Flying

Питер напевает, когда бреется для свидания – он бы спел, но он усвоил этот урок, когда был ещё щенком - опасная бритва это безжалостная госпожа, что не проявляет милосердия к перевозбужденным волкам, которые двигают своими глотками больше, чем это необходимо. Так вот, он напевает. Он поет в своей голове, потому что он взволнован. Питер должен хорошо выглядеть. У него сегодня свидание. И не просто свидание, а свидание со Стайлз. Да, он знает, что она подожгла его, но ему нравится думать, что они оставили это в прошлом. Да, он осознаёт, что слишком стар, слишком коварен и слишком мудак, чтобы заслужить этого, но с каких пор его останавливало то, что он не заслужил чего-то? И да, он прекрасно понимает, что ей едва исполнилось двадцать. Но Стайлз опьяняет, очаровывает, а Питер в душе игрок. Поэтому он всё равно спросил и она согласилась. Он не уверен, кто из них был более шокирован. (Это определенно был он, хотя он унесёт это с собой в могилу - ну, в свою следующую могилу.) Он откладывает бритву в сторону и проводит рукой по коже. Безупречно, точно так же, как это было в первый раз, когда отец показывал ему, как бриться. Есть вещи, которые не забываются. Он смотрит в зеркало на свои волосы и проводит по ним рукой раз, другой (семнадцатый раз), ещё, до тех пор, пока не убеждается, что они выглядят так, будто он вообще не тратил на них времени и они просто случайно так идеально легли. Стайлз любит поддразнивать его, говоря, что у него никогда не выбивается ни один волосок из причёски, но он подозревает, что ей это нравится - иначе почему она вообще обратила на это внимание? Кроме того, Стайлз видит многие вещи. Она увидела Питера, увидела, как он обходит стаю по краю, и тихо освободила для него место в своём личном пространстве, притянула его ближе так, что остальные даже не заметили этого – он не уверен, почему она проявила к нему такую доброту, но он догадывается, что они оба знают кое-что о том, что значит, когда преследуют грехи прошлого. Она действительно замечательная. Прополаскивая рот, он гадает, делает ли Стайлз то же самое в её доме - прихорашиваясь и готовясь. Он задается вопросом, приоденется ли она, откажется ли от фланели и джинсов ради чего-то более женственного, и сразу же задается вопросом, не делает ли его плохим человеком то, что он на это надеется. Дело не в том, что он не находит её привлекательной такой, какая она есть – видит Бог, она выглядит очень соблазнительно в обтягивающих джинсах и футболке, ткань которой мягко спадает и изгибается на груди, с ухмылкой, которая говорит Питеру, что она чертовски хорошо знает, что он смотрит на неё, восхитительная маленькая дразнилка, вот кто она. Но какая-то его часть - старомодный романтик, и он не хотел бы ничего больше, чем видеть, как она разоделась в пух и прах, и знать, что она сделала это... для него. Он заканчивает чистить зубы, натягивает рубашку и после минутного колебания выбирает синий галстук вместо черного, чтобы подчеркнуть глаза. Он выбрал хороший ресторан на сегодняшний вечер и выкладывается на все сто, даже полирует свои ботинки. Он ловит себя на том, что барабанит пальцами по бедру, и заставляет себя остановиться. Не надо нервничать, напоминает он себе. Это Стайлз, а не какая-то незнакомка, с которой он будет пытаться вести вежливую беседу. И всё же. Он поправляет манжеты, в последний раз проверяет прическу, глубоко вздыхает и выходит за дверь, чтобы забрать свою спутницу. Он нервничает, как будто вот-вот сорвется с обрыва, но не в плохом смысле. Он чувствует, будто сейчас взлетит.