Все, что мы сделать не сумели И что не вышло полюбить Что потеряли в предвкушенье Падение манит. И конца и края нет.
Несмотря на то, что за стенами замка стояла зима, в окна лился обманчиво-ясный и яркий, словно летний, свет. Дамблдор сел и, взглянув на светловолосого мальчика, лежащего в кровати у окна, мысленно вздохнул. — Мистер Малфой, я надеюсь, вы понимаете, что я пытаюсь помочь вам. А вы делаете эту помощь весьма трудновыполнимой. Мальчик поднял глаза — типично малфоевские — такие же необычные глаза были у его отца: абсолютно серого цвета, без всяких зеленоватых, голубых или карих примесей. — Говорю вам, — повторил мальчик, — мне не нужна помощь. Дамблдор снова вздохнул. — Люциус, — позвал он, — прошу тебя, покажи мне твои руки. Воцарилась тишина, потом мальчик неохотно протянул одну руку профессору Трансфигурации. Его подбородок был вздернут, словно он гордился своими ранами, возможно, так оно и было. Выглядели же они поистине ужасно: от кисти до локтя на обеих руках кожу прорезали шесть параллельных длинных царапин, глубоких, ровных, словно бы сделанных острым ножом. Директор Диппет едва не лишился чувств в своем кресле, узрев их: вид был кошмарный, а у Диппета были причины опасаться возможной реакции Малфоев. — Откуда они взялись, Люциус? — спросил Дамблдор, прекрасно представляя возможный ответ. — Я все уже объяснял, — монотонно ответил мальчик. — Это от Режущего заклятья. Я получил это на дуэли. Я вообще никому ничего не должен говорить, это мое дело. Мой отец сказал мне… — Мне не интересно, что говорил ваш отец по этому поводу, — резко перебил его Дамблдор. — Вы и ваше здоровье входят в интересы школы. Это — последствия воздействия некромантии. Физический знак расплаты. — Вы обвиняете меня в том, что я занимался в стенах школы Темной магией? — глаза Люциуса вспыхнули. — Отец… — Я обвиняю не вас. — Тогда кого же? — Тома Реддла, — голос Дамблдора стал мягче, однако оставался таким же неуступчивым. — Ведь он же ваш друг, не так ли? Люциус заметно побледнел. — Нет. — Но, тем не менее, вы его знаете. — Все его знают. Он староста школы. — Осмелюсь предположить, что вы его знаете лучше остальных. Лицо Люциуса было непроницаемым. — Если вы хотите беседовать о Томе Реддле, профессор, думаю, вам лучше беседовать с ним самим. — А почему вы решили, что я этого не сделал? — поинтересовался Дамблдор. — Я вовсе не такой глупец, чтобы не знать, кто такой Том Реддл. Я пытался с ним разговаривать — Мерлин тому свидетель. Однако на свете существуют невыполнимые задания, и это — одно из них. Он уперся и не двинулся с места. Но ты, Люциус, — ты другой. Тебе ведь только тринадцать лет и то, что я тебе сейчас скажу, может быть, слишком сложно для твоего юного возраста, однако постарайся понять: от решения, которое ты примешь сейчас, зависит вся твоя последующая жизнь. Люциус молчал, Дамблдор видел, как под фланелевой пижамой ходуном ходит его узкая грудь. Наконец он заговорил. Голос его был полон пренебрежения. — Вы ничего не знаете о Томе. И ничего не знаете обо мне. Думаете, если вы говорите, что он мне не друг, то сумеете перетащить меня на свою сторону? Ничего подобного. Просто вы никогда не видели никого похожего на Тома, и это вас пугает. Вы ведь знаете — что бы ни случилось, все равно победа окажется на его стороне. Второго такого волшебника нет в школе… — Том очень умен, — согласился Дамблдор. — Однако он очень юн. не кажется ли вам, что он переоценивает свои силы? — А не кажется ли вам, что это вы их недооцениваете? Дамблдор посмотрела на него с усталым удивлением. Признаться, он бы хотел удивиться куда больше, глядя на этого израненного мальчика с таким тихим детским высоким голоском, которым он произносил все эти безобразные и ужасающие вещи. Однако он вовсе не был поражен: он знавал Малфоев и до Люциуса: неестественное отталкивающее впечатление, которое все они производили, похоже, было у них в крови. — Том совершенно прав, — продолжал Люциус, — он хочет изменить мир и изменит его. И в этом мире будет место и для меня — он мне пообещал. — И ты веришь в эти обещания? — мрачно поинтересовался Дамблдор. — Он будет верен им до тех пор, пока ты будешь нужен ему, Люциус, ведь на самом деле он ничего не чувствует — ни к тебе, ни к кому другому. Для него не существует дружбы, только ненависть и негодование. в трудную минуту он пожертвует тобой вместе со всем остальным. Выражение лица Люциуса не изменилось. — У меня свой взгляд на вещи. Какой-то треск помешал Дамблдору продолжить разговор. Занавеска вокруг кровати отъехала в сторону, серебряные колечки, соприкоснувшись, звякнули. Повернувшись, Дамблдор увидел стоящую у него за спиной мадам Помфри, а рядом с ней — высокого темноволосого мальчика с поблескивающим на груди значком старосты школы. Том Реддл. — Извините, что прерываю вас, профессор, — масляным голосом пропел Том. — Но профессор Култер попросил Люциуса вернуться в слизеринское общежитие. Дамблдор перевел взгляд на мадам Помфри: — Поппи? Она кивнула с самым несчастным видом. — С ним все будет нормально, если он не будет снимать повязки. Думаю, что для полного заживления потребуется не одна неделя — заклинаний, чтобы ускорить этот процесс, не существует — не для таких порезов. — Мы побеспокоимся о выздоровлении Люциуса, — успокоительно произнес Том. — не волнуйтесь. — Мы? — уточнил Дамблдор. Том улыбнулся. Так улыбнулся бы Люцифер, упав с неба и обнаружив себя хозяином ненаселенного пока еще Ада. Вот только Том, в отличие от Люцифера, имел ангельскую внешность. — Его друзья, конечно же. — Конечно, — Дамблдор поднял глаза и бросил на Тома пытливый взгляд. на миг их взгляды пересеклись — глаза юноши были полны притворной невинности. У него вообще были весьма удивительные глаза, служившие предметом обсуждений хогвартсовских девушек: настолько темно-синие, что казались почти черными; радужка сливалась со зрачком, делая их слепыми. Иногда они казались проницательными, иногда — недоумевающими, но его взгляд ни с чем нельзя было перепутать. Однако чтобы делать их невинными, ему явно не хватало способностей. Том отвел взгляд первым. — Люциус, — он повелительно указал на мальчика рукой с длинными тонкими пальцами, — ты идешь? Люциус, торопливо натягивающий мантию поверх больничной пижамы и наспех зашнуровывающий ботинки, вскинул взгляд и кивнул, запыхавшись. — Почти готов, Том, ты меня подождешь? — Да, — ответил Том, опуская руку. Его иссиня-черные глаза были полны какого-то странного веселья. — Я тебя подожду. — Знаешь, Драко, — произнесла Гермиона, утомленно глядя на лежащего в кровати светловолосого юношу, — иногда у меня просто опускаются руки. — И ты не в силах сопротивляться моему мужественному обаянию? Да, знаю, — кивнул Драко, методично выщипывая перья из подушки, данной ему Джинни. Белые перышки запутались у него в волосах, зацепились за ресницы; ими была покрыта вся его синяя шелковая пижама. — Ты должна быть более стойкой, Гермиона, ради нашей пользы. Говорят, помогают дыхательные упражнения. — Я говорю про сочувственное отношение к тебе, — сухо поправила его Гермиона. — И ты сейчас только подтверждаешь мою правоту. Вдобавок ты испортил подушку. — Она была слишком толстой, — Драко выдернул целую пригоршню перьев и швырнул их в воздух. — Я не сплю на высоких подушках. Гермиона фыркнула. — Испорченный мальчишка. Драко улыбнулся ей сквозь падающие, словно снег, перья. Прижав к себе книгу, Гермиона постаралась не улыбнуться ему в ответ. Драко был в лазарете уже три дня — с того момента, как они вернулись в Хогвартс. Все сидели у него по очереди, кроме Симуса (Симус предложил было посидеть с Драко, однако тот без разговоров запульнул ему в голову коробкой с бинтами). Гермиона предполагала, что ей придется приложить усилия, чтобы оставить Драко в лазарете на попечении мадам Помфри, но сейчас она уже сама начинала удивляться. Вряд ли его все устраивало, однако хандрить он перестал — похоже, просто отдыхал от всего, что было с ним в последние недели. К нему вернулась былая игривость — он без устали поддразнивал и флиртовал с теми, кто с ним сидел, — довольно странное поведение для того, кто стоит на пороге смерти. Она никогда бы не поверила, что увидит, как кто-то дразнит Снейпа — Драко ей это продемонстрировал. Он заигрывал с мадам Помфри, принесшей ему почти все больничные одеяла и подушки и разрешившей носить собственную шелковую пижаму вместо полосатой больничной фланельки. Джинни с Гарри таскали ему все подряд — книги, журналы, еду — все, что, по их мнению, могла чем-то помочь и как-то его развлечь. Гермиона была убеждена, что однажды наступит день, когда она, придя в лазарет, обнаружит, что они дерутся за право разыгрывать кукольное представление «Смерть купца» в ногах кровати Драко. Сам Драко вел себя как больной удельный князек, принимая суету вокруг себя как должное — взъерошенный, грациозно разлегшийся, с широко распахнутыми серебристыми глазами и ресницами длиной чуть не в фут, против которых никто не мог устоять. Одна Гермиона чувствовала нелепость сложившегося положения, и в глубине души подозревала, что Драко послушно исполняет отведенную ему роль, чтобы отвлечь всех от того, что происходит на самом деле. Он вел себя так, словно выздоравливал после страшной и тяжелой болезни. Хотя все было наоборот: самое ужасное ждало его впереди. — Знаешь, я разговаривала с мадам Помфри, — начала Гермиона, безуспешно пытаясь отобрать заметно похудевшую подушку у Драко. — Она сказала, что уже нет причин, чтобы ты оставался в постели. Если будешь осторожным и не станешь перенапрягаться, можешь вернуться к себе в общежитие. — Какая плоская подушка, — грустно констатировал Драко, оглядывая плоды своих трудов. — Именно, — Гермиона отобрала у него пустую наволочку и кинула ее на ночной столик. — Драко, ты меня понимаешь? — Не всегда, — ответил он. — Но в этом-то как раз и состоит твое обаяние. — Ей-богу! — воскликнула Гермиона. — Разве тебе не хочется вернуться в собственную кровать? — Нет, — решительно ответил Драко. — Там никого нет и ужасно скучно. Это было истинной правдой: студентов, оставшихся на каникулы в школе, было совсем немного, причем из слизеринцев не остался никто. — Прекрасно. Однако я не собираюсь сидеть рядом с тобой и кормить тебя с руки виноградом или обмахивать платочком. Ты, конечно, болен, однако чувствуешь себя лучше. Снейп сказал тебе, что уже вычислил почти все компоненты противоядия? Он обещал найти оставшиеся два не позже завтрашнего дня. Так что, я надеюсь, ты будешь вместе с нами открывать рождественские подарки… — Тьфу ты, Рождество… — с чувством произнес Драко. — Совсем забыл. — Ты забыл о Рождестве? — раздался высокий голосок из-за занавески. Вошла улыбающаяся Джинни, однако улыбка сползла с ее губ, как только она увидела, что осталось от ее подушки. — Драко! — завопила она. — Что ты сделал с моей подушкой?! — Не знаю, — ответил Драко, стряхивая с волос перья, — наверное, у меня был горячечный бред. — Эта подушка была моей с того дня, как мне исполнилось восемь лет! Я с ней не расставалась ни на одну ночь! Похоже, на Драко это не произвело впечатления. Возмущенно фыркнув, Джинни задернула занавески, хлопнулась в кресло рядом с Гермионой и, демонстративно вытащив из сумки «Возвращение брюк», уткнулась в книгу, игнорируя веселые переглядывания Драко и Гермионы. После пропажи «Брюк, полных огня», она взялась за эту книгу и благополучно преодолела уже половину. — Я же говорила тебе, что ты испорченный мальчишка, — отрезала Гермиона, стараясь не поддаться его веселью. — Ты тут разлегся, а все по мановению твоего пальчика носят тебе сэндвичи. Я готова поклясться, что Гарри уже протер дыру в груше на картине, что ведет на кухню! Драко полиловел от негодования. — Я никого не просил таскать мне сэндвичи! В этот миг, словно по команде, занавески снова отодвинулись, и Драко вспыхнул, как Флибустьерский Фейерверк. Обернувшись, Гермиона увидела Гарри, стоявщего в изножии кровати с тарелкой в руках. — Я принес тебе сэндвичи, — сообщил он. Гермиона метнула в Драко яростный взгляд, он старательно сделал вид, будто его не заметил. Джинни, издав какой-то сдавленный звук, бросила быстрый взгляд поверх «Возвращения брюк». Драко его так же проигнорировал. Вместо этого он наградил Гарри улыбкой, которая демонстрировала — хотя и кратко, очень кратко — что его благодарность за этот дар в виде сэндвича не знает границ. Это не за сэндвич, — говорила эта улыбка, — просто боль моя так сильна, что я не могу её вынести. не будь ее, я мог бы улыбаться тебе куда дольше. Гермиона с трудом удерживалась от желания его выпороть. — С арахисовым маслом, — сообщил Гарри. Ослепительная улыбка Драко слегка поблекла. — О… — Ты не любишь арахисовое масло? — Нет, люблю, просто оно немного… немного… — Плебейское? — ядовито поинтересовалась Джинни из-за своей книги. — Липкое, — удрученно закончил Драко. — Оно липнет к моим зубам. — Ради бога… — пробормотала Гермиона. — Да нет, все в порядке, — Гарри потянул тарелку назад. — Я принесу тебе другой. — Не беспокойся. Я съем этот. — Нет, не надо. Зачем заставлять тебя есть то, что ты не любишь. Давай тарелку. — Нет-нет, все в порядке, сойдет. Арахисовое масло придаст мне сил. — Верни тарелку, Малфой. Неожиданное упрямство накатило на Драко: он прильнул к тарелке, словно не желая расставаться с кем-то нежно любимым: — Нет. Гарри в изнеможении зашипел, стиснув зубы: — Я не понимаю… Глаза Драко стали огромными и горестными. — Ты не виноват, что я не люблю арахисовое масло. в любом случае, говорю тебе: я это съем. — Я не хочу, чтобы ты ел что-то только потому, что должен это съесть. — А может, я хочу это съесть. — Но ты не хочешь. — Может, я переменил свое мнение. — Ничего подобного, ты ведешь себя просто глупо, — глаза Гарри вспыхнули. — Отдай мне тарелку, Малфой. — Нет. Джинни, зарычав, вскочила — «Возвращение брюк» хлопнулось на пол — выхватила тарелку из рук Драко и, распахнув ближайшее окошко, вышвырнула её на улицу. Остальная троица застыла, остолбенело уставясь на нее, пока звон разбивающегося о камни фаянса не привел всех в чувство. Гермиона сморщилась, не в силах справиться с собой: — О, бедные домашние эльфы… Они терпеть не могут битый фаянс… Гарри приподнял брови, но по-прежнему молчал. Драко, распахнув глаза, медленно опустил руки на покрывало. — Я бы это съел… Джинни, сердито раскрасневшись, взглянула на него: — Эгоист! — ее глаза скользнули с Драко на Гарри, потом на Гермиону — та поморщилась под этим взглядом, почувствовав какую-то странную и необъяснимую вину. — Все вы эгоисты! — повторила она с яростью. не глядя, схватив свою книгу, она метнулась мимо Гарри и выскочила из комнаты раньше, чем кто-либо успел шевельнуться. — Что это сейчас было? — спросил Гарри. До них донесся стук входной двери — Джинни выскочила из лазарета и с яростью захлопнула ее за собой. — Может, ей тоже не нравится арахисовое масло? — с готовностью предположил Драко. — Мне кажется, что для этого ее реакция была несколько… чересчур, — заметил Гарри. — Точно, — Драко, похоже, это забавляло все происходящее: смех прыгал в его глазах. Гарри заметил это и обрадовался. — Ты выглядишь получше. Как ты себя чувствуешь? — Да вроде ничего, — застенчиво ответил Драко. — То есть вышвыривание в