Love me, love me Say that you love me
Тэхён наливает себе воды, садится за стол и следит за мирно покачивающимся на "волнах" лебеде у отца на правой лопатке. Точно такой же лебедь переплывает с одного плеча стоящей рядом с ним матери на другое. Несмотря на то, что обе птицы выглядят, как нарисованные чернилами, они не кажутся менее похожими на настоящих. Тэхён закатывает глаза и отводит взгляд. По скромному, но определенно важнейшему мнению Тэхёна, их мир соулмейтов напрочь лишён логики: всё решают татуировки. Каждый ребёнок рождается с одной уникальной картинкой на какой-то конкретной части тела, и именно эта картинка является ключевой, ведь только у истинных (Тэхён морщится – это слово даже звучит нелепо) они могут быть одинаковыми. Как, к примеру, чёрные лебеди у родителей. Казалось бы, всё очень просто, но есть кое-что, значительно усложняющее процесс поиска своей родственной души. И это другие татуировки. Во-первых, это не просто недвижимые изображения – это практически живые создания, свободно перемещающиеся по коже. Они, в отличие от пресловутого парного "тату-первенца" (оживающего лишь после осознания того, что ты нашёл-таки своего соулмейта), абсолютно уникальны, неповторимы. Во-вторых, одна такая появляется в каждый день рождения ровно до тех пор, пока человеку не исполняется двадцать лет. Таким образом, на протяжении всей жизни по твоему телу свободно разгуливают, занимаясь своими делами и даже пытаясь иногда влезть в твои тоже, двадцать нарисованных матушкой-природой рисунков. Тэхён переводит внимание на младшего брата. На задней части шеи Ёнджуна дремлет притаившийся лисёнок. Милота да и только. — Чего такой хмурый? — папа ставит свою тарелку с омлетом на стол и, присев между сыновьями, накидывает рубашку поверх домашней майки. — А? — Хмурый ты, говорю. Случилось что? Парень моргает несколько раз и усмехается. — Нет, просто состояние какое-то подвешенное. Не выспался, наверное. — Тебе завтра исполняется двадцать, — улыбается мама, тоже присоединяясь к столу. — Последняя татуировка важна не меньше, чем первая. Волнуешься, должно быть. Ну вот опять. Тэхён вспоминает свой дурацкий граммофон под рёбрами и думает, что природа нам ним посмеялась. Почему у кого-то лебедь или ветка сакуры, а у него – это старьё? Каким образом граммофон вообще с ним связан? Тэхён уверен и надеется, что у него нет соулмейта. — Мне очень хочется верить, что я стану первым человеком в истории, у которого будет только девятнадцать татуировок, — бормочет он. Мама делает строгое лицо и, перегнувшись через стол, щиплет его за щеку. Тэхён обиженно ойкает. Чернильный мишка пробегается по его руке к шее и тянет лапу к пострадавшему месту. — Не говори так, негодник. И почему ты так не любишь свои картинки? На самом деле, Тэхён их любит, того же самого мишку в особенности. Но граммофон его реально раздражает, ибо ну что в нём такого? Почему именно граммофон? Неужели есть ещё человек, которому тоже так не повезло? — Это они его не любят, мам, — говорит Ёнджун и указывает на брата вилкой. — Ты только глянь на маску у него между ключицами – она вообще бывает весёлой? Хоть иногда? Тэхён в возмущении раскрывает рот (и застегивает рубашку до конца на все пуговицы, дабы спрятать предательницу, но татуировка шустро переползает куда-то на кадык). — Знаешь, было бы отлично, если бы оленьи рога были у тебя не на коже, а прямо на голове. Тридэшные такие, — он показывает мелкому язык и, опрокинув в рот остатки воды из чашки, встаёт из-за стола. — Я пошёл. Всем хорошего дня. Удачи в школе, Ёнджун-а. Субину привет. — Юнги-хёну тоже, — криво улыбается Ёнджун; несмотря на четыре года разницы в возрасте, они очень даже хорошо ладят, пускай и подкалывают друг друга постоянно. Уже в автобусе Тэхён прислоняется головой к оконному стеклу – это навевает драматичность, ну кто не представлял себя героем грустного клипа хотя бы раз в жизни? – и просто пялится на едущие в соседнем ряду машины. За пятнадцать минут дороги он мог бы повторить конспект по теории искусств с прошлой пары или, на худой конец, почитать манхву, но маленькая вечно тревожная сущность, обитающая в глубинах его души, явно решила дать себе волю и теперь вовсю хозяйничает у парня в голове. Завтра Тэхёну исполняется двадцать. А это значит, что на его теле найдёт пристанище какая-нибудь очередная зверушка (или доисторическая техника). А ещё – что Юнги обязательно придумает новый, особо изобретательный способ поздравить его. Честно говоря, Тэхён ещё с прошлогоднего пранка с отчислением не отошёл. — Йо, Тэтэ, я чувствую твою негативную энергетику, — Юнги встречает его возле аудитории музыкальной литературы. — Стареть не хочется, а? Тэхён осуждающе зыркает на друга. — Ты ведь в курсе, что я не этого боюсь, да? — Я думал, ты шутишь насчёт татуировки. — Нет? — Тэхён растягивает губы в агрессивном подобии улыбки. — Да брось, Тэтэ, нашёл, чего стрематься, — Юнги привычно кладёт руку ему на плечо, и парни вместе проходят в аудиторию; они на разных кафедрах, но, благо, основные предметы у факультета общие. — Бывают ведь тату и гораздо хуже, с жуками там всякими, черепами. А ты на граммофон жалуешься. Ты, блин, на музфаке учишься, никто тебя не осудит. К тому же, это ретро. Ретро – всегда круто. «Сказал человек, у которого мини-синтезатор на руке», мысленно фыркает Ким. Под полупрозрачной тканью рубашки, в которую одет Юнги, видно, как нажимаются клавиши, словно чьи-то невидимые пальцы наигрывают молчаливую мелодию. Впрочем, о том, как выглядит первая – неподвижная – татуировка Юнги, Тэхён не знает, ибо друг эту информацию хранит в тайне (что, вообще-то, более, чем несправедливо, ведь Тэхён же рассказал ему о своём больном месте!). Спустя восемь минут после начала пары в дверях возникает согнувшийся пополам Чон Чонгук с кафедры академического пения и, проглатывая гласные, принимается объяснять, что его сосед по комнате забыл поставить будильник, и они оба проспали, и уборщица как назло очень долго мыла полы в их коридоре и не выпускала их, пока не закончит, и… — Я поняла, дорогой, прекрати оправдываться, просто проходи и садись побыстрее, пока я не забыла, на чем остановилась, — преподавательница машет рукой, подгоняя его. — Какое предложение я диктовала? Ах да, деятельность Мендельсона в Лейпциге на посту дирижера оркестра Гевандхауз… Чонгук кланяется ещё раз пятнадцать и, наконец, плюхается на своё место рядом с Тэхёном. Тот внимательно смотрит, как он выуживает из рюкзака тетрадки в поисках единственно нужной. — Впервые вижу тебя в толстовке, — подмечает Тэхён, когда Чонгук перестаёт шуршать и заставлять Юнги кривиться. — А где легендарные рубашки Чон Чонгука? — Говорю же, проспал. Вот и погладить тоже не успел, — парень пожимает плечами. Тэхён присвистывает и тут же извиняется. — Ты ещё и рубашки сам гладишь? Не мужчина, а мечта. — Моя мама в Пусане, если ты забыл, — напоминает Чонгук, не глядя на собеседника. — А девочек из соседних комнат просить не вариант, они и так по Чимину тащатся, как шланги по огороду. Не хватало ещё, чтоб они под дверью нашей тусили постоянно. Проще самому погладить. Он с деловитым видом записывает лекцию, слегка отворачиваясь от Тэхёна корпусом. Тэхён, который едва отвлекся от своих мрачных мыслей о дне рождения, продолжает невозмутимо сканировать однокурсника взглядом. Преподавательницу он всё