***
За всю дорогу мы больше не обмолвились ни словом. Наверное, он подумал, что я странная. Если так, то он прав. Открыв дверь в полицейский участок, этот парень пропускает меня вперед. Пока мы шли, я поняла, что заскучала. Надо бы повеселиться. И я даже знаю, как. — Добрый день, мистер Бёрни, — говорю я громче обычного, натянув улыбку, кладя руки на стол, отчего дежурный полицейский чуть ли не уронил кружку из своей руки, подавившись чаем. — Что-то вы грустный сегодня. Я вам работу нашла. — Он грозно посмотрел на меня. Всегда нравилось его бесить. — Опять ты, — он презрительно на меня смотрит. — Я думал, тебя уже посадили за кражу. Давно пора, — выплевывает он, а я еще шире улыбаюсь. Не дождетесь. — Ну, не будьте таким грубияном. Вы меня показываете не в лучшем свете перед совершенно незнакомым человеком. — А у тебя есть хорошая сторона? — смеется он, поглядывая на…кажется, Генри. — Спасибо бы лучше сказали, что я вам нахожу, чем заняться. Не все же вам телевизор днями и ночами смотреть, — дежурный уже хочет возразить, но я вытягиваю руку вперед, останавливая его. — Перед тем, как вы начнете ругаться и пытаться выдворить меня отсюда, я скажу, что этому человеку нужна помощь. У него угнали машину. — Как зовут? — спрашивает мистер Бёрни. Кажется, парень настолько заслушался нашим «милым» разговором, что, видимо, даже не понял, что вопрос был адресован ему. Он отвечает только тогда, когда я толкаю его локтем. — Генри Миллс, сэр. Мистер Бёрни вздыхает, а я усмехаюсь. Наверное, он устал перебирать бумажки и писать отчеты начальству, а угон машины, видимо, оказался выше его сил. — Позову Роджерса. Пускай разбирается. А ты, — мистер Бёрни смотрит на меня сверху вниз, надменно фыркая. — Уйди с глаз моих. Я закатываю глаза, а он уходит вдоль по коридору, и я вдруг слышу голос этого Генри: — Вы очень добры, сэр! И я снова закатываю глаза, но решаю промолчать. — Он не очень тебя любит, — говорит он, обращаясь уже ко мне. А я в свою очередь усмехаюсь и запрыгиваю на стол мистера Бёрни и довольная болтаю ногами, словно ребенок. — У мистера Бёрни просто зуб на меня за то, что я перерезала ему кабель от телевизора, и теперь в свою смену он не может смотреть программу «В мире животных» или как она там называется. Всего лишь телевизор, а смотрит на меня так, будто я его любимого хомячка убила! — я развожу руками и замечаю, как по коридору кто-то идет. — Детектив Роджерс! — кричу я, привлекая его внимание, и поднимаю правую руку вверх, будто бы без нее меня не заметят. Детектив одет как всегда, во все черное, и я вижу на нем незаменимую кожанку. Мне иногда кажется, что он ее никогда не снимает. — Тилли? Ты опять что-то натворила? — детектив недоверчиво смотрит на меня, а я делаю вид, что меня эта фраза задела до глубины души. — Почему сразу натворила? — спрашиваю я, случайно пнув ногой стул, что стоял рядом. И это, конечно, не остается незамеченным от полицейского. — Слезь со стола. Сейчас мистер Бёрни придет, — просит Роджерс, а я снова усмехаюсь. — И что? — Я сказал «слезь»! — он резко дергает меня за локоть, и я спрыгиваю со стола, еле удержавшись на ногах, чтобы не упасть. — Да пожалуйста, — говорю я, поправляя свою куртку, снимая с нее невидимые пылинки. За этой картиной наблюдает… парень, чьё имя я уже забыла. А переспрашивать как-то неловко. — Я вообще-то тут по делу, — я не теряю свою уверенность, задрав нос и посмотрев на детектива. — У этого человека угнали автомобиль. — Мистер Бёрни уже сказал. Детектив Роджерс к вашим услугам. Пройдёмте в мой кабинет, — представляется мужчина и открывает перед парнем дверь, и тот заходит внутрь. Я уже хочу развернуться и уйти, понимая, что дело выполнено, как вдруг чувствую руку на своём локте и машинально оборачиваюсь. — Тилли, не натвори ничего, пока я занят, хорошо? — Роджерс смотрит на меня слишком проницательно, и в его взгляде я вижу мольбу о том, чтобы, когда он выйдет из кабинета, здание полиции стояло на месте. — Даже и не думала, — я равнодушно пожимаю плечами, и он убирает свою руку. — Хорошо, — говорит детектив, когда я разворачиваюсь и иду в сторону выхода. — И не трогай Бёрни! Он сегодня не в духе, — слышу громкий голос детектива, а потом дверь кабинета закрывается, раздражающе скрипя. «Он всегда не в