* * *
На веранде наложниц велись оживленные беседы: рабыни обсуждали все, что только можно, начиная от новых тканей и заканчивая ссылкой Хасеки Айше Султан, которую многие очень жалели, считая истинной султаншей, чего они не могли сказать об иноверке Фарье. Среди наложниц была одна девушка, что держалась вдали от остальных, при этом не заносясь, а стараясь наоборот смотреться располагающе. Эту черноволосую миловидную девушку звали Санавбер Хатун, и она находилась здесь с целью передачи сведений своим персидским господам, ныне находящихся в союзе с Гюльбахар Султан и Шехзаде Баязидом, планирующих захватить власть на империей. В отличие от многих шпионов, Санавбер не была смертницей, готовой на все ради своих хозяев, в поместье которых она несколько лет воспитывалась, когда-то доставленная на персидские земли рабыней с крымских земель, в прошлом бывшей заурядной крестьянской девушкой, мечтающей изменить свою жизнь к лучшему, сделать ее роскошнее или хотя бы интереснее, самостоятельно себя создав, и выкупленная господами. По сути, рабство было шансом для Марии, как ее звали раньше, и ей быстро это стало ясно. Служба персам приносила довольно талантливой и легко обучаемой девушке, в которой сразу увидели потенциал, решив включить ее в основной состав будущих лазутчиков, одну пользу: рабыня получала приличное жалование, становилась более умелой и не ведала скуки и той монотонной изматывающей работы, которой она занималась на родине. По успешному же выполнению задания во Дворце Топкапы Санавбер так вообще обещали отпустить со свободой, во что далеко не наивная хатун поверила, только связавшись с теми, кто раньше служил ее господам и тоже выполнял ответственные задачи. Санавбер Хатун полагалось передавать сведения, а также подводить к смертному одру Кёсем Султан, а позже, если будет надобно, Султана Мурада. Правда, в первую очередь, о чем сейчас и про себя рассуждала лазутчица, ей нужно было убрать со своего пути препятствия в виде соперниц, похоже, нашедших в Санавбер Хатун нечто подозрительное. Ежели Фарья, судя по всему, просто пыталась очернить хотя бы в своих собственных глазах разлучницу, то то, как на Санавбер смотрела Хасеки Айше Султан, когда шла к покоям Валиде Султан, на некоторое время выпущенная из собственных покоев, настораживало и пугало: опальная госпожа не испытывала чувства ревности, — такое просто невозможно, ведь Айше Султан не могло быть известно о том, что хатун являлась фавориткой Повелителя, — она лишь пронзительно глядела на Санавбер, будто почуяв неладное. Даже отбыв из дворца, как казалось персиянке, Айше Хасеки могла представлять опасность. Было в ней нечто... такое. И с этим нужно было что-то делать. Но что?* * *
Слегка зажмурившаяся и ожидавшая того, что сейчас у нее отнимут дочь, да и чего угодно еще, но только не того, что произошло, Айше внезапно услышала до боли знакомый мужской голос. — Дай мне сюда Каю, — скорее приказал, чем попросил, строгим тоном Султан Мурад. Зачем он ныне здесь находился? Ему и самому не было известно, однако точно, как ни странно, не для того, чтобы повидаться с дочерью. Мурад пришел сюда наконец найти ответ на свой вопрос, принять решение. Ноги сами привели его сюда и именно с этой целью. Правда, супруг Айше Султан не имел даже представления, что здесь может ему помочь, а не усугубить ситуацию. Сейчас он посмотрит на свою дочь, и его предположения о своей будущей возможной вине перед ней затуманят здравость рассуждений. Посмотрит на свою дочь, увидит в ней мать и тогда точно не сможет больше видеть в Айше преступницу, которую следует судить по всей строгости. Хотя следует ли? Ведь Валиде Султан, показав Мураду ситуацию конкретно, но как бы со