Верлибр для чайников

Верлибр – свободный стих, русская калька французского словосочетания «vers libre». Честно говоря, русские литературоведы до сих пор не могут прийти к единому толкованию этого термина, но я всё-таки приведу определение, предлагаемое филологом Михаилом Гаспаровым: «…свободный стих предположительно представляет собой белый неравноударный чисто-тонический стих («свободный» от метра внутри строк, от равенства строк и от звукового выделения на стыке строк)» Гаспаров, если переводить его дефиницию словами попроще, имеет в виду, что единственное качество, отличающее верлибр от прозы – деление на строки. Эта идея согласовывается с мыслью другого известного филолога, Ефима Эткинда, который пишет о верлибре: «Здесь [в верлибре] на первый план выступает графика – то, как текст разбит на строки, как он напечатан. Разбивка только кажется произвольной; на самом деле она предельно повышает выразительность отдельных слов» Эткинд отмечает ещё одну важную особенность верлибра: усиление концевых пауз, т.е. пауз в конце строки. Эта особенность, впрочем, является прямым следствием важности графики. В качестве примера верлибра Эткинд приводит стихотворение Евгения Винокурова «Моими глазами»: Я весь умру. Всерьёз и бесповоротно. Я умру действительно. Я не перейду в травы, в цветы, в жучков. От меня ничего не останется. Я не буду участвовать в круговороте природы. Зачем обольщаться? Прах, оставшийся после меня,– это не я. Лгут все поэты! Надо быть беспощадным. «Ничто» – вот что будет лежать под холмиком на Ваганькове. Ты придёшь, опираясь на зонтик, ты постоишь над холмиком, под которым лежит «Ничто», потом вытрешь слезу… Но мальчик, прочитавший моё стихотворенье, взглянет на мир моими глазами. Как видите, здесь невозможно отследить какой-либо единый ритм, трагическо-ироническая интонация подчёркивается концевыми паузами, и если стихотворение переписать в одну строку, выйдет проза: «Я весь умру. Всерьёз и бесповоротно. Я умру действительно. Я не перейду в травы, в цветы, в жучков» и т.д. В данном случае выбор автором формы свободного стиха ещё более усугубляет противопоставление предшественникам, заданное уже в первой строке: «я весь умру» – перевёрнутая пушкинская формула «нет, весь я не умру». И вот мы подходим к вопросу о том, почему и как появился верлибр. Верлибр в его теперешнем формате зародился во Франции в конце девятнадцатого века. С его зарождением связаны такие поэты как Артюр Рембо, Шарль Бодлер и др. Возникновение новой формы обусловлено тем, что поэтическая традиция в Европе существует многие сотни лет, ещё с глубокого средневековья, и к концу девятнадцатого века классический стих себя исчерпал, нужны были новые способы выражения. Кроме того, как вы знаете, это время стало переломным моментом в разных сферах искусства: везде появлялись направления, протестующие против классических традиций, «скидывающие прошлое с парохода современности». Неудивительно, что это желание нового коснулось и поэзии. В России, однако, поэзия, как мы её сейчас понимаем, появилась всего лишь во второй половине семнадцатого века, поэтому русский классический ритмический стих себя отнюдь не исчерпал и по сей день, о чём и говорят такие поэты как Сергей Гандлевский и Александр Кушнер. Ввиду этого русский верлибр не так разнообразен, как французский или американский. Обратимся же непосредственно к истории русского верлибра. Самым ранним проявлением русского верлибра (вернее, подобия верлибра) некоторые учёные считают цикл духовных переводов псалмов, созданный во второй половине восемнадцатого века поэтом Александром Сумароковым. Вот один из таких переводов, «Исповемся тебе Господи»: Возблагодарю тя Господи всем сердцем моим, И повем чудеса твои: Возвеселюся и возрадаюся о тебе, И воспою имени твоему вышний. Когда враги во бегство обратятся; Падут и погибнут перед лицем твоим. Сотворил ты суд и вступился за меня: Сел еси на престол яко судия праведный: Изобличал ты народы и казнил беззаконных И истребил на веки имя их: Развалины обителей вражьих вечно не устроятся: Память их исчезла. А ты Господи пребывавши На престоле во веки, Судити вселенной по истинне, И народам по справедливости. Господи ты уподобленным попертому праху прибежище, Прибежище во время их нещастия. Познавающия имя твое, уповают на тебя; Ибо ты ищущих тебя не оставиши. Возыграйте Господу живущему в Сионе: Поведите во языцех дела