духе» — проносится у меня в голове, и я решаю сесть на стул, ощущая желание дождаться, когда Роджерс поговорит с новеньким парнем. Я понимаю, что уже слишком заскучала от серой жизни и что, возможно, мне не хватает чего-то нового. Мистер Бёрни, что уже успел вернуться и сесть на свое законное рабочее место, странно на меня косится, будто боясь, что я в любой момент подожгу это здание, и тогда он останется без места работы, телевизора и пончиков, что лежат у него в столе в третьем ящике справа. Да-да, я там тоже рылась. Боюсь только не вспомнить, когда это было и зачем. Однако я помню, что меня тогда не заметили, и все прошло гладко. Я смотрю на часы, погрузившись в свои мысли, и в какой-то момент пропускаю мимо ушей звук открывающейся двери, выходящего оттуда Роджерса с…тем парнем. Замечаю их лишь тогда, когда они пожимают друг другу руки, а я, чертыхнувшись, все же решаю уйти, понимая, что стоило это сделать раньше. И зачем я здесь сидела? — Тилли! — окликает меня Роджерс, а я зажмуриваю глаза, сильнее вцепившись за свой рюкзак, но все же оборачиваюсь и вижу, как детектив уже стоит возле меня. — Я думал, ты уже ушла. — Только хотела, — на выдохе произношу я, отводя взгляд. — Что-то произошло? — он хмурится, будто пытаясь что-то для себя понять. Но он и так знает, что ничего не выйдет. — Нет, ничего, — я вновь выдавливаю улыбку и быстро нахожу ответ. — Помнится вы, детектив, обещали мне купить обед. — Я не забыл, — его взгляд смягчился, и в его глазах я вижу некое тепло, что было на него не слишком похоже. — Но, кажется, уже поздно для обеда, ты так не считаешь? — Роджерс указывает на настенные часы, что отстают на три минуты, но я даже голову не поворачиваю в ту сторону, усмехаясь. — Это смотря, когда ты проснулся. Ладно, увидимся, вы знаете, где меня найти, — говорю я и, не дожидаясь ответа, бегу к выходу, словив при этом презрительный взгляд мистера Бёрни, который уже сотый раз успел помолиться, лишь бы я не пришла сюда в следующий раз.***
Я сижу под мостом на статуе Тролля и верчу в руках кубик Рубика. Занимательная вещь, такая интересная. Ты пытаешься собрать все кусочки воедино, чтобы каждый цвет нашел свое место, но из-за того, что у меня он практически весь потертый, цветов уже нет. Я могу лишь догадываться, где мог бы быть какой цвет, и составлять свою картинку, которая будет понятна лишь мне. Я часто отвлекаюсь, а такие вещи помогают мне концентрироваться на чем-то одном и не теряться, когда меня о чем-то спрашивают. Сегодня я плохо спала. И дело не в жестком диване или кофе, который я выпила на ночь. Я перестала пить таблетки, а оттого мне начали сниться кошмары. Чертовы таблетки, они словно искажают мою реальность. Без них я вижу ее такой, какая она есть. Без прикрас и иллюзий. Но я не могу спать. В своих снах кто-то кричит одно и то же имя. Алиса. А мне с каждым разом все труднее и труднее понимать, сон это или реальность. Просыпаясь, я чувствую какую-то опустошенность в своей душе, будто чего-то не хватает. Будто я упускаю что-то важное, но не могу понять, что. Позавчера в своем фургончике я нашла кулон в форме корабля, а на обратной стороне была гравировка с буквой «А». Не знаю, откуда этот кулон взялся, хотя барахла у меня много. Вполне вероятно, что прежний владелец фургона звался каким-нибудь Алексом, грезившем о море, но так и не исполнившим свою мечту. Что ж, сочувствую ему. Теперь он и кулон свой потерял. Говорить о своих догадках и снах я не хочу. Мне никто не поверит. Даже детектив Роджерс. Кстати, о нем. Он всегда ко мне относился лучше, чем остальные. Не знаю, чем я заслужила его доброе отношение, но в любом случае это приятно. Для всех остальных я либо невидимка, либо кость в горле, что мешает нормально жить и дышать, а для него я нечто большее. Хотя, может, мне так кажется, и на самом деле все иначе. Я уже во всем невольно начинаю сомневаться. Краем глаза я замечаю, как около статуи Тролля останавливается машина и, из нее выходит Роджерс. На его лице играет улыбка. — И снова добрый день, детектив, — здороваюсь и понимаю, что несказанно рада его видеть. — Есть какие-нибудь новости? — Обзвонил все штраф-стоянки, чтобы найти пропавший автомобиль, но как знал — толку никакого. Будем разбираться. Поручил проверить, не уезжал ли кто