Боишься?

      31 декабря. Снег. Мороз. Всё как положено.       Люди суетились, готовились к предстоящему празднику. Взрослые - несли пакеты с продуктами или просто спешили поскорее домой к семье, дети - играли в снежки и лепили снеговиков.       Этот Новый год семья Самойловых праздновала раздельно: Таня отправилась к подругам, а Глеб - остался дома. Его, конечно, тоже приглашали, но он тактично отказался. Перспектива провести ночь в незнакомой компании его ничуть не привлекала. Лучше остаться дома одному.       Да и сам праздник уже давно перестал быть таковым. Это в детстве Самойлов считал дни до долгожданной ночи, ждал подарков и чуда. Они втроём, Глеб, мама и Вадик, вместе резали оливье и запекали курицу, пока по телевизору показывали ещё не успевшую надоесть «Иронию судьбы» или «Иван Васильевич меняет профессию». А потом были «Голубой огонёк», подарки и бенгальские огни. Мама разрешала не спать до утра. Это было настоящим праздником.       Сейчас, когда тебе практически пятьдесят, эта ночь уже не кажется какой-то особенной. Обычная смена даты.       Глеб скучает по Асбесту и беззаботному детству, когда он читал до утра, лёжа под одеялом с фонариком, бегал по лужам и опавшей листве, когда они с братом сидели на подоконнике, смотрели на звезды и мечтали о собственной рок-группе.       Он скучает не по прошлому, нет. По счастью. Обычному счастью, для которого не нужно лезть из кожи вон. По счастью, которое просто так.       За Таней захлопнулась дверь, и Самойлов остался в квартире один, если не считать наряженного вместо новогодней ёлки фикуса. Стихи не писались, музыка - тоже, сериалы надоели, а по телевизору крутили уже приевшиеся комедии и второсортные передачи. Делать совершенно нечего. Только поужинать и отправиться спать. Чем Глеб и собирался собирался, если бы не... - Кого там принесло? - пробурчал он себе под нос, направляясь к двери, в которую кто-то настойчиво стучал. Таня что ли что-то забыла? Ничего нового, в принципе. Но в глазок он увидел совсем не жену. - Что тебе надо? - Поговорить пришёл, - сказал Вадим. - Может впустишь? - Ага, конечно, чтобы ты у меня ещё что-нибудь украл? - съязвил Младший. Впускать он его не хотел. Не хотелось разговаривать ни с кем, а с братом тем более. - Так и будем через стенку разговаривать? - А с чего ты взял, что я вообще собираюсь с тобой разговаривать? - Ну что как маленький-то, правда? - сказал Вадим и опустился на пол, облокотившись спиной на стену. - Ладно, как ты, так и... - Твою ж мать! - внезапно вскрикнул Младший. - Что случилось? - мужчина машинально подскочил и начал дёргать за ручку, но та не поддавалась. Всё-таки чувство страха и ответственности за младшего брата с годами не проходит. - Свет отключили, - тяжело и громко вздохнул Глеб. - Теперь ты сам выйдешь. Щиток-то здесь, - Вадим ухмыльнулся.       Минут через десять-пятнадцать дверь со словами: «Я просто задолбался сидеть в темноте» всё-таки отворилась.       Матерясь и что-то бубня себе под нос Младший открыл дверцу щитка. Если бы ещё в нем что-то было понятно... Сначала Вадим просто молча наблюдал эту картину, а потом, отодвинув брата, пошёл разбираться сам.       Результата - ноль. На всех девяти этажах здания - кромешная тьма. - Ладно, - сказал Глеб, переступая порог квартиры, - заходи. * * * - И где у тебя здесь кухня? - спросил Вадим и, не дождавшись ответа, с пакетами в руках, то и дело спотыкаясь в темноте, пошёл в её направлении. Глеб включил фонарик на телефоне и молча наблюдал, как на столе появлялись овощи, рыба, фрукты и вино. - Ты чего задумал? - спросил он, поднимая полоску света на лицо брата. Тот прищурился. - Сорока на хвосте принесла, что на Новый год ты останешься один, и я... - Мне не нужна компания, - отрезал Младший, подсвечивая своё лицо, которое за счёт этого казалось ещё более усталым. - Плита газовая? - Вадим проигнорировал возмущения брата. Он был настроен решительно. Старший пришёл мириться, и без мира или, хотя бы, перемирия он отсюда не уйдёт.       