Апостериори

— Где ты? — Там же. Забери меня. Ксено заказывает еще порцию виски с не колотым льдом и молчит, всматривается в свое отражение. Кончики пальцев немного морозит, в спину дует сквозняком от часто открывающейся входной двери, завтра, возможно, продует спину. Плевать, сейчас не до этого. Пальто висит где-то у входа на вешалке, темный пиджак от дорогого костюма лежит на коленях. Ксено холодно, но одеваться он не спешит. Успеется. Лед медленно тает в стакане, и мужчина, собравшись с мыслями, делает небольшой глоток. Закрывает глаза, массирует пальцами уставшие веки. Вновь достает телефон и гипнотизирует взглядом последний исходящий. Тот, что без имени, но легко узнаваемый. Временами до зубовного скрежета ненавистный, а так, безразличный по большей части. Удобный, если говорить о событиях трехмесячной давности, и да, это сейчас не о номере. Ксено усмехается устало и немного разочаровано, еле слышно что-то скулит, уткнувшись носом в сложенные на столе руки. «Написать, чтобы не приезжал?» — мысль заглушается в голове громкими голосами поблизости. Группа студентов бурно отмечают окончание зимней сессии. Мужчина косит на них взгляд и немного завидует их беззаботности. По виду его ровесники, но у них сданные экзамены и каникулы, а у него набранный номер бывшего удобного и дерьмовый виски в третьесортном баре, что Ксено совсем не по статусу. Не по статусу ему так же вся эта трагикомедия неудавшихся отношений. Глупости, в самом деле. «Где там тот самый чистый лист, с которого обычно жизнь начинается?» — хочется слегка посоответствовать своему глупому возрасту, шутки ради. Вот только Ксено не дурак и ни разу не комик, знает ведь, что бармен его веселья не разделяет, у него таких шутников за вечер — пол бара, а он единственный невольный зритель чужой бесхребетности. — Поднимайся. Знакомый голос командует откуда-то сверху. Сильные руки твердо и быстро ставят на ноги, ловят скатывающийся с коленей пиджак, и тащат к выходу. Ученому немного больно, но Стэнли явно не в лучшем расположении духа, чтобы терпеть чужие выкобенивания. Ему хочется посильнее ударить по этому гладко выбритому лицу, стереть с губ противную ухмылку, а потом поцеловать. Жестко, так, чтобы чувствовать на языке привкус чужой крови. Взгляд цепляется за оставленный бокал и мужчина залпом осушает его, чтобы немного унять закипающую внутри раздражительность. Не выходит, не так это просто. На губах привкус дешевого виски, а где-то глубоко внутри рождается желание. Стэнли никогда не был импульсивным, просто рядом с внезапно осучившимся ученым по-хорошему вести себя совсем не получается. Ксено больше не улыбается, только ухмылка кривит красивые губы. Потухший, задумчивый взгляд, ни грамма намека на былой блеск, что когда-то и привлек Снайдера. Стэнли больше не пытается быть с ним вежливым, но, похоже, что и ему самому это не нужно. Они остаются друг для друга удобными. Это, пожалуй, ничуть не обидно. Им просто обоим плевать. На улице холодно и, как назло, начался снегопад. Крупные белые хлопья быстро кружили в замысловатом танце, приземлялись на асфальт, сливались с сугробами. На темном пальто Ксено они выглядели слишком несуразно, словно пытались отбелить что-то чересчур мерзкое. Стэнли тихо посмеивается. Мельком думает об утреннем кофе в постель и вечерней бутылке вина, что распивается перед бурной прелюдией. За прошедшие месяцы он, пожалуй, соскучился. Намного сильнее обычного, возможно, из-за появившегося недавно предчувствия скорой утраты. Стэнли оно слишком знакомо и относиться к нему с недоверием, на самом деле, немного страшно. Может через пару часов на задании погибнут друзья-офицеры, а может дом обрушится от заложенной бомбы где-нибудь в цокольном этаже. Или, к примеру, на одно из зданий центра вдруг упадет метеорит… Глупо, но Стэнли знает, что будет очень скучать. Наконец, получается, остановить такси. Время слишком позднее и двое мужчин в темных пальто и не самым трезвым видом вряд ли вызывают доверие. Снегопад все усиливается, у Ксено мокнет уложенная лаком челка, короткие пряди выпадают из прически. Ему плевать, слишком пьян, чтобы убиваться по испорченному внешнему виду. Послушно садится на заднее сидение, приваливается виском к стеклу. — А твоя машина? — В ремонте. Сядь ровно. Отчего-то