Тепло приходящего солнца

      Рафаэль воровато оглянулся. Его глаза были прищурены, он пытался вглядеться в даль улицы через узкую щель между канализационным люком и землёй. Никого не обнаружив поблизости, он сильнее приоткрыл крышку и прислушался. Город был безмолвен. Он лишь тихо жужжал вывесками маленьких круглосуточных магазинчиков, да поскрипывал досками редких объявлений. Конечно, в это время, время, когда весь город спал, можно было выходить на поверхность, не заботясь о скрытности, но сущность ниндзя давала о себе знать, и Раф по привычке скрывался. Ещё несколько раз покрутив головой и окончательно убедившись в полном отсутствии кого-либо в радиусе видимости, он осторожно отодвинул крышку, раздался противный звук металла о металл, ухватился за уже довольно потёртую часть дороги вокруг люка, и подтянувшись, выбрался на поверхность.       Дорога была тёплой, ещё не остывшей после палящего солнца и снующих туда-сюда машин. Раф благодарно прижал ладони к покрытию, после лёг полностью, прикрыв глаза. Он старался впитать как можно больше тепла, ведь в убежище, в его родной канализации, всегда было так холодно. Даже, несмотря на то, с каким усердием Майки постоянно притаскивал большие и мягкие пуховые одеяла, а Донни каждый раз заделывал все видимые и невидимые щели, дома всё равно чувствовалась эта ужасная промозглая сырость.       Последний раз крепко притеревшись пластроном к дороге, он неохотно, с трудом разлепил тяжёлые, будто свинцом налившиеся веки. Уходить не хотелось. Не хотелось так сильно, что хоть волком вой да лезь на стену. Но когда-нибудь встать придётся, рано или поздно город проснётся от своего безмятежного сна, вновь суетливо заснуют туда-сюда люди, спешащие по своим делам, вновь на разные голоса, наперебой город разразится звуками жизни. А, пока ещё есть время, необходимо вобрать в себя столько спокойствия и безмятежности верхнего мира, чтобы хватило на то, чтобы пережить ещё один день вдали от него, такого недосягаемого днём. С лёгким усилием Раф сел, затем встал, и не скрываясь рванул по дороге. Такое восхитительное чувство — бежать, бежать не думая ни о чём, пока ветер хлёстко бьёт в лицо. Промчавшись мимо домов, от скорости слившихся в разноцветные полосы, он затормозил, по инерции ещё немного проехал, оставляя за собой тёмные полосы, и наконец остановился у мрачного, мрачнее самого города переулка. Сердце гулко бухало где-то за пластроном, пока Рафаэль пытался восстановить дыхание. Цепко ухватившись за шершавый поручень пожарной лестницы, он оттолкнулся от земли и подпрыгнув, перемахнул сразу на несколько ступеней вверх. Делая уже столь привычные движения, можно закрыть глаза и позволить своему телу вести.       Каждый раз, когда выдаётся свободная ночь, когда не нужно думать о сохранности своей жизни и жизнях своих близких, он идёт сюда. Здесь можно почувствовать настоящую свободу. Стоя на краю самого высокого здания в округе и взирая на кажущийся отсюда таким маленьким Нью-Йорк, собственные проблемы кажутся такими же крошечными, как например, тот затерявшийся в тесном ряду близстоящих многоэтажек магазинчик. Отсюда его почти не видно. В такие моменты Рафу кажется, что единственное, что имеет значение в этом жестоком и чертовски фальшивом мире — это ветер, что мягкими, успокаивающими касаниями обещает светлое будущее, напрочь лишённое каких-либо горестей. И солнце, только-только показавшееся из-за небосклона.       Раф глубоко вдыхает, безуспешно пытаясь запомнить эти светлые ощущения, пронести и сохранить их через все грядущие сражения. Разделить их со своей семьёй.       Стоило солнцу полностью выглянуть из-за домов, как Рафаэль понял — пора. Ему стоило уходить, ведь никак, вот совсем никак нельзя было попадаться людям на глаза, ведь совершенно точно не хотелось бы потом объяснятся с братьями на счёт того, почему во всех газетах и на всех каналах мелькает его, Рафова рожа. Да и что бы пришлось прятаться ещё и от жаждущих его изучить безумных гениев? Нет уж, спасибо, нам такого добра не надо. Его передёрнуло.       Вцепившись руками в поручень, он осторожно спустил одну ногу вниз. Под ним как раз удобно располагался ничем не прикрытый балкончик. Конечно, можно было бы пробежаться по крышам, вообще не волнуясь о случайных свидетелях, процент которых в таком случае сводился к минимуму. Но эй, кому придёт в голову выходить на улицу сейчас, когда даже толком не рассвело?! Раф надеялся, что никому. Да и к тому же, на этом здании чертовски удобно располагались трубы, предназначенные для отвода дождевой воды. И он далеко не раз спускался по ним, чтобы бояться, что они его не выдержат. Перемахнув через хиленькое ограждение, он разжал руки и упал на тот самый балкончик, благо мастерство ниндзюцу позволяло оставаться бесшумным даже в таких ситуациях. Последний раз окинул взглядом дома, красиво подсвеченные утренним солнцем, Раф ухватился за ближайшую трубу, ногами оттолкнулся от края балкончика и начал спускаться. Труба немного шуршала слезающей краской при соприкосновении с бинтами на его ступнях и ладонях.       Как-то тоскливо подумалось, что вместо того, чтобы по приходу в убежище сразу завалиться спать, их придётся снимать, после тащить в ванну и выстирать их так, чтобы не осталось ни следа краски. Хорошо бы, думалось Рафу, если бы они высохли к предстоящей тренировки с братьями, на которой он опять, сонный после ночной вылазки, будет срываться на всех. Он бы ни за что, ни под каким предлогом, не показал бы семье ту часть себя, которая просыпалась в нём в эти редкие, безмятежные ночи.       За этими раздумьями Рафаэль не заметил, как опустился к самому низу дома. Оставалось преодолеть всего ничего — дорога виднелась тремя этажами ниже. Он ускорился, ослабив хватку на трубе, и поскрипывая покатился вниз как по канату. Когда до земли оставалось каких-то полтора метра, он оттолкнулся от кирпичной стены и отточенным движением, совершив кувырок в воздухе, приземлился на землю. Теперь дорога его лежала обратно — домой, в его родное убежище.