Оставь меня в покое

Танджиро уже забыл, в который раз за этот растерянный день он заваривает себе кофе. За плотными шторами не видно, ночь или день стоит на дворе, хотя он и знать этого не хотел. Сидел в этой кромешной мгле, себя медленно убивая. Эта музыка, отдающаяся эхом по квартире, приглушённая и вполне описывающая состояние Камадо: отрешённость, внутренний крик о жажде внимания, ощущение пустоты в душе и неумолимая тоска, разъедающая юношу изнутри словно кислота. Я смотрел куда-то совершенно бесцельно, кругом была непроглядная всепоглощающая тьма. Лишь Луна сияющим диском говорила о том, что я всё ещё не умер. Эти бессвязные подёргивания пальцами, бесцельное хождение в собственной квартире в полной тишине, ощущая холод ламината босыми ногами — до жути привычная атмосфера, надоевшая уже сполна. Но сил её разбавить нет. Было бы неплохо маму с младшими на чай позвать. Смотрю на ромашки, высушенные на удивление аккуратно: они, будто нарисованные маленьким ребёнком, смотрят на меня высохшими лепестками. А что бы они обо мне подумали? Видят ли меня. Но по сути они мертвы и утратили свои былые способности. Ты вроде эти цветы любишь, Кёджуро. Прошу, оставь меня наконец в покое. Ты долго и незаметно проникал в мою дрянную голову, постепенно давая знать о себе, но всё скрывался — а теперь показал своё настоящее лицо, обличие, бомбу, взрывающую все мои чувства в тщетной попытке скрыться и уберечь то, что от них осталось. Первое время я яро отрицал тот факт, что влюбился в тебя — в моего лучшего и близкого друга. Полюбил не как брата, а всей душой как парня, как партнёра. Никогда не испытывал таких ярких чувств. Невероятно. Ты каждый день приходил в колледж вместе со мной, сидел совсем рядом, иногда делился своим бенто, Это твоя идея подкормить меня? Умно— ты буквально охранял меня. Но от чего? Зачем? Пока ты со мной, я стараюсь выдавить эту улыбку, которая тебе так нравится. Я бы лучше забыл как улыбаться, если бы знал, что ты, Кёджуро, сморозишь какую-то дикую шутку, но тогда я не просто улыбался. Я хохотал от души как никогда и тебе это в душу запало словно причудливая идея. Ты сразу ерошишь своей рукой мне волосы, в ответ смеёшься заливисто от того, что они не укладываются как нужно, и лыбишься вне себя. Боже, если ты не Апполон, сошедший с небес, то кто же тогда? Кипяток, весьма ожидаемо, обжог и без того болезненно бледные руки. Танджиро отдёрнулся рефлекторно, резко выпустив чашку из рук. Благо она стояла приспокойно на столе, лишь напиток в ней пошёл заметной рябью. Какая это уже чашка за день? Третья? Четвёртая? Когда эта, казалось бы, безобидная привычка переросла в ощутимую зависимость? Собирать пустые пакетики от растворимого напитка было уже каким-то хобби. Картонная коробка, изрисованная маркерами и прожжённая сигаретами в некоторых местах, потихоньку заполнялась с каждым днём новым напоминающим мусором, словно награда или достижение за прожитый день. Танджиро сидел на балконе своей квартиры, прижавшись к углу стены так, чтобы никто не мог его видеть. Он тихо выпускал клубы щекочущего нос дыма, снова и снова обжигая горло подступающими позывами крика, но заглушая всё открытым ртом. Он будто рыба, тихо глотал воздух, чтобы не воспроизвести чётких всхлипов, пуская безостановочные солёные слёзы по своим щекам. Сердце в груди гулко отстукивало бешеный ритм, лёгкие болели, в глазах мутнело от очередной затяжки. Даже когда он наконец затушил бесполезный окурок, оставив последнюю нетронутую сигарету в кармане, выбросил ко всем чертям злосчастную пачку дешёвого табака, приобретённую за какие-то двести десять йен, крупные капли всё ещё падали на пол прямо под ноги юноши. Откуда-то с балкона послышался еле различимый шорох и в последующие секунды на перилу помещения опустилась чья-то нога в потёртом кроссовке. Затем вторая, о Боже! Чуть не соскользнула. И вот уже незнакомец прыгает прямиком в темноту квартиры Камадо и... — Кёджуро? Какого чёрта? — Мало того, что у меня голова болит, так ещё и ты ту своим табаком воняешь. Не надоело ли себя калечить? «Огненный» состроил вполне внушающую строгость и серьезность всего происходящего гримасу. Скрестив мужественно руки на своей груди, он уверенно зашагал вглубь помещения, как-то деловито осматриваясь. — Ты вообще что тут забыл, грёбаный человек-паук.

***

Сигарета прожигает дыры в лёгких, кофе заставляет вены вздуваться, а голову — трещать по швам от бьющей с огромной силой крови. Под глазами давно залегли синяки пурпурно-фиолетового цвета. Желания продолжать этот цирк на выживание уже совсем не оставалось, но привычка давала знать о себе. — Долго собираешься душить себя этим? Дальнейшего ответа не последовало. Камадо всё также упрямо стоял у стенки на своём балконе, вглядываясь куда-то вдаль, где уже восходило Солнце. Кёджуро думал, что понимал дорогого своего человека. Но, по-видимому, это было не так. — Не мог бы ты оставить меня в покое? — Бросай курить. «Огненный» непоколебимо стоял на своём, терпеливо сверля глаза Танджиро тяжёлым взглядом. И последний это неплохо замечал. — Сгинь с места. Спустили пса с поводка — Да что я тебе сделал?!, — Ренгоку прикрикнул на парня, всплескивая руками и упираясь ими в бока, выжидая достойной причины такого негатива со стороны Камадо. — Разрушил жизнь. Ты мне жизнь сломал, понимаешь? Своим существованием. Чего ты здесь ошиваешься? Что нужно на самом деле? — Достаточно на сегодня. Кёджуро подорвался с места как ошпаренный кипятком, нервозно выхватил рукой тлеющую сигарету изо рта Танджиро и с напором впечатал юношу в стену, нависнув над ним. — Бросай курить и давить себя этим проклятым кофе, — начал свою тираду «Огненный», моментально накрывая его губы поцелуем. Но чувствуя солёный привкус свежих слёз, от грубости перешёл к нежным покусываниям, смакуя и облизывая. Наконец, разорвав уже трепетный жест проявления ласки, Ренгоку заключил, — Ты думаешь, я не вижу тебя насквозь?