окно тарелок улучшает твое самочувствие? — поинтересовалась Гермиона, пряча улыбку. — Ничего не могу с собой поделать. Может, я и болен, однако по-прежнему бессердечен и эксцентричен. — Готов целыми днями кидать в окно тарелки, если это тебе поможет, — рассеянно заметил Гарри, явно думая о чем-то другом. Драко от удивления раскрыл глаза и собрался что-то спросить — его губы дрогнули, однако Гермиона перебила его: — Гарри, не глянешь, все ли в порядке с Джинни? Мрачно вздохнув, Гарри послушно поднялся, и у Гермионы появилось навязчивое чувство, что, если он не найдет Джинни, то тут же отправится на кухню. Как только Гарри вышел, настроение в лазарете тут же изменилось. — Вот только не надо мне этого говорить, — произнес Драко, лишь только за Гарри закрылась дверь. — Что именно? — строго спросила Гермиона. — Что Гарри не показывает, как он расстроен всем происходящим, однако, это именно так? Он носит тебе сэндвичи только потому, что не знает, чем еще может помочь. — Я знаю, — тихо ответил Драко. Напускная надменность сменилась мрачной серьезностью и собранностью, которая вызвала у Гермионы куда больше сочувствия. — Честное слово, мне бы даже хотелось, чтобы он мог что-то сделать. Иначе у него постоянно будет чувство, что он должен сделать что-то еще, что-то большее. А делать-то нечего. Это хуже врага — с этим ничего нельзя поделать. Он не может нырнуть в мои вены и уничтожить яд раньше, чем тот убьет меня. — Ты не умираешь, — резко поправила его Гермиона. — Умираю, и ты это тоже знаешь… Хрясь! Драко не успел договорить: Liber-Damnatis ударила его в грудь. — Никогда, — дрожащим голосом произнесла Гермиона, — слышишь? — никогда, никогда не говори этого Гарри. Никогда. Он взглянул на нее. Его лицо было совершенно белым, глаза — цвета дождя, прозрачные, но свинцовые. Все, что предшествовало этому, едва ли тронуло сердце Гермионы, но сейчас в глазах Драко мелькнуло нечто — какое-то затравленное осознание — у неё все внутри перевернулось. Она ненавидела этот убивавший его яд, словно выжигавший несовершенство из его кожи, волос, глаз: глаза сверкали хрусталем, на бледных щеках розовел лихорадочный румянец, пропали все округлости и припухлости на щеках, подбородке — кожа обтянула его тонкое лицо; он стал неестественно красив, и это пугало и беспокоило. — Не буду, — пообещал он, — Конечно, не буду. — Ох, Драко, — она ощутила внезапный холод и усталость и обняла себя руками. — Что же мне с тобой делать? Всех, кого ты встречаешь на своем пути, ты заставляешь или влюбиться, или возненавидеть тебя — и я подчас даже не знаю, что из этого хуже. Легкая улыбка побежала по губам Драко. — Это ты метко подметила. Благодарю. — А твое обращение с людьми просто вне моего понимания: платить Блез деньги, чтобы она с тобой встречалась. Это просто ужасно! — Умоляю — что ты понимаешь под «ужасно»? — с непростительным весельем попросил Драко. — Это неэтично, — мрачно продолжила Гермиона. Драко склонил свою светловолосую голову набок. — Нет, мне так не кажется. Еще одно слово, которого я не знаю. Это как треугольник с тремя одинаковыми сторонами? — Треугольник — равносторонний, — отрезала Гермиона. — Ты временами действительно ведешь себя подло, не находишь? — О, а вот слово, которое я знаю, — с блаженной улыбкой ответил Драко. — Я в том смысле, как ты докатился до того, чтобы заключать подобные договоры? Одно дело — если бы все это было только на публику и совсем другое — если бы ты с ней занимался некоторыми вещами. А ты занимался? — Расшифруй мне понятие «некоторые вещи». Что тебя интересует: не вязали ли мы пинетки для бедных сироток? Или же не раздевались ли мы часом и не… — Именно это меня и интересует, — торопливо перебила его Гермиона. — И, ради бога, избавь меня от деталей. Драко закинул руки за голову и выгнулся, как кошка, нежащаяся на солнцепеке. — А ты ждала, что я делал это, да? Давай начистоту: мне семнадцать лет, ты в курсе. И я должен хотеть заниматься сексом со всем, что имеет ноги и не является при этом столом. Что ж — да, мы с Блез немного резвились. Но я с ней не спал. Против собственной воли Гермиона испытала огромное облегчение. — Не спал? — Не то, чтобы это было твоим делом… но — нет. Я мог бы. И иногда хотел. Гермиона мысленно усмехнулась. — Что, значит, у тебя не получилось использовать секс как способ достижения своей цели? Драко пожал плечами и откинул с глаз прядь. — Я парень и не могу использовать секс, чтобы добиться того, чего мне нужно. Секс — это не средство, это цель, это именно то, чего я и хочу. — Но только не с Блез. — Нет, — кивнул он и добавил чуть тише, — не с Блез. — По отношению к ней это было бы нечестно, — заметила Гермиона. — Я рада, что ты так не поступил, чего бы тебе это ни стоило. Драко с недоумением взглянул на нее. Гермиона знала, что он не понял — никогда бы не понял — почему-то — то, что он сделал по отношению к Блез, было неправильным. С ощущением, что с этим вопросом покончено, она сунула руку в карман и, достав коробочку, что носила с собой уже три дня, вытащила оттуда три маленькие заколки Блез, одну из которых отдала Драко. Выражение его лица стало совершенно недоуменным: — Заколка Блез? Какого черта?.. — Она попросила передать это тебе, — коротко пояснила Гермиона. — Она… что? Когда? Как? — ошарашено спросил Драко. — Просто передала, понятно? — усмехнулась Гермиона. — Она говорила о какой-то разновидности защитной магии — больше я ничего не знаю. По мне так это обычные заколки. — На самом деле они из чешуи василиска, — рассеянно поправил ее Драко. — Детеныша василиска, со специальным покрытием снаружи — много поколений назад среди чистокровных семей появился такой обычай: использовать в украшениях элементы темных созданий: зубы адовых гончих, кулоны из драконьей крови, костей оборотня… Мое кольцо, — он продемонстрировал свою руку, — весьма традиционно: кровь грифона в камне. — Мне показалось, что она была искренна и действительно хотела, чтобы у тебя была одна из них. Я боялась отдавать. — Тебе не стоило это делать, — снисходительно заметил Драко и добавил с неприятной убежденностью. — Она меня любит. — Как и все, — устало кивнула Гермиона. — Приколи её к своей рубашке, ладно? — Как я сразу похорошел, — заметил Драко, делая, как ему было сказано. — Вторая для Гарри? — Да, а третью я отдам Джинни. — А себе? — Да-да, она дала мне четыре, — соврала Гермиона. — не волнуйся. Драко прищурился, однако сказать ничего не успел, потому что в этот момент открылась дверь, и вошел, неся другую тарелку, Гарри. на этот раз он был окружен, по крайней мере, девятью домашними эльфами, нагруженными тарелками, блюдами и чашками. Вид у Гарри был очень гордый и самодовольный. — В общем, я не знал, чего тебе хочется, так что принес всего по чуть-чуть. Драко взорвался смехом. — Боже мой! — всплеснула в отчаянии руками Гермиона. * * * — Итак, куда мы теперь отправимся? — поинтересовался Люпин, в смятении изучая тисненый Министерский справочник. Сириус, прислонясь к стене и крутя в руках крышку на своем стаканчике с кофе, взглянул на него с легким зевком. Было тихое раннее утро, им не приходилось подолгу спать в последнее время. — Может, в Департамент Несовершеннолетних Волшебников? По вторникам он обычно на четвертом этаже. — Что-то я его не вижу, — Люпин вернулся к справочнику. Честно говоря, он считал, что они впустую тратят время — да и Сириус был такого же мнения. Однако Рона уже третий день не могли найти, Молли и Артур были в панике. Кухонные часы на стене показывали, что он находится в пути; золотарник в ящике за окном, посаженный в день рождения Рона и магически связанный с его здоровьем и процветанием, цвел, как ни в чём ни бывало. Были разосланы совы всевозможным родственникам, извещён Дамблдор и старые знакомые. Осталось сделать официальный запрос по поводу пропажи несовершеннолетнего колдуна. Люпин был удивлен, что Артур ещё доверяет Министерству. Сам он никогда Министерству не доверял. Однако в Министерском справочнике наблюдалось нечто странное. Люпин, приподняв брови, пробежал глазами список: Департамент Ликвидации Департаментов Департамент Укладки Одних Предметов Поверх Других Департамент Обратной Непрерывности Департамент Двух Парней по Имени Винни Департамент по Неправильному Использованию Магглов. Люпин оторопел. — Разве это не было Департаментом по Неправильному Использования Маггловских Артефактов? Сириус швырнул за плечо стаканчик из-под кофе. — А что там не так? — он подошел и встал позади Люпина, распространяя сильный цветочно-кофейный запах. Люпин сморщился: стояло полнолуние, и его нюх обострился до предела. — Используешь жасминовое мыло? — поинтересовался Люпин. — Я первый тебя спросил, — пробежав глазами страницу, Сириус невесело рассмеялся. — Да, полная задница, правда? Тогда просто пойдем по коридору и будем открывать все двери подряд до тех пор, пока не найдем то, что нам нужно. — Это может занять немало времени. — Дьявольщина, — емко отреагировал Сириус, прошел к ближайшей лестнице и быстро взлетел по ней вверх — так, словно по-прежнему был мальчишкой. Его будто тянули вверх невидимые небесные веревки. Не набегавшись в детстве, Сириус всегда был тем, кто хотел быстрее всех бегать и выше всех летать… Люпин, способный обогнать любого из них, сам боялся собственной скорости, Джеймс был доволен тем, что у него было, а Питер… Сириус нетерпеливо притормозил на площадке: — Рем, ну ты идешь или нет? Люпин последовал за ним. Перед ними протянулся коридор — такой же, как и сотни других коридоров Министерства. Полированный мраморный пол, уходящий в бесконечность, вереница дубовых дверей. Сириус подошел к первой, гласившей, что за ней Отдел Регулирования Норм, и распахнул её. Маленькая ведьма с лицом пикси, сидевшая за столом, подняла на них нахмуренный взгляд. Табличка сообщала, что ее имя Элис Вэк. — Чем могу служить? — Я ищу Департамент Несовершеннолетних Волшебников, — самый очаровательным голосом произнес Сириус. — не могли бы вы мне помочь? Обычно подобный голос Сириуса заставлял сердца ведьм таять, словно шоколад в летний зной, но на этот раз ведьма просто занервничала: — Я совершенно убеждена, что не имею представления, где это находится. Вы сейчас находитесь в Отделе Регулирования Заколдованных Фруктов и Овощей. — Признаться, — глаза Сириуса метнулись к табличке и снова вернулись к ведьме, — это кажется, Отдел Регулирования Норм? Или я ошибаюсь? Ведьма покраснела сильнее. — Вам лучше побеседовать с господином Малфоем. Он отвечает за происходящее обновление. — Чертов Люциус Малфой, — сквозь зубы прошипел Сириус. — Уж я-то ему покажу эти ублюдочные обновления. Я обновлю ему морду. — Сэр, уходите, — взмолилась ведьма. — Мы меня пугаете. Люпин потянул Сириуса из дверей. — Благодарю вас, — бросил он через плечо, — вы нам совсем не помогли, — и захлопнул дверь. — Сириус, это уже становится смешным: все дороги ведут к Люциусу. Я вообще сомневаюсь, существует ли сейчас Департамент Несовершеннолетних Волшебников и не превращен ли он в кофейню. Чего ж нам беспокоиться? Но глаза Сириуса горели неугасимым огнем — Люпин понял, что сейчас говорить с ним совершенно бесполезно: тот развернулся ко второй двери по правую руку (судя по табличке, Департамент прорицаний) и открыл ее. В кабинете не было ничего за исключением огромной прозрачной сферы на одном из столов. Она вспыхнула, когда они просунулся в дверь свои головы, и произнесла высоким вибрирующим голосом: — Добро пожаловать в Департамент прорицаний. Мы ожидали вашего визита, а потому предпочли уклониться от встречи. Сириус развернулся к Люпину: — Непохоже, чтобы здесь кипела работа, правда? — Точно. Слушай, — тихо произнес Люпин, — если хочешь, вместо этого можем увидеться с Френсисом Паркинсоном. Он — временно исполняющий обязанности министра. — Он будет на пятом этаже через полчаса, — услужливо подсказал шар. Сириус приподнял бровь. — Это мысль. Люпин вздохнул: — Пошли. Едва Сириус потянулся к дверной ручке, шар снова запищал: — Я бы пожелал вам удачного дня, не знай я, что у вас его не будет. — Да чтоб тебя, — в сердцах бросил Сириус и захлопнул дверь. * * * Выйдя из лазарета с книжками под мышкой, Гермиона обнаружила мрачного Гарри, без устали меряющего шагами коридор. Она вздохнула и строго посмотрела на него: — Если бы за хандру добавляли очки, Кубок Школы был бы уже у нас в кармане — причем не только на этот год, но и на ближайшие несколько лет тоже. — Ничего не могу с собой поделать. Да, кстати, я нашел Джинни. Она мне чуть голову не снесла. Спасибо, что отправила меня с таким восхитительным заданием. Есть вероятность, что завтра ты пошлешь меня к Снейпу с предложением потереть ему спинку. Гермиона проигнорировала сарказм Гарри, прекрасно понимая, что его причиной является перенапряжение. — Чуть не снесла голову? Не очень-то похоже на Джинни. Ты уверен, что правильно её понял? Гарри пожал плечами: — Как тебе сказать… Она назвала меня склеротичным идиотом… Хотя, может, она имела в виду что-то хорошее. — Странно, — озадачилась Гермиона. — Может, у нее проблемы с Симусом? — Наверное, — равнодушно согласился Гарри. — Ты случайно не в снейповское подземелье? — Именно туда, — они по очереди должны были помогать Снейпу с приготовлением противоядия, хотя, как была убеждена Гермиона, тот не нуждался в ассистентах и не хотел ничьего присутствия. И предложение Дамблдора было просто желанием дать понять им всем — Гарри, Джинни и Гермионе — что они не совсем бесполезны. — Хочешь тоже пойти? — Не могу — собирался днем поговорить с Сириусом в гостиной… Я помогу Снейпу завтра утром: он взял с меня обещание появиться, едва забрезжит рассвет, — Гарри скорчил рожу, зашагав рядом с Гермионой. — Хотя мне кажется, что его цель — лишить меня возможности рождественским утром открывать подарки. — Так давайте сделаем это после обеда, — хлопнула его по плечу Гермиона. — Устроим по этому поводу что-нибудь веселое, жизнерадостное. Кроме того, я не представляю, как можно утром открывать подарки без… — …без Рона, я знаю — подхватил Гарри. Его глаза потемнели. — Гарри… Он уклонился от её прикосновения. — Увидимся, — и направился к гриффиндорской башне. Вздохнув, Гермиона направилась в другую сторону — вниз по ступеням восточной лестницы к библиотеке за оставленной там вчера книгой. Она позаимствовала её у Снейпа и живо себе представляла, какое гнусное наказание могло бы её ожидать, вернись она без нее. Войдя в библиотеку, она, к своему собственному удивлению, увидела сидящую за длинным деревянным столом Джинни — с раскрытой перед ней книгой и отсутствующим выражением на лице, которое не изменилось даже тогда, когда она подняла взгляд на севшую напротив Гермиону. — Салют, — холодно уронила Джинни. Порывшись в кармане плаща, Гермиона вытащила вторую заколку Блез и положила ее на стол перед Джинни. — Прицепи ее на плащ. Джинни взглянула на нее без всякого интереса: — Это, кажется, штучка Блез? Гермиона, накануне посвятившая Джинни в подробности полуночного визита Блез, кивнула. — Драко сказал, что все в порядке. — Ну, не замечательно ли, — наверное, о предстоящем свидании с профессором Флитвиком Джинни сказала бы с большим энтузиазмом. — Джинни, — осторожно поинтересовалась Гермиона, — что-то не так? — Все так, — Джинни уставилась в стол. — Но