из города на машине с номерами мистера Миллса, — отвечает Роджерс, и только сейчас я замечаю в его руках пакет с едой, который он протягивает мне. — Как и обещал. С апельсиновым джемом. — Весь день об этом мечтала. Спасибо, детектив, — благодарю я, улыбнувшись, и откладываю пакет, возвращаясь к кубику Рубика. — Тебе не надоело снова и снова собирать один и тот же кубик каждый день? — интересуется детектив, присев рядом со мной. — На нем даже цветов нет. — В этом и смысл. Ты сам можешь собирать его так, как пожелаешь, не подчиняясь никаким правилам, — объясняю я и слышу его вздох. Кажется, я ему наскучила. И почему он со мной так возится? Моя рука тянется к сэндвичам, что лежат в пакете, а Роджерс прослеживает все мои движения взглядом, а затем, проведя рукой по своим волосам, произносит: — Слушай, у меня есть предложение пойти к Рони. Я сегодня даже позавтракать не успел, да и тебе не всегда же апельсиновым джемом давиться. Поедим что-нибудь нормальное. Я замираю, а моя рука даже не успевает открыть пакет. — Что, в вашем понимании, нормальное, детектив? — хмурюсь, еще не до конца понимая, нравится мне его идея или нет. — Вот сейчас и узнаешь, — просто отвечает он и встает, протягивая мне руку, за которую я хватаюсь, и тоже встаю. Он берет мою куртку, что лежит рядом, отряхивает и отдает обратно мне. — Пойдём. Что ж, если он настаивает. Пожимаю плечами и сажусь на переднее сиденье машины, слыша как дверь захлопывается. Затем Роджерс садится на место водителя и заводит авто. — Каково это — управлять машину одной рукой? — спрашиваю я, кивая на его левую руку, где стоит протез, закрытый черной перчаткой. В глубине души я понимаю, что это бестактно, но мне почему-то хотелось узнать ответ. Да и детектив привык к тому, что я могу задать вопрос «с потолка» и совершенно не в тему, и поэтому это уже давно перестало его смущать. — Вполне сносно, — отвечает он. На его лице не дрогнул ни один мускул. Когда-нибудь я узнаю, что стало с его рукой, но пока у меня не доводилось спросить об этом, а, может, совесть не позволяет. Все-таки это не мое дело. Мы не друзья, он мне не родственник. Всего лишь полицейский, что покупает мне ланч.***
— Детектив, вы уверены, что бар — это подходящее место, чтобы, как вы говорите, нормально пообедать? — спрашиваю я, оглядывая место, в котором бываю не часто. Выпивка тут стоит буквально везде. — У них появилось новое меню, — отвечает Роджерс, и мы присаживаемся за столик. Я смотрю по сторонам, скидывая с плеч рюкзак, теребя край куртки. За барной стойкой стоит женщина с короткими вьющимися волосами, она улыбается новым посетителям и приносит им их заказы. В ней я узнаю Рони — владелицу этого заведения. Как-то мне удалось с ней поговорить: мне было негде переночевать, и я зашла в бар и оказалась единственной посетительницей в тот момент. Мне даже стало неловко, что всё внимание было уделено мне. Но Рони была убедительной, говоря, что все в порядке, и она не против компании в лице меня. В отличие от нее, я не пила — мне запрещено смешивать таблетки с алкоголем. Однако владелица этого бара оказалась очень дружелюбной и милой. Мне даже показалось странным, что у такого интересного человека нет своей семьи, хотя после третьего стакана бурбона Рони призналась мне, что у нее была мысль усыновить ребенка. Заметив нас, женщина направилась к нашему столику. Посетителей было относительно немного, но меня всегда удивляло, как Рони справляется сама, без чьей либо помощи. — Добрый день, Роджерс, — мелодично произносит она, а затем переводит взгляд на меня, поздоровавшись. — Тилли, рада тебя снова видеть. Что вам принести? — интересуется она, уже держа на готове блокнот с ручкой. Ей бы сказки читать таким голосом, честное слово. — Рони, дорогая, принеси этой звёздочке что-нибудь из нового меню. А мне кофе и чизкейк. — делает заказ детектив, а я изгибаю бровь. — Звёздочке? Почему звёздочке? — спрашиваю я. С его уст это прозвище звучит…мило. Как в детстве. — Не знаю, — пожимает плечами Роджерс, что вызывает у меня улыбку. Этот бар и правда не плох. Я дотрагиваюсь до волос, желая убрать выбившуюся прядь, как вдруг замечаю, что из-за моего неловкого движения на пол что-то упало. Детектив Роджерс опускает взгляд и поднимает с пола мою голубую