Цветы и пистолеты

Се Лянь вздрогнул всем телом, когда плеть с девятью хвостами опустилась на его покрасневшую от ударов спину. Болезненный стон отозвался в горле сильной вибрацией, отчего Цзюнь У, запрокинув голову, счастливо выдохнул. Его крепкая рука в притворной ласке перебирала каштановые прядки, откидывая их со взмокшего белого лба. — Глотай, — улыбаясь, приказал мужчина и изо всех сил прижал голову Се Ляня к своему паху. Чувствуя, как головка члена упёрлась прямо в стенку горла, Се Лянь заколотил ладонью по деревянному полу. Занозы уже давно до крови впились в натёртые коленки, но сейчас было всё равно — сейчас хотелось только отстраниться, чтобы не чувствовать этого потного мускусного запаха, не чувствовать на языке, на лице, на губах… Тёплая сперма брызнула внутрь, и Се Лянь, всхлипывая, впился руками в крупные колени Цзюнь У, умоляя его отпустить. Слёзы текли из-под зажмуренных век, но ими почти всегда все заканчивалось, поэтому Цзюнь У просто научился не обращать на это внимания — а иногда, когда он был в особом настроении, это его даже возбуждало. Порой он нарочно доводил Се Ляня до истерики, наслаждаясь, как крупные прозрачные жемчужины катятся по красному разбитому лицу. Когда, наконец, он отстранился, Се Лянь сильно подавился и рухнул на пол, откашливая слюну и потёкшее носом семя. — Плохо, мой мальчик, — подвёл итог Цзюнь У, качая головой и наблюдая за свернувшимся в клубок нагим юношей. — Создаётся ощущение, будто я тебя заставляю это делать. Или было больно от плети? — Д-да, господин… Немного больно… Се Лянь зажмурился, пытаясь подавить отвращение от самого себя. Охрипший от крика голос выходил неохотно и очень болезненно — наверняка горло изодрано вклочья. Он замер, пытаясь проглотить остатки спермы, и не смел поднять замутнённого взгляда на растроенного Цзюнь У. — Хорошо, тогда пока не будем ею пользоваться. Но ты всё равно не справился с задачей и всё тут испачкал. Понимаешь, к чему я клоню? — Да, господин. — Отлично, значит, как только я закончу с делами, мы снова с тобой попробуем те таблетки. Я знаю, что они тебе не очень нравятся, но в этом ведь и суть наказания, да? Ты согласен? — С-согласен, — всхлипнул Се Лянь, предпочитая не чувствовать, как его тело разбивает болезненно-сильная дрожь, похожая на судорогу. Конечно, он будет согласен. После семи лет рабства, в которые его избивали и накачивали всевозможными наркотиками, каждый его отказ сопровождался ночью, полной адских мучений. Некоторые из них Се Лянь плохо помнил — или мозг блокировал настолько травмирующие воспоминания, или он попросту терял сознание от боли и унижений. Каждый отказ — сломанная кость, новый афродизиак, новая игрушка, новые люди. Кто позволит ему отказаться? — Хорошо, малыш, тогда вернёмся к этому позже. Мне нужно отлучиться на пару дней, так что пока подумай над своим поведением, ладно? — Цзюнь У сполз со своего кресла и опустился на корточки перед Се Лянем. Крепкие мозолистые руки мягко провели по испачканному лицу и подтянули для влажного и глубокого поцелуя. — Да, — прохрипел Се Лянь на грани истерики, судорожно вдыхая воздух. — Да, и…? — Люблю вас, господин. Цзюнь У удовлетворённо хмыкнул. Он ещё немного потрогал его лицо, размазывая по нему остатки семени, а затем поднялся, неспешно застегнул серые брюки и размашистым шагом ушёл восвояси вместе с плетью. Твёрдый шаг ещё долго стучал в разбитой голове Се Ляня, сливаясь с бешеным сердцебиением. Каждый вдох был со вкусом Цзюнь У — но Се Лянь, смотря в одну точку, совсем не мог этого воспринимать, погружая