Ксено подчинятся. Ему тошно, но это не только от выпитого алкоголя, просто сама по себе ситуация патовой получается. В мелодрамах, что частенько обсуждают в кафетерии молоденькие лаборантки, в такие ночи обычно следует жаркий секс, прощение прошлых ошибок и предложение руки и сердца. Бред. Впрочем, от жаркого секса, возможно, отказываться все же не стоит. Оба знают, к чему ведут эти редкие пьяные звонки. Апостериори. В темноте салона хочется сделать какую-нибудь глупость. Такую, за которую потом будет по-детски стыдно перед случайным свидетелем, но Стэнли держится. Бросает взгляд на попутчика, а тот, чуть запрокинув голову, косится в окно. Проносятся мимо машины, мигают яркими огнями светофоры и вывески на однотипных зданиях. В эту минуту зимний ночной город кажется слишком прекрасным. Его хочется запомнить, словно это их последняя зима. Будто о такой утрате кричит в последние часы его хвалимая интуиция. У подъезда ужасно скользко, Стэнли приходится внимательно всматриваться под ноги, чтобы не поскользнуться на тонкой ледяной корочке. Ксено позволяет чужой ладони до боли сжимать запястье. Холодно, перчатки где-то забыты. Может в пальто, может, в баре потеряны. Плевать, когда-нибудь купит новые. Плевать. В лифте атмосфера повисает тяжелая, настолько, что ноги подгибаются. Спиной Ксено опирается о стенку и медленно по ней сползает. Снайдер вздыхает и резко поднимает его обратно на ноги. Рано еще расслабляться, до нужного этажа остается четыре пролета. В кармане мужчина на ощупь находит дубликат ключей от чужой квартиры. Искать оригинал в черной кожаной сумке ученого совсем не хочется. Пусть знает, что у него этот набор не единственный. Если надо, Стэнли сделает себе еще. К следующему звонку он уже основательно подготовится. — Так и знал, что вы, офицер, просто так не уходите. — Замолчи. Стэнли любезно умалчивает, что звонок тот был исходящим не с его телефона. Ксено послушно затыкается и позволяет завести себя внутрь квартиры. Сумка ставится на тумбу, пальто уверенными движениями стаскивается с плеч. Ботинки ученый снимает сам, ставит на полочку для обуви, после плетется в ванную. С толикой отвращения во взгляде всматривается в свое отражение в зеркале над раковиной. Тяжелый вздох заглушается льющейся холодной водой, открытой чересчур сильно. Уменьшить напор до нужного получается не сразу. Ксено набирает немного в ладони, плещет в лицо, чтобы хоть как-то сбить алкогольное опьянение. Он почти трезв, по крайней мере, ему определенно так кажется. Про гостя в гостиной забывает почти сразу. Стэнли так органично вписывается в пространство небольшой квартиры, будто всегда жил в ней. Снайдер пытается сварить сносный кофе, но бросает затею на половине пути, неизвестно по какой конкретно причине. Просто сейчас ему не до кофе, не хочется. Может быть утром и даже в постель… Ксено непослушными пальцами вытягивает из петель пуговицы белой рубашки. Слишком медленно, раздражительно, но лечь спать в одежде просто непозволительно. Ксено недостаточно пьян, чтобы простить себе подобное свинство. Стэнли, вошедшему в ванную комнату, тоже не нравится мысль о сне в одежде. Его как-то в целом мысль о скором сне не устраивает. Сильные руки ползут по чужой талии, зубы пятнают укусами худые плечи. — Пошел вон. — Я в извозчики не просто так нанимался. Сам знаешь, все не бесплатно. Проносится мысль о том, чтобы кинуть в обнаглевшее лицо одну из кредиток, но… Ксено, в целом, и сам не против. Так, для виду больше морозится. Стэнли сам расстегивает последние нижние пуговицы, резко к себе поворачивает, теплыми пальцами оглаживает талию, поднимаясь чуть выше, пересчитывая стройный ряд чуть выпирающих ребер. Ловит чужие губы своими, кусает нижнюю. Ксено чувствует легкий привкус фруктового бальзама и чего-то горького. Да точно, жгучий дебильный виски. Нетерпеливо, но уверено выдергивает расстегнутый ремень из шлевок. Брюки немного сползают, открывая черную полосу боксеров. У Стэнли окончательно срывает крышу. Сегодня их последняя зима, в этом он почти уверен, поэтому собирается оторваться по полной, чтоб хватило надолго. Лет на сто, может семьдесят. Бред. Хватит едва ли на пару месяцев, до первого звонка. Это тоже своего рода апостериори. Джемпер свой Стэнли оставляет где-то на ручке какой-то двери