равно не слушал. — У тебя кролик на щеке, — сообщает таким тоном, будто хочет удивить. — Удивил, — отзывается Чонгук, почему-то поджимая губы. — Он морщит нос. Мило, — резюмирует Тэхён и задумывается. — На тебя похож. Чонгук дёргается, ручка, зажатая в его пальцах, оставляет корявую ломаную на тетрадном листе. Кролик прижимает уши к голове и ускакивает под ворот толстовки. — Тэтэ, — злобно шикает Юнги. — Ещё один лишний звук с твоей стороны, и я не ручаюсь за… Дверь в аудиторию снова распахивается; на пороге нарисовывается парнишка с ярко-розовой шевелюрой и усыпанными беспокойными картинками руками. — Прошу прощения за то, что прерываю, но мне очень нужно кое-что сделать, — заявляет он и, не говоря больше ни слова, стремительно движется по направлению к местам, где сидит троица. — Гук-а, мы перепутали телефоны, вот твой, — парень наклоняется и торопливо всучивает Чонгуку мобильник. — Отдай мне мой, пожалуйста, у меня там музыка для новой связки, срочно надо. Чонгук вымученно улыбается, будучи под прицелом глаз всех студентов, находящихся в аудитории, и протягивает телефон. — Мы ещё побеседуем на эту тему, Чиминни, — произносит он сквозь зубы, одаривая парнишку выразительным взглядом. Прежде, чем, очевидно, Чимин успевает повторно извиниться и выскользнуть в коридор, Тэхён умудряется обнаружить сюрреалистичное солнце с длинными чернильными лучами у него на ладони. — Мой сосед Пак Чимин, он с хореографического, — шепотом поясняет Чонгук, опять не глядя на Тэхёна. Юнги рядом не сводит глаз с двери. Его физиономия прямо-таки излучает интерес. Странная, но забавная татуировка в виде печеньки с ручками, ножками и озорной мордашкой, которую сам Юнги именует Шуки, выглядит так, словно что-то задумала. — Любопытно, — выдаёт Юнги ещё через пятнадцать минут, и Тэхён выгибает бровь. — Любопытно.***
На обеде Тэхён вспоминает, что позавтракал водичкой, точнее, ему напоминает об этом его завывающий, как десяток китов, живот. Юнги, минуту назад трепетно открывавший контейнер с рисом и курицей, горестно вздыхает и протягивает Тэхёну одну из двух своих булочек. Они, конечно, лучшие друзья до гроба и названые братишки, но едой своей Юнги всегда делится через силу, буквально отрывая от сердца каждую крошку, поэтому Тэхён (у которого с собой только завалявшийся на дне рюкзака злаковый батончик корни) за этот маленький жест готов его расцеловать. — Возьми, — бросает, как будто ни к кому конкретно не обращаясь, Чонгук и протягивает Тэхёну ложку. Ким несколько раз тупо моргает, так и не принимая прибор из чужих рук. — А? — Пизда, — язвит Юнги с набитым ртом. — Накормить он тебя хочет, болезного. Едой своей делится. Тэхён ещё с полминуты в непонятках пялит сначала на ложку, которую Чонгук по-прежнему ему протягивает, затем на самого Чона, и его вдруг затапливает желанием любить целый мир. Ну, или одного парня в огромной черной толстовке и с уже знакомым малюткой-кроликом на розовой щеке. Тэхён задушенно всхлипывает, пищит на ультразвуке «Оппа, ты ещё и готовишь? Идеал!» и тянет руки, чтобы обнять своего спасителя, но тот судорожно впихивает ему в загребучие конечности ложку, подталкивает лоток с рисом и отодвигается от друга на чуть более безопасное расстояние. Юнги рядом демонстративно громко щелкает крышкой своей посудины и, незаинтересованный, утыкается в телефон. — А ты сам что есть будешь? — отлично, хотя бы об элементарных приличиях Тэхён не забыл. — Твою любовь, — иронизирует "незаинтересованный" Юнги. — У меня ещё сэндвич есть, — поясняет Чонгук, делая вид, что полностью погружен в процесс высвобождения того самого сэндвича из лотка, но краем глаза наблюдая за тем, как расцветает Тэхён от одного только вида его несчастного слипшегося риса. Щеки у него автоматически краснеют ещё сильнее. Тэхён, чьё лицо с каждой секундой становится всё светлее и доброжелательнее, усиленно работает челюстями и разглядывает Чонгука в поисках одного ушастого симпатяги. Вечно пребывающая в печали (как правило, гастрономической) маска на сгибе его кисти в кои-то веки довольно улыбается. — Чонгук-а, тебе не жарко в этой толстовке? Чонгук хлопает ресницами. — Нет, с чего ты взял? — Ты весь красный, — с долей сочувствия выдаёт Тэхён, не прекращая жевать. — Оу, — говорит Чонгук и лицо его приобретает несколько странное выражение; глаза лихорадочно бегают. — Наверное, ты прав. Жарковато малость. — Не думаю, что причина в этом, — пропевает Юнги, лукаво прищуриваясь - увлечённый поглощением риса, Тэхён на его реплику внимания не обращает. — Раздевайся тогда, чего ж мучаться. О том, что он не отказался бы озвучить ту же просьбу, только по отношению не к самому Чонгуку, а его симпатичному соседу, которого не успел как следует рассмотреть во время инцидента на музыкальной литературе, Юнги решает не распространяться. Чонгук, помявшись, аккуратно кладёт сэндвич в контейнер, прикусывает губу и с явным сомнением тянет за низ толстовки. Когда он снимает её, оставаясь в плотно обтягивающей торс чёрной футболке, Тэхён и Юнги коллективно присвистывают. — Лисен бо-о-ой! — Тэ выпучивает глаза и показывает большой палец. — Вот это бицуха! Ты что, мастер единоборств под прикрытием? Чон Чонгук-ши, что скажете в своё оправдание? — протягивает бутылку воды в качестве микрофона. Парень закатывает глаза в наигранном раздражении и просит Тэхёна убрать импровизированный микрофон и завалиться, но определенно точно тушуется. Он неловко потирает своё почти не прикрытое тканью футболки предплечье. Из-под ладони выглядывает какой-то пятнистый цветок. — Что это у тебя там? Чонгук прослеживает, куда направлен взор Тэхёна, и убирает руку. — Тигровая лилия, — он любовно поглаживает цветок, мгновенно зашевеливший своими будто веснушчатыми лепестками. Ким торопливо пихает в рот последнюю ложку риса и двигает свой стул поближе к чонгукову. Тот даже не успевает ничего сказать, когда Тэхён хватает его за локоть, на который уже успела плавно переползти лилия, и принимается с интересом ее изучать. — Дэбак, — радостно озвучивает он свои мысли – цветок красивый и, в отличие от кролика, совсем не пугливый. — А почему именно тигровая лилия? У неё есть какое-то особое значение? Чонгук сглатывает, встречаясь с ним взглядом. Тэхён обезоруживающе улыбается. — "Пожалуйста, люби меня". Обезьяна с тарелками в голове делает характерный "бадум-тс" и Тэхён с крайне тупым выражением лица моргает несколько раз. Юнги от души смеётся, впрочем, после злобного взгляда Чонгука, направленного прямо на него, и всё тем же Чонгуком запущенной ему в лоб крышкой от контейнера парень становится покладистей. — Но-но, Чонгук-а, сбавь обороты, Тэ ещё не готов к отношениям, сначала он со своими татухами все тёрки порешает, — миролюбиво сообщает Мин. — А потом хоть под венец. Ты глянь на него – он за рис и глаженые рубашки продаться готов. Если вы никогда не видели помидор-мутанта, то можете просто посмотреть на Чонгука, ибо его лицо может смело посоревноваться в красноте с самым спелым томатом. Тэхёна запишите туда же – он по-прежнему сидит, переваривая полученную информацию, как самый настоящий овощ.***