мысли лишь в вязкую пустоту. Наконец, когда шаги совсем стихли в недрах коридора, Се Лянь вскочил и не то бегом, не то ползком добрался до туалета, где его долго, до боли в желудке рвало. На самом деле, ему уже давным давно хотелось выплюнуть все свои внутренние органы, испачканные этим маньяком Цзюнь У, чтобы наконец-то покончить с собой и прервать этот семилетний кошмар, в котором почти каждый половой акт надолго приковывал его либо к постели, либо к туалету, где его всего выворачивало наизнанку. Чаще всего, от омерзения: к своему испещрённому шрамами и засосами телу, к впитавшейся в его кожу грязи, к своей расшатанной психике. Он прижался к прохладной кафельной стене и заплакал, пряча лицо в ладонях и покусывая пальцы. В последнее время нервные срывы случались всё чаще и чаще, и он не мог точно сказать, с чем это было связано — с тем, что сейчас, повзрослев, он уже гораздо лучше понимал, в какой ад превратилась его жизнь, или же с постоянными наркотиками и насилием, которое часто доводило его до обмороков и множества проблем как физических, так и ментальных. Но он не мог никому об этом сказать. Личная жизнь Се Ляня держалась под строжайшей тайной, и Цзюнь У почти никогда не разрешал ему говорить с психологами или психотерапевтами. Его любовь ограничивалась личным терапевтом, который также лечил и Цзюнь У, да и то только тогда, когда от бессилия Се Лянь впадал в лихорадку или беспамятство. Слабое, неспособное сопротивляться тело в бреду зачастую возбуждало его гораздо сильнее любых афродизиаков. Чтобы не заболеть и не допустить этого, надо перестать плакать. Возможно, если Се Лянь всем вокруг внушит то, что с ним всё хорошо, он и сам в это поверит. Первый год Се Лянь кричал и умолял о помощи, но никто его не слышал. Он пронёс свою хрупкую надежду сквозь года, но запер её так глубоко в своём израненном сердце, что и сам зачастую о ней забывал. Се Лянь последний раз всхлипнул, принял душ и пошёл вниз завтракать. После смерти всех членов семьи Сяньлэ Цзюнь У запер молодого наследника в роскошном особняке где-то на окраине Шэньу*. Умелые слуги исполняли любые прихоти Се Ляня, но не позволяли ему забываться и всегда следили, чтобы еда была качественная, вкусная и полезная, а одежда — красивая, тёплая и легко рвущаяся. И хоть он жил в вакууме — ему даже не было разрешено одному гулять по городу — этот вакуум Цзюнь У сделал максимально комфортным и приятным. Се Лянь почти всегда ел один. Цзюнь У появлялся либо чтобы затащить к себе в постель, либо чтобы подарить очередную драгоценную безделушку, а больше в особняке никто не жил. Это была надёжная, непробиваемая крепость, которая оставалась для всех мафиози полумифической тюрьмой для особо ценных пленников. Завтрак был плотный и аппетитный. И хоть Се Лянь не чувствовал вкуса от слова совсем, он по инерции съел почти всё, понимая, что только хорошее питание сейчас удержит его от каких-то глупостей. — У молодого господина снова проснулся аппетит, — улыбнулся старый повар, когда принёс ему десерт. — Хороший знак! — Было вкусно, — рассеянно улыбнулся Се Лянь, прежде чем заметить тарелку в чужих руках. — Это юаньсяо*? Смущённый повар счастливо разулыбался и протянул тарелку ласковому юноше. — Да, молодой господин, я специально для вас сделал послаще. — А что за повод? Тут повар воровато оглянулся. Слуги провожали Цзюнь У и убирали комнату после его утех, поэтому в столовой не было никого, кроме сплетниц-служанок, однако те уверенно делали вид, что вообще ничего не видят и не слышат. — А вы не сдадите этого