шпильку, отдавая ее мне. — Ненавижу шпильки. Каждый раз вылетают, — произношу я с явным раздражением, кладя маленький предмет в куртку, надеясь, что не забуду её выкинуть. Через несколько минут я вновь вижу Рони, которая приносит нам заказ. На столе стоит овощной салат, сэндвич и молочный коктейль. Я хмыкаю. Неплохое сочетание. Благодарю женщину и получаю в ответ ее милую улыбку. Пока Роджерс пьёт кофе, я успеваю съесть салат, а когда я откусываю сэндвич, то невольно морщусь. — Гадость какая, — произношу я, а детектив обращает на меня внимание, отвлекаясь от чизкейка. — Я не ем сэндвичи с мясом. — Это лучше, чем апельсиновый джем или мармелад. Как давно ты вообще ела что-то кроме этого? — спрашивает Роджерс, наблюдая за мной. Я лишь пожимаю плечами, не найдя, что ответить, и отодвигаю пустую тарелку. С минуту мы молчим, и каждый из нас делает вид, что о чем-то думает. Однако мы оба знаем, что нам есть, о чем поговорить, просто детектив Роджерс боится задать мне неловкий вопрос, думая, что тем самым обидит меня, а я просто не хочу быть навязчивой. Он и так старается и делает столько, сколько никто не делал. Я делаю вывод, что когда весь мир сплошная суматоха — и в тишине посидеть неплохо. Иногда я вспоминаю свое детство. Точнее пытаюсь вспомнить. Некоторым людям жутко слышать, что я не помню, где родилась и что делала, когда мне было три, пять или десять лет. Наверное, поэтому со мной не любят общаться. Я слишком странная для них и потому везде не угодна. Я тянусь к своему потрёпанному рюкзаку и достаю шахматы, посмотрев на Роджерса с улыбкой: — Как насчет одной партии? Я помню нашу первую встречу, которая произошла в полицейском участке. Я попалась на краже, когда удача была не на моей стороне, а мне тогда всего-то нужна была пара долларов на сэндвич с апельсиновым джемом. К слову, с того момента мы договорились, что детектив Роджерс покупает мне обеды и иногда ужины, а я стараюсь вести себя как добропорядочный гражданин. В тот день я сидела в камере для допроса и очень удивила детектива, когда достала из рюкзака шахматы и предложила ему сыграть со мной. — Шахматы? Откуда они у тебя? — спросил он, недоверчиво смотря на меня. — Спокойно, детектив, — ответила я, раскладывая фигуры, понимая, к чему он клонит. — Это подарок. Кажется, — я осеклась и тут же поймала его укоризненный взгляд, но поспешила его переубедить. — Нет, точно подарок. Он решил не задавать лишних вопросов и согласился. — Здесь не хватает ладьи, — подметил Роджерс, видя пустое место среди чёрных фигур. — Я её, кажется, где-то потеряла. А моё заявление мистер Бёрни не принял, — пожала плечами я. В тот раз мы не успели доиграть, а уже через час меня отпустили. Я не понимала почему, но, выходя из полицейского участка, я заметила взгляд Роджерса, и всё прояснилось. — Я помню расстановку фигур, на которой мы закончили в прошлый раз, — говорю я, а Роджерс изгибает бровь. Последний раз мы играли на скамейке рядом с каким-то большим зданием. Я призналась, что почти перестала пить таблетки, и у него это вызвало негодование. Потом я заявила, что весь город ходит в масках. Роджерс тогда рассмеялся, сказав, что я весьма наблюдательна, ведь в тот день был Хэллоуин. Но я-то знала, что я имела в виду другие маски, те, что люди носят каждый день, не снимая, живя иллюзией. — Может, лучше начнем с начала? — предлагает детектив, вырывая меня из мыслей. Я хмурюсь. Мне не нравится его предложение. — Зачем? Игра интереснее с конца или с середины. Он никак это не комментирует и перемещает коня на шахматной доске, делая свой ход. — Ты играла ещё с кем-то? — спрашивает детектив, а я даже задумываюсь, понимая, что он первый, кто согласился со мной сыграть. — Кроме вас у меня больше никого нет. Оказалось, в городе совсем нет тех, кто любил бы шахматы, что меня даже расстроило. Вы — единственный, кого я могу доставать. А раньше я играла на две стороны, было забавно, — отвечаю я, взяв в руку слона, переставив его. Роджерс лишь посмотрел на меня, возможно, он хотел увидеть в моих глазах какую-то грусть или тоску по кому-то. Но он этого не видит. Я не по кому не скучаю и не грущу. Он никогда не спрашивает меня о моей семье, за что я ему благодарна. Я не хочу говорить, что выросла без отца и матери, хотя он и так это