Когда Нин И видит его впервые, на дороге рядом с Чживэй, он думает мельком, мимоходом, почти без участия сознания: «красивый мальчик». Мысль скользит, как рыбка, он не успевает поймать её и обдумать как следует либо придержать и подобрать под неё другие, более зрелые впечатления.
Красивый темноволосый подросток с удивительно правильными чертами, тонкий и подтянутый, с малоподвижным отстранённым лицом.
(Нин И восемь, когда он ломает Гу Яня; заставляет взрослого мужчину залиться слезами и сдать родного брата и династию, которой служил — ради спасения собственной семьи. Нин И наступает на тянущуюся к лежащей на земле подвеске руку, налегает на жилистое запястье: в нём слишком мало веса, чтобы сделать по-настоящему больно. Тогда он ставит ногу — детский вышитый сапожок, бисерный носок — на ладонь.
И видит: спина Гу Яня дрожит).
Только позже, потом, Нин И замечает не по-детски развёрнутые плечи, выделяющийся кадык на крепкой шее и мысленно набрасывает мальчишке несколько лет. Просто слишком уж безмятежно это лицо, слишком не потревожен взгляд — как гладь тихого лесного озера в глубине чащи. Легко обмануться.
А ведь они с Чживэй ровесники. Однако она всегда, с первого появления рядом с ней Гу Наньи выглядела старше.
Удивительно, но из миловидной Чживэй получился на редкость неказистый кавалер. Как девушка она, по нынешним столичным модам, тоже не блистала: чересчур высокая, ростом почти с самого Нин И, и слишком худощавая, но всё же у неё были красивые глаза и длинная изящная шея, а платье, правильно подобранный убор и краски для лица существенно исправляли дело.
В роли юноши она была похожа на кузнечика: нелепо тощая, большеротая, с угловатыми узкими плечами; прелестная шея торчала из плотного ворота придворного халата, как чахлый цветок. Без украшений её лицо казалось бесцветным, а веки воспалёнными: она постоянно читала, часто — при тусклом свете свечей.
Гу Наньи на её фоне являл собою воплощение того, как в действительности должен выглядеть молодой господин из тех, кого сравнивают с цветами, лёгкими облачками и прелестными девами — что было особенно смешно, учитывая, что Чживэй-то была девушкой настоящей. Нин И, пожалуй, не обратил бы на это внимания — таких, как Гу Наньи, часто держали в благородных домах. Охрана самого Нин И состояла из похожих молодых людей: что бы ни болтали братья про его недостойные увлечения вроде ткачества или шитья одежды, Шестой принц любил окружать себя красивыми вещами. И людьми.
Однако же в роду Гу таких лиц прежде не встречалось.
(Ни малейшего сходства. Нин И думает — ничего удивительного, что он ни о чём не догадался; перед ним лежат записки покойного учителя Цзуна, аккуратно расшифрованные и рассортированные умелыми руками императорских следователей).
Проще говоря, Фэн Хао куда полнее являл собою семейный тип — простая «крестьянская» физиономия и крепкая кость. Ко всему прочему этот Фэн Хао — увы — был откровенно глуп и легкомыслен. И его матушка, в отличие от него, дама более чем умная, дочь, сестра и жена военачальников, тихая, как шелест тетивы, и несгибаемая, как родовой гуаньдао, это прекрасно понимала. Недаром же она держала Фэн Хао подальше от семейных дел и семейных тайн, постоянно твердя сыну о том, что он продолжатель фамилии и последний мужчина в поколении. Этим исчерпывалась его ценность. В Фэн Хао не было даже той солдатской смекалки в сочетании с собачьей верностью, за которую семью Гу (и им подобных) при любых династиях ценили при дворе. Надёжные, увлечённые только своими солдатами и казармами, недостаточно умные, чтобы что-то значить в политике, и достаточно сообразительные, чтобы в неё не лезть.
Гу Наньи был совершенно другой породы.
(Учитель Цзун, чиновник ещё старой, прежней формации, был осторожен до чрезмерности и ущерба собственным замыслам; единственный, кто владел полными знаниями и видел всю картину, он скрыл жену и ребёнка Гу Яня, сочтя предателя недостойным иметь семью. Он же много лет поддерживал вдову его старшего брата Гу Хэна, а также учил её близнецов: сына, которого она родила Гу Хэну, и девочку, жизнь которой обменяли на жизнь её дочери. Последнюю принцессу династии Дачэн).
В академии Цинмин у Гу Наньи сложилась репутация дурачка при загадочном чудаке Вэй Чжи, за которым он следовал, как нитка за иголкой.
Синь Цзыянь называл Гу Наньи странным гением, «совершенным».
— Ваше высочество, этому парню следовало бы быть Буддой, клянусь Небесами. Он способен убить голыми руками двадцать человек за один оборот песочных часов, и при этом безмятежнее отшельника. Может выучить наизусть книгу за ночь, но у него сознание ребёнка.
Во время их с Нин И первой встречи Гу Наньи как раз был занят тем, что добивался извинений от князя Чжао за то, что тот посмел гнать лошадей слишком быстро и едва не задел путников. Диковатый, тихий парень, за плечом которого пряталась Фэн Чживэй. Едва ли понимающий, что всерьёз рискует головой.
(Во время их последней встречи Гу Наньи лишил Нин И матери.
...Нет.
Да.
Планы мести, чьи бы они ни были, часто влекут за собой случайную гибель невинных. «Не губите невиновных», — твердила Фэн Чживэй и добивалась от Нин И клятвы.
«Зло должно быть уничтожено», — отвечал Нин И.
Гу Наньи пытался удержать ту повозку. Нин И знает: он пытался).