стороны, наставила его на верный путь, и падишах даже почти согласился с ее суждениями. Но... нет. Этого было мало. Ему нужно было нечто более весомое для того, чтобы изъявить свою окончательную волю. Айше, заметно напрягшись из-за все еще не отступающего страха, осторожно передала дочь в руки супруга, а затем с некой надеждой попыталась взглянуть ему в лицо. Быть может, найдя сейчас эту невероятную схожесть черт матери и дочери, Мурад, которого захлестнут эмоции и чувства, изменит свое решение, простит свою Хасеки, захочет видеть рядом с собой и их детьми?.. Странно было надеяться на подобное, что стало ясно Хасеки Султан, увидевшей на лице падишаха, на секунду встретившегося взглядом с матерью своих детей, гнев, раздражение и... стыд, растерянность, вину? Неужели он, совершенно не желающий смотреть в глаза бывшей возлюбленной, не хочет делать это потому, что считает себя виноватым перед ней за то, что собирается сослать из дома родного, отлучить от детей? Едва ли, скорее всего, как отмахнулась от своего предположения Айше, госпоже просто показалось. На самом деле султанша явно была права насчет того, что поразительно одинаковые изгиб губ, форма бровей и чарующее почти неразличимое пламя в очах Айше и Исмихан сделает свое дело. Увидев в дочери, своей дочери, ее мать, Султан Мурад, который не мог, глядя на своего ребенка, вспоминать все то плохое, что было связано с ним или с тем, кого он напоминал, будто увидел перед собой те моменты, те потрясающие картины из прошлого, которые связывали супругов прочной, неразрываемой нитью. Увидел их с Айше, отданной в гарем своим отцом-тираном Абудуллой Эфенди, первую встречу, в которую юная шестнацатилетняя девушка смогла очаровать только набирающегося жизненным опыом падишаха, смотря на него с неутаимой и сохранившейся, несмотря на все прожитые Хатун невзгоды, наивностью, а также только зарождающейся влюбленностью. Увидел их, научившихся за буквально пару месяцев читать друг друга по глазам, ночные разговоры о стремлениях, достижениях, увлечениях, желаниях и совместном будущем на балконе. Их первую ночь, наполненную и страсть, и нежностью, и уже давно к тому моменту образовавшейся непоколебимой любовью. Рождение первенца Ахмеда и первой дочери Ханзаде. Бурные ссоры, всегда заканчивающиеся примирением. Планы на дальнейшую жизнь супругов, которую они мечтали провести, держась за руки, душа в душу.* Нет, Мурад не мог ее убить. Как он вообще рассматривал этот вариант?! Супруг Айше злился на самого себя, желая поскорее отменить чертов указ и защитить жену хотя бы от его самого, но в то же время не мог падишах и простить Хасеки, виновную в разрушении жизней многих граждан Стамбула, смерти примерно такого же их количества, гибели его ребенка и покушении на жизнь его законной жены, которую он безусловно любил... тоже. Или был в этом уверен. Он сошлет ее. Сошлет. Она заслуживает этого наказания, несомненно, но не того, что он посчитал верным первоначально... Мурад не хочет ее видеть. По-крайней мере, сейчас. Пусть уезжает. — Айше, как ты? — Султан Мурад не мог плохо с ней попрощаться. Ему, пусть он это до конца не принимал, не хотелось, чтобы она таила на него обиду, а еще больше он не желал, чтобы она чувствовала себя абсолютно обреченной, никому не нужной, навсегда потерявшей его расположение и непрощенной. Просто... это нехорошо — так поступать с той, с кем было столько прожито, и кто поддерживал тебя во многие из самых трудных моментов в жизни и был рядом в самые лучшие ее минуты. Айше Хасеки сначала показалось, что она ослышалась, и Мурад задал иной вопрос, затем, что ей примерещилось, что тот смотрит именно на нее с непроницаемым выражением лица, не отрывая взгляда, но все