знает. Однажды я увидела во сне себя и еще одного человека, который крепко обнимал меня и говорил ничего не бояться. Я могу предположить, что это мог бы быть мой отец. Я не видела его лица, наверное, это из-за того, что в реальной жизни я не знаю, как выглядит мой папа. И, наверное, никогда не узнаю. — Мне известно, что вы разыскиваете Элоизу Гарденер, — я решаю отвлечься от плохих мыслей, переведя тему, а детектив кивает, смотря на шахматную доску, продумывая следующий ход. — Поделитесь, как продвигается дело? Его рука касается ферзя, и белый конь слетает с шахматной доски, выбывая. — Да, она пропала лет десять назад. Обычная девочка, ходила в школу, любила рисовать. — его голос тихий, даже спокойный. Мне кажется, что он хотел сказать что-то еще, но не осмелился. — Вы так рвётесь раскрыть это преступление. Скажите, детектив, дело личное или рабочее? Детектив Роджерс смотрит на шахматную доску, что-то обдумывая, а я прикусываю губу, понимая, что зря спросила. — Рабочее, — коротко отвечает он, и я ему верю. — Я понимаю, что дело уже старое, десять лет прошло, и нет ни одной зацепки, но все же я хочу знать, что с ней произошло. У меня появляется желание ему как-то помочь, но я не знаю, как, и будет ли он принимать помощь от девчонки, которой покупает сэндвичи с апельсиновым джемом? Я делаю следующий ход, и мы пересекаемся взглядами. Заглядываю в его голубые глаза и понимаю, что у меня такие же. Если я с кем-то завожу разговор, то люди часто делают комплимент моему цвету глаз. Интересно, ему тоже такое говорят? Когда белая пешка была съедена, меня резко осеняет, и я распахиваю глаза, будто пробудившись. — Посмотрите-ка на доску, детектив. — прошу я, и он переводит взгляд на шахматы. — Вы заметите, что каждый шаг оставляет за собой след и влияет на ход игры, — говорю я. — Это как пазл. Сначала вы собираете все элементы один за другим, и иногда случается так, что вы по какой-то причине не можете увидеть картину полностью и понять ее. Ответ может находиться на поверхности, просто он так близко, что нужно лишь отойти, чтобы увидеть картину целиком. — затем я переставляю доску, меняя стороны. — А иногда, чтобы выиграть, стоит просто посмотреть под другим углом. — показываю я, а затем возвращаю все на свто места, произнося: — Шах и мат, детектив, — белый конь съедает короля, и я победно улыбаюсь. Роджерс нахмурен и о чём-то думает, а я не осмеливаюсь его прерывать. Однако я вижу, что он меня понял. Мужчина все-таки отвлекается от своих мыслей, когда слышит телефонный звонок, а я вздрагиваю. Он отходит к барной стойке, отвечая на вызов, и до меня доносятся лишь обрывки разговора, хотя я и не стараюсь вникать. Я вдруг осознаю, что невольно начинаю ценить такие разговоры и посиделки, будь они в баре у Рони или в камере в отделении полиции. В любом случае, когда в основном всегда говоришь сама с собой, все же приятно поговорить с кем-то еще. Раньше недалеко от моего дома был магазин, где продавались вкусные Бенье. Я покупала эти пончики каждое утро, а на кассе стоял очень милый молодой человек, с которым мы могли разговаривать в течение часа, пока город только просыпался, и было не так много посетителей. А через некоторое время я узнала, что этот магазин закрыли, а этого милого парня уволили за отсутствие лицензии. «Жизнь несправедлива» — подумала я тогда и, скорее всего, в большей степени жалела себя, потому что больше говорить по утрам мне стало не с кем. Я допиваю молочный коктейль, елозя трубочкой по дну стакана, краем глаза замечая, как Роджерс расплачивается с Рони за ланч и возвращается ко мне. На мое разочарование он не садится рядом, а лишь подхватывает свою куртку, делая глоток кофе и морщась от того, какой он холодный. — Мне пора. Из города на машине Генри Миллса никто не выезжал. Значит, она где-то здесь, — говорит он, а я рассматриваю шахматы, замечая самые маленькие царапинки на них. — Тилли, все хорошо? — я поднимаю глаза и продолжаю молчать. Роджерс всегда ждет ответа, несмотря на то, что молчать я могу долго. — Тилли? — зовет он меня и вновь переспрашивает: — Все в порядке? — В полном, детектив, — я пытаюсь улыбнуться, и мне вдруг становится грустно, что он уходит. — Может, тебя проводить? — предлагает он. — Нет, я…я справлюсь. Я быстро убираю шахматы в рюкзак и поправляю свою куртку, вставая. В глазах детектива я замечаю смятение. Он будто не знает, что делать и как себя вести. Я тоже не знаю. Иногда мне кажется, что я его разочаровываю. Своими поступками, глупыми вопросами, постоянным желанием играть в шахматы и говорить загадками. И от этого мне страшно. Я боюсь его разочаровать. Есть ещё одна мысль, которая меня гложет, но вслух я её сказать не смогу. Я больше не хочу смотреть в его глаза и ухожу из бара, даже не попрощавшись.***