Тэхён закрывает дверь в свою комнату на защёлку. Сегодня он ушёл сразу после пар, отказавшись сгонять с Юнги за курочкой, потому что уже тогда всё внутри начало скручивать в нервный узел. Ровно через пять минут ему исполнится двадцать лет и на его коже объявится очередное творение – родные стопроцентно захотят поприсутствовать при столь важном событии, а Тэхён этого совсем не желает. Может, он и не в восторге от всей это темы с татуировками, но появление каждой новой всё равно является для него глубоко личным моментом. Остальные при любом раскладе потом всё узнают. Без двух минут. Осталось всего ничего. Перед глазами мельком возникает увиденная сегодня впервые тигровая лилия Чонгука. Тэхён, конечно же, понял, что "пожалуйста, люби меня" – это и есть значение цветка, но из уст однокурсника фраза прозвучала как-то… Одновременно неожиданно и естественно. Тэхён ловит себя на мысли, что Чонгук очень мягкий и трепетный парниша, добродушный такой, пускай порой не скупится на подъебки и вредничает – особенно на лекциях, когда его отвлекают от конспектирования. — Тэ-хён, эй, зачем закрылся? Я тебя поздравить пришёл, так-то! — по ту сторону двери раздаются возмущения Ёнджуна. — Спасибо, мелкий, но я выйду к вам немного позже – хочу увидеть её первым и единственным. — Йа, хён! Тэхён выкатывает из-за стола стул на колесиках, подъезжает на нем к зеркалу и замирает в ожидании. «Это просто нужно пережить», говорит он сам себе, напряжённо всматриваясь в отражение. Отражение симпатичное, светлоголовое, на открытых ключицах кантуются мишка и слово "ugh", в глазах – паника. Вдох-выдох. Легкое жжение начинается в области предплечья правой руки – каждая татуировка первый час после своего появления сидит на одном месте и не двигается. Тэхён думает, что так они приживаются, привыкают, как любые живые существа, но это лишь его доводы. Он торопливо закатывает рукав домашней футболки и прилипает взглядом к месту, которое покалывает. На коже медленно проявляются тонкие чернильные линии. При всей своей нелюбви к татуировкам и всему, что с ними связано, Тэхён завороженно наблюдает за тем, как несколько тонких чёрных нитей переплетаются между собой в причудливом узоре, который пока не очень понятно, что собой представляет. Наконец, они перестают расползаться по коже, жжение прекращается, и до парня доходит, что у него на предплечье распустился цветок – небольшой, с аккуратными полукруглыми лепестками, тонким стеблем и листьями, похожими на петрушку. Тэхён, всё это время неосознанно задерживающий дыхание, шумно выдыхает. — Хён, ты там в порядке? - снова подаёт признаки жизни Ёнджун за дверью. — Я… Да. В порядке. Всё уже закончилось, — хрипит Тэхён, прокашливаясь. — Почему не пускаешь тогда? Она настолько уродливая? Неужели ещё хуже, чем гра… «Вот ведь паразит!», мысленно взвывает Тэхён и, резко распахнув дверь, заезжает младшему брату по лбу. Ёнджун ругается вполголоса и хватается за пострадавшее место. — Черт, да я же просто пошутить хотел, обстановку разрядить, чего ты сразу в бой-то? Ух, злыдень! Тэхён поджимает губы, чувствуя слабый укол вины. — Прости, Джун. Нервы. Да и ты тоже хорош – знаешь ведь, как я стрессую из-за всей этой фигни! — смотрит с укоризной. Младший с полминуты хмурится с обиженным видом, но злобное выражение на его лице, кажется, физически неспособно задерживаться надолго, так что он отнимает руки от лба – блин, синяк всё же останется – и улыбается. — Ну покажи хоть татуировку. — И нам, нам тоже! — мама с папой выруливают из кухни; мамины глаза горят любопытством – она обожает татуировки каждого члена семьи. — И вообще, мог бы и позвать! Вечно ныкаешься у себя, будто так мы никогда ничего не увидим. Защищаться априори бесполезно, ибо тэхёнова позиция никому в доме не нравится. Ким просто едва слышно цокает языком и вновь задирает рукав: цветок по-прежнему на месте. Мама, папа и брат зажимают его в своём кругу, облепив со всех сторон. — Дэбак, — выносит Ёнджун вердикт, чуть ли не прижимаясь носом к руке Тэхёна. — Интересно, почему цветок? Что это значит? Ты же не любишь цветы. Или в этом есть какой-то символизм? В душе ты нежная леди? Усюсю, милашка. — Мелкий, ещё одно слово – и я помогу тебе претворить твою детскую мечту в жизнь и сделаю тебя единорогом. Благо, судя по шишке на лбу, становится понятно, куда "рог" втыкать. Ёнджун ставит руки над головой, показывая, что он "в домике", но угроза действует безотказно – парень послушно замолкает. Мама шикает Тэхёну, чтобы сам следил за языком и не разговаривал так с братом, затем переводит взгляд на цветок, и на её лице мелькает тень одобрения. Когда Тэхен, не разбирающийся в растениях, спрашивает, как он называется, мама, чуть задумавшись, высказывает предположение, что это анемона. Как говорится, непонятно, но очень интересно. — Что ж, сынок, — отец похлопывает Тэхёна по спине; в его голосе появляются нотки гордости, что ли? Точно в армию сына провожать собрался. Или замуж выдавать (учитывая ориентацию). — Вот теперь-то ты стал по-настоящему взрослым. Совсем скоро ты найдёшь свою родственную душу и покинешь родительское гнездо… — Пап, ты меня из дома выгнать пытаешься? — Тэхён не без скептицизма скрещивает руки на груди. — Ну что ты, нет, конечно! Хотя в двадцать лет неплохо бы уже себе местечко найти… Тэхёну удаётся отвязаться от родных только спустя ещё десять минут рассматривания новоприобретенной татуировки, рассуждений по поводу её значения и новых подстёбок от осмелевшего брата. Он заявляет, что жутко устал, а завтра пары с утра пораньше, быстро желает всем спокойной ночи и закрывается в своей пещере. В мыслях всё крутятся и ёнджуново «почему цветок, что это значит», и загадочное название, и четкое понимание того, что татуировки так или иначе отражают ценности или грани характера своего обладателя. Ещё и Чонгук со своей лилией опять стоит перед глазами. Поэтому Тэхён распластывается с ноутбуком на кровати и решительно вбивает в поисковике незамысловатое "анемона символика". Милостивый гугл выдаёт крайне короткий перечень значений. По мере прочтения едва возникшая на губах улыбка стремительно тает. Основные значения: быстротечность жизни, хрупкость, кратковременная мимолётная красота, одиночество, девственность. Тэхёна накрывает волной разочарования и раздражения. — Так и знал, блять, что нет от этих всратых картинок никакой пользы. Мало того, что проживу, видимо, мало, так ещё и помру одиноким девственником. Чуть ниже следуют религиозные трактовки. В христианстве анемоне приписывается намек на болезнь. Также она является символом страдания, ибо красные крапинки на цветке олицетворяют кровь Христа и мучеников. Тэхён проверяет татуировку на наличие крапинок – спасибо, мать-природа, что обделила. Ну хоть от неведомой хвори слечь не суждено, аж гора с плеч, такое облегчение. Тэхён перестаёт вчитываться, когда автор статьи пускается в пересказ легенды о греческом чуваке Адонисе, который умер на ложе из анемон, из-за чего они символизируют скорбь, печаль и смерть. Без энтузиазма, чисто на автомате он скроллит страницу до конца. — Да неужели, — бормочет, натыкаясь на цветочный календарь. Анемона, или ветреница, выпадает на четвёртое апреля. Тэхён ловит ладонью лицо – его день рождения тридцатого, мать его, сентября. Несостыковочка сотого левела. — Зуб даю, что значением этого чудо-цветка будет геморрой, — вздыхает Ким, уже принимая свою судьбу, но. Но напротив "wind flower" написано "I love you" и Тэхён теряется. Уровень уверенности касаемо своего знания английского резко даёт сбой. Тэхён начинает подумывать, что это он такой тупой и у него в памяти бардак и он наверняка что-то перепутал. Проверяет в переводчике – "я тебя люблю", всё верно. Всё ещё не веря, он решает, что неправильно прочитал. Черт, нет, всё верно! А может, есть другое, менее известное значение? — Святые пуделя, какое у этого может быть ещё значение, придурок? — тихо шипит Тэхён сам на себя, в ужасе запуская пальцы в порченные краской волосы. Последнее значение пугает больше предыдущих, по определению менее привлекательных. Потому что в голове до сих пор заезженной пластинкой крутится «пожалуйста, люби меня» мягким голосом Чон Чонгука.***