...Извинений от князя Чжао он, насколько помнил Нин И, тогда добился. И ничего ему за это не было.
***
Синь Цзыянь был сведущ в медицине и время от времени лечил самого Нин И, когда привлекать внимание императорских лекарей к здоровью князя Чу было бы невыгодно.
— Мать Гу Наньи, должно быть, была выдающейся женщиной, — как-то раз сказал он.
— Его мать?
— Или тот, кто воспитывал его, — Синь Цзыянь пожал плечами. — Научить такого ребёнка заботиться о себе и о других, выживать среди людей... Это достойно императорской награды.
(У Нин И есть свои мысли насчёт «заботы о других», но в тот момент он не кривится. Удерживает лицо).
Чживэй однажды рассказывала под видом анекдота об их с Гу Наньи первом знакомстве. Парень, который считает куски пищи у себя на тарелке, способен умереть с голоду, потому что никто не догадался дать ему с собой в дорогу еды, и ждать на том месте, которое ему указали, пока не упадёт от жажды —
это директор академии Цинмин считает умением выживать?
— И притом его мать пошла правильным путём, — увлечённо рассуждал Цзыянь. — Она развивала его физически, обеспечила ребёнку много нагрузок на свежем воздухе, но не пренебрегала упражнениями для его ума. Потрясающая память!..
***
(Никто не докладывает Нин И, что Гу Наньи живёт в прежнем доме Вэй Чжи, и в первый миг он шарахается, а затем застывает, когда перед ним склоняется тонкая фигура. Полосы света из закрытого ставнями окна выхватывают высокий лоб, чётко очерченный подбородок, расчерчивают юное лицо. Нин И один; за дверями топчется оставленная на улице охрана).
Нин И задумывается, есть ли у Гу Наньи опыт — должен бы быть, судя по тому, насколько легки и уверенны его движения. Но с него сталось бы и просто увидеть картинки в трактате о «весенних искусствах» и теперь повторять их по памяти. Понимал ли он, что должно произойти и как это будет происходить? Как бы там ни было, Гу Наньи не удивляется, когда Нин И велит ложиться на спину и распахивает на нём платье.
Если опыт и есть, то давний. Канал его задних врат возбуждающе узок. Гу Наньи неизбежно должно быть больно, но лицо всё так же безмятежно: Нин И прослеживает взглядом твёрдую линию виска и скулы, чёткий нос, красиво очерченные губы. Впрочем, что такое боль для воина, это не то, что может потревожить покой такого лица...
Нин И приходит в опустевший дом снова и снова, не в силах удержаться. Опустевший, однако не необитаемый.
(Он думает, что его сердце похоже на этот дом. А может, всегда было похоже: раньше в нём жила Чживэй).
Как долго Гу Наньи прятался здесь? Откуда добывал пропитание — теперь, когда его подопечная и учитель оба были мертвы? Может, ловил голубей на столичных крышах?
(И почему он, повинуясь жесту, безропотно пошёл с ним в спальню, ради милостивых Небес?!)
Нин И не знает, а Гу Наньи не рассказывает. Он просто однажды вернулся в запертую усадьбу, чтобы ждать возвращения несуществующего человека. Ведь мужчина по имени Вэй Чжи, эта выдуманная Чживэй личность, никогда не жил на свете и исчез так же, как однажды возник при дворе: бесследно.
Мальчишка обвивает Нин И руками и ногами, и тот входит глубже, подавляя дрожь наслаждения. Плоть снуёт в плоти, как челнок ткацкого станка скользит вдоль шёлковых нитей. Скоро будет соткано полотно.
(Имя Гу Наньи означает «летнее платье»; Чживэй считала его смешным. Достаточно искусный портной может любой наряд перешить на себя. Нин И — не просто искусен, он один из лучших).
Мальчишка... всего-то на восемь лет младше, а Нин И в свои двадцать девять ощущает себя древним старцем. Странно, но мысль о неправильности происходящего Нин И не посещает.
Они с Гу Наньи занимаются любовью, и может быть, дело в том, что в голове Нин И то и дело мелькает: «любовью к Чживэй».
***
На следующее утро Нин И отправляет с придворным евнухом бумаги в дом генерала Гу Яня. При бумагах нет указа, нет даже поясняющей записки, так что всё, что получает Гу Янь — почтительно склонённая спина евнуха, чья верность известна и принадлежит только одному человеку.
Нин И более не желает от Гу Яня благодарностей за безграничную милость. И долгов меж ним и собой не желает тоже.
Он выжидает время и отправляется в усадьбу Вэй Чжи проверенным путём. Нин И успевает вовремя: перед ним скрытая плащом спина Гу Яня и застывший напротив него Гу Наньи. Нин И не слышит, о чём они говорят, а выражения лица Наньи не разглядеть с такого расстояния, но ему это и не нужно. Он пришёл не за этим.
(Нин И отчаянно хочет вернуться назад: туда, где Синь Цзыянь ещё хочет быть ему другом, а Фэн Чживэй жива.
Не принцесса свергнутой династии, не придворный Совершенный Учёный, а глупая енотица с подвижным смешливым лицом).
— Государь, ваше императорское величество, — бормочет подобравшийся поближе глава охраны. Нин И дико на него косится, и Нин Чэн склоняется ниже, почтительно переламывается в поясе. Затыкается.
Нин И переводит взгляд на разыгрывающуюся перед ним сцену: Гу Янь тянется к сыну, потом отшатывается, сгорбив плечи. Гу Наньи переступает с ноги на ногу, но слушает. Не уходит.
Второй император династии Тяньшэн всматривается очень пристально, не мигая, и потому видит, как дрожит у Гу Яня спина.