еще как-то стыдливо стараясь прекратить этот зрительный контакт, а далее, отбросив первые две свои догадки, почувствовала себя на седьмом небе от счастья. Естественно, он ее не простил, но... похоже, смилостивился. Значит, ее надежды были не напрасны. Значит, у ее возлюбленного остались какие-то к ней чувства. Значит, она будет жить. Жить, а не пытаться это делать. — Все в п-порядке, — выдавила из себя Айше, чувствующая ныне много всего совершенно разного, хоть и возликовавшая, так и не отделавшаяся от пожирающих душу опасений и печали с тоской. Разве она могла ответить иначе? Хотел ли бы сейчас Мурад услышать жалобы на судьбу, которые воспринял бы, как непринятие вины? Мольбы, означающие непокорность? Правильно, не хотел. А вот ее милую, очаровательную улыбку, которая раньше вызывала у повелителя величайшее наслаждение, а сейчас, может быть, также могла затронуть несколько струн его души, наверняка, что и случилось. — Желаю тебе приятного пути. Да простит тебе всевышний твои пригрешения, — порывистым движением приблизился Мурад, передавший дочь одной из рабынь, к Айше, дотронувшись до ее плеча, отчего сердце Хасеки бешено заколотилось в стремительно возросшей надежде, ликовании и волнении. — Благодарю Вас, Повелитель, — светясь, прошептала темноволосая госпожа, а ее супруг благостно кивнул ей и, сочтя лишним уделять преступнице больше внимания, чем он уже уделил, тем самым потакая ей, переключил внимание на Исмихан Султан, нежно беря малышку на руки, целуя, вновь отдавая ее служанке и, не оглядываясь, выходя из покоев, прекрасно ощущая на себе взгляд супруги, полный почти не присутствующей в ней последние несколько лет нежности.* * *
— Фарья Хатун бесплодна, а Айше Хатун в опале. Для нас всех теперь Золотой Путь открыт, только вот вы по нему не пройдете, девушки, в отличие от меня. Я — будущая госпожа, потому что являюсь самой красивой девушкой в гареме. Султан Мурад обязательно вручит мне фиолетовый платок на следующем празднике, — широко ухмыляясь, высокомерно и торжественно выступала одна из наложниц перед остальными рабынями, большая часть которых не пыталась как-либо возразить Эсмахан Хатун, которая была весьма авторитетна в гареме, подмяв под себя большую часть девушек. Эсмахан находилась в главном гареме лет эдак с шести-семи и, несмотря на то, что это вовсе не младенческий возраст, не помнила ничего о своей прошлой жизни и находясь в известности лишь о том, что она по происхождению гречанка. Вероятно, воспоминания девушки о ее прошлой жизни и днях перехода к настоящей, были не слишком радостны, и произошло вымещение. По неявным причинам крайне спесивая и жаждущая внимания, Эсмахан с самого начала то угрозами, то наоборот комплиментами и подарками завоевывала преданность других рабынь, и имя свое себе выбрала сама, желая его значением показать, что она станет султаншей и тогда будет щедра к хатун. Естественно, желающая добиться наибольшего возможного уровня власти, Эсмахан не спешила, как многие иные наложницы, пробиваться, например, в пейк одной из госпожей, а мечтала быть именно Султаншей. Внешность у Эсмахан Хатун и вправду была великолепной. Ярко-рыжие вьющиеся волосы, аккуратно уложенные на плечи, превосходная осанка, тонкие аристократические черты лица, белесая кожа, не отрицающая своей блеклостью, наоборот делая некоторые линии тела более явными, крайне выраженный и запоминающийся вид девушки, который дополняли распахнутые зеленоватые глаза и изящна, настолько дорогая и качественная, насколько хатун могла себе позволить, одежда неброских, но приятных оттенков. — Хасеки Айше Султан отбывает в ссылку, это так, но она скоро вернется и вновь станет главной Хасеки, Хатун, так что даже не мечтай о том, чтобы быть госпожой, наглая девчонка! Да и не откажется Султан Мурад от той, с кем столько лет был безмерно счастлив! — воскликнула одна из многих наложниц, преданных устоявшейся Султанше Айше. — Айше надоела нашему Повелителю, вот он ее и прогнал. Зачем ему ее будет возвращать? — недовольная словами девушки, но не настроенная в данный момента на склоку, рассмеялась Эсмахан, а следом, фыркнув, отошла в сторону, крайне уязвленная словами прислужницы Хасеки Султан, но не желающая это демонстрировать.* * *