мне нужно твоя помощь. в заклинании. — Каком же? — Я знаю о существовании заклинания, способного определить время изготовления магического объекта, — она нервно накручивала на палец золотую цепочку, касающуюся ее тронутой веснушками ключицы. — Но не могу его найти, а время поджимает… — Джинни, — строго произнесла Гермиона. — Ты ведь не собираешься снова использовать Хроноворот, правда? Джинни метнула в нее острый взгляд, в котором была смесь гнева, боли и негодования: — Так Драко тебе рассказал? — Ну, да, — удивленно кивнула Гермиона. — Он знал, что я не буду рассказывать всем подряд, и спрашивал, есть ли у Хроноворота отрицательные побочные эффекты при частом использовании… — Наверняка он и Гарри рассказал, — горько заметила Джинни. — Мне должно было прийти в голову, что он ничего от тебя не скрывает. — Джинни, есть весьма неприятные эффекты: каждый раз, путешествуя в прошлое и обратно, ты расплачиваешься… — Но ты же пользовалась им ежедневно! — Я возвращалась только на час. А ты возвращаешься на годы. И дело не только в этом, но и в том, что существуют определенные правила использования Темпорального Устройства: ты не можешь менять прошлое. Ты была безобразно небрежна… Глаза Джинни вспыхнули: — Я не была небрежной! — Это не значит, что я не ценю сделанное тобой, — спокойно продолжила Гермиона. — Этой книге просто цены нет, — она подтолкнула через стол в сторону Джинни Liber-Damnatis. — И всё же это вовсе не значит, что, забрав ее, ты не поступила глупо. Разве мы хотим иметь в своих руках что-то, имеющее отношение к Люциусу Малфою? Я понимаю, ты сделала так из самых лучших побуждений, однако, побуждения — это не всегда то, что мы… — она осеклась, увидев выражение лица Джинни. — Отлично. Не обращай внимания. Просто — верни книгу обратно в Имение. Я сняла с неё копию, и думаю, что оригинал должен находиться вне Хогвартса — из соображений безопасности. Джинни вся затрепетала, взглянув на лежащую между ними на столе книгу. — Поверить не могу, — холодным тихим голосом произнесла она. — Если бы не я, то Драко и Гарри все еще торчали бы на макушке этой чертовой башни. Я спасла их жизни… Хоть бы капелька благодарности… — Мы тебе благодарны… Джинни произнесла в ответ такое нехорошее слово, что Гермиона от удивления осеклась и вытаращила глаза. — Да ничего подобного. Ты меня опекаешь — вот и все, что ты делаешь, а что касается Драко с Гарри… да они не заметили бы, рухни я замертво на пол! Я не представляю, как вынести все это. Тебя что — это не волнует? — Что именно? — не поняла Гермиона. — Драко и Гарри. Гермиона нахмурилась. — Не понимаю, о чем ты. Что с Гарри и Драко? Джинни резко и неприятно рассмеялась. — Что — разве тебя не беспокоит то, как они общаются друг с другом? Словно больше ничего вокруг не существует. Они так глубоко проникли друг в друга, что я уже с трудом понимаю, кто из них кто. Задай вопрос Гарри — ответ получишь от Драко. Когда Гарри не в лазарете, он такой нервный, что снесет тебе голову за любое неправильное слово. Он ходит кругами по кабинету зельеделия, с несчастным видом роняя флаконы и рассыпая порошки. — Он несчастен — это естественно, — кивнула Гермиона, — у него есть на это причины. — Он без конца талдычит, что Драко не умирает, — произнесла Джинни, все отчаяннее и отчаяннее теребя золотую цепочку, заклинания на её браслете негромко позвякивали. — И большая часть его верит в это, однако в глубине души он просто в ужасе, — сказала Гермиона. — Он боится, и мы все тоже боимся. Если ты спросишь меня, сожалею ли я о том, что они друзья, — я отвечу «нет». Я рада, что Гарри беспокоится о Драко и Драко беспокоится о Гарри, — ведь ни тот, ни другой раньше не имели семьи. Я не понимаю, почему меня должна пугать такая дружба? — На твоем месте, — Джинни говорила ровно, отчетливо и жестко, — я бы побоялась того, что, если Драко умрет, он заберет Гарри с собой. Гермиона очень осторожно опустила на стол свою книгу. — Не возьму в толк: о чём это ты? — Да ты просто не хочешь ничего видеть! — Джинни уронила руки на стол. — Ты говоришь, что они «друзья», словно речь идет о простой, самой обычной дружбе; у меня есть друзья, Гермиона, однако это совершенно другое дело. Они друг от друга зависят, словно… словно являются друг для друга каким-то наркотиком, словно могут жить, только если употребляют его. Думаешь, для них такое положение вещей — хорошо? Словно ни один из них не является полноценной личностью — только половинкой? Мне ужасно больно, когда я вижу это, — просто невыносимо! — Больно? — где-то под недоумением, которое ощутила Гермиона от слов Джинни, начал расти гнев. — Невыносимо? Я ничего такого невыносимого не вижу. Конечно, их дружба необычна: но они ведь и не являются обычными людьми. Обычные люди не смотрят в глаза смерти каждый день. Собираясь стать Гарри другом, ты должен знать, что можешь умереть, ты должен знать, что ради него, возможно, придется взглянуть смерти в лицо. Как Драко. Он умирает ради него. Ради него он готов промчаться тысячу миль. Если он не сможет бежать, он придет. Если у него будут сломаны ноги — приползет. Все хотят спасения мира и ждут этого от Гарри. А Драко… — нет, спасение мира его не беспокоит, единственное, что его волнует, — это Гарри. Ведь должен же кто-то считать его важнее всего, — сам он никого к себе не подпускает… Джинни вцепилась в край стола так, что у нее побелели пальцы. — То есть, Драко предполагает… он хочет пожертвовать собой ради Гарри?.. Умереть вместо него? Он боготворит Гарри… это нечестно. — Он хочет для Гарри самого хорошего, — тихо произнесла Гермиона. — Он любит Гарри так, как ты сама любишь всё то лучшее, что в тебе есть… — Гарри небезупречен, — произнесла Джинни. — Мы все небезупречны, у нас у всех есть недостатки. — Знаю, но Драко их не видит, что в этом плохого? — Потому что это заставит его возненавидеть себя! — Джинни сорвалась на крик. — А любовь должна делать человека сильнее, а не забирать у него силы, она должна помогать жить, а не убивать! Но тебе все равно — ты заботишься о нём не больше, чем все вы заботитесь обо мне! Но ты еще увидишь… Ты еще поймешь, что это такое, когда они отгородятся от тебя — как вы с Гарри и Роном, вы все эти годы закрывались от меня. Всё, что сделал со мной Том… да ты никогда не хотела обращать на это внимание — ты видела только то, что хотела видеть. Так Гарри сейчас смотрит на Драко… да я могу умереть у тебя на глазах, как сейчас перед Гарри умирает Драко, — и ты даже глазом не моргнешь… — Джинни! — вскрикнула Гермиона, вскакивая на ноги и едва не роняя свой стул. — Это не так! — Черта-с-два, не так! — в глазах Джинни сверкнули злые слезы. Она сгребла со стола свою сумку, кинула туда Liber-Damnatis и, закинув сумку на плечо, поднялась на ноги. — И не нужны мне эти дурацкие заколки — я вообще не хочу ничего принадлежащего Блез — этой… этой проститутке! Меня вообще от всех вас тошнит! Гермиона отшатнулась назад, когда Джинни швырнула ей в ноги заколку, и та звякнула об пол. Присев на корточки, Гермиона взяла ее в руки, испытывая стойкое нежелание снова выпрямляться. — Origio, — наконец произнесла она, уставясь на лежащую у нее на ладони заколку. — Origio — это то заклинание, которое ты искала. Джинни не ответила. Поднявшись, Гермиона увидела, что та уже ушла. * * * Перси потребовалось два дня, чтобы привести свой временный кабинет в более-менее рабочее состояние. Там появились его перья и чернила, стопка пергаментов в папке Исходящих и куда более тонкая — во Входящих. Стол с аккуратно подписанными папочками, пергаментник на каждый день с четко расписанными указаниями. Единственное, чем кабинет был нехорош — у него было только две стены. — Так-так… Умоляю, поведайте мне, что все это значит? Что делает ваш стол посреди холла? Подняв глаа, Перси увидел стоящего над ним со скрещенными на груди руками Люциуса Малфоя, от выражения лица которого молоко бы вмиг свернулось. — Это не просто стол, — с готовностью ответил Перси. — Это так же и мои шкафы и реестры. И мои перья. Я тут все устроил на скорую руку. — А вы, собственно, кто? — удивленно приподнял брови Люциус Малфой. — Я — Перси Уизли, помощник главы… — А, Уизли… — Люциус выплюнул это слово, словно комок грязи. — Я должен был узнать… Итак, мистер Уизли, почему вы не в своём кабинете? Разве вы не знаете, что по правилам Министерства запрещено размещение мебели в холлах, предназначенных для официального использования? — Но я же должен где-то работать, правда? — обиженно спросил Перси. — А ваш кабинет? — Это чулан для щеток, — пожаловался Перси. — Я попробовал работать там, но мне на голову постоянно сыплются швабры. — Возможно, они пытаются вам на что-то намекнуть, — заметил Люциус, блеснув глазами. — Насколько я помню, весь персонал, оставленный без кабинетов, был распущен по домам — до тех пор, пока проблема не будет устранена. На лице Перси отразился такой ужас, словно Люциус сообщил ему, что поджег приют. — Отправиться домой? Сейчас, когда мне нужно подготовить отчет по поводу ковров-самолетов и представить его марокканскому министру в пятницу? Я был бы рад попасть домой хотя бы в Рождество! Выражение лица Люциуса стало совершенно непроницаемым: — Идите домой, мистер Уизли. — Ни в коем случае, — заупрямился Перси. — Идите домой, — предупреждающим тоном повторил Малфой, — пока ваш кабинет снова не превратился во что-то, а вместо стола вы не обнаружили черепаху или какое-либо малоприятное насекомое… Перси побурел, веснушки вспыхнули на его лице. — Мой стол? Только не мой стол! Он принадлежал мистеру Краучу! Это настоящее красное дерево! С утомленным видом Люциус поднял свою палочку: — Tortugas! Даже представители министерства, трудящиеся в отдаленных закоулках Департамента Регулирования Сахарных Перьев и Других Письменных Принадлежностей слышали эхо мученического вопля Перси: — Только не мой стол!!! Носком начищенного до блеска оксфордского полуботинка Люциус удовлетворенно попинал огромную коричневую полированную черепаху, имеющую совершенно обалдевший вид. — Великолепно. * * * Рона частенько в его жизни будили весьма грубым образом: когда ему было семь, Фред и Джордж решили попрактиковать на нем Призывающее Заклятье, в результате чего он проснулся на грядке с салатом. Год назад, перебрав на пиру во время Хеллоуина, он очнулся в женской ванной на четвертом этаже. И все же он оказался не готовым к пробуждению на голом каменном полу безлюдного замка в окружении разбитых шахматных фигур, при этом его щекотала сидящая в золотой клетке абсолютно обнаженная девушка с длинными черными волосами и задумчивым лицом. — А-а-а! — Рон сел так быстро, что у него закружилась голова. — Убери от меня свои руки! Девушка захихикала и откинулась на пятки. Ее иссиня-черные волосы практически закрывали ее тело. Однако не полностью. — Доброе утро, — дружелюбно произнесла она. — Хорошо поспал? Рон фыркнул, глядя в сторону, и почувствовал, что с его головой что-то не так: прямо над левой бровью набух болезненный синяк, хотя в остальном он был цел и невредим. на нем по-прежнему была надетая на вечеринку в Имение одежда. Рука ныла в том месте, где на ней был змееобразный ожог — так всегда случалось, когда он сильно уставал. — Ты ведь меня знаешь, — поинтересовалась девушка, как можно ближе подбираясь к его уху, — правда? — Ты Рисенн. Да, я знаю. — Тёмного Лорда сейчас нет, если тебя это интересует, — заметила Рисенн. — Он не вернется до наступления ночи. — По правде говоря, меня сейчас не это волнует. Меня беспокоишь ты. — Я? — Ты… голая. Это… мешает. — Да-да, понимаю. Прошу прощенья, — фыркнула она и через миг поинтересовалась, — так лучше? Он повернулся и взглянул на нее: волосы были отброшены за плечи, а на ней красовалось что-то вроде черного корсета — признаться, это несильно улучшило ее вид. — Спасибо, — поблагодарил Рон, поднялся и огляделся. Он помнил эту комнату, она была такой же, как и минуту — час? — сутки? — назад, хотя тогда он и не оценил её красоты. Стулья, напоминающие сверкающие троны, факелы на колоннах, украшенных резьбой в виде виноградных лоз, огромный камин с резными ангелами, которые, при ближайшем рассмотрении, прикрывали глаза своими крылами… за решеткой яростно выло оранжево-зеленое пламя. — А у вас тут неплохо, — заметил Рон. — Да, немножко отличается от Норы, — раздался голос из дверей, — не находишь? Этот высокий холодный голосок был узнаваем, даже знаком. у Рона по спине пробежал холодок, обернувшись, он увидел притаившегося в темноте дверного проёма Червехвоста — поблескивающее в свете факелов бледное потное лицо, сияющая серебром рука. — … жаль что, — продолжил Рон, обращаясь к Рисенн, но не сводя глаз с Червехвоста, — здесь, кажется, водятся крысы. Рисенн хихикнула: — Это не совсем мило с твоей стороны. Питер невероятно чувствителен ко всему, что имеет отношение к его прежней сущности… Да, Питер? — Заткнись, стерва, — рявкнул он, сверкнув на нее своими маленькими, глубоко посаженными глазками. Рисенн зашипела в своей клетке. Рон неожиданно ощутил себя в каком-то сюрреалистическом зоопарке. — Слезливая крыса, — издевательски бросила она. — Шлюха Люциуса, — ответил он. — Разговор невероятно занимателен, однако я бы хотел прогуляться, — громко заявил Рон. Они оба с недоумением уставились на него. — Прогуляться? — переспросила Рисенн. — Куда? — Для начала, подальше от вас, — расправил плечи Рон. — Я голоден. Я устал от этой комнаты. Сами-Знаете-Кто не говорил мне, что её нельзя покидать, — ну так я и не останусь здесь, — он прищурился. — И попробуйте только меня остановить. — Я и не собираюсь, — в голосе Червехвоста задребезжал смешок. — Хочешь — иди. Помню-помню, как мы прогуливались вокруг озера: ты и я в твоем кармане… — О, умолкни, — раздраженно бросил Рон. — Мне тогда было тринадцать. Сейчас мне семнадцать. И я давно пережил всю эту драматическую крысиную возню. Ты был паршивой паскудной крысой. Сейчас ты паршивый паскудный человек. А теперь уйди с дороги. Червехвост сделал шаг, пропуская Рона к дверям. Его глазки злобно поблескивали. — Возможно… прежде, чем ты пойдешь, мы могли бы переговорить?.. — прошипел он сквозь желтые в свете факелов зубы. — У меня есть предложение, которое не может тебя не заинтересовать… — У меня тоже, — Рон распахнул дверь. — Отвали, — он вышел и громыхнул за собой дверью. — Знаешь, — заметила Рисенн в последовавшей тишине, — похоже, этот мне нравится больше, чем прошлый… * * * Прибыв на четвертый этаж, Сириус и Люпин обнаружили, что он абсолютно безлюден — за исключением того, что у одной из стен с совершенно ошеломленным видом стоял Перси Уизли. Помедлив, Сириус покосился на Люпина, тот пожал плечами: — Давай, дружище. — Перси, — шагнул вперед Сириус, — мы ищем министра Паркинсона. Ты его видел? Перси ничего не ответил. — Перси, — мягко повторил Сириус, — у тебя все в порядке? Перси продолжал смотреть в пространство отсутствующим взглядом. — Черепаха… — вдруг сказал он. — Черепаха умчалась с моим отчетом о коврах-самолетах. Люпин подавился смешком. Сириус строго взглянул на него и снова повернулся к Перси: — Перси, знаешь, существует масса сортов кофе без кофеина — на вкус они так же хороши, как и обычный кофе. Перси вскинул голову и негодующе взглянул на Сириуса: — Я не сошел с ума. И не переутомился. Вы