Кто этот мальчик?

Глэм пытается убедить себя, что колени его совсем не дрожат и шрам, оставленный после той самой линейки, совершенно не болит. Особняк, он же старый дом, блестит в солнечных лучах так обманчиво притягательно, что изумрудные глаза Виктории мгновенно загораются другим, особым светом. Она впечатлена и удивлена, однако все эти эмоции — лишь временное явление. Потом дорогая супруга быстро потеряет интерес к родовому гнезду и, быть может, вовсе забудет поездку через несколько дней. На это Глэм надеется очень сильно и инстинктивно, сам того не замечая, обхватывает ладонь любимой женщины настолько крепко, насколько ему только позволяют правила приличия. Мужчина старательно игнорирует свои страхи и часто напоминает себе, что это просто оглашение завещания. Никто не придет за ним, никто не попытается остановить, никто не всучит в руки скрипку и не заставит играть классическую музыку, никто не достанет линейку и не… — Эй, ты в порядке? — Виктория старается говорить тихо, но особенности ее голоса превращают шепот в нечто более громкое. Лидия, сидящая неподалеку, громко фыркает, презрительно косясь на брата-неудачника. — Выглядишь хуе… Паршиво. Глэм хочет сказать, что он не в порядке и ему совершенно не нравится это место, но в таком случае он заставит Вики нервничать или переживать напрасно. Вот этого Глэм не хочет от слова "совсем" и решительно кивает головой в знак согласия, все еще косясь в сторону того места, где прошло все детство и некоторая часть юности. Дом остается все таким же впечатляющим, хотя с момента побега прошло достаточно солидное количество времени. Интересно, отец успел сменить дворецкого? Если да, то по какой причине? Точнее будет сказать, по какой причине безумец решил служить Густаву? Вопросов так много, что в области сердца становится особенно тревожно. — Не медли, — требует Лидия, покидая авто. Каждое ее движение такое грациозное и правильное, что чисто инстинктивно Глэм старается выявить хоть какую-нибудь погрешность или неточность. Виктория так же морщится и вылезает следом, что-то бормоча себе под нос. Себастьян выходит следом и покорно, словно бездумная скотина, следует за старшей сестрой, чуть опустив голову. Теперь он не держит руку Виктории, не пытается выдавливать довольную улыбку и не обращает внимание на прислугу, внутренне боясь наткнуться взглядом на бледное морщинистое лицо старого сварливого дворецкого. Глэм смотрит строго под ноги и изредка поднимает голову, поглядывая вперед. Перед глазами маячит светлый затылок Лидии и бесконечный коридор, который по воспоминаниям значительно короче. Мужчина не знает, шутит ли с ним голова или это проклятое место делает все, чтобы доставить куда больше неудобства. — Кто этот мальчик? Когда Виктория задает вопрос, Глэм с удивлением обнаруживает, что расстояние между ним и супругой составляет метра два, если не больше. Байкерша стоит у очередной картины и задумчиво потирает подбородок, щуря изумрудные глаза. В коридоре портретов много, оттого мужчине даже интересно, кто именно приковал взгляд Вики к себе. Ревность колет легко, почти невесомо. В голове каша слишком сильная, чтобы испытывать что-то еще кроме жгучего, буквально выжигающего все остальное, страха. Байкерша словно не замечает слишком прохладный воздух и холодные взгляды нарисованных людей. Она упрямо стоит возле очередной резной рамы и задумчиво щурит глаза, явно разыскивая подсказку где-то в недрах своего мозга. Шестеренки в голове громко скрипят, но все же идут, не в силах сопротивляться живому, но чисто женскому любопытству. Юнец, смотрящий на широкоплечую женщину с той стороны, почти брезгливо поджимает губы и в его бледно-голубой радужке глаза океаном плещется равнодушие, изрядно смешанное с презрением к окружающему миру, а к Виктории в особенности. Когда сам Глэм подходит к картине, ноги его словно прирастают к земле и мурашки срываются вперед, дикими табунами пробегая по всему телу. Музыкант совершенно не помнит изображенного на холсте, однако что-то во внешности подростка кажется жутко знакомым. Знакомым настолько, что желудок медленно, но верно завязывается в узел. Картины не могут менять выражения лиц, если они, конечно, не являются частью фантастической истории, однако Глэму кажется, что идеально ровные