по дороге в спальню. Стягивает с Ксено зауженные черные брюки, оставляет пару краснеющих следов над боксерами, оглаживает едва заметные линии пресса. Слышит тихие неровные выдохи. Касается пальцами возбужденной плоти под тонкой тканью. Мучает, издевается. Тело Ксено отзывчиво к ласкам, и Стэнли всеми силами старается не сорваться, в очередной раз оправдать то редкое доверие. Пытается быть нежным, чтобы эта, вероятно, последняя их совместная ночь запомнилась не только ему. Где-то глубоко в голове засело глупое желание: чтобы своенравный любовник обязательно захотел повторения. Можно слегка изменить привычный сценарий: обойтись, к примеру, без третьесортного бара и дешевого виски. Снайдер готов всю зарплату выложить за бутылку хорошего красного полусухого, лишь бы вздыхающая под ним скотина перестала вести себя так высокомерно. Стэнли проводит ладонью по внутренней стороне бедра и Ксено послушно разводит ноги. Позволяет целовать себя, расписывать тело краснеющими цветами-укусами, оглаживать возбужденный член. В комнате душно и мало света. В полумраке худое бледное тело кажется совсем фарфоровым, еще бы оно выпендривалось поменьше, но в этом и есть весь Ксено. Его граничащая с безумством гениальность, болезненно-острое желание всевластия и пустые глаза, утратившие былое восхищение столь любимой когда-то наукой. Стэнли знает, что за всем этим скрывается что-то еще, неподготовленному глазу пока невидимое. Нечто, что Ксено прячет ото всех, не допускает даже самого близкого человека. А может у Снайдера просто огромное самомнение и он ни разу не из той категории. Есть ли у Ксено, вообще, близкие: родители, друзья, бывшие, или у него бывали только удобные? Стэнли не думает, что хочет это, действительно, знать. Мужчина мажет губами между ребер, тянется к излюбленным ключицам, но получает болезненный удар в плечо. Взгляд любовника недовольный, с едва уловимой издевкой. Ненавистный и возбуждающий. — Смазка где? — В шкафу на второй полке. Стэнли тяжело вздыхает и нехотя отстраняется. До шкафа два метра от кровати, но ему слишком не терпится взять это соблазнительное тело. От небольшого зажженного над кроватью бра совсем мало света. Тюбик находится ладонью исключительно наощупь. Смазка растекается в ладони прохладной волной. Ксено вздрагивает, когда чужие пальцы касаются промежности, слегка надавливают. Дыхание сбивается, Стэнли медленно начинает растяжку. Сначала действует осторожно, после вводит глубже, раздвигает сильнее. Снайдер водит губами мокрые дорожки от ключиц до шеи, добирается до чужих губ. Ксено слегка отклоняет голову и недовольно морщит нос. — Хватит уже. — Не командуй. У Стэнли нервирующий снисходительный тон, взгляд уверенный, не терпящий возражений. Ксено ненавидит подчиняться, но когда офицер, вытащив пальцы, чуть сильнее сжимает бедро и просит повернуться, то не может ослушаться. Прогибает спину, чувствуя легкое давление, сжимает в руках изрядно измятую наволочку. — Презерватив. — Ты просто издеваешься. Стэнли не возражает и в этот раз, шелестит квадратиком из фольги. Без защиты Ксено ни разу не соглашается, приводит десять миллиардов аргументов или резко трезвеет и посылает все происходящее к черту. Особенно Снайдера. Ему снова оказываться полуодетым под утро на чужой лестничной клетке все же не хочется. Ксено больно. Дышит часто и сбивчиво, хмурится, но не отстраняется. Терпит, понимая, что все это временно. Знает, что боль — один из обязательных этапов для получения подобного удовольствия. Стэнли терпеливо ждет, когда любовник привыкнет и начнет двигаться сам. Ждать не приходится долго. Слабые движения бёдрами и еле слышное разрешение. Первые толчки неглубокие, позволяющие окончательно привыкнуть и практически свести к нулю боль от проникновения. В комнате слышны первые тихие стоны. Ксено прекрасен даже потный и раскрасневшийся, со следами чужих ногтей на бедрах и распустившимися на коже яркими цветами-укусами. Снайдер не может удержаться от того, чтобы не посадить еще один, что к утру распустится синевато-алыми лепестками. Их ученый скроет черной водолазкой. Стэнли сбивается с ритма, входит глубже и неожиданно даже для себя зовет Ксено по имени. В тишине комнаты чуть хрипловатый голос бьет по ушам равносильно пулеметной очереди. Слишком