же сами сказали мне остаться в Министерстве и наблюдать — ну, так я это и делал. Только вот Люциус Малфой превратил мой стол в черепаху. — Почему в черепаху? — спросил Сириус. — А почему бы и нет? — поинтересовался Перси. — Тоже верно, — согласился Люпин. Перси указал рукой в сторону дальней двери: — Кстати, он отправился туда. — Кто — черепаха? — Френсис Паркинсон. — Спасибо, Перси, — Сириус хлопнул рыжеволосого юношу по плечу. — Нет проблем, — махнул рукой Перси. Сириус рванул вперед, волоча за собой Люпина. на двери красовалась табличка: Департамент Контроля за Заклятьями Памяти. — Как думаешь, что он тут делает? — поинтересовался Люпин. Сириус пожал плечами и толкнул дверь, за которой оказался типичный министерский кабинет: столы, стулья, плавающий в воздухе тубус для свитков, куча пустых чернильниц, ожидающих, когда домашние эльфы снова их наполнят. Между столами скользили люди в темных мантиях — Сириус некоторых узнал. И это ему сильно не понравилось. В центре комнаты в черной мантии красовался серебристоголовый Люциус Малфой. Он говорил с лысым крепышом — волшебником с круглым лицом и поросячьим носом, в ком Сириус немедленно опознал свежеизбранного министра Френсиса Паркинсона. — То есть ты хочешь сказать, что драконьи гончие не смогли напасть на её след, Паркинсон? Я-то думал, мы знаем все безопасные дома в Британии… Он осекся, словно почувствовав присутствие Сириуса, и развернулся. Их взгляды скрестились, и Люциус улыбнулся, продемонстрировав острые собачьи зубы. — Малфой, мне нужно с тобой поговорить, — произнес Сириус. — А, Сириус Блэк, — на лице Люциуса появилась холодная улыбка. — Как я предполагаю, пришел, чтобы доставить мне головную боль. — Знаешь, от головной боли есть великолепное средство, — ответил Сириус. — Гильотина. — Я не думаю… — зарокотал Френсис Паркинсон, но Люциус заткнул его взмахом руки. — Френсис, все прекрасно. Мы с Блэком… старые приятели, — со скучающим видом Люциус прислонился к ближайшему столу. — Я так полагаю, ты насчет оспаривания прав на усыновление, да? Увы — пока не назначена дата слушаний, мой поверенный запретил обсуждать это с тобой. Как жаль. Может, вместо этого побеседуем о погоде? — Я здесь не по этому вопросу, — возразил Сириус. — Я насчет пропавшего без вести Рона Уизли. Министр Паркинсон вздрогнул и потемнел лицом. — Что — Уизли вдруг потеряли своего щенка? — поинтересовался он. — С чего бы они решили об этом сообщать? Сириус стиснул зубы. — Он пропал со времени субботнего приема, — заговорил Люпин. — Его выбросило вместе со всеми остальными, вот только обратно он не вернулся. — А может, все дело в том, что он просто не хочет возвращаться домой? Тут у нас есть еще один Уизли — всё мотается по коридорам, и не хочет отправиться восвояси ни под каким видом. Может, эти Уизли бьют своих детей? — Перси здесь потому, что он здесь работает, — возразил Люпин. — А Рон — он еще ребенок, возможно, он потерялся, возможно, ранен, не может вернуться домой… Министерство выставило бы себя не в лучшем свете, не сделай оно ничего для его поисков. — Нет-нет, — возразил Люциус. — Только не это, — он злобно усмехнулся и уселся на угол стола, сложив руки, такие же, как и руки его сына: изящные, аккуратные, с длинными пальцами, куда более красивые, чем могли пожелать их обладатели — на колене. — Ладно, Блэк. Ты же умный человек. Просто исключительный в некотором смысле. И можешь зрить в корень. — Представляешь: я себе это каждый день повторяю. Признаюсь, от кого-то другого подобное звучит куда как приятнее Люциус проигнорировал этот пассаж. — Мы все видели, что произошло на приёме. Осмелюсь заметить, что подростки всегда останутся подростками. Однако после всего того, что наделал юный Уизли… да-с, спал с любовницей своего лучшего друга… Прямо скажем, это никогда не являлось блестящей идеей, тем более, если твой лучший друг — Гарри Поттер, знаменитый и могущественный волшебник с экстраординарными способностями магида… И когда все твои проделки вытащены наружу самым публичным и унизительным образом… скажи, ты бы не боялся вернуться домой? — То есть ты предполагаешь, что Рон просто боится Гарри? — недоверчиво уточнил Сириус. — Я не предполагаю, — подчеркнул Люциус, — я это говорю. Пожиратели Смерти — Сириус прекрасно понимал, что это именно они, а не обычные министерские клерки — захихикали. — Гарри Поттер неустойчивый и опасный, — по писанному выводил Люциус, — волшебный мир давно об этом знает, и лишь страх и упрямые управленцы связали нам руки и не дали ничего предпринять по этому поводу. Необходимо напомнить тебе, что в последний раз, когда магид стал отщепенцем, потребовалась целая команда боевых колдунов, чтобы решить эту проблему. — Отщепенец? — взорвался Сириус. — Боевые колдуны? Гарри не обезумеет от ярости, потому что Рон — его лучший друг… нет, это просто до смешного нелепо: он прекрасно воспитанный мальчик, никогда не вел себя небрежно со своим даром… — Возможно, — согласился Люциус, внимательно изучая свои ногти, — раньше просто не было повода. Существуют определенные вещи, которые могли бы все это запустить: ярость, например. Или мечта о возмездии. Или горе от… некоторого рода потери… — Ублюдок, — вскипел Сириус, не в состоянии более удерживать себя. Желание перепрыгнуть через стол, и разбить самодовольную физиономию Люциуса Малфоя было непреодолимым. — Если ты думаешь… — Довольно, — надменная маска Малфоя поблекла и за ней возникла ненависть — холодная и неподвижная, как Дурмштрангский ледник. — Ты идиот, что явился сюда, — тихо произнес он, и кольцо Пожирателей Смерти сжалось вокруг него. Их лица были такими же — холодными и решительными. — Ты, конечно, можешь прятаться за мощной магией или прикрываться более сильными друзьями, — всё равно они не всегда смогут тебя защитить, их покровительство не будет вечным. На твоем месте я бы сюда больше не приходил. Здесь не место ни тебе, Сириус Блэк, ни твоему дружку-оборотню. В этот миг Люпин, хранивший безмолвие все это время, шагнул вперед и положил другу руку на плечо. — Почему? — тихо спросил он у стоящего перед ним блондина. — Я не прошу объяснений, просто — почему? Ради чего все это? Что может значить для тебя этот мальчик — пусть он даже лучший друг Гарри Поттера? Он же просто ребенок… В арктически холодных глазах Люциуса что-то блеснуло. — Рональд Уизли ровесник моего собственного сына, — ответил он, впервые взглянув прямо на Люпина. — И, как вы могли бы заметить, его тоже не пощадили. В войне нет невинных. — А что — разве мы воюем? — резко спросил Люпин. — Я не заметил. — Именно. И, кстати, к тому времени, когда вы, наконец, соизволите это заметить, вы уже проиграете. * * * Скрестив ноги, Гарри сидел на диване в гриффиндорской гостиной, вежливо-вопросительно глядя в камин. — Так о чем ты хотел поговорить со мной, Сириус? Тот улыбнулся крестнику. — Понимаешь, дело касается Рона. Просто раньше я тебе не говорил — понимаю, что сейчас у тебя это не самый любимый предмет для бесед, да и не хотел дёргать тебя понапрасну. — Я… — по лицу Гарри промелькнули негодование и робость. — Я всё знаю, — перебил его Сириус, — как и все — всё знают, Гарри. в другое время я бы не заикнулся об этом, но, к сожалению, это относится к теме разговора. Рон, — подчеркнул он, — до сих пор не вернулся домой. Зеленые глаза Гарри расширились за очками. — Не вернулся? — Нет. Но его исчезновение надо держать в секрете: насколько я знаю, Артур с Молли даже не стали говорить об этом Джинни. Днем я был в Министерстве и говорил с Люциусом… Гарри оскалился. — Люциус, — выдохнул он, вложив в простое трехсложное имя всю месть и ярость мира. — Почему с ним? — Это же было его Ураганное Заклятье, — пояснил Сириус. — Кроме того, он занимает высокий пост в Министерстве — в настоящее время, конечно. По его личному мнению, — Сириус напрягся, — Рон просто сбежал. Во Францию или куда еще — словом, какой-то бред. Он говорит, что Рон боится с тобой встречаться после того, что натворил, а еще он сказал, что… Сириус чувствовал, что язык не поворачивается продолжить, однако Гарри, казалось, был рад ему помочь: — Он сказал, что Рон боится меня, — холодным тоном подхватил он, — потому что я великий Гарри Поттер, я опасный психопат — и всё такое. — Именно так, — согласился Сириус. — не то чтобы Люциус представлял образец психического здоровья, но сегодня мне показалось не слишком удачной идеей указывать ему на сей факт. Определенно — что-то происходит. Если что-то случилось с Роном — почему они это скрывают? Они что-то от него хотят? Или пытаются добраться до тебя?.. — Тогда почему нет посланий с условиями его возвращения? — спросил Гарри с остекленевшими от напряжения глазами. — Предложения заплатить выкуп или послать по почте отрубленные руки-ноги? — Точно. Подумай, Гарри. Ведь ты последний видел Рона… — Так же, как и вы — на приёме… Сириус вздохнул: — Вот черт, может, он и правда сбежал? Глаза Гарри полыхнули: — Нет. Он бы так не поступил, он не боится меня. На вечеринке, когда Драко всё высказал ему, он все это принял — все брошенные в лицо слова. Он не сопротивлялся, не рвался в драку. Он знал, что был неправ, он хотел дать мне понять это … нет, он бы не стал сбегать. Сириус устремил на крестника взгляд прищуренных глаз, Гарри поднял на него глаза — решительные, зеленые, с залегшими под ними синими тенями. — Ты скучаешь по Рону? — спросил Сириус. — Постоянно, — Гарри ответил таким тоном, что Сириус тут же понял, что продолжение расспросов в этом русле более чем не приветствуется. — А Люциус… он ничего не рассказал вам про Рона? Гарри покачал головой: — Я ничего такого не помню. После того, как он всех расшвырял, у меня все немного помутилось. Отчетливо помню только тот момент, когда мы уже на башне. Сириус недоуменно замер. Перед глазами появилась отчетливая картинка: привалившийся к стене Перси, указывающий в сторону отдела, где находился Люциус: Департамент Контроля за Заклятьями Памяти. Сириус прищурился: — То есть от момента Ураганного Заклятья до башни ты ничего не помнишь? — Я как-то не думал об этом, но — не помню, — покачал головой Гарри. Сириус затаил дыхание: — А Драко? — Если что и произошло, он со мной этим не поделился. — Ты сейчас можешь с ним связаться? Я с ним тоже хочу поговорить. Гарри мрачно кивнул: — Окей. Мгновение Сириус ждал, что он поднимется и пойдет за Драко, прежде чем его осенило, что Гарри вовсе не обязательно это делать. Он увидел, как глаза крестника померкли и расфокусировались, руки разжались и расслабленно легли на коленях. Он видел, как в основании шеи Гарри быстро пульсирует жилка, видел напряженную энергию худых рук и упрямого подбородка. Внутри Гарри появился какой-то стальной стержень — в последнее время это стало очевидным, и Сириус был рад этому — Джеймс, на которого Гарри был так похож, ничем подобным не обладал. Конечно, он был смел и отчаян по необходимости, однако в нём не было безжалостности в достижении поставленной цели. Сириус удивился тому, что теперь это было у Гарри. Если нужно было быть жестоким — он становился таким. Глаза Гарри снова прояснились, тёмные ресницы опустились. — Он тут. — Хорошо, — помедлив, Сириус начал с вопроса, ответ на который вряд ли можно было получить: — Как он? В смысле бодрости духа, а не здоровья — о самочувствии меня оповещает мадам Помфри. Зелёные глаза блеснули, Гарри ответил ровным голосом. — Ну, я думаю, его уже мутит от лазарета и необходимости в нём находиться. Я уверен, он мечтает, чтобы Снейп поторопился с изготовлением противоядия. Но с ним всё в порядке. — В порядке? — В порядке, — ровным голосом повторил Гарри. — Думаю, он устал от дурацких вопросов о самочувствии, и тем не менее, он в порядке. Раньше, чем Сириус смог продолжить, портрет отодвинулся, и предмет обсуждения вошел в гостиную. Сириус не знал, чего ожидать, Драко же выглядел, как всегда: ну, может, разве что чуть худее и чуть более устало. Красный свитер мешковато висел, а пламя камина окрашивало его глаза в цвет дымного золота. Кивнув Сириусу, он подошел и присел рядом с Гарри — тот слегка подвинулся в сторону, даже не взглянув. Сириус прокашлялся, испытывая необъяснимое беспокойство, когда две пары глаз — серые и зеленые — уставились на него с вежливым вопросом. — Гарри уже объяснил мне, о чем вы тут беседовали, — с готовностью начал Драко. — Я тоже не помню, как очутился наверху. Я, было, думал, что дело во мне, — очевидно, это не так. — А вы с Гарри об этом не говорили? — Сложновато беседовать о том, чего ты не помнишь, — любезно заметил Драко. — Вы-то сами как думаете, что могло произойти? Скрестив ноги, Драко облокотился о колени. — Думаю, отец применил к нам Заклятье Памяти, — спокойно предположил Драко. — Видимо, было что-то такое, что мы не должны были вспоминать. Он всегда практиковал эти заклятья, да еще и сам создал несколько — из тех, которые нельзя ни обнаружить, ни снять. Я так полагаю, нам об этом не узнать, но… — Ты думаешь, тут есть какая-то связь с Роном? — перебил его Гарри. — Я? — Драко поколебался. — Думаю, еще как. в том смысле — ведь его тогда все видели в последний раз? Оцепенев от напряжения, Гарри стиснул руки вокруг колен. — Ненавижу твоего отца, — пробормотал он, уставясь на носки своих ботинок. — Я ненавижу твоего ублюдочного, долбаного отца. Драко вздрогнул и покосился на Гарри — в его на миг распахнувшихся глазах Сириус увидел такую беззаветную и решительную преданность, что застарелые воспоминания вернулись и встали у него перед глазами. Гарри повернулся к Драко — и лицо у того снова стало совершенно непроницаемым, словно защитные барьеры встали на свои места. — Прости, — произнес Драко. — Ты не виноват, — ответил Гарри без особых эмоций, ровным, мертвым голосом. — Я просто чувствую себя дураком. — Вы же не могли об этом знать. — Я должен был догадаться, — отрезал Гарри. — Я просто не захотел об этом думать. Когда мы вернулись сюда, когда я поднялся к себе в спальню… Я нашел что-то на своей кровати — что-то, похожее на подарок. Пошарив в кармане джинсов, он продемонстрировал лежащее на ладони нечто, напоминающее сломанную игрушку. Присмотревшись, Сириус оторопело опознал в этом шахматную фигурку. Коня, сделанного из зеленого камня и расколотого пополам. — Я подумал… — голос Гарри дрогнул. — Я подумал, что фигурка — от отца Драко. Я подумал, это что-то вроде намека на то, что я свой ход сделал, теперь его очередь. И он, таким образом, демонстрирует мне, что он совершил. Только вот теперь я думаю, что ни ко мне, ни к Драко это не имеет никакого отношения… Глаза Драко метнулись от фигурки к Гарри: — Ты не сказал мне… — Нет, — кивнул Гарри. — Прости. Я подумал, что это неважно… Она принадлежала твоему отцу? Драко, нахмурившись, взглянул на фигурку. — Выглядит как-то знакомо, однако я не помню, где я видел ее раньше. Гарри умоляюще взглянул на крестного: — Сириус… Сириус вздохнул: — Дайте-ка мне ее… — он потянулся из камина за фигуркой, сделанной из дорогого, гладкого и тяжелого мрамора. Она была разрезана напополам — ровно, словно ножом. — Похоже на скрытую насмешку… Ее мог послать Люциус, или один из Пожирателей Смерти, или… — Или сам Вольдеморт, — монотонным, но решительным голосом произнес Драко. — Но в этом не никакого смысла… — Точно, — согласился Гарри. Его