Зона риска

Пронзительные крики голодных чаек наполняют воздух, терзают слух. Заставляя холодеть и морщиться немногих свидетелей этого скрипучего концерта, когда с хищным оживлением крупные птицы пикируют вниз, привлечённые блеском неподвижных открытых глаз. Ракель приходит в себя от боли - всё её тело нещадно ломит, из-за длительного напряжения скручивает судорогами мышцы. И первой внятной мыслью, что формируется в голове, становится осознание того, что случилась беда, раз по её телу проходят волны тупой, пульсирующей боли. Приподняв голову с поверхности, в которую уткнулась лбом, она отплёвывает зловонную слизь, что забилась в рот. Солёная влага и слепящее солнце разъедают воспалённые глаза, не позволяя толком оглядеться. И остаётся лишь гадать где она и что произошло. Что всё это значит? Мысли хаотично мечутся в голове, и ей нужно приложить усилия, чтобы картина последних часов восстановилась в памяти. Пока же Ракель постепенно фиксирует поступающие от её тела сигналы: к щекам льнут липкие мокрые пряди, в ушах гулко звенит, а во рту, помимо мерзостного послевкусия, ощущается привкус крови и горечи. Воздух раскалён, прямые солнечные лучи жгут кожу. Насыщенно пахнет солью и гнилостью водорослей, щедро изукрасивших её лицо и грудь. Её одежда, мокрая насквозь, сковывает движения, будто саван, чего явно не было буквально несколько минут назад. Она же не могла быть без сознания дольше? Иные варианты пугают, дестабилизируют, и она старательно гонит их прочь - хотя бы на время. Спустя пару минут, притерпевшись к ощущениям, Ракель наконец пытается приподняться привычным движением, однако терпит неудачу. Падает на склизкое месиво, в последний момент защитив лицо от удара руками. Даже от этого малейшего движения на неё обрушивается смертельная усталость. А правая рука мгновенно откликается резкой колющей болью в занемевшем плече. Однако больше вероятного вывиха её сейчас беспокоит не унимающееся головокружение. Причиной ему сотрясение или тот факт, что плоскость под ней не устойчива, дрожит и кренится, зачерпывая одним краем воду от её судорожных движений? Всё вместе? Ракель со стоном прикрывает глаза, давая себе ещё несколько секунд на восстановление. Сделав ещё одно мысленное усилие, зарывается глубже в воспоминания. Вот Серхио с Паулой отходят в сторону палатки со сладостями, чтобы скоротать время ожидания. Мариви нездоровится с самого утра, и, в очередной раз почувствовав приступ тошноты, она принимает решение вернуться в номер. Они вдвоём идут в сторону отеля, когда вдруг слышится странный в своём не сочетании набор звуков. Кто-то уважительно присвистывает справа от неё; группа студентов-европейцев ошалело щёлкает затворами фотоаппаратов, будто умалишенные, застывая прямо посреди дороги, полной замерших машин; страшно, надрывно кричит местная девушка - горничная, судя по униформе, застывшая у прозрачной двери соседнего отеля, глядя остекленелыми глазами куда-то за спину Ракель. Прижав к груди младенца, с которым прощалась пару секунд назад, девушка делает какой-то нечеловеческий прыжок в сторону - как можно дальше от стекла. Резко, тревожно взвывает опоздавшая сирена, и Ракель чувствует, как пальцы матери стискивают её локоть. Господи, сирена - сигнал оповещения! Ракель, задыхаясь от боли и судороги, сводящей горло, рывком отталкивается от островка из грязи, водорослей и мусора под собой. Приподнимается на локте, погоняемая паникой. Солёная вода повсюду вокруг неё: плещется с каждой из сторон, заливается на широкий кусок дерева, на подобии плота, что служит ей убежищем; каплет с волос. Вода грязная, пенистая - на всём просторе за границей плота полная кусков зданий, зелени деревьев и ... тел. Первый её порыв - броситься туда, к ним, без раздумий. Как можно скорее удостовериться в том, что среди них нет её близких. Но очередной приступ головокружения отрезвляет как раз вовремя. Для успешного завершения (боже - даже для начала!) поисковой операции у неё нет ни сил, ни подходящего средства перемещения. Каждый раз во время беглого кругового осмотра, когда взгляд её слезящихся глаз натыкается на похожую рубашку; голову, покрытую кепкой с популярным радужным пони или яркое платье, Ракель приходится скручивать этот