Нарин Калфа, как всегда собранная и опрятная, вошла, улыбаясь, в покои воодушевленной Хасеки Султан с ее старшими детьми, встречу с которыми Султанша попросила через свою прислужницу у Кёсем Султан, в чьих покоях они пока жили, — довольно рослым темновласым и складным Шехзаде Ахмедом с всегда растрепанной прической, в чьих глазах читался отцовский неукротимый нрав и жажда справедливости и материнское любопытство и некая легкость, а также со златовласой, ровно как и ее младшая сестричка, Ханзаде Султан, обладающий чудесными завивающимися локонами, большими наивными глазами и любовью к красивым нарядам, которые то и дело меняла маленькая госпожа. — Ахмед, мой славный львенок! Как ты, мой Шехзаде? — закричала Айше Султан, вставая с кровати и присаживаясь перед бегущими к ней навстречу радостными детьми, которые, пусть и видели свою Валиде и вчера, и позавчера, очень хотели проводить с ней побольше времени после разлуки, длившейся несколько месяцев. — Все хорошо, мамочка. А ты как? Папа сказал, ты уезжаешь скоро куда-то. Мы ведь с тобой поедем? — выглядя крайне заинтересованно, отозвался Ахмед, прижимаясь к матери, берущей его за обе руки и заранее подготовившись к ответу на этот вопрос — вопрос, который заставлял ее ежиться. — Твоя мама ненадолго уезжает отдохнуть. Она скоро прибудет, и тогда мы уже никогда не разлучимся. Ты, главное, расти большим, сильным и отважным. Держись рядом с отцом, который никогда не даст тебя в обиду, а сам не давай в нее свою младшую сестричку, — как можно безмятежнее лучезарно и в то же время наставляющим тоном проговорила Хасеки, на что получила достаточно серьезный для мальчика возраста Шехзаде кивок, по которому Айше стало ясно, что она хорошо воспитала сына, и на него можно надеяться, ему можно доверять, отчего сразу стала смотреться гордо. — Ханзаде, малышка, иди сюда, — прошептала госпожа, отклоняясь от сына и направляя взор в сторону дочери. Маленькая принцесса, как всегда беззаботно лучась, окрыленная встречей со своей Валиде, весьма изящно прошагала к супруге падишаха. — Не скучай по маме, пока ее не будет. У тебя есть братик, отец, бабушка и маленькая сестричка. Веди себя прилежно, как и раньше. Учись прилежно. Радуй своих родных и не забывай радоваться сама. Хорошо? — Хорошо, Валиде, — легко, видно почувствовав, как сейчас такое поведение важно ее матери, согласилась девочка, на которую Айше посмотрела с благодарностью и нежностью. — А можно мы с братиком и с папой потом тебя навестим? — Султанша грустно улыбнулась, не имея на нечто в этом роде никаких надежд, но почти больше всего на свете желая подобного. — Если папа разрешит, конечно. Только не надо очень сильно настаивать. Ладно, Ахмед? — Мы не будем. Правда, сестра? — ответственно вопросил наследник. — Да, мама, — поддержала Ахмеда Ханзаде. Вновь почувствовав неописуемую гордость за своих детей, которым раньше она уделяла не так уж много времени, хотя они заслуживали всегда быть подле матери, Хасеки Айше Султан крепко-крепко обняла своих венценосных Шехзаде и Султаншу. — Вы у меня такие молодцы.* * *