Когда в последний раз Самойловы общались нормально, без ругани? Когда доверяли друг другу и не боялись, что сказанное может стать достоянием общественности? Десять - да какой там - пятнадцать лет назад. А может и больше.       Если в середине 2000-х всё было никак: братья ссорились в полсилы, как будто им это и не нужно вовсе, на автомате, то после распада «Агаты», а особенно после «Ностальгических» концертов, отношения раскалились до предела. Суды, обвинения, ругань и практически взаимная анафема.       Последние пять лет были похожи на жизнь на пороховой бочке: не понятно, с какой стороны и когда опять бахнет. Это утомляет. Хочется спокойствия. - Как дела? - спросил Вадим, присаживаясь за стол. В практически кромешной темноте, под светом телефонного фонарика, он поставил запекаться рыбу и теперь ждал, когда она приготовится. - Как здоровье?       Телефон лежал где-то сбоку, немного подсвечивая каждого. - Заканчивай, - Младший посмотрел ему прямо в глаза. - Здесь никого нет: ни поклонников, ни журналюг. Для чего эта показуха? - он вздохнул. Голос дрожал. Хотелось отвести взгляд куда-нибудь, чтобы только не видеть этих глаз, чтобы не видеть его, но Глеб сохранял зрительный контакт. - Зачем мне эти пожелания «щастья, здоровья» со сцены? Скажи правду: тебе всё равно, как я, что я, главное ведь - образ заботливого старшего брата, так? Ты и сейчас пришёл только для этого. - Не так, - Вадим накрыл своими ладонями руки брата, теребившие какую-то салфетку, но тот выдернул их. Ненужная близость. Всё в прошлом. - Я пытался поговорить лично, но ты всячески избегал меня. Я пытался звонить, писать - бесполезно, ты, видимо, заблокировал мой номер. И эта, как ты выразился, показуха была единственным способом общения. Мне правда интересно, как у тебя дела. - Интересно? Ну, тогда слушай, - дергано сказал Младший и отпил большими глотками воду из стоящего рядом стакана. - Последние пару лет болят ноги, а сейчас ещё и спина. Мне больно стоять весь концерт. Переминаюсь с ноги на ногу, висну на микрофоне, чтобы переместить вес, иногда помогает. Скоро, видимо, вернусь к истокам и сяду на стул. Ещё периодически прихватывает сердце и печень. Блин, что за дурацкий каламбур? - сказал он куда-то в бок.       Вадим слушал молча, не перебивал. - А ещё я, похоже, исписался, - продолжал Глеб. - Всю жизнь боялся именно этого, и вот оно, как снег на голову. Я не хочу выступать, не хочу писать, я хочу только одного - чтобы от меня отстали. Я устал от всего, от всех, я от себя устал, Вадик, понимаешь? - уже практически прошептал он.       Старший опять сделал попытку взять в руки ладони брата. Тот не отстранился. - Я скучал, - спустя какое-то время, всё так же, шёпотом, сказал Глеб. Просто так, в пустоту. Он не надеялся на ответ. - Я тоже, - шёпотом. Вадим подсел ближе, медленно и неловко приобнял брата, боясь, что тот снова оттолкнет. Но, нет, не оттолкнул, только положил голову на плечо. - Глеб?.. - Да? - Давай начнём все сначала, - предложил он. - Я хочу быть рядом с тобой. Вместе мы со всем справимся, - он посмотрел на брата. - Я правда тебя люблю.       Глеб колебался. С одной стороны - хотелось снова почувствовать себя любимым, нужным, счастливым, в конце концов. Хотелось снова любить. А с другой - есть ли смысл заходить в одну и ту же реку дважды? Снова взлетать, снова падать, будто с камнем на шее. Смотреть, как умирает доверие. Любовь. - Я не знаю... - обречённо выдохнул он. Он правда не знал, как будет лучше. Как будет правильно. - Ты боишься? - будто прочитал его мысли Вадим.       