голос дрожал от страха и чего-то еще, в глазах загорелся странный темный огонь. — Нет, в этом нет смысла… После всего, что произошло… зачем бы понадобился Рон Пожирателям Смерти? * * * Уже наступил день, а Рон все бродил и бродил по замку. До него начало доходить, почему Червехвост и Рисенн посмеялись над ним, когда он сказал, что хочет пойти прогуляться. Чего было у замка не отнять — так это красоты: колонны в виде серебряных змей с топазовыми глазами и мечами в пастях. Стеллажи из бронзы и агата. Тяжелые портьеры с нефритовыми застежками. Витражи на окнах — красные, синие, золотистые — за которыми вздымались поросшие бурьяном и покрытые сухостоем горы. Вдалеке вилась серебристая речка, тонкая, как одна из улыбок Люциуса, а сверху все это было накрыто синим куполом неба. И все же кое-чего в этом замке, набитом драгоценностями, явно не хватало: не было людей, а также открывающихся и ведущих наружу окон и дверей. — И снова здравствуйте, — устало произнес Рон, возвращаясь в комнату с шахматной доской и клеткой. Осмотревшись, он увидел, что Червехвост уже ушел, хотя Рисенн по-прежнему тихо восседала в своей сверкающей тюрьме. Рисенн подняла на него глаза: — Тебе принесли поесть, — она безразлично махнула рукой в сторону стоящего на одном из столов подноса. Рон кинулся к нему едва ли не бегом и с жадностью набросился на самую простую еду — хлеб, сыр, немного шоколада. Ему было все равно: он проголодался. — Кстати, я понял, почему вы надо мной смеялись, — сказал он с набитым ртом в перерывах между глотками. — Здесь нет дверей, выходящих на улицу, да? — Здесь вообще нет дверей, — скучающе наматывая прядку черных волос на палец, сообщила Рисенн. — Единственный выход из замка — аппарирование. — И что — ты не можешь?.. — фыркнул Рон. Между бровей Рисенн появилась тонкая складочка. — Я могу уйти отсюда. Однако тогда получится, что я без разрешения покинула Люциуса — а этого я делать не могу. Я обязана ему. — Тогда зачем эта клетка? — Она не дает мне в полную силу использовать мои возможности, — с легким отвращением пояснила Рисенн. — Подозреваю, что Люциус меня просто боится. Золото — самый нелюбимый демонами металл: он напоминает презренное солнце. И влияет на наши способности. Рон не расслышал последнюю фразу, его голова шла кругом. — Так ты демон? — она просто улыбнулась ему в ответ. — Я раньше видел демонов, они были совсем не похожи на тебя. — Я демон только наполовину, вторая половина смертна. Моя мать была демоном, а отцом был Малфой. — Ясно, — Рон потянулся к ближайшей шахматной фигурке — ладье. — Значит, ты демон на все сто, малфоевская часть — тоже не сахар. Она нахмурилась: — Видимо, ты не понял, что я оказала тебе честь, поведав о своей природе. Я раньше никому об этом не рассказывала. — А почему мне? И почему сейчас? — Потому что здесь нет никого, кому бы ты мог передать мои слова, — просто ответила она. — И ты не сможешь никому ничего рассказать, поскольку никогда не вернешься, для тебя нет пути назад — как нет его для человека, попавшего в Ад. — Это неправда, — Рон стиснул фигурку так, что ему стало больно. — Я сбегу отсюда. — Отсюда не сбежишь. — Значит, придет Гарри и найдёт меня. Рисенн приподняла брови и взглянула на него; он увидел, какими серыми были ее глаза — такими же, как и в первый день, когда она спустилась по ступенькам с Чарли. Теперь, когда она сообщила, что тоже из семьи Малфоев, он осознал это – её глаза и вправду были похожи на глаза Драко. Только у того они были цвета серебра в лунную ночь. Ее же серебристые глаза лихорадочно горели, в зрачках полыхало пламя. — После всего, что ты сделал, он за тобой не пойдет. — Ты не знаешь Гарри, — возразил Рон. — Да ну? — с любопытством и весельем усомнилась она. — Ты ведь думаешь, что он придет за тобой, потому что он любит тебя. Да, он неосторожно и, подчас, незаслуженно дарил свою любовь. Я демон — возможно, ты думаешь, что я ничего не понимаю, — однако, я не вижу, чтобы ваша с ним обоюдная любовь дала тебе что-то, кроме того, что ты очутился здесь, встав на этот путь. Я живу уже шесть столетий, и насмотрелась на результаты любви. Боль и ужас, отчаяние и пожар. Судьба равнодушна, правосудие слепо, и только любовь просто ненавидит человечество и прекрасно знает лучший способ заставить его страдать от своих тошнотворных поцелуев. Рон не смотрел на нее, вместо этого он уставился на доску с этими чередующимися черно-белыми квадратиками. Когда он заговорил, голос его был ровен: — Гарри придет за мной, даже если ему придется пойти сквозь пламя. Я знаю — он придет. — Я смотрю, ты в него веришь, — полувопросительно заметила Рисенн. — Любовь — это вера. На миг она испугалась: — Где ты это услышал? Поколебавшись и поняв, что смысла лгать все равно нет, он ответил: — В видении. Я увидел это у себя в голове. — Ты имеешь в виду — прошлой ночью? — с любопытством поинтересовалась Рисенн, теперь она утратила свой древний и злобный вид и превратилась в простую любопытную девчонку, во что Рону верилось ещё меньше. — Нет, — ответил он. — Прошлая ночью вовсе не была первой, когда мне удавалось что-то увидеть. Я знаю, что я Прорицатель. Уже давно. Я знаю, что могу видеть недоступное другим людям, могу предугадывать грядущее. Подозреваю, что именно поэтому я всегда выигрывал в шахматы у Гарри, я знал, как он поступит еще до того, как он именно так и поступал. Но — бог мой — я не могу этим управлять. Я никогда не умел этого делать, и все, что обычно я вижу, — сущий кошмар. И я чувствую себя дураком, не в силах отделить истинные вещи от ложных. — А ты когда-нибудь кому-нибудь об этом говорил? — бархатным голосом поинтересовалась она. — Однажды я почти сказал об этом Гермионе, — отстраненным голосом произнес он. — Я думал, что мы умрем, так что от этого ничего страшного не случится, и она меня простит. — Простит за что? — Я не говорил ей о том, что видел, — все тем же далеким голосом ответил Рон, крутя и крутя в пальцах фигурку. — Все, что я видел, было совершенно ужасным, и я научился блокировать эти видения — я всегда думал, что это что-то вроде сновидений. Или галлюцинаций. Я знаю, ей хотелось бы знать, что я видел. Она хотела бы, чтобы я рассказал об этом — ей, Гарри… — голос Рона затих. — А что ты видел? — с любопытством продолжала расспрашивать Рисенн. — Я видел Малфоя, — быстро заговорил Рон. — Он лежал на кровати, а рядом, закрыв лицо руками, сидел Гарри. И Малфой был мертв. Во всяком случае, именно так казалось. — Ты уверен, что он был мертв? — Да, — тут же ответил Рон, — я знаю, как выглядят мертвые люди в моих видениях… Я чувствую — что-то исходит от них. Глаза Рисенн округлились от удивления, однако раньше, чем она успела что-то сказать, дверь в дальнем конце комнаты отворилась, и вошел Тёмный Лорд. * * * Обычно Драко обожал длинные прогулки, если в них отправлялись раздражавшие его люди. После беседы с Сириусом он не пошел вслед за Гарри в Подземелье Зелий искать Гермиону: ему не хотелось присутствовать при их разговоре о Роне. Так что мысль о давно откладываемом поручении оказалась как нельзя кстати. И теперь Драко был даже рад: несколько белых облачков играли в догонялки на синем небе. Узкая тропинка, ведущая от замка, — мимо теплиц и бестиария — обрамлялась вечнозелеными деревьями, распространявшими в холодном воздухе приятный аромат. Драко поднял голую ветку и, шагая мимо сугробов, вел ей по снегу, рисуя аккуратные зигзаги. Резкий и свежий воздух прикасался к его коже, высокие облака над головой отражались в ледяной поверхности озера, напоминая летящую на всех парусах флотилию. Он мысленно спросил себя, доживет ли он до того момента, когда лед начнет таять… и тут же отогнал от себя эту мысль. Представить смерть было невозможно: ему было только семнадцать, его сердце еще стучало, гоня кровь по его венам. Он жил, любил и думал. Он не мог представить себя в том сером месте, где неприкаянные мертвецы ожидали избавления, которое все никак не приходило. Хотя его собственная смерть не должна остаться неотомщенной. Уж Гарри об этом позаботится. Крак. Хруст сломавшийся веточки вернул его к действительности. Драко обернулся, прикрыв рукой глаза от слепящего на солнце снега. Позади него была сверкающая ледяная дорожка, ведущая к замку. А посреди неё с немного смущенным выражением лица стоял Симус Финниган. Он держал руки в карманах своего шерстяного тёмно-синего плаща. Ветер кинул ему в лицо светлые волосы — он поднял руку и убрал их с глаз. Драко обнаружил, что смотрит на руку Симуса с любопытством — изящная рука с длинными мозолистыми пальцами. Игрок в квиддич, как Гарри. Как он сам. — Финниган, надеюсь, у тебя были веские причины, чтобы идти за мной. Симус глубоко вздохнул. — Я хотел поговорить. — Отличная цель, — соболезнующе заметил Драко. — Теперь тебе надо найти себе кого-нибудь, с кем бы ты мог это сделать. Не буду тебе мешать, — и Драко повернулся. — Нет, — в голосе Симуса мелькнули нотки отчаяния, — я хотел поговорить с тобой. Драко мысленно чертыхнулся. Ему захотелось уйти оттуда, вот так вот — оставив Симуса полным дураком стоять посреди дороги. Однако любопытство победило неприязнь — в этом плане он был больше похож на кота, нежели на змею. — Ладно, — кивнул он. — Так какое же послание из Департамента Полных Идиотов ты нынче доставляешь? Симус вздернул подбородок, однако голос его остался таким же ровным. — Я хочу узнать, почему я тебе не нравлюсь. Хочу, чтобы ты мне об этом рассказал. — Обычно за такие длинные беседы я беру гонорар. — Знаешь, — продолжил говорить Симус, пропустив сентенцию Драко мимо ушей, — я много об этом думал и ничего не смог понять. Ты мне не нравился и раньше, когда мы были младше, к слову сказать, тогда ты никому не нравился. в том числе и Гарри. И вообще — он ненавидел тебя куда больше меня. — Не сравнивай себя с Гарри, — голос Драко напоминал отравленный мёд. — Я думаю, что это связано с Джинни, — решительно продолжил Симус. — И все равно ничего не понимаю: ведь ты мог бы быть с ней, если бы хотел. Я не дурак. Я понимаю — я только запасной вариант. И должен быть тем, кто тебя ненавидит. Повисла тишина. Холодный воздух накрыл их словно прозрачная банка. Драко передернулся и разжал руки. — Тогда, может, ты скажешь мне, зачем наложил Следящие Чары на браслет, что подарил ей? Щеки Симуса запылали. — Как?.. как ты?.. — У моей матери был такой же, — жестоко отчеканил Драко. — Отец постоянно следил за ней. — Стрелочка на браслете — заклинание Locator, я об этом знаю. Видишь ли, Финниган, я богат, и мои родители могли себе позволить подобные цацки. А у Уизли гномов куда больше, чем галлеонов, хотя их достаток — их проблема. И все же я чертовски сомневаюсь, чтобы Джинни когда-либо раньше видела подобные браслеты, и ты должен был об этом знать. Щеки Симуса по-прежнему пламенели. — Это обычная комплектация для таких браслетов, — начал оправдываться он. — То есть я… я не думал об этом. Я знал, что это Следящие чары, но я думал, что она может поступить с этим по своему усмотрению, догадавшись, как оно работает… И как я говорил, такие чары есть у всех браслетов. В конце концов, это обычный свадебный подарок, который дарят тем, кого любят и о ком заботятся. — Ты должен был ей сказать, — упрямо произнес Драко. — Я не думал, что когда-нибудь воспользуюсь браслетом, — возразил Симус. — Однако, ты использовал это — иначе, как бы ты оказался в Норе? — Я волновался! Я услышал про Ураганные Чары, отправил сову миссис Уизли — она написала, что Джинни до сих пор не вернулась, я думал, что смогу ее отыскать, вернуть обратно в целости и сохранности… — Она уже вернулась, когда заявился ты, — холодно заметил Драко. Симус дернулся, словно его ужалили. У него были огромные синие глаза — темно-синие, цвета утреннего неба. — Я волновался, — повторил он. — А ты… Она знает? — Если ты о том, о чем я подумал, я не сказал ей, — Драко не упомянул, что причиной его молчания стало совсем другое. Ему пришла в голову мысль, что Джинни, скорее всего, только разозлилась бы на него — а у неё сейчас и так было не слишком устойчивое эмоциональное состояние, он не хотел ничего к нему добавлять. И, кроме того, в его подсознании крепко засела мысль, что не так-то плохо иметь вещь, при помощи которой можно было бы, при необходимости, всегда отыскать Джинни. — Спасибо. И — прости. Я скажу ей. — Да уж, сделай милость, сделай это сам, — и Драко повернулся к нему спиной. — Подожди, — поспешно остановил его Симус, шагнув вперед и протянув руку. Драко качнулся назад, прочь от Финнигана. — Даже и не думай об этом, — самым приятным голосом произнес он. — Только прикоснись ко мне, и я вобью глаза тебе в затылок, чтобы ты мог любоваться, как я с улыбкой ухожу. Симус уронил руку. — Послушай. Если бы мы могли просто сосуществовать рядом, всё было бы куда проще. Насчет Следящих Чар я был неправ. Прости. Если после нашего разговора мы можем мирно… — Нет, — перебил его Драко. — Что? — остолбенел Симус. Драко взглянул на своего собеседника, и взгляд был настолько тяжел, что тот нервно сглотнул. Затем он мерно заговорил. — Финниган, боюсь, мы не поняли друг друга. Позволь мне все высказать начистоту. Я думаю, что ты идиот. Мастурбант. Крысомордый помелошник с резиновой шеей — с обаянием и харизмой салата недельной давности. Параноидальный маньяк, который тратит все свободное от накачки бесполезных мышц время на то, чтобы наложить Следящие чары на свою девушку, потому что не доверяет ей и опасается, что она сбежит с первым же встреченным ею парнем, который не будет похож на презерватив, набитый орехами. Поверь мне, это не тот вариант, когда большая ненависть оборачивается прекрасной дружбой, потому что, между нами говоря, мне нравится тебя ненавидеть. Это придает моей жизни яркие краски, насыщенность и глубину. Это греет мне душу. Ты гад, Финниган. Вот и живи с этим. Симус стоял, остолбенело вытаращив глаза. Все вокруг замерло — ни звука, ни движения, ни скрипа снега под ногами, ни шороха голых ветвей над головой. Только боль и потрясение в глубине симусовых глаз. Наконец Симус заговорил: — Значит, вот так? — Вот так. — Отлично, — резко произнес Симус и, не сказав больше ни слова, развернулся и зашагал обратно к замку. Прислонившись к ближайшему дереву, Драко с чувством глубоко удовлетворения, растекавшимся по венам, смотрел ему вслед. * * * — Не могу избавиться от ощущения, что я собственными руками обрекаю на смерть ребёнка. Измерявший температуру кипящих котлов, Снейп повернулся к Дамблдору: — Что вы сказали, директор? Старец у окна, за которым сгущалась темнота, не откликнулся. Наконец, после паузы, он произнес: — Нет, ничего. — Ага, — Снейп вернулся к своим котлам. Через миг он снова заговорил. — Вы про Гарри? — Нет. Ну, возможно. Как ты мог заметить, всё — так или иначе, в той или иной степени — касается Гарри. — Сириус сообщил ему новости об Уизли? Я удивлен, что он до сих пор здесь. — Ты знаешь, почему он задерживается в школе. И, тем не менее, я не думаю, что он останется. Это более определенные новости… — И вы уверены, что готовы его отпустить? — Я уверен, что не в праве его задерживать, — Дамблдор откинул голову. Его голос был далеким и отчужденным. — Думаю, что я уже дал ему всё, что мог. Думаю, что я провёл с ним отпущенное мне время, я мечтал бы побыть с ним