Я не заметила, как наступил вечер. Я держу в руках тот кулон с буквой «А». Сжимаю так крепко, будто он что-то для меня значит. Или значил. Голова очень сильно болит. Рядом лежит пачка таблеток. Я знаю, что они мне могут помочь избавиться от боли, но что-то меня отдергивает и говорит больше не пить эту дрянь. Без таблеток я будто по-другому вижу этот мир, могу собрать полную картину, найти недостающую деталь. Пытаюсь заснуть, но у меня не выходит. Понимаю, что лежать с закрытыми глазами тоже относительно не плохо. Я вижу какого-то мужчину, который стоит ко мне спиной, и я не могу увидеть его лицо. Затем я вижу шахматы, и чья-та тяжелая рука ложится на мое плечо. Я не могу поднять голову и посмотреть, кто это. В одну секунду рядом со мной падает черная ладья, и я распахиваю глаза. Я всё-таки заснула. Только с третьего раза я могу услышать, как кто-то стучит в дверь моего фургона. На пороге я вижу Роджерса, и что-то мне подсказывает, что он не чай попить зашел. — Вы что-то хотели, детектив? — спрашиваю я и не узнаю свой осипший голос. Моя рука невольно тянется к горлу, касаясь шеи, и я откашливаюсь. Роджерс, не спрашивая разрешения зайти, переступает порог и проходит внутрь. — Машину Генри Миллса нашли на окраине города, — произносит он, а я сглатываю. — Это…здорово. — это все, что я могу сказать. Затем наступает опять эта неловкая пауза. Я слышу, как мое сердце стучит запредельно непривычно громко и быстро. Детектив поджимает губы, я вижу, что он напряжён. — Тилли, — наконец говорит он, а мне вдруг становится не по себе. — Ты мне ничего сказать не хочешь? — Спасибо за обед? — изгибаю бровь я, отворачиваясь от него. Голова вновь начинает гудеть, и мой взгляд касается таблеток на диване. Роджерс молчит, я понимаю, что шутка не удалась. — Это ведь ты угнала машину, — слышу я и зажмуриваю глаза. А чего я собственно ожидала? Конечно же, он узнал об этом. Эта мысль сидела у меня в голове ещё в том баре. — Как вы это поняли? — срывается у меня быстрее, чем я могу подумать. — Я детектив, если ты еще не заметила, а ты — дилетант, сколько бы краж тобой не было бы совершено. Я последовал совету, что ты дала мне в баре, — говорит он, а я мечтаю провалиться сквозь землю. — Сначала начал собирать пазлы, расставлять фигуры. Голубые шпильки. — на стол падает предмет украшения, а я вспоминаю, что так и не выкинула ту, что лежит у меня в куртке. — Одну я нашел на месте угона, вторая выпала у тебя из волос, когда мы играли в шахматы. Далее, — я слышу, как он шагает по маленькому фургону. — Каждый шаг оставляет след. Когда мы стояли под мостом, я увидел, что твоя куртка испачкана в моторном масле, — я все же разворачиваюсь и вижу, что детектив взял мою вещь и осмотрел ее, показывая пятно. — Генри сказал, что только купил его, крышка оказалась плохо закрыта, и перед тем как выйти из машины, он пролил его на сиденье. — продолжает Роджерс и присаживается на диван. Он говорит спокойно, но я понимаю, что дается ему это с трудом. — Позже когда я пришел на место, откуда машину угнали, то решил немного отойти, чтобы посмотреть на картину под другим углом. И знаешь, что я заметил? Камеры видеонаблюдения. Их поставили относительно недавно, когда ограбили антикварную лавку на Рой Стрит. Именно благодаря этому я смог увидеть картину целиком. — заканчивает говорить детектив, смотря на меня. Мое сердце падает куда-то вниз, и я чувствую его прожигающий взгляд. Мужчина выглядит уставшим и…разочарованным. — Тилли, я одного понять не могу. Зачем всё это было сделано? Для чего? Кто тебя вообще водить научил? — спрашивает Роджерс, а у меня застревают все слова в горле. — Детектив Роджерс, я…не хотела. То есть…я… — я хочу оправдаться, что-то сказать в свою защиту, но мысли сумбурно одолевают меня, и я не