его! Взыскивает он пролитых кровь и памятует о ней: И вопля утесненных не забывает. Помилуй мя Господи: зри гонение врагов моих: Ты, который вознес меня от врат смерти; Да возвещу хвалу тебе во вратах Сиона. Кое-кто из филологов даже высказывал теорию, что Библию можно также считать верлибром, однако эта гипотеза чрезвычайно спорна; кто-то выдвигал предположение, что и «Слово о полку Игореве» – верлибр, но, опять-таки, это спорно. Впрочем, несомненно, что русский верлибр тесно связан с библейскими мотивами и формами. Кроме того, исследователям удалось найти несколько стихотворений первой половины девятнадцатого века, которые условно относят к протоверлибру, т.е это что-то вроде верлибра, но не совсем. Одно из них принадлежит перу Василия Жуковского: Ты предо мною Стояла тихо. Твой взор унылый Был полон чувства. Он мне напомнил О милом прошлом… Он был последний На здешнем свете. Ты удалилась, Как тихий ангел; Твоя могила, Как рай, спокойна! Там все земные Воспоминанья, Там все святые О небе мысли. Звезды небес, Тихая ночь!.. Это стихотворение – не верлибр, т.к здесь есть размер: ямб со множеством пиррихиев, но всё же в нём уже есть отголоски будущего верлибра. У Пушкина есть любопытные фольклорные эксперименты, однако до верлибра им также далеко. Вот один из таких опытов: Еще дуют холодные ветры И наносят утренни морозы, Только что на проталинах весенних Показались ранние цветочки; Как из чудного царства воскового, Из душистой келейки медовой Вылетала первая пчелка, Полетела по ранним цветочкам О красной весне поразведать, Скоро ль будет гостья дорогая, Скоро ль луга позеленеют, Скоро ль у кудрявой у березы Распустятся клейкие листочки, Зацветет черемуха душиста. Как, я думаю, вы и сами видите, тут есть ритм и даже что-то вроде размера. Кое-что можно отыскать и у Лермонтова: Синие горы Кавказа, приветствую вас! вы взлелеяли детство моё; вы носили меня на своих одичалых хребтах, облаками меня одевали, к небу меня приучали, и я с той поры всё мечтаю об вас да о небе… Эта вещь не может считаться чистым верлибром, т.к здесь всё-таки есть ритм, который наиболее ярко выражен в смысловом центре стихотворения, строках «облаками меня одевали, // к небу меня приучали»: здесь появляется смежная женская рифма (одева́ли – приуча́ли), стихотворный размер (трёхстопный анапест), грамматический повтор (конструкция «меня + глагол в третьем лице множественном числе прошедшем времени») и т.д. В остальных строках нет единого ритма, и это создаёт контраст и, следовательно, появляется ритм. И напоследок образец фетовского подобия верлибра: Я люблю многое, близкое сердцу, Только редко люблю я… Чаще всего мне приятно скользить по заливу Так – забываясь Под звучную меру весла, Омоченного пеной шипучей, – Да смотреть, много ль отъехал И много ль осталось, Да не видать ли зарницы… Это стихотворение ближе к античной поэзии, к древнегреческим гекзаметрам и пр. Расцветом русского верлибра по праву считается Серебряный век: свободным стихом баловались все, кому не лень, поэтому перечислить тех, кто его не писал, проще, чем перечислить тех, кто его писал. Примеров верлибра того времени можно привести много, но в первую очередь необходимо вспомнить гениальное блоковское: Когда вы стоите на моем пути, Такая живая, такая красивая, Но такая измученная, Говорите всё о печальном, Думаете о смерти, Никого не любите И презираете свою красоту – Что же? Разве я обижу вас? О, нет! Ведь я не насильник, Не обманщик и не гордец, Хотя много знаю, Слишком много думаю с детства И слишком занят собой. Ведь я – сочинитель, Человек, называющий всё по имени, Отнимающий аромат у живого цветка. Это отрывок из хрестоматийного стихотворения «Когда вы стоите на моём пути...», яркий пример верлибра и, наверное, лучший русский верлибр. Никому ещё не удалось превзойти эту непринуждённо-откровенную интонацию, этот снисходительно-нежный пафос и выверенность каждой строки. Здесь нет ни размера, ни какого-либо ритма, но концевые паузы буквально завораживают, и кажется, что какой-то неуловимый ритм всё-таки есть. Только кажется! Выходит изящный, блистательный в своей ловкости поэтический обман. Ещё один образчик верлибра Серебряного века – стихотворение из цикла «Александрийские песни» малоизвестного, но талантливого поэта Михаила Кузмина: Когда мне говорят: «Александрия», я вижу белые стены дома, небольшой сад с грядкой левкоев, бледное солнце