старого неумеху? — шепнул слуга, чуть наклоняясь. — Господин Фа, кроме вас у меня никого нет, — солнечно улыбнулся Се Лянь, пробуя сладкий бульон. — Как я могу? Старый повар неуверенно стянул с плеча полотенце и принялся вытирать руки, не переставая озираться по сторонам. — Говорят, что господин Цзюнь У поймал дочку своего главного врага, Хуа Чэнчжу. Значит, скоро у него будет ещё одна блестящая победа! Я очень захотел обрадовать вас сладеньким. Се Лянь чуть нахмурился, пытаясь вспомнить, кто такой Хуа Чэнчжу и почему его имя кажется ему таким знакомым. Если память не врёт, это был какой-то мафиози, который иногда доставлял Цзюнь У крупные неприятности. Его ещё называли Кровавым Дождём из-за того, что он вышел победителем из самой крупной стычки за последнее время — кажется, тогда участвовали 33 доверенных лица Цзюнь У, которые один за другим потерпели крах и почти разорили семью Цзюнь У. — Вы простите этого недостойного, — поклонился старик, выдёргивая его из размышлений. — Нельзя праздновать заранее, чтобы не сглазить, но Цзюнь У такой властный и сильный человек, что ему никакие сглазы нипочём. Се Лянь искренне улыбнулся и согласился с ним. Однако он не только съел всё до последней капли, но и чуть ли не вылизал всю тарелку в смутной и никем не понятой надежде.

━━━━➳༻❀✿❀༺➳━━━━

Весь оставшийся день Се Лянь думал только о словах болтливого повара. Живот немного болел из-за количества съеденной еды, и потому Се Лянь, прихватив бутылку воды, решил прогуляться по внутреннему двору, в котором всегда царствовала приятная прохлада и умиротворение. Рядом с ним, радостно виляя хвостом, семенила красавица Жое — белоснежная чистокровная борзая, которую Цзюнь У подарил ему на совершеннолетие. Сперва Се Лянь не мог даже смотреть на её светящуюся шерсть, однако в его сердце никогда не было желания мести или излишней злобы. Он очень быстро привязался к собаке, как к единственному другу и утешению во все эти безрадостные будни. Поводок они отродясь не использовали — на кой чёрт держать на привязи собаку, которая может бегать только по огороженной территории? — и поэтому Жое радостным волчком крутилась у его ватных ног, иногда отвлекаясь на пробегающую мимо белку или воробья. Когда очередной мелкий грызун привлёк её внимание, Жое припала грудью к земле, вильнула хвостом и белым вихрем умчала куда-то в кусты, оставляя хозяина наедине со своими мыслями. Се Лянь рассеянно смотрел ей вслед и совсем скоро перестал замечать что-либо вокруг, увязнув в своих размышлениях. Тревога сдавила ему сердце, потому что рассказ старика как будто бы вернул его во времена семилетней давности. Тогда Цзюнь У, пленённый красотой и манерами пятнадцатилетнего мальчика, захотел помолвки. Он долго и кропотливо уговаривал хозяина Сяньлэ дать своё благословение, ведь альянс с семьёй Уюн был бы самым могущественным союзом за последние десятки лет — тем более, Цзюнь У влюбился просто до беспамятства, всячески одаривая мальчишку милостью и дорогими подарками. Никто не спрашивал мнения Се Ляня, никто не давал ему права выбора. Просто в один момент его поставили перед фактом: как только он достигнет возраста согласия и совершеннолетия, он сразу же войдёт в семью Цзюнь У. Родители обольстились на такое заманчивое предложение, и совсем скоро перестали защищать своего ребёнка. Их перестало волновать то, что Се Ляню было пятнадцать, а Цзюнь У больше тридцати. «Любовь не измеряется в цифрах!» «Зато ты будешь в безопасности и как за каменной стеной!» «Он к твоим ногам мир может бросить, чего ты плачешь?» Се