Утром, когда всё ещё немного сонный, но уже собравшийся Тэхён выплывает из своей комнаты и сразу идёт на выход, в коридоре его перехватывает мама и, поцеловав в макушку, поздравляет. — Папа уже ушёл, но просил поцеловать тебя и за него тоже, — под ворчание сына она чмокает его куда-то в темя (привстав при этом цыпочки, чтобы дотянуться) ещё раз. — Отметим вечером в узком семейном кругу, хорошо? По идее, его вполне можно было поздравить ещё ночью, когда появилась татуировка, но мама любит утверждать, что он родился только в четыре утра, а значит, его время тогда ещё не наступило. — Надеюсь, узкий семейный круг не подразумевает дядю Чжесана с его магнитолой и семейного доктора? — с кислой миной уточняет Тэхён, продолжая свой перевал до выхода из квартиры. — Нет, милый, только мы вчетвером и никого больше, — отвечает мама и тут же, задумываясь, добавляет. — Впрочем, можешь позвать Юнги. На лице обувающегося парня отображается "искреннее" удивление. Ну, и на том спасибо, как говорится. Тэхён наконец влезает в свои кеды, надевает лёгкое пальто, проверяет, все ли папки и тетради положил в сумку, и улыбается маме – хоть у него семья и порядком странная, но он её любит такой, какая она есть. — До вечера, — кивает он ей, уже выйдя за порог. — С днём рождения, хён! — доносится ему вслед ёнджунов крик из ванной. Традиционную утреннюю поездку до универа на автобусе Тэхён снова проводит в размышлениях. Сначала в голову в который раз лезет Чонгук со своей тигровой лилией, но именниник эту мысль быстро выпроваживает восвояси – хватило за ночь. Тэхён задирает рукав пальто. Уже ожившая и сроднившаяся с остальными татуировками анемона свободно разгуливает по его руке, перекатывая такие же нарисованные, как и она сама, капли росы с одного лепестка на другой. Тэхён какое-то время сопровождает её взглядом, но вскоре отвлекается на придумывание возможных вариаций "подарка", который Юнги подготовил ему в этом году. Есть у него такая, казалось бы, трогательная черта – ежегодно доводить его до слёз в собственный день рождения. Причём слёзы вызваны не приступами смеха или умиления, далеко не ими. В прошлом году Тэхён почти два часа проревел из-за уведомления об отчислении, которое, как выяснилось значительно позже, сутками ранее наклепал какой-то знакомый Юнги в фотошопе. В общем, появляться в университете попросту страшно, но у Тэхёна нет иных вариантов, кроме как идти на этот риск. Пропустить лекцию престарелого препода по полифонии равнозначно самоубийству с особыми мазохистскими деталями. — Йо, юбиляр, — Юнги выруливает из-за угла ровно в тот момент, когда Тэхён уже выдыхает с облегчением от мысли, что ему удастся добраться до нужной аудитории незамеченным, — наивно полагал, что сумеешь скрыться от меня, своего лучшего друга? — Святые пуделя, — тихо проговаривает Тэхён и перестаёт притворяться первокурсником-потеряшкой. — Юнги, давай договоримся, что на этот раз ты сразу всё выложишь, без прелюдий и долгоиграющих представлений? — Ни-ни, родной, в этом году без тупых розыгрышей, — Юнги обрубает бунт на корню и делает серьезное лицо. — Двадцать лет – уже не шутки. Пора взрослеть. Затем он хмыкает, переставая держать руки за спиной. Оказывается, что так друг прятал торт – небольшой, в коробочке с прозрачной крышкой, чуть неряшливо перевязанной ярко-красной лентой. Тэхён не может не хохотнуть, обратив внимание на шоколадную надпись, что гласит "ты – главный клоун в цирке моей жизни" (с сердечком на конце – надо отдать должное), и одинокую свечку-двойку. Незажженную. — Ну прямо "Загадочная история Бенджамина Баттона" по-корейски, — иронизирует Тэхён, подходя ближе и рассматривая торт. Благо, он в закрытой коробке и перспектива оказаться обмакнутым в глазурь стремится к нулю. — В магазине праздничных декораций не нашлось нуля, — кается Юнги, демонстрируя дёсны. Тэхён усилием воли сдерживает себя от комментария, что "да-да, дело вовсе не в том, что ты бедный, как церковная мышь". Торт благополучно вручается его законному обладателю, крохи сомнений в душе последнего выметаются окончательно, а дуэт друзей выдвигается на пару. — Судя по тому, что ты не торопишься рассказывать мне о новой татуировке, осмелюсь сделать вывод, что ты обзавёлся очередной сранью, которая тебе не нравится. «Не в бровь, а в глаз», Тэхён вымученно стонет. — Ну, я бы не назвал это сранью, но как нечто крутое тоже могу идентифицировать с трудом, — он неопределённо поводит плечами. Мимолетный взгляд на экран мобильника – с обоев ему привычно и белозубо улыбается любимый актёр Ким Сокджин – и Тэхён понимает, что до начала полифонии ещё около десяти минут. Возле нужной аудитории уже толпится половина посещающей группы. Две девушки-подружки, аки попугайчики-неразлучники (кого-то напоминает) с кафедры Тэхёна замечают его и поздравляют с днём рождения. Он давит максимально радостную улыбку, на какую способен, и бросает им кроткое «спасибо, девочки!». — Показывай давай, я как независимый эксперт дам свою непредвзятую оценку, — Юнги показательно хрустит шеей и пальцами. Тэхён сомневается в течение пары секунд, а затем машет на всё рукой и её же вытягивает, чтоб была прямой. По коже петляют чернильные облака, перекатывается с боку на бок мишка. Сразу заделавшаяся в скромняжки при посторонних анемона ныкается под коротким рукавом футболки. Путём недолгих уговоров её таки удаётся вытащить на дневной свет. — Это мак? — с ходу прилетает от Юнги; он косится на Тэхёна с деланным беспокойством. — Ты чё, на опиум подсел? — Ты придурок, — Ким закатывает глаза. — А это – анемона. Или ветреница, тут уж как душе угодно. Юнги присвистывает. — Чует моя жопа, ты всю ночь в гугле проторчал, перепрыгивая с сайта на сайт в поисках инфы об этой анимохе. — Анемоне, — неожиданно усталым тоном поправляет Тэхён. — Какая разница, — отмахивается Юнги. — Чего интересного надыбал-то? Дверь в аудиторию открывается и из глубин обители профессорши доносится её же грудной голос, любезно разрешающий студентам войти. Толпа дружным косяком селёдки заплывает в помещёние. Тэхён следует за стадом, натягивая на физиономию дежурное выражение, делающее его человеком, пребывающим в абсолютном восторге от того, что у него сегодня день рождения. — Травянистый многолетник, является представителем семейства лютиковых, предпочитает расти в горных районах с умеренным климатом… — Тэтэ, — прерывает его Юнги и дарит полный осуждения взгляд. — Значение у цветка какое? Тэхён секунд пятнадцать раскидывает мозгами, в результате чего останавливается на варианте, согласно которому лучше прикинуться, что он даже не пытался узнать ответа на вопрос Юнги. Принцип загадывания желания – расскажешь кому-то и ничего не сбудется, – только наоборот: оставишь при себе и авось забудется. Надежда умирает последней. — Я не имею ни малейшего понятия, — врёт Тэхён и садится на самом первом ряду, назло самому себе.***