осеннего вечера и слышу звуки далеких флейт. Когда мне говорят: «Александрия», я вижу звезды над стихающим городом, пьяных матросов в темных кварталах, танцовщицу, пляшущую «осу», и слышу звук тамбурина и крики ссоры. Когда мне говорят: «Александрия», я вижу бледно-багровый закат над зеленым морем, мохнатые мигающие звезды и светлые серые глаза под густыми бровями, которые я вижу и тогда, когда не говорят мне: «Александрия!» Верлибр есть и у Осипа Мандельштама: Глядим на лес и говорим: – Вот лес корабельный, мачтовый, Розовые сосны, До самой верхушки свободные от мохнатой ноши, Им бы поскрипывать в бурю, Одинокими пиниями, В разъяренном безлесном воздухе; Под соленою пятою ветра устоит отвес, пригнанный к пляшущей палубе, И мореплаватель, В необузданной жажде пространства, Влача через влажные рытвины хрупкий прибор геометра, Сличит с притяженьем земного лона Шероховатую поверхность морей. Для полноты картины пусть будет пример и из Цветаевой: …Я бы хотела жить с Вами В маленьком городе, Где вечные сумерки И вечные колокола. И в маленькой деревенской гостинице — Тонкий звон Старинных часов — как капельки времени. И иногда, по вечерам, из какой-нибудь мансарды — Флейта, И сам флейтист в окне. И большие тюльпаны на окнах. И может быть, Вы бы даже меня не любили… Верлибр Велимира Хлебникова: Слоны бились бивнями так, Что казались белым камнем Под рукой художника. Олени заплетались рогами так, Что казалось, их соединял старинный брак С взаимными увлечениями и взаимной неверностью. Реки вливались в море так, Что казалось: рука одного душит шею другого. Отдельного упоминания заслуживает верлибр Алексея Кручёных: дыр бул щыл убешщур скум вы со бу р л эз Кручёных, как и Хлебников, и Маяковский, входил в группу будетлян – поэтов-футуристов, использовавших так называемый заумный язык (заумь) в качестве основного способа самовыражения. Некоторые учёные, к слову, считают «лесенку Маяковского» подвидом верлибра, однако этой точке зрения противостоит тот факт, что у Маяковского всегда чётко выражена ритмизация стихотворения. С концом Серебряного века наступил упадок верлибра, потому что он был объявлен «результатом разложения загнивающего буржуазного искусства». Многие поэты-верлибристы (Даниил Хармс, к примеру) были вынуждены уйти в подполье, их запрещали печатать. Отрывок из стихотворения Хармса «Столкновение дуба с мудрецом»: Спич мудрецу. Два килограмма сахара, кило сливочного масла, добавочную заборную книжку на имя неизвестного гражданина Ивана Буславина. И триста знойных поцелуев от в красных шапочках девиц. Несмотря на на что, свободный стих есть и у Арсения Тарковского, к примеру, «Град на Первой Мещанской»: Бьют часы на башне, Подымается ветер, Прохожие – в парадные, Хлопают двери, По тротуару бегут босоножки, Дождь за ними гонится, Бьётся сердце, Мешает платье, И розы намокли. Град расшибается вдребезги над самой липой. Всё же Понемногу отворяются окна, В серебряной чешуе мостовые, Дети грызут ледяные орехи. Возрождение верлибра случилось во время «оттепели», при Хрущёве; к свободному стиху стали проявлять интерес и такие мэтры советской поэзии как Борис Слуцкий, Константин Симонов, Давид Самойлов, и молодые поэты: Булат Окуджава, Александр Галич и др. Отрывок из стихотворения «Свободный стих» Давида Самойлова: В третьем тысячелетье Автор повести О позднем Предхиросимье Позволит себе для спрессовки сюжета Небольшие сдвиги во времени — Лет на сто или на двести. В его повести Пушкин Поедет во дворец В серебристом автомобиле С крепостным шофёром Савельичем. За креслом Петра Великого Будет стоять седой арап Ганнибал — Негатив постаревшего Пушкина. Царь в лиловом кафтане С брызнувшим из рукава Голландским кружевом Примет поэта, чтобы дать направление Образу бунтовщика Пугачёва. Верлибр Александра Галича: Ты можешь найти на улице копейку И купить коробок спичек, Ты можешь найти две копейки И позвонить кому-нибудь из автомата, Ну, а если звонить тебе некому, Так зачем тебе две копейки? Не покупать же на две копейки Два коробка спичек! Можно вообще обойтись без спичек, А просто прикурить у прохожего, И заговорить с этим прохожим, И познакомиться с этим прохожим, И он даст тебе номер своего телефона, Чтоб ты позвонил ему из автомата... Но как же ты сможешь позвонить ему из автомата, Если у тебя нет двух копеек?! Так что лучше уж не прикуривать у прохожего, Лучше просто купить коробок