Младший неуверенно кивнул. - Я тоже. Давай тогда проведём эту ночь вместе, как раньше, а потом, если ты захочешь, я уйду.       Как раньше - это без друзей, знакомых, жён. Без телевизора и надоевших однотипных поздравлений. С разговорами до самого утра. С любимой музыкой. Только вдвоём.       Всего лишь одна, ни к чему не обязывающая ночь.       Глеб согласился. Возможно, потом он пожалеет, что опять поддался чувствам, но сейчас он хотел отдаться им целиком. Отпустить проблемы хотя бы на несколько часов. * * * - С Новым годом, Глебушка! - радостно сказал Старший, наполняя бокалы вином.       На столе - рыба, салат и телефон с трансляцией Курантов. За окном - темнота, разбавляемая только громкими и красочными взрывами фейерверков. Люди выбегают на улицу, поздравляют друг друга, радуются. - С Новым годом, Вадик! - громко, чтобы перекричать фейерверки.       Электричество так и не включили. В комнате - полутьма. Вокруг - свечи, каким-то чудом оказавшиеся дома. - А теперь подарки, - старший Самойлов вышел в коридор и через пару минут вернулся с чем-то квадратными и тонким. Глеб сразу понял, что это. - Это... - он переводил взгляд с брата на подарок. - Та самая, да?       Вадим кивнул.       Это была та самая пластинка «Pink Floyd», заслушанная ими до дыр, до стёртых дорожек.       Асбест. 1983 год. Вадик через каких-то своих знакомых достал свежий, недавно выпущенный альбом «The final cut». Глеб грезил им. Мечтал услышать хоть чуть-чуть, хоть одну песню, а брат взял и привёз его. Откладывал со стипендии, с зарплаты, недоедал. И всё это ради одного - светящихся радостью глаза Младшего.       Они слушали его на старом советском проигрывателе, безбожно портящем звук. Слушали, и мечтали, что когда-то такие же мальчишки и девчонки будут гоняться за их пластинками. Что когда-то они станут такими же популярными.       Глеб смотрел на старую, потрепанную и слегка выцветшую коробку, крутил в руках, рассматривал. Не верилось, что это та самая пластинка. - Вадик... - робко, точно ребёнок, сказал Младший. - Я... У меня... Я не подготовил тебе подарок, я ж не знал... - Ничего страшного, - он подошёл ближе. - Подари мне танец, пожалуйста. Всего один.       Глеб положил ладонь в протянутую руку и шагнул вперёд. Through the fish eyed lens of tear stained eyes I can barely define the shape of this moment in time, - из телефона. Звук такой же поганый, как тогда. И они опять только вдвоём.       Вадим положил руку на талию брата, прижимая его к себе. Но Младший жался сам. Положил голову на грудь, слушал удары сердца, размеренно дыхание. And far from flying high in clear blue skies I′m spiralling down to the hole in the ground where I hide, - кружилась голова. То ли от вина, то ли он такой близости. Спустя столько лет они опять остались наедине. Только они и музыка «Pink Floyd».       Вадим уткнулся носом плечо Младшего. Вдыхал знакомый, не изменившийся аромат. If you negotiate the minefield in the drive And beat the dogs and cheat the cold electronic eyes, - Старший сжимал руку брата крепко, но мягко, боясь снова потерять. Смотрел в голубые глаза. Рассматривал морщинки. Нос. Губы... И не удержался.       Он нежно накрыл губы Младшего, проскальзывая языком в приоткрытый рот. Тот отвечал, с опаской, но всё так же чувственно, как раньше.       Они оба боялись. Боялись отдаться чувствам. Боялись снова уколоться о них. Боялись, что придётся опять наблюдать, как эти чувства умирают. И стрелять в них, как в хромую лошадь. Чтоб на мучались. Боялись, что это их последний поцелуй. - Извини, - сказал Старший, отстранившись, - я не должен был... - Не извиняйся, пожалуйста, - прошептал Глеб, кладя голову ему на грудь, - и не уходи. Никогда. - Обещаю, - он поцеловал брата в макушку и прижал к себе. Больше он не упустит своего счастья.