Лянь невольно поёжился, кутаясь в своё кофейное пальто. Дело шло к осени, и пасмурная погода всё чаще и чаще давала о себе знать. За последние года Се Лянь превратился в жуткого мерзляка, и даже сейчас его от озноба не могли спасти рубашка, тёплый свитер и пальто — вообще-то, он чувствовал тепло только если лежал вплотную к обогревателю в обнимку с собакой. Примостившись на резной скамейке, он, не глядя, потрепал растрёпанную макушку прибежавшей Жое и кинул палку почти что на другой конец холодного сада. Что он сделал потом? Кажется, тогда он впервые решил покончить с собой и повеситься. Хоть он и был наследником крупной мафиозной семьи, ему никогда не было дела до семейных дрязг — и ему хотелось всего-навсего в один момент исчезнуть, затеряться среди простой толпы и жить простой жизнью. Возможно, стал бы школьным учителем или уличным музыкантом — ему всегда нравилась музыка, и он очень любил чужое творчество. Мысль о том, чтобы выйти замуж за хладнокровного убийцу и навсегда остаться при делах, казалась ему недопустимой и неправильной. Его тогда ещё успели спасти, и любящее материнское сердце совсем не выдержало такой боли. Сперва она пыталась уговорить мужа отказаться от этой затеи, но тот был непреклонен. Тогда мадам Сяньлэ без лишних слов сунула своему пятнадцатилетнему сыну стопку денег и выгнала из дома, наказав бежать и больше никогда не возвращаться. Интересно, Хуа Чэнчжу тоже так поступит со своей дочкой? Выгонит из семьи или отрежет ей палец за такой проступок? Если, конечно, она окажется жива. Се Лянь вытянул острые ноги и откинулся на спинку скамейки, устало глядя на жемчужные облака. На горизонте виднелись тучи, так что, наверное, скоро будет дождь. Возможно, даже гроза. Се Лянь бы не отказался. Ему нравились бури, потому что только тогда он мог спать спокойно и безмятежно. Жое быстро принесла ему палку и не отдавала её — тянула назад, упираясь аккуратными тонкими лапками в землю, и несильно встряхивала головой. Но её чёрные глазки-бусины очень скоро заметили скуку и расстройство на лице несчастливого хозяина, и она бросила это занятие. Она всегда очень тонко чувствовала любые эмоции вокруг себя и очень быстро подстраивалась под них, желая всеми силами согреть, утешить и развеселить. Жое как можно ближе подошла к Се Ляню и положила изящную голову на его острые колени, смотря не то с жалостью, не то с сочувствием. — Ты замёрзла? — спросил Се Лянь, глядя, как верную спутницу пробила дрожь. — Воздух и впрямь очень холодный. Хочешь домой? Жое как будто бы понимала его. Конечно, она не нагулялась, и в ней было полно необъятной охотничьей энергии, но она не хотела капризничать; наоборот, она несильно укусила Се Ляня за край пальто и потянула в сторону особняка. Единственным, кто из них продрог насквозь, был Се Лянь. Они быстро вернулись домой и сразу пошли отогреваться. Се Лянь выпил горячего мятного чая, а Жое искупалась в тёплой воде. Сейчас, похожая на пушистое белое облачко, она радостно запрыгнула на огромную хозяйскую кровать и легла за спиной Се Ляня, позволяя опираться на себя как на большую подушку. Острая мордочка лежала рядом с его бедром, а глазки внимательно следили за телевизором и новостным эфиром, мерцающим в нём. Се Ляню нельзя было смотреть многие телеканалы. По-хорошему, Цзюнь У позволял ему включать лишь музыкальные передачи, несколько глупых шоу и лишь один новостной канал — да и тот был под чутким контролем Цзюнь У, а значит верить ему можно было процентов на десять. В новостях не было ничего интересного. Кто-то