуверенность. — Мм? — Джон тщетно пытается поправить и уложить свои волосы, пропуская через них пальцы, но пара светлых прядок упрямо падает на лоб. Сдавшись, он вновь переключает всё своё внимание на него. — И я тебя люблю, — сбивчиво бросает Шерлок, тут же ретируясь. Усмехнувшись, Джон бесцельно подходит к каминной полке, неосознанно поправляя череп. Над выражением чувств им точно ещё предстоит поработать. Понадобится время. Много времени, чтобы Шерлок привык и перестал бояться открыто говорить обо всём, что он испытывает. В правой глазнице вспыхивает едва уловимый голубой огонёк, и там действительно обнаруживается крошечное прослушивающее устройство. — И вас, Майкрофт, мы тоже любим. Особой любовью, — бормочет Джон, прежде чем беспощадно раздавить его.