непривычно. Настолько, что даже происходящие в спальне непристойности затмеваются интимностью звучания его имени. — Не зови меня так. Ксено не просит — требует. Взгляд у него слегка удивленный и недовольный, поддернутый мутной пленкой возбуждения. Стэнли касается лбом сведенных лопаток и тяжело дышит. Еле слышно вновь произносит запретное имя. Для него оно равносильно признанию, а Ксено умело избегает ответственности. Подставляется, сильнее прогибает спину и глухо стонет в подушку, чувствует чужую ладонь на члене. Не прекращая движения, Стэнли продолжает оглаживать, силясь попасть в ритм собственных толчков. Он и сам почти на пределе, входит глубже, резче. Ксено упирается лбом в сложенные на подушке руки, жмурится и кончает, простонав, сквозь стиснутые зубы. Волной его накрывает позабытая в возбуждении пьяная усталость. Колени, наверняка покрасневшие от трения, чувствовались плохо, да и в целом шевелиться было весьма проблематично. Мужчина расслабляется настолько, что великодушно прощает Стэнли несколько грубых толчков, прежде чем он замирает, впиваясь ногтями в узкие бедра. Ксено не шевелится еще пару минут. Почти засыпает, чувствуя, как чужие пальцы выводят на разгоряченной коже непонятные узоры. Стэнли тот еще художник-любитель, особенно ему нравятся живые холсты. Расписывать может и губами и пулями. Разница, впрочем, невелика. Когда дрожь в теле стихает и выравнивается дыхание, Ксено все же находит в себе силы подняться с кровати. Ниже спины ощущается дискомфорт, кожа от пота противно липкая. Хочется принять душ, еще нужно сменить постельное, но этим уже вполне может заняться и Снайдер. — Я останусь. — Если считаешь нужным. Стэнли молчит, смотрит вслед удаляющемуся любовнику. Остальные слова, что так и вертятся на языке, излишни, ведь сценарий этой встречи прописан заранее. Его никогда не просили остаться, но и за дверь вышвыривать не спешили. Остаток ночи — свежие простыни и Ксено часто ворочается, спит беспокойно. Утро — горький кофе на маленьком столике в лоджии и пару новых окурков в пепельнице, той, что на подоконнике. Это тоже всегда повторяется. Стэнли помнит, что Ксено любит с ложкой сахара, но делает всегда по-своему, чтобы остаться в его жизни хотя бы кофейной горечью. У входной двери его снова настигает вчерашнее предчувствие. Оно становится сильнее, заставляет почувствовать собственную неизбежность. Стэнли не хочет уходить. Ему хочется до хруста костей сжать руками чужое тело, а после со всей накопившейся яростью ударить по красивому лицу, чтобы стереть осточертевшую ухмылку с любимых губ. Ксено его желаний, впрочем, не разделяет. У него выходной, но впереди еще много работы. Вспомнить хотя бы о недописанной статье, которую нужно было закончить пару дней назад. В присутствии Снайдера работать не получается. Рядом с ним слишком сильная аура спокойствия и Ксено не может не расслабиться. Он давно понял, что Стэнли является его слабостью, а слабость он ненавидит в любом проявлении. — Смотри, чтобы не сбил автобус. — Или сбил. — Неважно. Конечно, это не важно. Губы Стэнли, блестящие от нанесенного бальзама, кривятся в презрительной ухмылке. Он совсем забыл о его равнодушии. Забыл, что ничего не изменится. *** Весна приветствует холодными, почти осенними дождями. Дороги в пробках, в лужах из грязи, в крови пешеходов, что любят перебегать в неположенном месте. Один такой напрочь испортил день под номером «неважно», пусть будет тысяча восемь. Нет, не так, слишком много. Сто пять, так нормально. Полицейские растянули ленту вокруг места дтп, рядом собираются зеваки, не спешащие утром пятницы на нелюбимую работу. Водитель ярко-голубого ниссана с разбитым лобовым стеклом сидит на заднем сидении полицейской машины с не менее побитым видом. Ему на работу теперь не надо. Стэнли морщится, медленно продвигаясь в осточертевшей пробке. Щелкает на магнитоле кнопками, переключая музыку. И когда совсем рядом он слышит привычное: «Перестань и не кури в машине. Не хочу дышать дымом», рука дергается, чтобы затушить сигарету. Только вот, голос ему только вспомнился и дымом дышать в машине некому. Сам Стэнли не в счет, он ему кислород заменяет. Возможно, это тоже не совсем о дыме. Снайдер привыкает к одиночеству. Говорит не с теми, встречает не тех, стойко игнорирует звонки, которых