баллотируется в мэры Шэньу, кто-то организовал патриотическую акцию, кого-то посадили за взятку. Было неинтересно, но больше развлечений у Се Ляня не было — да и не хотел сегодня напрягаться и хоть что-то делать. Рука уже тихонько потянулась к пульту, чтобы переключить передачу, но в последний момент взволнованная ведущая сообщила о чудовищном взрыве в столице. Горел ресторан, в котором по официальной информации произошла утечка газа — но Се Лянь никогда не был дураком. Его тонкие брови сместились к переносице, а взгляд встревоженно скользил по фотографиям с прямого репортажа. Газовая утечка не могла произойти в таком элитном и дорогом здании — и она не могла быть настолько сильной, чтобы взрывом разворотило половину улицы. Скорее всего, это был поджог, причём с запрятанным ранее пропаном, чтобы скрыть вообще какие-либо следы. Основной очаг уже потушили, о чём радостно сообщил журналист, стоящий на фоне чёрных руин. Он что-то щебетал о несчастном случае, а затем поймал прохожего и нагло подтянул к себе. У Се Ляня, неосознанно подавшегося вперёд, перехватило дыхание. Это был очень, очень красивый молодой человек. Вороные волосы были приглажены, но всё равно немного топорщились, придавая его образу игривости и интеллигентной рассеянности. У аристократически бледного лица контрастировала алая бусина, вплетённая в косицу. Все черты этого человека были прямыми и острыми, несколько диковатыми, и оттого такими чарующими. Его правую половину лица скрывала чёрная повязка, но она ничуть не уродовала его — напротив, придавала вид властный и величественный, словно у князя или даже императора. Мужчина улыбался, но от этой улыбки у Се Ляня мурашки пробежали по телу — настолько она была холодной и пронизывающей. — Скажите, вы посещали этот ресторан раньше? — улыбнулся журналист. Улыбка молодого человека стала больше похожа на звериный оскал. — О, да. Я любил это место и ужинал в нём даже за пару минут до взрыва, — беспечно ответил он. — Ого! Вы везунчик! И вы не почувствовали газа? — эмоционально спросил журналист. — Газ? А разве он должен был быть? Я чувствовал только кровь. — Простите? Как вы сказали, кровь? — Ага. За пару минут до того, как человек Кровавого Дождя поджёг ресторан, в нём произошла перестрелка между людьми Безликого Бая и Кровавого Дождя. Не знаю, как вы, а лично я, — тут он взглянул прямо в камеру, и во взгляде его сияла ярость и жажда чужой крови. — Считаю, что это начало новой мафиозной войны. Воцарилось молчание. Журналист, дрожа от страха, даже не заметил, как молодой человек хмыкнул и растворился в потоке рассеянных людей, а Се Лянь, весь сжавшийся от испуга и интриги, попросту потерял дар речи. В один момент на него накинулось слишком много эмоций: и страх, и радость, и предвкушение, и интерес, и невероятное очарование этим смелым мужчиной. Он явно не был простым прохожим с улицы — может, он был из мафиозного подполья? Но он точно не был человеком Цзюнь У, иначе не посмел бы высказываться столь фривольно и дерзко. Тогда… это был человек Кровавого Дождя? Се Лянь выключил телевизор и ещё долгое время смотрел на своё отражение в чёрном плазменном экране. Весь взбудораженный, с горящими глазами — чёрт возьми, таким он был разве что многие года назад, когда в нём ещё было желание драться и кусаться. Даже румянец, вспыхнувший на щеках, расцвёл так буйно, что юноша тут же принялся ощупывать горящие щёки ладонями. — Ты слышала, Жое? — взволнованно улыбнулся Се Лянь и откинулся назад, развалившись на дремлющей собаке. — Перестрелка была какая-то. Старик Фа