— Ким Тэхён-ши? Подойди к моему столу, пожалуйста. Тэхён оборачивается с немым вопросом во взгляде и, когда профессор, ведущий лекции по инструментоведению, снова подзывает его, подтверждая, что "нет, не послышалось", сигналит Юнги. Тот, почему-то без привычного закатывания глаз, сигналит ему обратно, мол, окей, я займу тебе тоже место. — Вы меня звали, кёсуним? — на всякий пожарный ещё раз спрашивает Тэхён, останавливаясь у учительского стола - на поверхности, к слову, лежит стопка бумаг (похоже на домашку для первого курса). — Да, Тэхён-ши, — профессор Ли дружелюбно ему улыбается; это единственный преподаватель, которого Тэхён действительно уважает и, пожалуй, даже любит. — Я хотел попросить тебя сходить в сто двенадцатый кабинет, то есть тот, где хранятся инструменты, и принести кларнет. Он пригодится мне на сегодняшней лекции, снова обратимся к оркестровке. Тэхёну, признаться честно, дико влом тащиться в этот самый кабинет – хотя бы потому, что он находится этажом ниже, рядом с актовым залом, – однако даже от мысли отказать профессору Ли становится совестно. Поэтому он только угукает и идёт выполнять поручение, уже не видя того, как Юнги показывает профессору пальцы вверх и технично удаляется из помещения следом за ним. По дороге к кабинету Тэхён дает себе ментальную затрещину и приказывает перестать раскисать. В конце концов, день рождения – это не только глупая татуировка, которая совсем не определяет, кто он такой и что его ждет в будущем (к черту стереотипы). Это также возможность весело провести время с близкими, наслаждаться вниманием к себе, как бы эгоистично ни прозвучало. «Нужно смотреть на мир позитивно», подбадривает Тэхён сам себя. В кабинет он заходит, решительно настроенный на получение кайфа от этого дня. Того, что внутри уже кто-то есть и этот кто-то играет на фортепиано в другом конце комнаты, он не ожидает от слова "совсем". Играющий сидит к нему спиной и, кажется, не обнаруживает чужого присутствия, продолжая в том же темпе и ничуть не тише, но Тэхён, проморгавшись, узнаёт в обладателе черно-желтой клетчатой рубашки Чон Чонгука. В мыслях бегущей красной строкой проносятся знакомые и уже раз сто прокрученные слова. — Ну ёпти-дрёпти, что ж творится-то, - шепчет Ким, максимально тихо и, как следствие, медленно открывая чехол кларнета и осторожно вытаскивая из него сам инструмент. По идее, можно бы и уйти, так и оставшись незамеченным, но что-то в игре Чонгука заставляет Тэхёна остаться. Он перехватывает кларнет поудобней, подходит чуточку ближе, чтобы видеть Чонгука со стороны, и просто наблюдает. Чоновы пальцы легко и ловко порхают над клавишами, как бабочки, и мелодия из-под них струится бегло, озорно, непринужденно. Тэхён, привыкший к джазу в силу своего направления, любит живую, мажорную музыку, но она, как правило, несколько дерзка, даже груба в звучании, не так лирична. Игра Чонгука похожа на глоток свежего воздуха. Тэхён чувствует, как незатейливая партия, пускай и совершенно точно нуждающаяся в аккомпанементе инструмента помощнее, делает его чуточку более живым, чем он был минутами ранее. И лицо Чонгука, одновременно сосредоточенное и одухотворенное, это ощущение определенно подстёгивает. Тэхён остаётся, безбожно залипнув, и не сразу соображает, что Чонгук закончил играть. — Привет, Чонгук, — он глупо улыбается. — А я тут это, за кларнетом заскочил. Глаза Чонгука комично округляются, а щеки розовеют – Тэхён предполагает, что он смущается из-за того, что кто-то видел и слышал, как он занимается. — Как долго ты тут стоишь? — спрашивает он упавшим голосом. «Так сильно стремается?», задумывается Тэхён, улавливая исходящие от парня волны паники. — Да минуту всего, наверное, — преуменьшает, желая Чонгука успокоить. — Отлично играешь. Если поёшь ты так же, то могу с уверенностью заявить, что хочу стать твоим фанатом. Теперь Чонгук рдеет ещё и ушами. Он по-прежнему сидит на кушетке и, кажется, пребывает в культурном молчаливом шоке. Чернильный смайлик, маячащий прямо у него на лбу, которому наверняка положено мило улыбаться, корчит странную гримасу. Тэхён переминается с ноги на ногу, всё ещё улыбаясь и напоминая клинического идиота. — Что это было за произведение? Саундтрек к какому-то фильму? — любопытствует он не столько из интереса, сколько из желания избавиться от затянувшейся паузы. Чонгук отмирает. Цвет его лица наконец возвращается к нормальному и парень перестаёт напоминать мистера Крабса. — "Лето" Дзё Хисаиши, — просто поясняет он, отрывая взгляд от кларнета, на который он исступленно пялился последние минуты две, и переводя его на того, кто этот кларнет держит в руках. Тэхён смутно, на подсознательном уровне понимает, что ему от этого зрительного контакта малость не по себе. Поэтому он решает поступить, как настоящий мужик, когда его настигает кризис – свалить с радаров. Профессор Ли и так заждался, наверное. — Я пойду? — «зачем ты говоришь это с вопросительной интонацией, придурок?». — Пара начнётся с минуты на минуту. Кёсуниму нужен кларнет. Чонгук моргает. — Да, точно, — выдаёт парень спустя секунд десять, и Тэхёну кажется, что он звучит почти разочарованно. — Мне тоже пора идти, если не хочу опоздать на итальянский. Иначе профессор Чхве мне голову откусит. Тэхён вспоминает один-единственный раз, когда ему довелось пересечься с итальянкой – он тогда торопился справить нужду, а эта борь-баба изловила его прямо на пути к заветному туалету и принялась отчитывать за слишком громкое топанье, якобы мешающее ей вести лекцию, на что ей, помнится, прилетел ответ, что стоит попробовать научиться закрывать двери, – и не может не согласиться с Чонгуком. И не посочувствовать ему тоже. Кстати о дверях. Тэхён ясно помнит, что не закрывал её, но сейчас она почему-то заперта. Ким сваливает всё на сквозняк и тянет ручку вниз. Не поддаётся. — Какого хрена, — он злобно шипит, отчаянно дёргая ручку. — Что такое? — раздаётся голос Чонгука над ухом. — Дверь заперта. — Ты закрывал кабинет, когда заходил? — озадаченно спрашивает Чонгук. — В том-то и дело, что нет! — Тэхён предпринимает последнюю попытку нажать на ручку, но терпит неудачу и сдаётся, пиная дверь от досады. — Я даже не прикрывал дверь. Должно быть, захлопнулась из-за ветра и замок замкнуло. Чонгук осматривает комнату и поджимает губы. — Все окна закрыты. — Тогда из коридора дунуло. — Их там вообще нет. Потрясно. Тэхён снова проезжается по деревянной поверхности двери носком кроссовка и просит выпустить их, параллельно ругаясь. Стоит ли говорить, что на просьбы никто не отзывается? — Пара уже началась, Тэхён, вряд ли кто-то шарахается по коридору, — замечает Чонгук и обреченно вздыхает. — Итальянка точно меня убьёт. Будет очень тристеминте. Тэхён не хочет, чтобы было тристеминте, хоть и понятия не имеет, что это значит. Он ведь едва успел настроиться на то, что сегодня хороший день и нужно перестать себя накручивать! И что в итоге? Профессор Ли, должно быть, до сих пор ждёт, когда он принесёт ему злополучный кларнет, Юнги ждёт, когда ему можно будет перестать караулить место для него подле себя, а Тэхён, тем временем, прохлаждается в кабинете с инструментами в компании Чон Чонгука и без возможности выйти. Что ни день, то праздник. — Кто бы ни закрыл эту