***
Он не может понять, когда ветер, морозно-колючий и бьющий в лицо, стал мягким и теплым, как дыхание. Закатное солнце просвечивает сквозь ресницы, не обжигая, и, кажется, рядом кто-то есть — вот слышен тихий шорох, кто-то закрывает собой свет, и нежная ладонь гладит по щеке так знакомо. — Открой глаза, любовь моя, — он настолько не может поверить в то, что и кого он слышит, что даже не обращает внимания на лёгкий испанский акцент. Боли больше нет — только странная лёгкость и тепло, окутывающее всё тело и мысли. Итан думает о том, что был прав — это действительно конец. Не важно, умирает ли он сейчас, и это сладкое спокойствие — последняя картинка угасающего сознания, или он уже мёртв, навсегда оставшись в собственных мечтах — всё кончено, и то, что это произошло на такой хорошей ноте, успокаивает его. — Ну же, Итан, — в до боли знакомом голосе слышна улыбка, и он подчиняется. И на первый взгляд ему кажется, что он находится там же, в Кашмире, где над тобой нет ничего, кроме неба — только теперь рядом есть та, ради которой он пожертвовал бы всем, в том числе и самим собой. И это настолько неправдоподобно, что Итан только уверяется в своей догадке. Джулия — а это и вправду она! — улыбается так нежно, и в её глазах он видит любовь, спокойствие и золотые искры закатного солнца. — Я не вернусь больше, Джулия. Прости меня, — он сам не знает, зачем говорит это, и ему совсем не больно, только немного сводит сердце сожалением и щемящей тоской. Хант помнит, что на самом деле та, которую он любит, осталась в горном лагере, в безопасности, вне смерти, а он — далеко, один под закатным небом. — Не говори глупостей, — девушка говорит серьезно, а потом берёт его за руки и помогает подняться, и только потом обнимает, прижимаясь к груди. Итан обнимает ее в ответ, так, как давно не мог себе позволить — вдали от её супругов, бывших и настоящих, невозможно далеко от любых свидетелей, в месте, где возможно всё, и ничего не будет грозить Джулии за то, что они на какие-то минуты были снова так близки. Она кладет голову на его плечо, её волосы пахнут солнцем. Итан смотрит вдаль — над городом-картинкой нависают клочьями сладкой ваты смутно знакомые ванильные облака. — Я словно был здесь когда-то… — Итан чуть хмурится и оглядывается, пытаясь вспомнить, и тихо смеётся, когда осознание приходит, — и правда, это был сон. Однажды ты так же снилась мне, на этом же месте, а я зачем-то собирался прыгать с этой крыши, и… Я пообещал тебе, что мы встретимся в следующей жизни. Когда станем кошками. Кошками, представляешь? — Что только мы не видим во снах, — просто отвечает Джулия, — Это намного лучше, чем твои старые кошмары. Если бы Итан сейчас смотрел не в небо, а в её глаза, от него бы не ускользнули промелькнувшие в них сочувствие и странная грусть. Но о чём можно грустить в этом странном и сладком мире, где нет ничего, кроме одинокой крыши небоскрёба, городских силуэтов, похожих на картинку или, скорее, декорации, двух влюблённых друг в друга людей и широкого, залитого золотым светом неба над этим всем? Ведь, если задуматься, здесь нет смерти и боли, нет чего-либо, что сможет снова разлучить их, и так измотанных разлукой. Есть только вечность, одна на двоих — почти как в глупых женских романах, только наяву. Почти. — Я хочу остаться здесь навсегда. «И пусть всё это — ложь и иллюзия, я лучше останусь в ней вместе с тобой, чем уйду в темноту. Слишком мало мы были вместе, слишком долго я прятал тебя от всего, чем угрожала тебе связь со мной. Хотя бы сейчас я могу себе это позволить». — Ну уж нет, Итан, — Джулия щурится и кивает в сторону — туда, где крыша кончается, — тебе нужно уйти, чтобы проснуться. Я ведь жду тебя там, помнишь? — Ты хочешь, чтобы я повторил тот сон? Я мертвец, Джулия, — Итан не понимает её, и ему отчего-то весело объяснять ей такую очевидную вещь, — Я не проснусь. — Ты не поверишь, но тебя давно уже нашли и прямо сейчас приводят в порядок, — миссис Хант серьёзна как никогда, солнце играет в её волосах, всё это слишком похоже на сказку, — и я в том числе. Ты весь переломан, но я ни за что не отдам тебя смерти, даже не надейся. И, прежде чем он успевает хоть что-то ответить, она мягко целует его и шепотом добавляет: — Такова моя миссия. Итан смеётся и прижимает девушку к себе крепче. — Она