подольше, однако мне кажется, что всё, что я мог сказать, я уже сказал. Вопрос в том, станет ли он прислушиваться к тому, чему его учили. — Поттер никогда не был хорошим слушателем, — Снейп выбрал флакон с розовой жидкостью и вылил его содержимое в левый котёл. Варево почернело. Снейп что-то пробормотал и черкнул несколько слов на пергаменте. — Если вы об уроках, то да. Он всё постигает опытным путем, — Дамблдор вздохнул. — Если бы я мог вручить ему доспехи и броню, я бы так и поступил. Если бы я мог сделать его непобедимым, я бы так и поступил. Однако его самым грандиозным оружием является его человечность — это то, что есть у него и никогда не будет у его врага. Его доспехами является его собственная человеческая хрупкость, хранящееся в его сердце знание о мужестве его отца и жертве его матери, о любви его друзей и собственных добрых чувствах. Я не могу предложить ему другой защиты — ни лучшей, ни дальнейшей. Однако… — Что, однако? — Однако у каждого подарка есть оборотная сторона, не правда ли? Джеймс был безрассуден, Лили — опрометчива. И хотя друзья любят его, и он отвечает им тем же, любовь одновременно является и проклятьем, в каком-то смысле. — Если Драко умрет… — Если Драко умрет, Гарри не сможет быть полезен никому — ни сейчас, ни потом. Никогда. — Ярость может быть полезна. — Я не думаю, что он будет в ярости. Он просто рассыплется на кусочки. И потребуется куда более мудрая рука, чем моя, и куда большее количество времени, чем то, которым мы располагаем, чтобы все эти кусочки снова воссоединить. И всё же… — Всё же? — Как бы их разделить? Их необходимо разделить. Последние события изменили мои планы. — Вы думаете, что они слишком сблизились? — Да, — Дамблдор погрузился в размышления. — И это не идет на пользу ни одному из них. — Я рад, — во вкрадчивом голосе Снейпа прозвучали саркастические нотки, — что наконец-то вы обратили внимание, что для Драко не слишком хорошо то, что Поттер с ним так носится… — Я не думаю, чтобы им управляли. Я думаю, он сознательно принял решение следовать за Гарри, а это уже совсем другое дело. И в очередной раз я повторю: Гарри — это лучшее, что когда-либо случалось с Драко. Однако, теперь… Учитывая всё, что мы знаем… Нет: Гарри должен сделать следующий шаг своего странствия в одиночку. — Ему не понравится такая перспектива. — Скорее всего. — Это разобьет их сердца, — заметил Снейп. — Разбитое сердце учит нас понимать самих себя, — возразил Дамблдор. — Оно открывает нам свои секреты. — А я считал вашей политикой невмешательство, — произнес Снейп, махнув палочкой в сторону дальнего котла. Пламя вспыхнуло и погасло. — Так оно и есть. Я не вмешиваюсь. * * * …И был пляж, и вода все прибывала и прибывала — волны наступали на побережье. Над головой тяжело толкались серые облака, напоминавшие стальные глыбы. по пустынному песчаному берегу ветер гнал обломки пластикового красного ведерка, раскидывая их в разные стороны… и было что-то еще — он не мог увидеть этого, это было не его сном, это было не сном вовсе… Ураган влетел в разум Гарри, вернув его одним ударом в явь. Гарри рывком сел на кровати, весь обмотанный простынями, и попытался восстановить дыхание. Он не помнил, что он видел во сне, да и видел ли вообще хоть что-то. Было только чувство неопределенного, но непреодолимого отчаяния, пронзившего его насквозь и имеющее невероятную силу. При этом у него было совершенно четкое ощущение, что это не имеет отношение ни к боли Драко, ни к его покинутости. Мысли и чувства Драко, даже профильтрованные через собственное сознание Гарри, отличались безошибочно узнаваемой формой и цветом — как отличаются отпечатки пальцев разных людей. Малфой? — наудачу подумал Гарри и совсем не удивился, не получив ответа. Свесив ноги с кровати, он вслепую пошарил под ней в поисках своей мантии-невидимки и набросил её на плечи. Он тихо крался через почти пустую спальню мальчиков, стараясь не разбудить Симуса — тот сладко спал с улыбкой на губах, подмяв под щекой подушку, немного напоминая херувима. Он так и сиял здоровьем. Гарри почувствовал укол горечи и возмущения, которое тут же сменило чувство вины. Ночные коридоры были пусты и тихи, дверь в лазарет плотно закрыта, но Гарри, использовав всю развитую за годы шныряния по округе осторожность, приоткрыл ее и шагнул в комнату, захлопав глазами от неожиданно резкого света. Сквозь огромные — от пола до потолка — окна лился лунный свет, такой яркий, что от него болели глаза, а занавески вокруг кровати Драко казались языками белоснежного пламени. Шагнув, Гарри отодвинул занавеску, звякнули металлические колечки. Драко лежал на кровати на спине, сжатая в кулак левая рука лежала поперек груди, правой рукой он прикрывал себе лицо. Пижамная рубашка задралась, обнажив торс, и лунный свет прочертил темные полоски между его ребер — они совсем не понравились Гарри. — Эй, — позвал он, — Малфой. Рука соскользнула с лица, и Драко поднял на него глаза, в которых мелькнуло удивление, смешанное с весельем. — Я тебя разбудил, да? — спросил он. — Да. Что — кошмар? — Ага, — Драко сел, привалившись спиной к стене, у которой стояла кровать, одернул вниз пижаму и пожал плечами. — Да нет, я в порядке. Просто вот лежал тут и размышлял, — пояснил он, как само собой разумеющееся. Тон его голоса отчетливо дал понять: «Я не хочу об этом говорить». — И о чем ты думал? — Ну, сам понимаешь: великие вопросы, которые задает нам жизнь: почему бутерброд падает маслом вниз, почему кошка приземляется на четыре лапы и что будет, если привязать бутерброд кошке на спину и бросить её? — Поверить не могу, что это именно то, ради чего я проснулся. Драко слабо усмехнулся: — Ты можешь не оставаться, со мной все в порядке. Гарри взглянул на него и хотел ответить, что останется, если это нужно, но Драко никогда бы не попросил его о помощи, даже если бы действительно нуждался в ней. Драко вообще никогда не признавался в том, что в ком-то нуждается, считал, что словесное выражение его собственных желаний суть бессмысленная суета. Он относился к тому типу людей, кто, истекая кровью от смертельной раны, могли бы сознаться, что в их жизни случались деньки и получше. Драко никогда бы не признался, что ему необходимо противоядие, чтобы избавить от убивавшего его яда. Нет, Драко ничего бы не сказал. Драко взглянул на Гарри широко раскрытыми удивленными глазами. — Всё в порядке, Поттер? — Ты снова хочешь заснуть? — ответил вопросом на вопрос Гарри. Скрестив руки на груди и приняв свою обычную позу для сна, Драко, уставился в потолок: — Признаться, я так не думаю. — Ну, так я останусь, — Гарри уселся на стул у кровати и облокотился на ночной столик. Он был усталым и слегка встревоженным. Ветер слабо посвистывал в оконных рамах. — Слушай, а почему ты спишь в такой позе, Малфой? — Какой? — покосился на него Драко. — Такой, — Гарри скрестил руки на груди, коснувшись ключиц кончиками пальцев. — Ой, сам не знаю. Отец приказывал домашним эльфам забирать у меня зимой одеяла — считал, что это сделает меня сильнее, пойдет мне только на пользу. Чертовы промозглые ночи… Я до сих пор мерзну — правда, думаю, что по большей части, от воспоминаний… Гарри мимоходом обдумал еще мириад причин для ненависти к Люциусу Малфою. — Некоторые вещи ты никогда не забудешь, — наконец сказал он. Драко закинул руки за голову. — Ты спал в шкафу, — заметил он, — да? Гарри кивнул и уткнулся подбородком в колени. Ему нравилось, как говорит об этом Драко — без излишних сантиментов, без жалости и ужаса, словно подразумевая само собой разумеющимся, что некоторые спят на кроватях с пологами, а другие выбирают для этого буфеты. — Там, наверное, темно. И маловато места, — Драко по-прежнему смотрел в потолок. — Просто, ты до сих пор всегда кладешь всё, что может понадобиться тебе утром, справа, и хватаешь это, не глядя, словно привык вставать, не зажигая света. И еще не ворочаешься, когда спишь. Похоже, ты не раз падал на пол с кровати. — Что ты знаешь о боли, если не приземлялся на паука посреди ночи! — рассмеялся Гарри. — О, мне ли не знать, Поттер: вспомни, у нас были гигантские пауки. — Ммм, — острая боль кольнула Гарри, и он отвел глаза. Занавески вокруг кровати слабо покачивались, шелестя, как мягкая высокая трава. Гарри подумал о тех людях, у которых в морозы начинали ныть потерянные конечности — у Гарри ныло все тело, когда он терял близких ему людей. — Думаешь об Уизли? — спросил Драко. Подложив руку под голову, он повернулся к Гарри. Лунный свет, льющийся сквозь стекло, сделал его глаза серебряными дисками. — Как ты догадался, — задохнулся от неожиданности Гарри. — Впрочем… неважно. Наверно, ты считаешь меня идиотом: после всего того, что он сделал… Драко немного помолчал. Гарри рассеянно шарил глазами по комнате. Она напомнила ему огромную церковь — с высоким потолком, перекрытиями, огромными окнами, сквозь которые виднелся далекий Запретный лес… с призрачно колышущимися занавесками… Интересно, почему Драко предпочел остаться здесь, а не вернуться в свою собственную спальню? — Я не считаю тебя идиотом, — улыбка Драко была лишь слабым призраком его обычной усмешки, в глазах промелькнула легкая задумчивость — хотя, возможно, причина была именно в недостатке освещения. — Во всяком случае, не больше, чем обычно. не можем же мы перестать волноваться о людях только потому, что они делают глупые вещи. Дружба не настолько хрупка. Настоящая дружба — я имею в виду. — Я думал, что возненавидел его, — с некоторым удивлением признался Гарри. — В тебе этого нет, — пожал плечами Драко. — Те, кто готовил и режиссировал этот спектакль, добивались именно твоей ненависти. Как думаешь — зачем? — Чтобы я не пошел за ним, когда он исчезнет, — тут же ответил не раз размышлявший об этом Гарри. — Тогда зачем тебе была послана разбитая шахматная фигурка? Это же что-то вроде издевки: «поймай меня, если сумеешь». Они же должны знать, что это из тех вещей, которые заставят тебя двинуться вперёд. Нет, в этом нет никакого смысла… — Просто они знают, что теперь я никуда не пойду, — ответил Гарри. Серебристые глаза раскрылись еще шире, сделавшись в комнате едва ли не единственными источниками света, рассекавшими стеклянную стену темноты. — Почему? — Из-за тебя. Я никуда не пойду без тебя. Рука Драко стиснула подушку. — А я не могу идти, — горько произнес он. — В том смысле, что идти-то как раз могу — для ходьбы у меня еще достаточно сил… — он прерывисто вздохнул. — Вот только если тебе придется удирать от врага — шучу-шучу — боюсь, в своем нынешнем состоянии я не сумею это сделать. Максимум, на что я сейчас способен, — медленно плестись. Что, боюсь, не слишком впечатляюще, — под ровным голосом дрожало напряжение. — Пойди я с тобой, я буду только тормозить тебя и путаться под ногами. — Я бы не позволил тебе пойти, — в усталом голосе Гарри не было ничего, кроме искренности, он сам слушал себя не без удивления, — и без тебя я бы тоже никуда не пошел. Не потому, что боюсь действовать в одиночку, но потому, что не уйду, пока ты умираешь, — и они об этом знают. — Ты раньше никогда не допускал, что я умираю, — немногословно заметил Драко, однако побелевшие пальцы, вцепившиеся в подушку, расслабились. — Потому что мы тебя вылечим. Снейп сказал, что большинство компонентов противоядия уже идентифицированы. Но я не уйду, пока не будут известны все составляющие. — Почему? — поинтересовался Драко. Гарри опустил глаза к своим рукам. Он удивился, как много из всего, что накрепко связывало их, носило какой-то роковой характер, как неподвластны контролю были силы — внешние и внутренние — что держали их вместе. — А что — причина имеет значение? — Думаю, нет, — голос Драко был удивительно тихим и каким-то беззащитным. Гарри опустил взгляд. Драко прикрыл глаза и, увидев, что он расслабился, Гарри почувствовал, что нервное напряжение, обуявшее его во время последнего сновидения, начало спадать. — Кроме того, — словно между прочим, заметил Гарри, — я понятия не имею, где Рон сейчас может находиться… Глаза Драко распахнулись. — А вот по этому поводу у меня имеется несколько идей… * * * — Ты хочешь сказать, что я не могу повидаться со своим сыном? — голос Нарциссы был холоден, как лёд. Взглянув на нее, Сириус нервно проглотил вставший в горле комок. — Я только говорю, что это небезопасно. Ее губы затвердели. Она стояла у окна в маленькой комнатке наверху, стиснув руки и расправив плечи. Весь её вид свидетельствовал, что к ней сейчас лучше не приближаться, поэтому Сириус благоразумно стоял на месте. От этого дома его буквально кидало в дрожь: он принадлежал одному из старых друзей Нарциссы и в прошлом был укрытием для Пожирателей Смерти. Сириус сам не мог понять, что навело его на эту мысль, однако весь дом, все его содержимое будоражило в нем его аврорские чувства, нашептывая истории про злобные заклинания и пролитую кровь, которые скрывала богатая обстановка. Нарцисса коснулась рукой ленты, поддерживающей портьеру. Жемчужно-серое небо за окном с одного бока уже почернело, и в комнате было темно. — Я хочу видеть моего ребенка, — повторила она. — Он болен, я вижу это по твоему лицу, хотя ты мне ничего не говоришь. Сириус, я знаю, что он очень болен. — Он в руках Дамблдора. Дамблдор со Снейпом делают всё, что в их силах. А для тебя в Хогвартс отправляться небезопасно. Ты же знаешь, Министерство полностью контролируется Люциусом — он наблюдает за Каминной Сетью, за дорогами, ведущими в Хогвартс, он пытается наблюдать за Драко… — Сириус, он умирает? — неожиданно спросила она. Сириус вздрогнул: — Что? На миг лицо Нарциссы вспыхнуло и тут же снова обратилось в железо: — Ты слышал меня. Мой сын умирает? Поколебавшись, Сириус кивнул: — Да. Рука соскользнула с портьеры — но Нарцисса не выдала своих чувств никаким другим движением. — Я хочу, чтобы ты мне кое-что пообещал, Сириус. — Да, всё, что ты пожелаешь. — Если мой сын умирает, я хочу быть рядом с ним в его последний миг. Я ни разу не оказывалась рядом с ним в самые важные моменты его жизни. Так вот — я хочу оказаться с ним в момент его смерти, — мрачно и упрямо произнесла она. На её лице он увидел черты Драко — изящно очерченное, утонченное лицо, умеющее спрятать внутреннее напряжение. — И если ты для меня не сделаешь этого, Сириус… — Я могу это сделать для тебя, Нарцисса… — Что? — отчужденно спросила она, словно увидела его впервые. — Он знает, что ты любишь его. — Я сильно в этом сомневаюсь, — ее голос был словно голос зимы, что срывает с ветвей мёртвые листья. — Мне не кажется, что у него сложилось впечатление, что кто-то в целом мире любит его. Он научился жить без этого. И где-то я даже восхищаюсь им. Однако я его мать, и я люблю его, и пусть он даже не верит, что его жизнь была пронизана чьей-то любовью, я не позволю ему умереть с этим ощущением. И она заплакала — тихо, почти беззвучно, слезы потекли из её глаз, как вода, струящаяся из пастей змей-фонтанов Имения. Она не подняла руки, чтобы утереть их. Сириус шагнул к ней. — Нарцисса… — Уходи, Сириус, — эти слова прозвучали так, как сказал бы их Люциус, — просто уходи. И он ушёл. * * * — Поттер, ты что — спишь? Гарри виновато встрепенулся. — Нет, вовсе нет. — Ну конечно, нет, меня просто ввёл в заблуждение твой храп, — весело заметил Драко. Гарри бросил взгляд на него, потом