дверь, пожалуйста, откройте, и мы честно не будем устраивать скандал по этому поводу! — кричит Тэхён, пытаясь не терять надежды. Атмосфера становится всё некомфортнее, Ким превращается в сгусток раздражения. — Не хочу тебя расстраивать, но в кабинете установлены звукопоглощающие панели, — сообщает Чонгук и слышит пассивно-агрессивное «айщ» в ответ. Тогда Тэхён вновь хватается за ручку и силится её сломать. На это Чонгук никак не реагирует, лишь аккуратно кладёт свою сумку с учебниками на пол у фортепиано, присаживается обратно на кушетку и славливает своего рода астрал. Он. Застрял. Один на один. С Ким Тэхёном. На которого у него дикий краш вот уже полгода. С одной стороны, успех. С другой, как ни крути, неловко до жути – сам Тэхён, видимо, перспективе пропустить пару и провести время с однокурсником рад не особо. Правильней было бы даже сказать, далеко не рад. Тэхён ещё минуту другую мучает дверь, но всё-таки прекращает бесполезные попытки и тяжело плюхается на единственный в комнате стул, за исключением фортепианной кушетки. Он мрачно и исподлобья смотрит на контрабас у противоположной стены. Воцаряется тишина, и атмосфера напоминает свидание вслепую – оба пребывают в непроизвольном ожидании, что именно оппонент начнет разговор. Тэхён ощущает себя полным кретином, ибо он вообще не в курсе, как коммуницировать с Чонгуком вне общих лекций и обеденных перерывов, когда под боком всегда находится устраняющий любой намёк на дискомфорт одним лишь своим существованием Юнги. Ещё больше ситуацию усугубляет тот факт, что Тэхён, к своему величайшему стыду, испытывает какие-то новые, неизвестные ему эмоции, вызванные осознанием того, что их с Чонгуком цветочные татуировки можно назвать практически парными – они буквально означают "пожалуйста, люби меня" и "я люблю тебя". Дурацкие картинки. Одни убытки от них. Очередной минус в копилку. Пока Тэхён ведёт незримую войну с самим собой, Чонгук, машинально наигрывающий что-то простое на фортепиано, едва касаясь клавиш кончиками пальцев, выплывает из транса. Он бережно вынимает из своей сумки небольшую коричневую коробочку и, преисполненный решимостью, шагает прямо к Тэхёну. Застанный врасплох Ким отвлекается от протирания кларнета подолом собственной футболки и поднимает голову на возвышающегося над ним парня. Чонгук протягивает к нему раскрытые ладони с коробочкой на них и нервно прокашливается. — С днём рождения, — он избегает визуального контакта. — Я думал, как бы подойти к тебе сегодня между парами, но шанс объявился сам и, вероятно, момента идеальнее уже не будет, — и протягивает коробочку чуть настойчивей. Тэхён зажимает инструмент ногами и принимает подарок из чонгуковых рук. Он ожидает обнаружить внутри нечто символическое вроде брелока или краткий справочник по теории музыки (невероятно полезная штука), но в коробочке оказывается браслет – плетёный кожаный ремешок из тонких черных полосок, с серебряной (реально серебряной? это что, шутка? главный пранкер на районе ведь Юнги, разве нет?) подвеской в виде медвежонка. Сказать, что Тэхён знатно охуевает – ничего не сказать. В черепной коробке вдруг начинает метаться пчелиный рой мыслей: «Мы же с ним не так уж и близки? Я думал, мы хорошие знакомые. Даже Юнги не стал заморачиваться. Неужели я действительно важен для него? Вау, вот это нихуя себе открытие. Святые пуделя, браслет ему, наверное, в копеечку влетел...». Внезапно тянет поплакать. Когда проходят добрые пять минут и в течение этого времени Тэхён неотрывно (и, походу, со слезами на глазах) пялится на браслет, Чонгук начинает беспокоиться. — Тэхён? Ты… Тэхён не даёт ему закончить, резко вскакивает на ноги и порывно обнимает парня, чуть не сбив с ног. — Я в восторге! — пищит он на ультразвуке, обвив чужую шею руками и уперевшись подбородком в плечо. — Спасибо, Чонгук-и. Мне очень приятно, правда! Браслет капец какой красивый, ещё и жутко дорогой наверняка, ну право, не стоило, мне даже совестно как-то, я недостоин такого. Чон кладёт подрагивающие руки ему на талию. — Не смей даже думать о себе в таком ключе, — говорит тихо, но твёрдо. — Я сделал этот подарок от чистого сердца, потому что ты хороший человек. Один из лучших, кого я знаю. Тэхён всхлипывает, повиснув у него на шее. Они стоят так ещё немного. Затем Ким усилием воли отлипает от Чонгука и глядит на него сияющими глазами – впервые за день. — Я в самом деле не знаю, как отблагодарить тебя. «Люби меня», с болью думает Чонгук, но улыбается и просит надеть браслет. Что Тэхён и делает. Как только ремешок обхватывает его запястье и застежка щёлкает, он вдруг чувствует себя счастливейшим человеком на Земле. И если до этого Тэхён не имел ни малейшего представления, о чем можно поговорить с Чон Чонгуком, то теперь поиск подходящей темы его заботит в последнюю очередь.***
Юнги чувствует себя кропотливым ювелиром, щёлкая ключом так тихо, как только может. Он убирает ключ и уже собирается гаденько посмеяться себе в кулак, как краем глаза замечает какое-то движение сбоку от себя и позорно подпрыгивает на полметра испуганным кошаком. — Ты, блять, кто такой и что тут делаешь? Юнги был бы очень не против оказаться с Чимином в пустом универском коридоре, но при других обстоятельствах. — Да кабинет вот закрываю, отзанимался, — Мин натянуто улыбается, мол, ничего я тут такого подозрительного не делаю. Чимин не выглядит убежденным. — Я знаю, что там сейчас должен быть Чонгук, — грозно начинает он и, черт, если бы не эти волосы цвета клубничной жвачки, Юнги бы определенно спасовал. — А я его сосед и лучший друг. На кой черт ты закрыл его там? Что он тебе сделал? Что вообще такого могло натворить такое воплощение невинности, как Чон Чонгук? Поступаешь, как крыса. А ну отдай ключ и пиздуй отсюда. Парень делает уверенный шаг вперёд и Юнги видит явственно читающуюся на его лице боеготовность. Он в жесте притворного ужаса поднимает вверх ладони – при этом на внутреннюю часть одной из них переползает чернильный кактус – и советует Чимину остыть. — Во-первых, я его, Чонгука, друг, Мин Юнги с композиторского, мы вместе страдаем (хуйней) на теоретических предметах, — принимается разъяснять Юнги ситуацию. — Во-вторых, твои гнусные беспочвенные инсинуации меня очень оскорбили, Чимин-ши. Пак недоверчиво выпучивает свои и без того большие красивые глаза. — Откуда ты меня знаешь? — Грех не выяснить и не запомнить имя того, кто не так давно – вчера, вообще-то – экстравагантнейшим образом разрядил обстановку на паре по музлитре, ворвавшись в аудиторию розовым вихрем аки Пинки Пай на максималках, — шкодливо подмигивает. Как говорила бабушка Юнги, бывшая учительница физики, дважды вдова, курильщица со стажем в тридцать лет и самопровозглашенная поэтесса: поймали на месте преступления – флиртуй, как в первый и последний раз. Чимин морщится. — И всё же, чем ты тут занят? Юнги пускается в объяснения своего гениального плана "помогите Чонгуку-путешественнику найти дорогу в сердечко Ким Тэхёна". Он рассказывает, что ежедневно видит, как краснеет и ломается Чонгук при виде своего ненаглядного, поэтому уверен в том, что его лучший друг Чону нравится (Чимин подтверждает эту теорию кивком). Поэтому он решил ему помочь и наладить им обоим личную жизнь; учителей Мин заранее подговорил, включив всю свою силу убеждения и природное очарование; ключ одолжил у вахтёра тем же путем. — Посидят