сказал, что конфликт начался из-за дочери Кровавого Дождя. Это так страшно и здорово одновременно… Любая мафиозная война заканчивается океаном крови, но в то же время… Он перевернулся, чтобы всем телом прильнуть к впалому животу Жое. Её тонкая голова поднялась, и влажный язык щекотно прошёлся по чувствительному ушку. — Ты тоже рада? — рассмеялся Се Лянь, пряча ухо. Спустя пару мгновений он прикрыл глаза, и в них мелькнула некоторая усталость, которая выглядела немного жалко рядом с угасающей улыбкой. — Это так здорово, что он не побоялся идти войной на человека, который обидел его семью. Я ей, наверное, даже немного завидую. Я бы тоже хотел, чтобы за меня тогда кто-нибудь вступился. Се Лянь опустил взгляд на свои тощие руки, которые лежали рядом с лицом. На них ещё не зажили свежие укусы и ранки, из-за чего они вновь начинали немного побаливать и противно зудеть. Всего на секунду, но Се Лянь почувствовал, как очертания немного размываются от подступивших слёз — и он сделал всё, чтобы проглотить их. Почему-то в один момент стало так тоскливо и больно, что захотелось выть, подобно запертому в клетке волку. Но кто бы его услышал? Кто бы спас его и помог выбраться? Ответом была тишина. Се Лянь подавленно всхлипнул и повернулся лицом к Жое, тычась, как потерянный щенок, своим влажным носом ей в шею. Собака была его главной поддержкой спустя столько лет — она была единственным существом, которое искренне волновалось о самочувствии хозяина. Внезапно Се Лянь почувствовал такую изнуряющую усталость, что сон совсем незаметно окутал его. Он свернулся клубочком, греясь о тёплую Жое, и примостился на самом краешке постели, грозясь упасть и пораниться — но он уже так много раз засыпал на полу или в саду, что совсем об этом не беспокоился. Сейчас он, пытаясь ни о чём не думать, всего лишь наслаждался приятным чувством мягкой неги, которая утягивала его во тьму без единого сна — ему уже давно ничего не снилось. Ночь давно перестала быть наслаждением и была для него скорее как исключительно физическая потребность. Иначе, наверное, он бы давным-давно сошёл с ума. Ночью разразилась страшная буря. Жое иногда вертелась и скулила сквозь его беззаботный сон, но Се Лянь наощупь протягивал руку и трепал её по белой макушке, чтобы успокоить. На какое-то время она и впрямь затихала, но однажды, когда дело шло к рассвету и гроза сменилась простым ливнем, она резко вскочила на лапы и зарычала, скалясь куда-то Се Ляню за спину. — Жое, ложись, — мягко и ленно промямлил Се Лянь, зарываясь носом в одеяло. — Гроза закончилась. Но борзая не послушала своего хозяина. Кажется, на памяти Се Ляня, впервые в своей жизни. Она страшно рычала, обнажая белоснежные, но заботливо спиленные Цзюнь У клыки. Из её узкой груди вырвался стройный лай, однако лапы, против логики, неохотно отступили назад. Се Лянь не понимал, что происходит. Сон крепко держал его, мешая небытие и реальность, поэтому, даже когда он поднялся на локти и сонно уставился на Жое, он не понял, почему она на него рычит. Не понимал до тех пор, пока сильная мужская ладонь не прижала к его носу белую тряпку, смоченную в хлороформе. Сладковатый резкий запах тут же парализовал все лёгкие, и до Се Ляня наконец дошло. Он замычал и задёргался, но мучитель намертво схватил его за загривок и впечатал лицом в одеяло вместе с тряпкой. Сердце Се Ляня забилось в испуге, но совсем скоро, перенервничав, оно успокоилось, а сам юноша, пытаясь выбраться из-под сильного тела до последних сил, спустя пару минут снова провалился в бесчувственную тьму.