порыв внутри. И жёстко напоминать себе, что у неё нет права на ошибку. Если она утонет, панически мечась между телами, то некому будет помочь её семье. Ракель судорожно вдыхает, держась за грудь, при каждом намёке на совпадение, когда сердце словно сжимается в тисках. И также судорожно выдыхает, замечая спасительные отличия: другой цвет материи, возраст, отличительные черты лиц, изведённых предсмертной судорогой. Не смотря на все физические подтверждения, картина, разворачивающая перед глазами, словно оживший кадр фильма-катастрофы, и ей требуется время, чтобы похоронить призрачную надежду и в полной мере осознать, что это не бред воспалённого рассудка, не мистификация. Очевидно, сильнейшее цунами, хоть она и не эксперт в этом вопросе, достигло берегов Таиланда именно в те дни, когда они были вынуждены совершить здесь остановку. Траулер, что должен был переправить их месту, где они построят свой новый дом, задерживался. - Паула?! Мама! Серхио! Её голос едва различим за звоном, закладывающим уши, и шумом не прекращающей движения воды. Он хриплый, низкий - куда ниже, чем обычно. И её отчаянный зов слишком быстро скатывается в нестерпимый, захлёбывающийся кашель, переходящий в рвоту. Добавляя к грязной мешанине, расползающейся под руками, порцию воды, пены, ошмётков еды и какой-то гадости, которой она наглоталась пока была в воде. Не обращая внимания на боль, что разрастается пульсирующим шаром в голове, Ракель снова широко раскрывает глаза и впивается взглядом в окрестности, игнорируя и сотрясающие тело спазмы, и желудочный сок, ожигающий гортань. Ничего знакомого. Ни отельных вывесок, ни зданий, ни яркой ткани палаток импровизированного рынка, где скрылись её близкие. Лишь бурлящее, трещащее при столкновениях, стонущее месиво. - Мама?! Мама! Когда желудок немного успокаивается, Ракель вновь начинает кричать. Звать поочередно дорогих людей - отдавая на сей раз предпочтение матери, что была в момент удара волны ближе всех. Хоть её разум ещё не до конца прояснился, Ракель может сориентироваться, что шансы разыскать её в этом хаосе выше. После осторожно и медленно приподнимается, встаёт на четвереньки - в полный рост, балансируя на широко расставленных нетвёрдых ногах. Прижимается телом со стороны здоровой руки к одной из пальм, что затормозили движение импровизированного плота, на который её вышвырнуло волной - пока это лучшая из теорий. Картина вокруг не меняется. До рези в глазах она всё время вглядывается в бурлящую воду. Надеясь и страшась увидеть в конце концов в этом месиве знакомые вещи, лица. Но проплывающие мимо человеческие тела, уже бездыханные или ещё пытающиеся удержаться на кромке жизни, цепляясь за обломки брёвен и прочего плавучего мусора, не её семья. Увиденное порождает ужас и преступное облегчение одновременно. Закусив дрожащую губу, Ракель продолжает осматривать окрестности. Время от времени повторяет свой зов - нет ответа. Мысль о том, что её везение может быть временным, ложным, она старательно отталкивает от себя, но та, закрепляясь на задворках сознания, продолжает распространять яд, разъедая разум. В какой-то момент Ракель кажется, что она наконец замечает в отдалении яркое мамино платье - один в один, и очертя голову бросается с плота. Тут же уходит с головой под воду - уровень её ещё слишком высок. Успев извернуться в последнюю секунду и раздирая кожу на пальцах, она отчаянно хватается за край плота. От второй руки, немеющей от каждого движения всё сильнее, нет помощи в гребле, и она не уверена, что сможет продержаться так долгое время. Вариантов дальнейших действий у неё немного: или попытаться взобраться назад при помощи ствола дерева, возвышающего рядом, или отыскать среди плавающего мусора что-то подходящее для опоры и толчка. После крайне недолгих размышлений Ракель склоняется ко второму варианту. Возможность подтянуться и закрепиться на лысом стволе пальме, удерживая вес с одной рукой, пока она пытается взгромоздиться на скользкий плот, не кажется ей реальной. Особенно, с учётом истории её прошлого провала и повреждённой правой рукой, неспособной выдержать длительную нагрузку. Напор потока отходящей воды не только норовит разогнуть захват ноющих пальцев, но и превращает её в лёгкую