спичек. Впрочем, и для этого сначала нужно Найти на улице одну копейку. Именно в 1950-60-е годы в советской поэзии появляются поэты, основой творчества которых становится верлибр. Они создают так называемый «советский верлибр», отличающийся особой лаконичностью и ёмкостью. Однако нужно понимать, что, хотя запрет на свободный стих официально был снят, в печать он всё равно не шёл, поэтому такие поэты как Владимир Бурич, Ксения Некрасова, Геннадий Алексеев оставались, к сожалению, неизвестными для широкой публики. Приведу некоторые отрывки: Владимир Бурич: Состарюсь буду ходить задыхаясь от астмы нараспашку в любую погоду с тайной надеждой что кто-то заметит мою медаль за оборону достоинства человека Ксения Некрасова, «Из детства»: Я полоскала небо в речке и на новой лыковой верёвке развесила небо сушиться. А потом мы овечьи шубы с отцовской спины надели и сели в телегу и с плугом поехали в поле сеять. Один ноги свесил с телеги и взбалтывал воздух, как сливки, а глаза другого глазели в тележьи щели, а колёса на оси, как петушьи очи, вертелись. Ну, а я посреди телеги, как в деревянной сказке сидела. Геннадий Алексеев, «Не найдут»: Страшно как-то хочется спрятаться подпрыгну ухвачусь за край подтянусь на руках влезу на антресоль зароюсь в старые журналы и затихну будут искать будут аукать так им и надо! главное не чихать тогда и не найдут В 1980-90-е верлибр стали активно печатать, и он окончательно упрочил своё положение в русской культуре. В новейшей поэзии примеров верлибра немало, но можно вспомнить Дмитрия Пригова, Сергея Гандлевского, Льва Рубинштейна, Дмитрия Коломенского и Вячеслава Куприянова. Дмитрий Пригов, отрывок из поэмы «Русский народ»: Плывут по небу облака Белые Вдруг ветер нагоняет тучи И смешивает все могучим Порывом И незаметная рука Прозрачно, задом-наперед И вверх ногами: Мой народ Русский! – Начертывает Что можно прочитать только сверху С ее позиции Сергей Гандлевский, отрывок из «Ю.К.»: Был зимний вполнакала день. На взгляд туриста, неправдоподобно- обыденный: кладбище как кладбище и улица как улица, в придачу — бензоколонка. Вот и хорошо. Покойся здесь, пусть стороной пройдут обещанный наукою потоп, ислама вал и происки отчизны — охотницы до пышных эксгумаций. Жил беженец и умер. И теперь сидит в теньке и мокрыми глазами следит за выкрутасами кота, который в силу новых обстоятельств опасности уже не представляет для воробьёв и ласточек. Лев Рубинштейн, отрывок из «То одно, то другое»: То одно. То другое. То третье. А тут и еще что-нибудь. То слишком точно. То чересчур приблизительно. То вообще ни то ни се. А тут еще и через плечо заглядывают. То чересчур пространно. То слишком лаконично. То вовсе как-то не так. А тут еще и зовут куда-то. То чересчур ярко. То слишком сумрачно. То не поймешь как. А тут еще изволь постоянно соответствовать. Дмитрий Коломенский, отрывок из «Праздник на нашей улице»: Праздник на нашей улице: в девять пришел экскаватор и перебил электрический кабель точным ударом ковша. В доме у нас что-то щелкнуло, крикнуло «мама!» — и наступила прозрачная, хрупкая, словно хрусталь, тишина. Остановились: — машина стиральная (стоны соседки); — в спальне компьютер (я говорил, дорогая, что покупать надо было бесперебойник, а не «пилот»!); — дрель у соседа над нами (сосед, несомненно, есть приложенье к ней, примитивный аксессуар для подключения дрели к ближайшей розетке). Самая жизнь замерла, словно споткнувшись внезапно и ощутив на секунду, что под ногами бесплотность, зиянье, сплошное ничто. Вячеслав Куприянов, «Поэтический клип 1»: Ветер ветер белый снег блок слушает музыку революции в жёлтой кофте красный как марсельеза из сугроба появляется красивый стодвадцатидвухлетний маяковский навстречу небо снимает перед ним шляпу из глубины веков выходит пьяный барков снимает старинные штаны делает в шляпу барков с маяковским стоят почти что рядом блок поёт голосом сшитым из бархата штанов маяковского мировой пожар раздуем маяковский и барков без штанов сжигают библиотеку блока блок поёт на ногах не стоит человек барков поёт дело в шляпе Сейчас верлибр снова пишут все, и даже неясно, плохо это или хорошо: иногда у молодых писателей выходит такая графоманская писанина, что думаешь: «уж лучше бы писал ты в рифму!» Как бы то ни было, у русского верлибра большие перспективы, многое ещё не написано, а только будет написано, поэтому судить о нём целиком ещё сложно.