там часик другой, покукуют, а я потом их выпущу. И, клянусь своим "отлично" по истории пианизма, они оттуда выйдут рука в руке, в конфетно-букетном периоде и, возможно, уже не девственниками, — Юнги аж искрится от самодовольства. Чимин, выслушав, успокаивается. Чонгук за полгода все уши ему прожужжал про этого своего Тэхёна, так что задумка Юнги кажется даже разумной (хоть и в своём роде детской). Когда они с Юнги отходят подальше от кабинета, Пак какое-то время молчит, после чего невозмутимо резюмирует, что тетрадка по итальянскому, которую Чонгук забыл в общаге и которую Чимин ему сейчас как раз-таки нёс, явно ему сегодня не пригодится. Они уже собираются расходиться, ибо их-то отсутствие на парах не запланировано, когда Чимин спрашивает у Юнги, почему он так уверен в том, что Чонгук и Тэхён сойдутся. — Я видел их татуировки, — просто отвечает парень, пожимая плечами. — Одинаковые. Зуб даю, эти двое – соулмейты. — У Тэхёна тоже граммофон под рёбрами? — искренне удивляется Чимин. — Да. И Тэтэ ненавидит его всеми фибрами своей души, но после моей гениальной идеи станет боготворить. «Допустим», приходит к выводу Чимин и, бросив Юнги на прощание «что ж, тогда до встречи», разворачивается на пятках и шагает дальше, вдоль полосы музыкальных кабинетов. Прежде, чем Чимин сворачивает за угол, он останавливается и как бы невзначай интересуется у Юнги, какая же у него самого татуировка – та самая. Юнги, поднимающийся по лестнице, оборачивается вполоборота и, похабно ухмыляясь, выгибает бровь. — Свернувшаяся клубком кошка на копчике, хочешь проверить? Чимин в неверии моргает. — Погоди-ка. У меня тоже. Юнги, не ожидавший такого поворота, спотыкается и чуть не катится по ступеням колбаской.***
— Почему ты решил пойти именно в джаз? — Чонгук подбирает смычок от контрабаса и взмахивает им аки волшебной палочкой, сопровождая свои действия обязательным «вингардиум левиоса». Они уже около сорока минут (их по-прежнему никто не спешит вызволять из закрытого кабинета) исследуют и рассматривают все инструменты в помещении, делая с ними забавные снимки и параллельно играя в "двадцать вопросов". В процессе выясняется, что любимый цвет Чонгука – желтый (очень неожиданно), любимый композитор – Шин Джихо, а ещё он, хоть и учится на кафедре академического пения и – на секундочку – оперной подготовки, питает слабость к андерграундным рэперам и свято любит довольно известного Ким Намджуна и ещё одного чувака под псевдонимом Свингс. — Я случайно наткнулся на запись выступления Джона Колтрейна в ютубе, когда мне было четырнадцать, — вспоминает Тэхён, фотографируя юного волшебника. — И проникся. Он ведь просто гений техники! Хоть и умер чуть ли не столетие назад. Я начал увлекаться его музыкой, мне нравилась её… Хаотичность, наверное, да, назовём это так. Дальше – больше, и я начал узнавать о других музыкантах, влюблялся в них друг за другом: Сан Ра, Телониус Монк, Майлз Дэвис, конечно же. И Элла Фицджеральд мне тоже нравилась, то есть нравится до сих пор. Меня восхищали и, опять-таки, восхищают по сей день джазовые музыканты, ведь они умеют импровизировать и это, черт возьми, великая коллективная эстетика джаза, — Тэхён перестаёт трещать, принимая зачарованную физиономию Чонгука за притворный энтузиазм. — Это может показаться смешным, но я настолько вляпался во всю эту джазовую тусовку, что моей татуировкой на пятнадцатилетие стал саксофон. Я уже тогда знал, что хочу связать с этим свою жизнь. — Нет-нет, это вовсе не смешно, — поспешно заверяет его Чонгук и возвращает смычок на место. — Мне правда интересно тебя слушать. Я думаю, джаз – это круто. Покажешь саксофон? Тэхён бегло оглядывает свои открытые руки – нужной картинки на них не наблюдается. — Он, должно быть, где-то на спине или ещё где под одеждой. В следующий раз. Чонгук понятливо мычит и лезет в шкаф в углу комнаты. Вообще, им, наверное нельзя ковыряться в универском имуществе, но кто виноват, что они оказались тут замурованы и занять себя больше нечем? Обмен рандомными подробностями о себе ставится на паузу (учительница Тэхёна по общему фортепиано в музыкальной школе всегда орала, что пауза - это не остановка, а "знак молчания"), пока Ким придумывает новый вопрос для Чонгука. — О, знаю! Ты веришь в лунных… — Смотри, что нашёл! Чонгук вытаскивает из недр шкафа маленький черный чемоданчик и, сдув с него облачко пыли, водружает находку на опущенную крышку фортепиано. Парни вместе открывают его – становится ясно, что это выполненный в стиле ретро и давненько не использованный по назначению проигрыватель виниловых пластинок. — Слава техническому прогрессу, эта штуковина заменила огромные нелепые граммофоны, — говорит Тэхён, изучая взглядом электропривод диска, тонарм и прочие внутренности проигрывателя. Чонгук на этих словах заметно дёргается, но виду не подаёт и с нервным смешком спрашивает: — Отчего такая нелюбовь к граммофонам? — У меня всю жизнь комплексы из-за сего убожества, — фыркает Тэхён, решая не вдаваться в подробности. Он не смотрит на Чонгука и не замечает, что тот слегка поникает. — А у меня этот прибор всю жизнь ассоциировался с чем-то возвышенным, благородным, — Чон нежно поглаживает обтянутый кожзаменителем чемоданчик, — как любовь. Тэхён уже успел забыть, что открывшийся ему по-новому Чонгук, фанат андерграунда и тайный ненавистник половины профессоров, по-прежнему является и тем Чонгуком, что поделился с ним рисом, купил ему браслет с медвежонком и просто весь такой из себя милый плюшевый зая. — Любопытные ассоциации, — вопросительно выгибает бровь. — И с чем же они связаны? Он фоткает проигрыватель, наложив сверху какой-то винтажный пыльный фильтр, затем переводит камеру на Чонгука, надеясь беспалевно сфоткать, подловив во время мыслительного процесса. Вокалист устремляет в объектив неожиданно серьезный взгляд и судорожно сглатывает; чернильный кролик в ямке меж его ключицами тревожно тарабанит лапкой. Когда он наконец находит в себе силы в самом деле сказать то, что вечно крутится на языке, вслух, с плеч будто спадает невидимый груз, как мешок с капустой или какой-нибудь особенно жирный кот. Да, плечам точно становится легче. Чего не скажешь о душе – да или нет, сейчас или никогда. — Моя первая татуировка – граммофон, — он заламывает брови. — Под рёбрами. Чонгук на экране тэхёнова телефона выглядит расстроенным. До того расстроенным, что совсем не замечает, что Тэхён, всё ещё держащий перед собой мобильник с Чонгуком в кадре, перестаёт двигаться и, кажется, дышать. Он не верит своим ушам. Граммофон? Под рёбрами? Это всё-таки розыгрыш? Тогда где Юнги, втихую снимающий происходящее из-под стула? Перед глазами золотом зажигается проклятое «пожалуйста, люби меня». Тэхён дрожащими руками опускает телефон. Чон Чонгук, парень-кролик, любитель желтых рубашек – его родственная душа? — Святые пуделя, да это немыслимо. Чонгук, решивший просто топить взор у себя под ногами до тех пор, пока Тэхён не скинет со своего лица каменное выражение, робко поднимает на него глаза и натыкается на вспыхнувший в радужках напротив пожар. — Ты чего? - теряется он, неосознанно делая шаг назад, но Тэхён быстро преодолевает и без того мизерное расстояние между ними и встаёт почти вплотную к нему. — Это правда? — Что – правда? — Про татуировку. — Да? — Чонгук непонимающе хмурится; реакция Тэхёна странная. И тогда происходит нечто ещё более странное: Тэхён тянет за подол своей футболки и задирает её до груди. Первый порыв Чонгука – в панике отвернуться, ибо какого вообще дьявола тут творится, но взгляд сам по себе заинтригованно скользит вниз и… Да, это определенно точно граммофон. Абсолютно идентичный тому, что красуется у самого Чонгука под сердцем все двадцать лет его жизни. В груди гулко колотится, стук отдается набатом в ушах; Чонгук колеблется всего мгновение, прежде чем расстегнуть свою рубашку. Всё смущение как ветром сдувает. Он улыбается, как безумный. Тэхён лицезреет знакомый граммофон (и отличный пресс, браво, Чон Чонгук), отравлявший ему жизнь одним лишь своим незримым присутствием, на чужой коже и просто начинает смеяться, позволяя всем старым мрачным мыслям вылиться вон вместе со смехом.***