невыполнима. — Невыполнимых миссий не бывает, тебе ли не знать, — Джулия целует его в последний раз и, снова улыбаясь, отступает на шаг, держа руки любимого мужчины в своих. — Тебе пора. Ведь я волнуюсь за тебя там, в реальном мире, не заставляй меня переживать так долго. Обещаю, я буду рядом, когда ты откроешь глаза. Ты столько лет просил меня беззаветно верить тебе… Поверь же и ты мне. Итан понимает, что, скорее всего, всё кончится с этим прыжком, но не может сопротивляться — и верит ей. Даже если это действительно финал, а причуды полумертвого мозга таким образом подводят его к конечной точке — пусть всё останется именно так. Итан чувствует горечь от того, что приходится прощаться, но лишь сжимает на секунды тонкие пальцы любимой в своих, а потом идет к краю. — Обойдемся без кошек? — Обернувшись, он усмехается и встречает весёлый и притворно-укоризненный взгляд Джулии. — До встречи, Итан, — она стоит недвижимо, и свет нежно-жёлтых облаков красиво обрамляет ее тонкий силуэт. — Я люблю тебя, — произносит Итан перед тем, как оттолкнуться, чтобы снова упасть с этой, кажется, бесконечной высоты. И если когда-то, в том далёком полузабытом сне, он со страхом наблюдал, как стремительно приближается асфальт, теперь он смотрит не вниз — а на невероятное ванильное небо, такое прекрасное, будто рождённое под кистью Моне. Жизнь смазанными кадрами проносится перед глазами, и между ними — «4ON0TW1K589MUP — 4O N0T W1K5 89M UP — DO NOT WAKE HIM UP!» — странные слова, строки программного кода, что бегут слишком быстро, чтобы осознать хоть что-то до того, как с жёстким ударом гаснет свет, и всё обрывается — навсегда.***
— Ну же, открой глаза… — проходят долгие, как вечность, секунды, и голос Джулии в темноте всё так же нежен, и Итан улыбается, а затем едва слышно смеётся, не обращая внимания на боль, резко пронизывающую грудь. Не зря он поверил ей.***
Наука всё же оказалась не такой совершенной, а бедняга Дэвид Эймс так и не смог повторить судьбу пёсика Бенни. Он никогда не узнает о том, что его так и не смогли разморозить, когда он совершил все необходимые действия, подтверждающие, что он добровольно выходит из осознанного сновидения. Агент техподдержки больше не придет к нему, чтобы тихо и обходительно объяснить простую и горькую истину: на самом деле парень по-прежнему спит вечным сном в своём ледяном саркофаге, и ему не суждено больше открыть глаза по-настоящему. Агент, если это окажется необходимым, введёт себя в его сновидение в образе любимой девушки, чтобы действовать иначе — сыграть роль, не выпустить пациента из сладкой иллюзии, а только больше уверить его в том, что всё происходящее реально. Дэвид никогда не вспомнит о том, что он давно уже мёртв. Поколения специалистов из «Life Extension» долго трудились, стирая воспоминания о давно ушедшей жизни и о бесконечном кошмаре, превращая испанскую танцовщицу Софию в заботливую американку Джулию, уничтожая всю память о близком друге, моделируя воспоминания из несуществующих детства и юности. Они дали парню новое имя и лицо, которое никогда не было изуродовано. Они позволили ему стать кем-то новым, кем-то значимым: любить и защищать своих любимых, спасать мир без страха смерти, жить новой жизнью так, будто она не является одной лишь фикцией. Пока за пределами лаборатории быстрой чередой сменяются годы и века, для него время будет тянуться так медленно, что уже внуки тех, кто контролирует его сон сейчас, состарятся, пока он проживёт свою бесконечность с 2001 по 2018 год. И, когда в сознании Дэвида уже усталому, стареющему герою Итану придет время умереть, они позволят ему родиться заново — кем-то другим, перескакивая из одной реальности в другую в бесконечном круге иллюзий. Будет написана куча диссертаций и ещё больше научных статей, крионика станет обыденностью, а осознанные сновидения — популярным аттракционом и неплохой идеей для отпуска. Безопасное введение и выход — и никаких последствий, кроме лёгкой простуды. Дёшево и доступно всем... Живым. Время от времени Итан Хант чувствует, как на языке горчит полустёртая правда о собственной смерти. Если бы Дэвид помнил хоть что-то, он бы возненавидел Бенни всем своим обледеневшим сердцем.DAVID AAMES, Patient #: PL51S1NT-4R51MS
First Life Cycle — 9.22.1968 to 12.26.2001
Second Life Cycle cannot be started
Pleasant dreams.