губы искажаются еще сильнее и зловещая тень медленно спускается к высокому лбу, даруя изображению еще большее зловещее очарование. — Не знаю, — отвечает Глэм запоздало. — Я не знаю. Рядом с этой картиной висит с десяток других портретов. Семейство Швагенваген никогда не чуралось излишней роскоши и честолюбия, оттого портреты более-менее деятельных членов семьи — это уже традиция, а не устаревший способ выбросить деньги на ветер. — Хм… Даже указателя нет… — как-то раздосадованно замечает Вики, звучно цокая языком. Она помнит, что в музеях часто можно наткнуться на милые металлические таблички под резными рамами с указанием автора и названия картины, однако в этом странном доме и этого нет. — Вот же непруха. Эх… Юнец кажется Вики мелким и злым. Типичный такой богатый засранец с залаченными волосами (она готова поставить полтос, что в дело вмешалась тонна лака, ведь невозможно зачесать шевелюру до такой степени) и большим самомнением, взирающий на мир через призму отцовского кошелька и своего эгоизма. Байкерше уже приходилось иметь дела с подобными молокососами, однако, блоха с картины вызывает скорее жалость, а уже потом искреннее желание дать мощный подзатыльник со всеми вытекающими. — Эй! Лидия вклинивается вполне ожидаемо, но резко. Глэму хватает банальной интуиции для того, чтобы прочувствовать заведенное состояние дорогой сестры. Женщина дышит тяжело, едва ли не шипит и источает вполне ощутимый негатив. Примерно как отец, когда нерадивый сын непроизвольно допускал ошибку или делал что-то, что сильно не нравилось Густаву. Глэму кажется, что покойный отец стоит буквально у него за спиной, только приняв образ Лидии. — Не сметь пялиться на картины в моем…! Пламенный жар сходит на нет, когда глаза, голубые и холодные, падают на картину. Губы Лидии кривятся так сильно, что на лице проявляются уродливые морщины. Она совершенно не смотрит на огромные трещины на раме и да, ее мало волнует несколько потемневшая бумага. В конце-концов Густав особо не церемонился, когда в порыве ярости сорвал злосчастный портрет и твердо вознамерился его уничтожить. Что в тот момент его остановило? Лидия так и не поняла, но на следующее утро, когда она выходила к завтраку, картина уже висела в коридоре, но сменила местоположение. Дворецкий решил повесить ее в самом темном месте, дабы лик неугодного наследника не мозолил домочадцам лишний раз глаза. — Лидия, а кто этот мальчик? — спрашивает Глэм совсем тихо, неосознанно проводя тонкими мозолистыми пальцами вдоль потемневшей рамы. — Я его, кажется, раньше не видел. Дожили. Женщина громко фыркает. Вот она же знала, знала, что брат явно с головой не в ладах с тех самых пор, как связался с тем грязным типом, брынчащим на гитаре. — Я смотрю, ты совсем потерял остаток мозга, — говорит Лидия, особо не церемонясь. — Не узнать себя- это, конечно, так похоже на тебя, Себастьян. «А, вот как оно…» — думает Глэм, смотря в маленькие злые глазки подростка на полотне. — «Себастьян.» Себастьян, не Глэм. — Вот ж срань господня! — Вики едва не давится воздухом, взирая на молоденького юношу в черном костюме. Байкерша с трудом удерживается, чтобы не накинуться на Глэма с пачкой новых вопросов. — Это типа ты в молодости?! Глэм неопределенно качает головой. Нет, это не он. Это Себастьян. Маленький злой мальчуган, запертый в суровой деревянной раме и обреченный на вечное одиночество в пустынной комнате. — Хватит уже разглагольствовать, — шипит Лидия, круто поворачиваясь на каблуках. — Пора уже сделать то, ради чего все это устраивалось. Завещание само себя не огласит. — Ну и жуть, — тихо шепчет Виктория, на сей раз сама хватая Глэма под руку. — Давай побыстрее разберемся со всем этим. — Да, дорогая. Глэм возвращает на лицо привычную улыбку и почти спокойно выдыхает. Ему за тридцать, у него двое детей, красавица-жена и свой дом. По размеру и близко не похожий на родовой особняк, но куда более уютный и приятный. Сейчас он просто отсидит около часа, прослушает длинное нудное завещание и покинет это место с пустыми руками, ведь «заботливый» папочка наверняка оставил целое ничего своему особо нелюбимому сыну. Да, Глэм уйдет отсюда. Раз и навсегда. Мужчина крепко сжимает ладонь Виктории, а мальчик, изображенный на портрете, медленно скрывается в теневом пятне.