нет. Которые могли бы быть. Которые должны были быть, но его словно стерли из той жизни, где по утрам кофе горький, а ночью свежие простыни. Кажется, будто вся история заново пишется. На чистых листах остался след от надавливания авторучкой, если заштриховать поверх карандашом, то можно, пожалуй, разобрать пару слов. Развлечения родом из детства, чтоб их. Мысленно Стэнли так и делает, разобрать получается всего пару фраз. Особенно радует та, что про метеорит. Он до сих пор уверен, что будет скучать. В марте исчезает с привычного места третьесортный бар, вместо него приветливо мигает разноцветными огоньками новенькая вывеска едва открывшегося кафе. В конце месяца Стэнли не выдерживает и проверяет, действителен ли еще тот «навсегда забытый» номер. Обладатель его тоже пока действителен, Снайдер видел его недавно на привычном месте за рабочим компьютером. Серьезный и совсем взрослый на вид. И даже привычная ухмылка больше не кривит губы, а может, просто тогда не было повода. Громкие гудки машин раздражают, глушат играющую в салоне музыку и Стэнли настолько уходит в себя, что не сразу замечает светящийся входящим вызовом экран смартфона. Вздрагивает, принимает вызов, даже не всматриваясь в номер, и соображает не сразу, услышав желанный голос. — Думаю, нам стоит поговорить. Не желаешь встретиться вечером? — Я приеду. Скажи мне, куда? Ответа он услышать не успевает. Зеленый свет накрывает холодной волной безысходности. Темнота ласково массирует веки теплыми пальцами, но Стэнли не может расслабиться. Не может не думать о несправедливости гребанного мира. Не может не думать о том… «Почему это случилось именно сейчас?» *** Стэнли плохо помнит свое пробуждение. Двигаться с непривычки сложно, в некоторых местах еще мешается не отпавший камень. Ужасно хочется пить, но куда более желанным является прояснение ситуации. Этим как раз занимается девчонка, сидящая совсем рядом. Помогает подняться, услужливо приносит стакан с водой. Явно самодельный с толстыми стенками, вода в нем неожиданно вкусная. Над головой слышится знакомый голос. Девчонка подскакивает с лавочки и, что-то невнятно ответив, скрывается из виду. На ее месте оказывается непонятная темная ткань, Стэнли немногим позже опознает в ней отведенную ему одежду. Одеваться, впрочем, он не торопится. Поднимает голову и натыкается на нечитаемый взгляд темных глаз. Ксено молчит, оправляет плащ, чуть тянет вниз петлю галстука и садится напротив. Устало прикрывает глаза. Под ними снова темные синяки, похожие по цвету на те, что когда-то, казалось бы, совсем недавно, расползались цветами по всему его телу. Мужчина вздыхает, видимо окончательно собираясь с мыслями. На губах расползается та самая мерзкая ухмылка. Признаться, Стэнли успел и по ней соскучиться тоже. — Одевайтесь офицер, у нас на сегодня много работы. Стэнли расслабляется, тянется за одеждой и неспешно натягивает на себя черный жесткий костюм. Оборачивает вокруг бедер пояс, чувствует на себе пристальный взгляд. Похожий бывает у охотника, выслеживающего добычу. Такой у Ксено бывает исключительно в присутствии Снайдера. — Долго я спал? — Долго. Я даже соскучился. Стэнли не выдерживает. Подходит ближе, рывком поднимает его со скамьи и прижимает к стене с такой силой, что на звук удара могут сбежаться другие выжившие. Плевать. Пальцы мнут жесткую ткань плаща, зубы до крови прокусывают чужую нижнюю губу. Снайдер чувствует прикосновение холодной ладони на своей шее и на секунду замирает, возвращаясь к реальности. Тяжело дышит, крепко прижимает к себе исхудавшее тело. С потрескавшихся губ едва слышно срывается его имя. Ксено вздыхает и отстраняется. Всматривается в глаза Снайдера, после вкладывает что-то холодное в его ладонь. — Думаю, черный тебе к лицу. Разворачивается и уходит, чуть замедлившись на выходе. Противно скрипит не смазанными петлями дверь, заглушая очередное негласное признание. Стэнли потеряно смотрит на маленькую железную баночку с темным бальзамом. Переводит взгляд на оставшиеся от костюма ремни, замечает под ними плоскую железную коробочку. На губах расползается усталая улыбка, с едва различимым оттенком благодарности. Из раскрытого портсигара выпадает немного табака. Возможно, за три тысячи лет Ксено разучился так мастерски уходить от ответственности.