Силахтар-ага, предварительно поклонившись, подошел к Султану Мураду, сидящему на своем диване в своих покоях, и, не ожидая услышать нечто хорошее, вопросил: — Повелитель, Вы уже приняли то решение, о котором мы с Вами говорили несколько часов назад? — Айше уедет в Амасью. Будет там жить. Детей, по-крайней мере, в ближайшее время, не увидит, — чётко произнес Мурад. — Вы как всегда приняли верное решение, Повелитель, — не скрывая своей радости и облегчения, резво откликнулся Силахтар, действительно не желающий мучительной смерти в чувстве собственной беспомощности и ненужности Айше Султан, которую он считал кем-то вроде члена собственной семьи, и возможных будущих угрызений совести и печалей Султана Мурада. — Что-то еще, Силахтар? — осведомился через несколько секунд падишах, заметив, что хранитель покоев не собирается покидать покои. — Тебе разве не пора ехать в свой дворец, где тебя наверняка уже ожидает моя сестра Атике? Силахтар поморщился и вздрогнул при упоминании Атике Султан, сделав это незаметно, не желая, чтобы падишах, наивно полагающий, что его ближайший друг не станет пренебрегать своим долгом, доверие султана и его сестрой, членом Династии, а также даже, вероятно, нашел в заключенном браке вместе со своей женой успокоение утешение, догадался, какие отношения на самом деле между супругами. — Я уже скоро туда отправлюсь, Повелитель. Я только хотел сообщить, что Фарья Султан ожидает Вас за дверью. — Проси, — отозвался Мурад, вспомнивший, что ему нужно убедить свою законную супругу в правильности своего решения относительно Айше Хасеки, чтобы Фарья не пошла на своеволие, захотев восстановить то, что она сочла за справедливость, и не сделала что-нибудь... лишнее с Айше Султан.* * *
Еще раз обняв напоследок детей и глянув на Кёсем Султан, пришедшую в покои их хозяйки забрать своих внуков и строго смотрящую на свою невестку, Хасеки Айше Султан с болью в сердце указала Ахмеду и Ханзаде на их бабушку, показывая, что им следует уходить с ней. Дети повиновались матери, Кёсем же взяла их за руки и перевела взгляд на госпожу, стоящую перед ней. — Надеюсь, ты уже собралась, Айше, ведь завтра утром тебе уже пускаться в путь. — Мои вещи уже собраны, Валиде, — покорно дала ответ Хасеки Султан. Подавив в себе острую жалость к девушке, которую она достаточное время воспитывала для сына чуть ли не вместе со своими родными дочерьми, Валиде Султан ровным голосом с нотками сочувствия ободрила Айше: — Ты еще встретишься с детьми, Айше, я тебе обещаю. Мурад рано или поздно забудет свои обиды и прикажет тебе вернуться. — Мне бы хотелось в это верить, Султанша, — достаточно искренне улыбнулась мать шехзаде и госпожи, чувствуя поддержку названной матери и крайне благодарная ей за это.* * *
Облаченная в светло-голубое платье с позолоченными элементами на европейский манер и изящную диадему бывшая венгерская принцесса Фарья Бетлен плавно прошла в покои своего венценосного мужа, счастливо лучась, и присела рядом с Султаном Мурадом, взяв его за руку. Супруг венгерки проницающе посмотрел на женщину, заметив, что она однозначно не слишком огорчена, даже наоборот, что подтвердили ее последовавшие слова: — Наконец эта дрянь уезжает. Я очень долго этого ждала. Теперь она за все ответит, оказавшись вдали от детей и богатств. — То есть ты согласна с моим решением и не считаешь выбранное мною наказание Айше Султан слишком легким? — Мурад, она... Она заслуживает смерть, я тебе уже говорила, — не сразу решившись, что бы там ни было, на подобное высказывание, посерьезнела Фарья. — Однако ты счел нужным не оставлять детей без матери, и это твое решение, а я всегда на твоей стороне, — Пожалуй, все же несколько обеспокоенная тем, что Хасеки просто уезжает и в глубине души опасаясь, что причиной произошедшему были остатки чувств повелителя