могу сформулировать слова в одно предложение. Я закусываю губу, видя сжатые кулаки Роджерса. — Ты знаешь, скольких трудов мне стоит прикрывать тебя каждый раз и делать вид, что ничего не происходит? Ей-богу, Тилли, если ты не прекратишь, то правда отправишься в тюрьму! — Может, там мне и место? — нахожу в себе силы перебить его. — Оглянитесь вокруг, детектив. У всех есть свое место в этом мире. Я же — одиночка, изгой, которая даже реальность от фантазии порой отличить не может, — мой голос дрожит. Я чувствую, что сейчас заплачу. Но я не хочу жалеть себя. — Тилли, я понимаю, что у тебя никого в этом городе нет. Я не могу найти причину, почему каждый раз тебя оправдываю. Я даже закрываю глаза на все твои мелкие кражи и подпольную продажу краденых часов, но пойми, что так нельзя! Это не может продолжаться вечно. Ты заигралась. Когда ты в последний раз пила таблетки? — спрашивает Роджерс, а я его уже не слышу. Внутренний голос раз за разом убеждает меня в том, что что-то не так. Все вдруг становится для меня чужим и безликим. Словно до какого-то определённого момента я была кем-то другим, а потом очнулась, потеряв память, и тем самым разорвала связь с прошлым. Возможно, хорошим прошлым. — Тилли! — детектив никогда не кричал на меня, но сейчас я слышу его повышенный тон. Я резко понимаю, что мне не нравится то, как он меня называет. Будто бы это вовсе не мое имя. Оно какое-то…чужое. — Да с чего вы взяли, что я Тилли? — невольно выкрикиваю я, чувствуя, как сильно гудит моя голова, а мысли путаются. — Я…я…не знаю, кто я. — сейчас я хочу лишь уснуть и избиваться от мыслей, что лезут в голову. — Зато я знаю. Ты ребенок с поехавшей крышей, которому скучно, и он не знает чем себя занять. Мой тебе совет: найди себе дело наконец и не выставляй меня идиотом! — произносит Роджерс, а у меня мурашки по коже. Неприятно. В одно мгновение в моем сознании опять что-то прояснилось, но мне сложно соединить всё это воедино. Я никогда не знала, как себя вести в стрессовой ситуации. Когда дверь фургона захлопывается, а звук отдается глухой болью в голове, я вздрагиваю, понимая, что Роджерс ушел. — Проклятье, — срывается с моих губ, и слеза скатывается по щеке. Я все-таки разочаровала его.***
Вечер сменяется ночью, а теплый ветер обдувает моё лицо, когда я иду по улице. Я никогда не любила привязываться к людям, зная, что ничем хорошим это не закончится. Не знаю, можно ли назвать привязанностью наши взаимоотношения с детективом Роджерсом, но совсем недавно я осознала, что невольно начинаю скучать по общению с ним, когда мы не видимся несколько дней. Мне стало не хватать разговоров и просто игры в шахматы. Наверное, это потому, что люди нуждаются в общении, и даже таким одиночкам, как я, порой нужно с кем-то поговорить. А детектив Роджерс стал для меня именно таким человеком. Я доверяю ему, а потому мне легче делится с ним своими эмоциями, чувствами и тем, что со мной произошло за день. Он не отвернулся от меня в первую нашу встречу, веря в то, что с его помощью я смогу стать лучше и больше не буду девочкой-одиночкой, которая живет в фургоне. Я никогда не хотела оправдывать чьи-либо надежды, потому что люди хотят видеть меня той, кем я не являюсь. Но сейчас, когда я не оправдала ожидания детектива, мне почему-то больно. Садясь за руль машины того незнакомого парня, я не подумала о последствиях. Раньше я была у себя одна, делала, что хотела, и не думала о том, что своими действиями могу причинить кому-то боль. Познакомившись с детективом, я стала смотреть на мир по-другому, и только сейчас я начинаю осознавать ценность его отношения ко мне. В моей голове крутиться лишь одна мысль — я должна попросить у детектива Роджерса прощения. Поднимаясь на нужный мне этаж, я чувствую, как колотится сердце. Дрожащей рукой я дотягиваюсь до звонка и нажимаю на него. Через секунды две я опускаю руку, нервно покусывая губу. Надеюсь, я его не разбужу, иначе он возненавидит меня еще больше. Дверь медленно открывается, и я замираю, не в силах пошевелиться. Я вижу Роджерса, который смотрит на меня, ожидая что я что-то скажу. Кажется, он не удивлен, что я пришла, или просто не подает вида. Когда я стою на месте, как вкопанная, и не произношу ни слова, то замечаю, что мужчина отводит взгляд и уже хочет