мишень для кишащего в воде мусора. К синякам и царапинам, что расползлись по всему телу, добавляется дюжина новых. Когда что-то острое раздирает бедро и вода вокруг окрашивается кровью, Ракель понимает, что ей необходимо взобраться назад как можно скорее - даже если это будет стоить ей руки. Из-за воды, заливающей глаза, она плохо видит и потому несколько раз пропускает подходящие коряги, что можно использовать для того, чтобы оттолкнуться. Замечая приближение крупной тёмной массы в третий раз, она особо не вглядывается и не раздумывает, хватаясь за эту попытку, как утопающий за соломинку - до появления четвёртой ей попросту не дотянуть. На борьбу с течением уходят остатки сил. Используя ноги для захвата она сложным акробатическим движением подтягивает обломок дерева к себе. После чего, с трудом управляясь покалеченной рукой со скользким деревом, умудряется частично завести его под себя и оттолкнуться коленом. Одновременно с этим изо всех сил подтягивается второй рукой, выбрасывая большую часть туловища на скользкий плот, что от этих движений становится всё менее стабилен, но пока ещё удерживается в развилке между пальмами. Дикий крик боли оглашает окрестности. Темнеет в глазах, а вкус крови на языке на какое-то время перебивает мерзостный привкус вновь забившейся в рот грязной слизи. Однако Ракель из последних сил полностью переносит своё тело на плот и подползает ближе к центру, прежде чем снова отключиться. Во второй раз в сознание её приводит мерный стук дерева о дерево. С трудом разлепив ресницы, Ракель долго непонимающе всматривается в его источник, пока её не скручивает новым приступом тошноты и паники, теснящей грудь. Обломок дерева, который она использовала, чтобы взобраться назад на плот, зацепился за его край. Перевернувшись, коряга подставила солнечным лучам то, что до этого момента скрывалось под толщей воды: вкруговую, на несколько раз, обмотанное широкой яркой лентой, выплетенной из длинных кос, детское тельце. Вероятно, кто-то из взрослых сделал это, чтобы ребёнок не сорвался с бревна при потере сознания или сильном рывке, упустив из виду иную опасность или же надеясь предотвратить её, оставаясь в непосредственной близости по началу. Ракель снова истошно кричит, пока не захлёбывается кашлем. То, что должно было сохранить маленькую жизнь, в итоге обернулось причиной гибели. Против воли перед глазами встаёт картина крошечных рук, что инстинктивно царапают мокрое дерево и облепившую его ткань. Бессистемно, хаотично. Отчаянно пытаясь оттолкнуться, выбраться из-под похоронившего под собой в толще воды увесистого, при её-то размерах, бревна, пока горящие лёгкие ни делают последний роковой вдох под водой. Девочка, маленькая мёртвая девочка на обломке дерева в итоге стала её спасением, уступив Ракель шанс использовать его в качестве спасательного круга - абсурдная, дикая насмешка вселенной. Все мысли сейчас только об одном - это могла быть её девочка. Бездыханное тело Паулиты. Эта вероятность, промелькнувшая всего на мгновение, сокрушает её. В палатке с Алисией Ракель казалось, что она не сможет уже испытать большей боли, большего беспокойства за судьбу своей девочки. Как же ужасно она заблуждалась! Но не только её дочки уже может не быть на свете - Серхио, мама... Ракель стонет, тянет к животу ноги, скользящие по смеси из грязи и собственной крови. Последним, что она сказала дочери, может стать глупый наказ не объедаться сладостями. Прощание с Серхио - обмен скупыми кивками и отведённый взгляд, так как она не может совладать с послевкусием обиды из-за утренней ссоры. А мама... Ракель всхлипывает. Это осознание словно прорывает заслон, что до сей поры удерживал глубоко внутри весь страх, все сомнения прошлых месяцев, всю усталость и внутреннюю боль. Безуспешно хватая губами воздух, она давится этой болью, что, покинув её голову, теперь прошивает иглами грудь. Пока рыдания взахлёб, словно у ребёнка, не вырываются из горла, вынуждая Ракель вдавливаться всем телом в омерзительную топь водорослей. Все ужасы положения, вся вина и сожаления обрушиваются на неё свинцовым покрывалом, лишая возможности вдохнуть, пока она хрипло скулит не то просьбу, не то молитву кому-то свыше: - Не надо. Пожалуйста, не надо!