к его супруге, постаралась убедить скорее саму себя госпожа, не став перечить мужу, отношения с которым у нее последнее время были не самыми гладкими. — Замечательно, — без тени улыбки кивнул Султан Мурад, следом растерявший в неизвестности, как продолжать разговор с женой, к которой он, боясь признаться себе же самому в этом... остыл? Фарья же, не жаждя оставаться в неловком молчании, нашла время подходящим для того, чтобы вновь сблизиться с супругом, и, дождавшись, пока Мурад отвернется, находясь сзади от него, обвела его шею руками, пододвинувшись ближе к повелителю. Мурад без особого желания дотронулся до тонких пальцев своей жены, таким образом позволяя ей делать все, что она посчитает нужным, и продолжив рассуждать об Айше, воспоминания о прошлой жизни с которой не оставляли его в течение всего сегодняшнего дня, постепенно проясняя причины большинства ее ужасающих поступков...*** * *
Силахтар медленно шагал по одному из коридоров своего дворца так, будто каждый его шаг по этим помещением давался с трудом, а его самым главным желанием ныне было сбежать отсюда и больше никогда не возвращаться. Что ему делать в этих проклятых стенах, которые символизирует его женитьбу на той, что своим равнодушие, безразличием и эгоизмом разрушила ему и той, которую он любил, всю жизнь? Что ему делать? Как часто бывает, когда хранитель покоев ходит по своему «семейному гнезду», он находился в прострации и не заметил, как открыл дверь в личную спальню Атике Султан, сидящей на тахте подле окна и печально созерцая природный массив, распростервшийся под окном. Да, она убила свою сестру, замечая лишь свои собственные желания, не видя состояния своих родных и сосредоточившись на личных переживаниях. Она признала это, давным-давно признала, но что с того? Легче все равно ведь не стало. Похоже, и не станет. Приход супруга не стал для Атике неожиданным. Он часто забредает сюда... в поисках ответа? Или для того, чтобы поиздеваться? А имело ли это вообще значения? Ни то, ни другое Султаншу не устраивало. Однако она была уверена, что в любом случае заслужила такое же пугающее безразличие мужа, какое испытывала к покойной сестре. — Зачем пришел? — глухо и неожиданно для самой себя вдруг осведомилась госпожа. — Низачем, — также глухо опомнился Силахтар. — Ухожу. — Тогда проваливай, — тоскливо улыбнулась, этим высказыванием ничуть не поразив супруга, которому было откровенно плевать на все, что происходило вокруг, Атике Султан, которую, целиком и полностью сбив с чувства раскаяния, захватила неописуемая жалость к себе. За что? Почему? Почему это все случилось с ней? Разве, поступая так, как она поступила, она могла быть в курсе последствий?! За что ей все эти мучения?! Так больше продолжаться не могло... Не могло. Но будет. Будет, пока она не возьмет себя в руки. Пока не станет бороться. А однажды она станет.* * *
Лунный свет проникал в покои Хасеки Айше Султан, устроившейся напротив своего небольшого балкона и очарованно оглядывая звездное небо, которое манило ее своей некой стойкостью и стабильной красотой. Госпожа видела там, далеко-далеко наверху, то, какой бы она хотела себе жизни. То, какую она мечтала однажды лицезреть себя. И сегодня днем она решила, что возьмется за исполнение своего желания и создаст, открыв самые потаенные, давно забытые и в то же время самые лучшие свои качества, себя, ведь лишь в этом она сможет найти спасение. — Когда я вернусь сюда, они не поверят, что это я. Но это буду именно я. Настоящая я, а не та, которую я смастерила, борясь за верное, но неверными путями. Впереди у меня длинная дорога. Не та, что в Амасью, а та, что к настоящей жизни. И да поможет мне всевышний. Да смогу и я сама себе помочь.