закрыть дверь, как ко мне вдруг приходит дар речи, и я останавливаю его, вытянув вперед руку: — Детектив Роджерс, стойте. Выслушайте меня и я уйду, — произношу я, надеясь, что дверь передо мной не закроется. На моё счастье, этого не произошло. Я набираю в легкие побольше воздуха и начинаю говорить, стараясь вести себя спокойно: — Я…мне стыдно за свой поступок. У меня в голове куча мыслей, все они перемешиваются, и порой я чувствую себя подавленно. Когда мы играли с вами в шахматы, я могла концентрироваться на чём-то одном, и все мысли уходили прочь, — я чуть заикаюсь, пытаясь подобрать нужные слова и не ухудшить ситуацию. — Когда…когда я выиграла в шахматы в баре «У Рони», только тогда осознала, какую ошибку я совершила. Я подорвала ваше доверие, детектив. Я не думала о чувствах других людей. Вы всегда были так добры ко мне, я не заслуживаю такого отношения, — я поднимаю глаза и смотрю на Роджерса. — Я знаю всех, но никто не знает меня. Никто не может вспомнить моё имя, когда видит меня. Возможно, я хотела привлечь внимание к себе и сказать, что я есть. Я существую и живу в Гиперион Хайтс. Так же, как и все люди покупаю сэндвичи с мармеладом, гуляю по вечерам и совершаю ошибки, — голос дрогнул, но я не плачу. — Эта ошибка была самая огромная. Потому что я оттолкнула человека, который, несмотря на все мои странности, принимал меня такой, какая я есть. Простите. Я правда сожалею. Выдыхаю и закрываю глаза. Я ожидала, что после этого монолога мне станет легче, но не вышло. Я всё ещё чувствую вину. Роджерс ничего мне не отвечает, а мой взгляд тускнеет. Мне не было больно, когда другие люди отворачивались от меня, а сейчас что-то в душе начинает покалывать, и мне становится неприятно. Я понимаю, что всё, что сейчас происходит — целиком и полностью моя вина. Я заставила детектива Роджерса усомниться во мне, и сейчас он от меня отвернулся. Наверное, правильно сделал. Что можно ожидать от ребенка с большим воображением, и который к тому же не понимает, что вообще хочет? Я уверена, что не дождусь от него ответа, а потому просто разворачиваюсь и собираюсь уходить. — Постой, — слышу его голос и замираю. — У тебя с собой шахматы? — Что? — хмурюсь я и разворачиваюсь, подходя ближе к детективу. Он несколько выше меня и поэтому мне приходится смотреть на него снизу вверх. Мне кажется, что я ослышалась. — Шахматы с собой? В нашу первую встречу мы не закончили игру. А, как известно, играть интересней с конца или с середины, — он слегка улыбается, а я еще стою на месте, коротко кивнув, думая, что это происходит не со мной. — То есть, вы меня прощаете? — спрашиваю я. Сейчас мне как нельзя нужно услышать его ответ. — Куда ж я денусь, — усмехается он, а мои губы трогает улыбка, и я чувствую, будто камень падает с души. — Тилли, ты никогда не будешь одна. Я обещаю, — говорит Роджерс, и я ему верю. Мне хочется ему верить. Детектив пропускает меня в свою квартиру. Я здесь впервые, и мне непривычно. Его дом выглядит довольно мило. Роджерс куда-то уходит, а я присаживаюсь на диван в гостиной, поджимая под себя ноги. Я расставляю шахматы по местам и слышу шаги. Роджерс приносит горячий чай, я благодарю его, принимая кружку. Он смотрит на игру и хмурится, а меня передергивает. Что я сделала не так? Неужели я неправильно расставила фигуры? Затем я отпиваю чай и ставлю кружку на прикроватный столик и вижу, как черная ладья становится на шахматную доску. Теперь здесь все фигуры. Я перевожу взгляд на Роджерса, открыв рот. — Откуда? — спрашиваю я. — Не знаю, каким-то странным образом нашел у себя в комоде. Таких шахмат много. Фигуры могли совпасть. Зато теперь у тебя есть полный набор, — он улыбается, и я чувствую всю искренность и тепло, что исходит от него, и улыбаюсь ему в ответ. — Спасибо. Признаться честно, иногда я вижу в нём отца. Или, быть может, просто родственную душу, и где-то внутри я бы хотела, чтобы он был моим отцом, хотя я понимаю, что это невозможно. Раньше я не позволяла себе о таком думать, так как это лишь глупая мечта маленького ребенка, у которого никогда не было семьи. Но сейчас я всё же могу с уверенностью сказать, что впервые за долгое время я чувствую, как пустота в моей душе восполняется, будто я нашла тот самый потерянный пазл, который так долго искала.