Полуторачасовая пара по инстументоведению закончилась, а значит, пришло время вызволять принцесс из башни. Главное – не получить при этом пиздюлей от дракона, роль которой выполняет всё та же принцесса, ну прямо боец на два фронта. Несмотря на то, что Юнги слышит доносящийся из кабинета смех ещё на подходе к нему, внутрь он всё равно заглядывает с некой опаской. Чонгук и Тэхён, видимо, настолько поглощены друг другом (нет-нет, всё наверняка в рамках пристойности), что не замечают звука проворачиваемого в замочной скважине ключа. Юнги осторожно просовывает голову внутрь: оба парня сидят на крышке фортепиано (у студента-композитора сразу руки чешутся), болтают ногами и играют в "двадцать вопросов", давно и плавно перетёкшие во все "сто двадцать". На Чонгуке, к слову, не до конца застёгнута рубашка; он с восторгом наблюдает за тем, как анемона на руке Тэхёна пытается спрятаться в бутон от его прикосновений, а ещё у обоих улыбки до ушей, так что Юнги, довольный собой, не удерживается и громко заявляет, что «на каждое старьё найдётся свой любитель винтажного». Это и становится его политической ошибкой. Тэхён сужает глаза и склоняет голову вбок. — Так это всё же твоих рук дело, да? - резко спрыгивает с фортепиано. Юнги в дверях на секунду поддаётся панике и поднимает вверх руки а-ля сдаюсь, пойман с поличным, примите ключ и батончик милки уэя в кармане в качестве улик. — Тэтэ, ты ведь понимаешь, что это было сделано ради вашего же блага? — Ты обещал мне, что в этом году обойдёшься без приколов! — А я свечку не ставил, точнее, ставил, но не зажигал, — парирует Мин. — Ты ужасный друг. — Если бы вам действительно так хотелось выбраться отсюда и разбежаться на пары, вы могли хотя бы попытаться написать мне, — Юнги поочередно одаривает Тэхёна и Чонгука насмешливым взглядом, — или Чимину. Но я, увы, не получил ни единого сообщения с мольбами о помощи. Тэхён тупо смотрит на Юнги, переваривая информацию. Затем они с Чонгуком переглядываются – туповато с их стороны получилось, однако. Юнги ликующе улыбается. — Знаешь, Юнги, — Ким невинно хлопает ресницами, — а я вот хотел сказать тебе, что это была твоя лучшая идея, особенно по сравнению с прошлогодней подставой, так что я готов расцеловать тебя прямо здесь и сейчас. Нет, Юнги всё-таки проебался.***
Тэхён и Чонгук теперь не отлипают друг от друга ни на секунду во время совместных пар, обеденных перерывов и остального свободного времени. Юнги это обычно с нотками триумфа в голосе комментирует, как «вот Фома пошёл на дно, а Ерёма там давно». Они не милуются и не ведут себя, как типичная невыносимая парочка, а просто сидят рядом, соприкасаясь плечами и бедрами, постоянно держатся за руки под столом и частенько обмениваются долгими, полными какого-то обожания взглядами. По ним довольно сложно сказать, что всего какую-то неделю назад они и подумать не могли о том, что всё так сложится – парни будто встречаются лет пять как минимум и при этом всё ещё безумно друг в друга влюблены. Такой вот разрыв шаблона. Их уже ожившие парные татуировки вовсю крутят свои пластинки и выплёвывают из рупоров нотные станы со всякими восьмушками – стоит ли говорить о том, что Тэхён вдруг проникся к некогда столь ненавистному граммофону горячей любовью? Юнги в такие моменты смотрит на них и с физиономией гордой свахи утирает слёзы, которых нет. Жизнь становится похожей на классическую дораму про студентов. В один из таких обеденных перерывов происходит следующий диалог. — Ладно ещё профессор Ли, он добрейшей души человек, его несложно уговорить, — задумчиво спрашивает Чонгук у Юнги, который вечно тусит с ними эдаким третьим лишним, но на деле он им отнюдь не является, — но как ты уломал мою итальянку дать тебе добро на ту авантюру? Юнги подталкивает пальцем солнечные очки к самой переносице и деловито хмыкает. — Опыт не пропьёшь, зая. Нужно знать слабые места людей, чтобы было, на что давить. — Не уверен, что хочу знать о слабом месте профессора Чхве, — кривится Тэхён. — К счастью, я хорошо знаком с сыном твоей итальянки Бомгю, — продолжает Юнги, игнорируя комментарий друга, — и он ещё за неделю до самого мероприятия посоветовал мне подарить ей сборник неприличных итальянских частушек. Я думал, не прокатит, но рыбка попалась на крючок – она была приятно удивлена и просила никому о её маленьком секрете не рассказывать. Понял, Чонгук? Рот на замке, ты обязан своей личной жизнью этой святой (почти) женщине. После коллективного приступа истерического смеха Тэхён любопытствует по ещё одному поводу. — Скажи честно, ты знал, что мы соулмейты, или просто решил испытать судьбу? Мин делает глубокий вдох и кладёт локти на стол. — Вы оба сами мне рассказали о своих татуировках, но я решил придержать эту информацию при себе до лучших времён. Чонгука бы инфаркт хватил, если бы он узнал такую важную новость от меня, а не от тебя. — Ты знал, что мне нравится Тэхён? — Чон отвлекается от перебирания высветленных волос своего бойфренда. — Айгу, ну конечно, знал, ты ж возле него краснел всегда, как невинная тян из аниме в жанре "школьная романтика". Чонгуковы щеки моментально заливаются краской. Он машет на Юнги рукой, мол, прекрати меня позорить. — Опять позоришь моего лучшего друга, негодник? — за спиной Юнги появляется веселый Чимин со всё такой же ядовито-розовой шевелюрой. Он наклоняется через плечо Мина и быстро целует его в губы, после чего грозит пальцем и в стиле "красиво ты вошла в мою грешную жизнь, красиво ты ушла из неё" уматывает так же быстро, как и возникает из ниоткуда всего пару мгновений назад. Если Тэхён и Чонгук свои отношения особо не афишируют и даже целуют друг друга на людях исключительно в щеки (счастье любит тишину и прочее-прочее), то эти двое очевидно задались целью стать самой громкой парой во всём университете. — Удачи на репетиции, Пинки Пай, порви там всех! — кричит Юнги Чимину вдогонку; на осуждающие взгляды студентов вокруг ему откровенно до лампочки. — Я погляжу, у вас всё отлично? — склабится Тэхён, подпирая голову рукой и звенькая при этом браслетом. Впрочем, он правда рад и за них, и за себя. Юнги лукаво улыбается и, чуть повернув голову, являет взору друзей умывающуюся, спрятавшись на задней части его шеи, кошку. - Лучше не бывает.***
— Мы с Чимином посоветовались и решили, что подарим вам на месяц отношений полное собрание треков с последнего сезона "show me the money", но перезаписанное на пластинку. — Да? Без проблем. Чонгук, слышал? Мы всё-таки закажем им парные цепочки с кулонами в виде хеллоу китти, я передумал.