скользнул глазами по лазарету. По его собственным ощущениям, вряд ли он проспал больше пяти минут — однако, похоже, ночь сделала большой шаг вперед: небо засерело, покрытое инеем окно отбросило кружевную тень на простыни в кровати Драко. На его лице и руках тоже появился морозный паутинный рисунок, вторя тому, что был на стекле. — Ладно, мы в любом случае не где-то, а тут, — перебил его Гарри. — Я понятия не имею, чего бы твой отец мог захотеть от Рона. И почему тогда он не известил нас, что Рон у него. Да, пусть он послал мне обломок шахматной фигурки, но это просто малоубедительный и претенциозный жест, ничего не объясняющий. — Знаешь, я выдвинул массу разнообразных предположений — просто ты уснул и всё пропустил. — Я не… ну, ладно, ладно. Так что ты говорил? — Ну, у меня пара мыслей. Первое: он мог использовать Уизли в качестве приманки, а потом, выяснив, что между вами… образовалась трещина, мой отец — в своем стиле — решил, что он тебя больше не интересует. И теперь он гадает, что же с ним делать. — И что-то мне подсказывает, что в его планы не входят маргаритки и обучение танцам. — Нет. Скорее всего, нет. А ты не думаешь… — Что? — Что мой отец попытается перетянуть Рона на свою сторону? — с некоторым волнением поинтересовался Драко. — в том смысле, что ты все равно не сможешь причинить ему боль… если они смогли как следует его запугать… Гарри взглянул на него: — Он бы никогда так не поступил. Рон ненавидит Вольдеморта так же, как и я. — Никто не может ненавидеть Вольдеморта так же, как ты. — Даже ты? — склонил набок голову Гарри. — Я ненавижу то, что ненавидишь ты, — ответил Драко. — Я хочу, чтобы он исчез потому, что он опасен, потому что он представляет собой угрозу. Я не слишком-то веселюсь по поводу своего отравления, я думаю, что это была личная инициатива моего отца. А, кроме того, то, что я родился именно таким для моего отца было лишь исполнением воли Вольдерморта. Если бы не он, я бы не существовал. Вот такой парадокс. — Я не думал, что ты об этом знаешь, — крутанул головой Гарри. Драко невесело улыбнулся. — Отец рассказал мне, пока еще торчал в клинике Св. Мунго для психованных волшебников. Немножко полезной информации. Ладно, я не об этом. Я о том, что ты ненавидишь Вольдерморта больше меня, а я, скорее всего, ненавижу своего отца больше, чем ты. Я, вообще, немного удивлюсь, если ты не рванешься за ним, как когда-то твердил сам себе. Доберешься до Вольдеморта, доберешься до моего отца и прочих Пожирателей Смерти. Спасешь мир, Уизли, всех нас — словом, это как раз из того, что ты бы и сделал. — А я и не заметил, что у нас тут заседание по поводу спасения мира, — сухо заметил Гарри. — А то бы законспектировал. — Сейчас не лучшее время, — весело ответил Драко. — Любой план, который мы сейчас сочиним, обречён быть нелепым. — Не мог бы ты дать точное определение слову «нелепый»? Глаза Драко блеснули, он стал на мгновение похож на большого котенка, — на его лице мелькнула такая же плотоядная игривость. — Что ж, как тогда тебе этот план: мы огурцом сбиваем замок с лазарета, сбегаем из школы, крадемся по переполненной Дрян-Аллее, обвешанные колокольчиками, прячемся в тени ближайшего Пожирателя Смерти, дожидаемся, когда он приведет нас к Вольдеморту, а там — бам-с! — крадем его штаны! — Вот уж действительно глупости, — протянул Гарри, зевая, — штаны Вольдеморта нам в жизни не подойдут. — А дверь лазарета не заперта. Второй недостаток моего плана. — Этоооченьпло-а-хой план… — Гарри снова преклонил голову на тумбочку. Усталость окутала его теплым тёмным одеялом. — Знаешь, — заметил Драко, — можешь идти к себе в кровать, если хочешь. — Не-а, — упрямо помотал головой Гарри, — я останусь здесь, составлю компанию. Подумаю насчет плана. — Сразим Вольдеморта сыром, — предложил Драко. — Сыр — это вовсе не пугающе. — Еще как пугающе! В сыре плесень, а она всегда пугает. — Сыр — это не пугающе, — повторил Гарри. — Ладно, ладно, тогда давай вместо этого будем бродить вокруг Министерства и дергать всех официальных представителей: «Вы не видели за последнее время похищенного Рона Уизли?» — Хорошая мысль, — послушно согласился Гарри, зевнул и уткнулся в сложенные руки. — Посплю-ка я, пожалуй. — Окей, — в голосе Драко не было насмешки, он был мягким — Гарри даже показалось, что ему это померещилось. — Поспи. * * * Тёмного Лорда не сопровождали — ни Люциус, ни Червехвост. Он был, как всегда, в чёрном, мучнисто-белое лицо напоминало задумчивую маску, когда он взглянул на Рона. — Мой Прорицатель… — промолвил он, приближаясь. — Я смотрю, ты уже сидишь за столом, готовый к игре… — Нет, — ответил Рон. Он знал, что перечить Тёмному Лорду опасно, но сейчас любое увечье ему казалось более предпочтительным игре в шахматы. — Я не хочу играть. Вольдеморт ничего не сказал, он пересек комнату и сел за шахматный стол напротив. Его рука, напоминающая распухшего белого паука, легко прикоснулась к нескольким валяющимся фигуркам. — Я мог бы заставить тебя, — заметил он, — но принуждение могло бы разрушить тебя, а мне это не нужно. Хочу сказать тебе, что теперь, когда двери в твоей голове распахнулись, нет силы, способной закрыть их. Единственное, на что ты можешь надеяться, — научиться управлять… — Управлять чем? — Своим даром. Даром, благословением, проклятьем. Ты подобен древним оракулам, а это требует, чтобы ты познал себя. И если ты не станешь хозяином своему таланту, если не научишься им управлять, то он подчинит тебя себе. Ты никогда не спрашивал себя, малыш-прорицатель, почему все твои видения — обязательно кровь, ужас и смерть? Все потому, что ты настолько заблокировал свой разум, что из будущего к тебе могут прорваться только самые ужасные, самые сильные образы, которым нетрудно сломить выстроенные тобой барьеры. Если так и будет продолжаться, твой разум будет вдребезги разбит. — Я не верю тебе, — равнодушно ответил Рон. — Думаю, что ты из тех, — змеился голос Вольдеморта, — кто был бы заинтересован развить в себе талант, который поможет тебе видеть сквозь иллюзии. Иллюзии-то тебе не слишком помогли, малыш. Рон медленно опустил ладью на обратно на доску, и она блеснула на него глазами, казалось, в них мелькнуло любопытство. Позади него, в клетке, зашуршала своим платьем Рисенн. — Мои зеленые, — произнес он. — Я так и думал, — ответил Тёмный Лорд. * * * Гарри разбудила резкая боль, пронзившая его плечо. Он замер, похолодев и пытаясь сообразить, где он находится; очки впечатались ему в лицо (вообще-то, он спал в них крайне редко). Медленно подняв голову, он сморщился от ударившего в глаза света. За окнами сияло утро, свет заливал лазарет. Драко читал книгу, сидя на аккуратно заправленной кровати. Взглянув на Гарри, он заулыбался. — Мадам Помфри подумала, что ты помер, — поприветствовал он Гарри, — увидев тебя уткнувшимся в ночной столик, она даже выронила свою палочку. Незабываемое зрелище. Какая-то навязчивая мысль крутилась у Гарри в голове — он вроде куда-то собирался, да? — Ты сказал ей, что я жив? — Да ну, разве это было бы смешно? — хмыкнул Драко, успевший, как заметил Гарри, уже каким-то образом полностью одеться. Щеки его разрумянились, он сейчас выглядел куда здоровее — наверное, потому, что сменил свою пижаму на нормальную одежду. — Садист, — Гарри сладко потянулся и широко зевнул, тут же сморщившись от боли в затекших мышцах. Да, пожалуй, ему не мешало бы потренироваться — квиддич или фехтование… у него мелькнула мысль — как там Драко, может, вполне способен составить ему компанию… — но он тут же устыдился её. — Лентяй, — парировал Драко. — Да, и, между прочим, ты помнишь, какой сегодня день? — Нет, — Гарри сонно зевал, хлопая глазами. Постепенно до него начало доходить. — О… Погоди-ка… Это не… — Рождество на носу и дней для беготни по магазинам уже не осталось, — с ехидной радостью провозгласил Драко. — Я бы подписал тебе рождественскую открыточку, живописуя, как много все восемь месяцев значила для меня наша прекрасная дружба, но, по здравом размышлении, решил себя не утруждать. — Мы дружим уже десять месяцев, — слегка обиженно поправил его Гарри. — Да-да, я знаю, просто первые два были так себе. — Благодарю, Малфой. Я невероятно тронут, что ты осознаешь сам факт сегодняшнего Рождества. А потому, в честь праздника, я не стану спихивать тебя с кровати. Даже если мне очень захочется так поступить. Губы Драко тронула легкая улыбка. — Слушай, сегодня днем не предполагалось ничего такого — эдакого, экстравагантного, на злобу дня? — Что? А, ты про Рождество… Ну, никакой особой вечеринки не будет — так, небольшая компания в гриффиндорской гостиной. Подарим друг другу подарки и всё такое. — Очень мило, — обиженно протянул Драко. — А я, значит, буду медленно помирать тут, в лазарете. — Не смешно, — Гарри отреагировал настолько резко, что Драко вздрогнул (возможно, это случилось с ним впервые в жизни, но Гарри был не в том настроении, чтобы это оценить). — Я думал, что ты придешь. Но Драко всегда оставался Драко: предложение Гарри тоже не принесло ему особой радости: — О, ну, я не знаю… — И, кстати, ты вовсе не обязан приходить с подаркам. С учётом всех обстоятельств… Драко вздохнул и, к удивлению Гарри, сообщил: — А у меня есть подарки. Правда, все происходящее выглядит совершенно по-гриффиндорски… Что до меня… Гарри определенно был поставлен в тупик: — Слушай, а что обычно делают на Рождество слизеринцы? — Это же совершенно очевидно — ритуальное кровопускание, — Драко улыбнулся, взглянув на недоумевающее выражение лица Гарри. — Поттер, приди в себя. Мы празднуем Рождество так же, как и вы. Мой отец никогда не забывал в праздники о сирых и убогих. — Что — о бедняках? Правда? — удивился Гарри. — Да, он напоминал о важности установки защитных барьеров — боялся, что, пока мы будем в церкви, бедняки могут вломиться и обокрасть наш дом. — Вы что — ходили в церковь? — Да, но только для того, чтобы изъять блюдо для пожертвований, — легкомысленно пояснил Драко. Гарри покачал головой. — Все никак не могу понять, когда верить тебе, а когда нет. — Ты не находишь, что моя непредсказуемость придает мне дополнительное очарование? — поинтересовался Драко. — О, нет! — неожиданно воскликнул Гарри, резко вскакивая на ноги. — Ну, ладно, дополнительное очарование — это несколько чересчур, — тревожно взглянув на него, быстро пошел на попятный Драко. — Как насчет «порочного обаяния»? — О, что б тебя, — бормотал Гарри, присев на корточки и сгребая с пола свою мантию-невидимку. — Я же должен был помогать Снейпу в подземелье… — а я забыл. — Мое противоядие? — усмехнулся Драко. — Чёрт, чёрт, чёрт! Он меня убьет, — Гарри поднялся и сунул мантию в карман. — Мне надо идти. — Ну, естественно, ты проспал и первое, что ты делаешь этим утром, — сбегаешь под мало-мальски благовидным предлогом, и наверняка забудешь даже позвонить… — Замолчи, Малфой, — Гарри торопливо пытался пригладить нелепо торчащие в разные стороны волосы. — Увидимся в гостиной, потом, ладно? Оставайся в постели, если что — найдешь меня. Джинни собиралась заглянуть попозже. не напрягайся, отдыхай… — Вали отсюда, Поттер, — махнул рукой Драко, — Увидимся днем. И Гарри ушел. * * * Добравшись до подземелья, Гарри не обнаружил там Снейпа, зато нашел Гермиону, прилежно растирающую в ступке яйца пеплозмея. Увидев Гарри, она выронила клацнувший пестик и вскинула руку к губам: — О, Гарри… — Кто ж еще…- Гарри вошел в комнату, пугливо осматриваясь. Гермиона сразу отметила его растрепанный и помятый вид — словно он спал на полу, всклокоченные волосы торчком стояли вокруг головы, по полу волочились развязанные шнурки, а под мантией… — определенно: под мантией была надета пижамная рубашка. — Снейп тут? — тревожно поинтересовался он. — Нет, — протянула Гермиона. — Ну, то есть он тут был, но ушел ещё до тебя. Он здорово разозлился. Я что-то не припоминаю его столь же разъярённым. Гарри вздохнул. — Я был с Драко. — Я так и думала, — кивнула Гермиона и прикусила губу. — Ну, и как он там? — Да нормально. Я пришел навестить его и уснул на тумбочке, — Гарри устало плюхнулся на табуретку напротив Гермионы и взглянул на неё с немой мольбой. — И насколько он был разъярён? — Очень сильно, Гарри. Было очень глупо с твоей стороны не прийти. Ты и сам об этом знаешь, — как можно более строгим голосом произнесла она. — И вообще — какие причины заставили тебя провести ночь в лазарете? Гарри спрятал взгляд, нервно крутя в правой руке какой-то блестящий предмет, сверкавший у него между пальцев. — Слушай, я знаю, что это глупо, — наконец ответил он. — Просто меня не покидает чувство, будто, пока я с ним, ничего страшного произойти не может. Поэтому у меня такое ощущение, словно я должен с ним находиться. — То есть ты думаешь, что пока ты с ним, он не умрет, — резко уточнила Гермиона. Гарри опустил глаза, длинные ресницы коснулись его скул. — Слушай, в твоём исполнении мои слова превращаются в полную глупость. Гермиона вздохнула: — Боже, ну я не знаю — если и есть кто-то, кто может сохранить ему жизнь одной лишь силой воли, — это ты, Гарри. Он для тебя на всё готов — возможно, ради тебя он продолжит жить. Гарри всё вертел в пальцах какую-то золотую штучку. Когда он наконец-то заговорил, его голос звучал сдавленно: — Ты так говоришь, словно я в этом виноват. — В чем твоя вина — в том, что он болен? — у Гарри был такой разнесчастный вид, что сердце Гермионы смягчилось. — Нет-нет, я не об этом. — Иногда меня посещает странное ощущение, — обращаясь куда-то в пространство, произнес Гарри, — что Многосущное зелье — или что-там-еще-было — вбило мне под кожу острые крючья. на них навязали веревок, потом снова крючьев — ещё больше — и вот так нас скрепили с Драко. И все эти веревки, все эти нити — они тонкие, длинные, гибкие — где бы мы ни находились, они все равно соединяют нас, и большую часть времени я об этом даже не думаю — это словно часть меня, это я… Однако временами я смотрю на него, и… — И что? — тихо спросила Гермиона. — И вижу, как эти крючья впиваются в него. Все глубже, глубже — они рвут его вкровь… Я не могу смотреть на его муки, Гермиона. И я думаю… так что же делается с ним, со мной, с нами обоими? Может, нам было лучше, когда мы жили, ненавидя друг друга? — То есть ты хочешь сказать, что тогда тебе было бы все равно, умрёт он или нет? — ошеломленно спросила Гермиона, вконец запутавшись. с Гарри явно творилось что-то странное, он нечасто выражался фигурально, воспринимая вещи такими, какими они являлись. Чтобы видеть какие-то невидимые нити, крючья, рвущие чью-то плоть… нет, это было совсем на него не похоже. Гермиона содрогнулась. — Тогда ему не пришлось бы умирать, — ответил Гарри. * * * Несколько часов Гарри провел, помогая Гермионе с зельем, разрываясь между желанием, чтобы Снейп вернулся и надеждой, что он всё же не придет. с одной стороны, ему хотелось принести свои извинения, хотя, с другой стороны, ему вовсе не улыбалось, чтобы на него наорали. А с третьей стороны, как сказал бы Рон, Гарри нравилось проводить время с Гермионой. Их нынешние отношения, вернее, их отсутствие, доставляли ему какое-то виноватое удовольствие. Он не знал, чем может помочь, несколько раз по рассеянности он подавал ей вовсе не те вещества, что она просила, — жуков вместо листьев мандрагоры. Она закатила глаза — однако он все равно получал удовольствие оттого, что она находилась поблизости. Ему нравилось следить за ее работой: склонившись с серьезным лицом над маленьким котлом, кипящим на тихом огне, она добавляла различные ингредиенты. Ему нравилось, как она воскликнула: это не корень лопуха! Это крапивный порошок! Ему нравилось, как она откинула назад мешающие ей волосы и, в конце концов, с самым несчастным лицом скрутила их в пучок и подколола пером. — Не поможет, — заметил Гарри. — Все равно они опять рассыпятся. Как всегда. Гермиона что-то раздраженно пробурчала. — Так, подай мне кровь тритона. Честно говоря, я думаю, что её вовсе не обязательно сюда добавлять… — но Снейп велел попробовать все. Гарри безмолвно пододвинул к ней флакон с кровью тритона и снова занялся монеткой, позаимствованной им из кабинета Люциуса. Она была тяжелее обычного галлеона, и ее тяжесть в руке была очень приятна. — Гарри… Он поднял на нее глаза, удивленный странными нотками, прозвучавшими в её голосе — недоумение, волнение. — Что? Он проследил за ее взглядом и подскочил от смущения, выронил монетку и попытался натянуть пониже задравшийся рукав. У него не вышло — она уже увидела на его запястье разбитые часы, треснутое стекло которых блеснуло в огне, горевшем под котлом. Гермиона вернулась к работе, единственное, что выдавало её волнение, был румянец. После нескольких безмолвных напряженных минут, во время которых Гарри побил рекорд по ёрзанью, он, наконец, произнес самым покорным тоном. — Ну же, спроси меня. — Я ни о чем не собираюсь тебя спрашивать, — щеки Гермионы были одного цвета с фиалом, наполненным кровью тритона. — Хочешь — носи эти часы. Это твое дело. И твои часы. — Гермиона… — Глаза руноследа, пожалуйста… — напряженным голосом попросила она. — Гермиона, послушай… — Ладно, не надо, я сама…. — она осеклась и замерла с протянутой рукой. — Гарри, а откуда у тебя болгарский галлеон? — Что? — недоуменно переспросил Гарри. — Я об этом, — Гермиона подняла монетку, которой он играл, начала ее пристально разглядывать. — Она похожа на те, что Виктор использовал для… но нет, язык не болгарский, — она с недоумением обернулась к Гарри. — Где ты её добыл, Гарри? — Ну, я… — Гарри прикинул, сказать ли ей про стол Люциуса Малфоя, однако, придумал кое-что получше: она возмущалась по поводу бестолковой Джинни, пытавшейся сбежать, прихватив с собой малфоевскую собственность, и, наверное, была совершенно не готова услышать нечто подобное ещё и от него. — Вот. Это из малфоевской коллекции монет, — закончил он. — Что — у Драко была коллекция монет? — с сомнением переспросила Гермиона, однако не стала заострять на этом свое внимание. — Даже не знаю, на что она похожа… я бы предположила, что она румынская. Она опустила монету в протянутую руку Гарри. Он тут же крепко стиснул золотой кругляш. — А существует ли какие-нибудь заклинания, способные подсказать мне…. — Откуда она взялась? Нет, тебе стоит спросить гриннготтских гоблинов, они все тебе расскажут о монетах: и где отчеканены, и через какой банк проходили в последний раз… Им страшно интересно отслеживать пути хождения денег… Слушай, я вижу, что в твоих глазах поселилась скука… я лучше помолчу. Так что насчет глаз руноследа — ты подашь или мне самой взять? Гарри, голова которого и так шла кругом от предположений, рассеянно подал ей высокую стеклянную банку. — Гарри! — воскликнула Гермиона. — Это крылья летучей мыши! — Прошу прощения… * * * Гриффиндорская гостиная была залита неярким разноцветным светом. Джинни с серьёзным и ответственным видом сидела у самого большого кресла, добавляя принесенные Гарри из кухни специи в чашу с горячим пуншем. Сам Гарри стоял у окна, меланхолично следя за падающим на улице пушистым снежком. Гермиона, упаковывавшая у камина подарки, наконец-то, покончила с этим делом и уселась на диван с кучей пергаментов на коленях; копия, снятая ею с Liber-Damnatis, была неудобной и громоздкой: связанная шпагатом, она так и норовила рассыпаться. Джинни бросала на нее обиженные взгляды, Гермиона откашлялась, испытывая неприятное ощущение: они с Джинни до этого ни разу не ссорились по-настоящему. И этот опыт Гермионе явно пришелся не по вкусу. — Эта книга просто замечательная, — произнесла она громко и чуть нервно. Гарри отвел взгляд от окна, однако, Джинни так и не подняла свою рыжую голову от чаши с пуншем. — Как я рада, что она у нас есть: это просто справочное пособие по Четырем Благородным Объектам — как их надо размещать, как они действуют… Перевод временами довольно трудоемок, но она того стоит: тут есть пошаговое описание выполнения ритуала… — Ты вроде говорила, что для него требуется кровь, — произнес Гарри, все еще глядя в окно. Гермионе не понравилось, как это у него прозвучало, — равнодушно и отчужденно. — Да. Кровь могущественного темного волшебника в расцвете сил должна быть собрана и использована в церемонии. — Или темной волшебницы, — не поднимая глаз, заметила Джинни. — Темные маги бывают и женщинами. — Хм, думаю, что да, — согласилась Гермиона и, кашлянув, поинтересовалась, — интересно, а где Драко? — Вероятно, любуется собой в зеркало, — холодно откликнулась Джинни и поболтала в чаше ложкой для разливания пунша. — Симус, кстати, если, конечно, вас это интересует, немного припозднится. Ему надо послать сову. — Ну… э… — Гермиона взглядом попросила помощи у Гарри, но тот пожал плечами, всем своим видом показывая, что это ее проблема. — И кому же он пишет? — Он? Никому. Это моё письмо родителям. Насчет Рона. Гарри оторвался от окна и взглянул на нее: — Надеюсь, тебе не приходит в голову сказать, что мы не волнуемся о нём? — поинтересовался он. Голос его был тих, ровен, даже мягок, однако, от его взгляда Гермиона подалась назад. Это не мой Гарри. Джинни снова заговорила, и теперь в её голосе уже не было столь выраженного вызова: — Да, я знаю. Ну, конечно, не Драко, но… — Он тоже беспокоится, — быстро перебила ее Гермиона. Джинни поджала губы. — Драко не озаботится, даже если Люциус обратит моего брата в гриб и употребит со свежей зеленью. Впрочем, ладно. Его это беспокоит постольку, поскольку это беспокоит Гарри. Однако на мой вкус, это не настоящее беспокойство. Гарри фыркнул: — Это чертовски… Но в этот момент портрет качнулся в сторону, и все разговоры затихли. Вошел Драко, неся гору упакованных пакетиков. Проем закрылся позади него, он замер, глядя на собравшуюся компанию с легкой высокомерной улыбочкой. — Весёлого Рождества. Простите, что задержался. Гермиона услышала, как тихонько охнула Джинни, признаться, будь у Гермионы немного другой склад характера, она бы сделала то же. Судя по всему, Драко решил, что единственный способ избавиться от бесконечных расспросов о самочувствии — это выглядеть сногсшибательно, насколько это вообще в человеческих силах. Черные шерстяные брюки, о стрелочки на которых можно было порезаться, мягкий свитер цвета сланца, делавший его глаза синими. Гермиона была уверена, что он потратил не один час, подбирая оттенок. Свежевымытые волосы вились вокруг лица очаровательными белокурыми локонами. Бросив оценивающий взгляд на гостиную, Драко критически заметил: — Слизеринская лучше. Интересно, кто украшал вашу? — Мы сами, — обиделась Гермиона. — Как-то слишком вызывающе, — подытожил Драко. — Впрочем, это закономерно: красный и зеленый — не самое лучшее сочетание, — оглядевшись, Драко добавил, — я могу куда-нибудь положить все эти пакеты? Едва сдерживая смех, Гарри положил принесённые им подарки под елку, а сам Драко тут же растянулся поперек самого большого и мягкого дивана, держа в ухоженной руке поднесенный ему Гермионой стакан горячего пунша. — При повторном осмотре все ваши украшения выглядят не очень-то и плохо — по крайней мере, красный и оранжевый не так бросаются в глаза. Признаться, не могу представить, как гриффиндорцы выживают в окружении таких цветов. Это же все равно, что обитать в огромной гниющей тыкве. — Пил бы ты свой пунш, — ласково обратилась к нему Гермиона. Она взглянула на Джинни и демонстративно закатила глаза. Та послала ей в ответ слабую улыбку. Драко все шарил по комнате глазами в поисках, к чему бы ещё придраться. Гарри присел на край дивана: — Можешь поглумиться над нашими рождественскими открытками, — подсказал он, указывая на большой стол у камина, где с помощью чудоленты были закреплены «открытки с изображением профессоров и былых учащихся Хогвартса». Поудобней устроившись в подушках, Драко с тоской скользнул по ним глазами — от огромной, с изображением Хагрида, до золотого сердечка с фотографией Локхарта. — Ну вот, после твоего разрешения мне это делать совсем не интересно… — пожаловался он, глотнул пунша и тут же подавился. — Это что — фотография Оливера Вуда в платье? Гарри радостно кивнул. — Думаю, там было что-то вроде пари: если они проиграют Стремительным Соколам… — О, это просто ужасно… — Драко приподнял бровь. — Определенно — некоторым абсолютно нельзя носить пастельные тона. Черный, жемчужный — вот это как раз для Оливера. И, пожалуй, низкие каблуки. — Я ему это, несомненно, передам, — усмехнулся Гарри. Похоже, приход Драко отвлек его от мрачных мыслей, в зелёных глазах замелькали даже отблески веселья. — Ну, что — мы могли бы начать дарить подарки… — Отлично, — Джинни метнулась к горе пакетов и, заправив за уши непокорные пряди, начали их разбирать. — Ну, с кого начнем? — Кинь-ка мне вот тот, большой, оранжевый! — попросил ее Гарри, шаловливо улыбаясь, и, поймав пакет в воздухе, перебросил его Драко. — Тебе. Драко сел и удивленно воззрился на него: — От кого? — От мамы и папы, — пояснила Джинни. Её губы чуть подрагивали. Прищурившись, Драко разорвал обертку и обнаружил ярко оранжевый свитер с зелеными рукавами. Явно большого размера. И с огромной буквой Д на груди. — Господи прости, — пробормотал Драко в полнейшем ужасе. — Это что?.. — Это свитер, — строгим голосом пояснила Джинни. — Это также похоже на свитер, как Миллисент Булстроуд — на богиню красоты, — произнес Драко. — Не скажи, он выглядит лучше на… — возразил Гарри, губы которого сами собой расползались в улыбке. — На чём? На костре? Гарри многозначительно взглянул на Драко. Тот посмотрел в ответ. Потом перевел глаза на свитер и — снова на Гарри. Потом вздохнул и, к изумлению Гермионы, натянул свитер на себя. Размера тот оказался просто невероятного: рукава почти полностью закрывали пальцы, а ворот провисал едва не до колен. Смех не сдержала даже Джинни. — Я вас всех ненавижу, — мрачно прокомментировал это Драко. Гермиона старательно прятала улыбку. — Так, а вот это — от меня, — она кинула ему серебристый пакет. Когда он вскинул, ловя его, руку, она увидела, что на его запястье блеснуло что-то зеленое, и с некоторым удивлением сообразила, что он превратил заколки Блез в пару запонок. В этот миг Гарри передал ей что-то, завернутое в синюю бумагу, а Джинни — небольшую розовую коробочку. Следующие несколько минут слышался только шорох и шелест разворачиваемой и разрываемой бумаги и оханье над подарками. Гарри подарил Гермионе синее колечко на тонкой серебряной цепочке. Она видела, как Драко метнул косой взгляд в Гарри, однако промолчал. — Спасибо, Гарри, — она надела украшение на себя. Драко подарил ей заколдованную зеленую шаль, греющую в зимний мороз и веющую прохладой в летний зной, а Джинни — сверкающий блеск для губ, пахнущий цветущим плющом. Драко преподнес Джинни полное собрание сочинений Авроры Твилайт — от «Панталонов угнетателей» до «Брюки — вперед!» Гермиона была уверена, что в этом имелся какой-то скрытый смысл, понятный только им двоим, потому что Джинни была явно довольна. За всей этой суетой и возней Драко что-то передал Гарри — что-то, что не лежало в общей горе подарков. Это была книга, и она вовсе не была упакована в оберточную бумагу. Гермиона с любопытством присмотрелась: ей было интересно, что Драко и Гарри собирались преподнести друг другу. Гарри с удивление перевернул книгу — тонкую, в зеленой коже с многочисленными серебряными застежками. на обложке были вытеснены четыре слова. — Кодекс Поведения Семейства Малфоев, — с удивлением прочитал Гарри, вытаращив глаза. — Ты, конечно, говорил об этом, но я не знал, что эта книга и впрямь существует. — Так оно и есть. Она существует в единственном экземпляре, так что не потеряй и не заляпай ее, Поттер. — В единственном экземпляре? — Точно, — за внешним весельем Драко был совершенно серьезен. — Она переходит от одного Малфоя к другому в день тринадцатилетия. Ты, конечно, староват, однако, и в семью ты тоже вошел недавно. — Это делает меня почетным членом Малфоевского семейства? — рассмеялся Гарри. — Да, — серьезно кивнул Драко. — в конце концов, ты ведь мой кровный брат. — И я буду ею владеть, пока… — Пока я не обзаведусь детьми, — в глазах Драко вспыхнул тёмный огонек. — Спасибо, Малфой, — Гарри крепко стиснул книгу. — Я… я почитаю. Драко посветлел: — Уж лучше ты, чем я. Она ужасно скучная. Гарри метнул в него неуверенный взгляд и, порывшись в своем кармане, что-то из него извлек. Гермиона отметила, что ни Гарри, ни Драко не завернули в бумагу подарки, предназначенные друг для друга. Наверное, просто потому, что они — мальчишки и не собираются устраивать из этого целое представление? Хотя, с другой стороны, взглянув на Драко — с его ухоженными волосами, одетого с иголочки — трудно было предположить, что он не любит производить эффект. — Вот, держи, — Гарри что-то сунул в руку Драко. Пергамент, хрустнувший в пальцах. — Гарри! — не удержавшись, воскликнула Гермиона. — Карта Мародеров! Драко поднял взгляд, ленивое выражение сменилось искорками любопытства. — Что еще за Карта Мародеров? Временами Гермиона забывала, насколько недавно между Драко и Гарри завязались дружеские отношения. Она посмотрела на юношей: Гарри склонился над плечом Драко и водил пальцем по листу: — Это — замок. Где бы ты ни находился — даже в лазарете, если хочешь найти нас, просто взгляни на неё, и она все тебе покажет. Штука незаменимая, чтобы куда-нибудь пролезть, и, когда тебе станет лучше… — Эта волшебство действительно впечатляет, — перебил его Драко, удивленно приподняв брови. — Кто её сделал? Ты? — Нет, мой отец. Драко вскинул глаза, но раньше, чем он успел что-либо произнести, портрет снова отодвинулся, и вошел Симус. — Привет, — поздоровался он, оглядывая комнату, — простите, что опоздал. На нем было тёмное шерстяное пальто, в руках — полно подарков. Джинни приглашающе протянула ему руку, и он устроился рядом, чмокнув её в щеку. Глаза Гермионы были устремлены на Драко: лишь только Симус шагнул в гостиную, тот весь напрягся, и теперь лежал на диване, словно окоченев. Прищурив глаза, он наблюдал за Симусом. Гарри, сидевший на поручне дивана рядом с Драко, нервно барабанил пальцами. — Вот, — как-то слишком воодушевлено произнесла Джинни и вручила ему обернутую в разноцветную бумагу коробку. Симус с явным удовольствием раздал подарки — Гермионе, потом Гарри и, наконец, Драко — тот не приподнялся за ним, так что Гарри принял подарок за него и кинул Драко на колени, на что Драко отреагировал взглядом из серии «et tu, Brute?» Гарри выразительно округлил глаза. — Спасибо, — громко поблагодарил он Симуса, вынимая годовую подписку на Мировые Новости Квиддича. — О, тебе не стоило… Симус просиял. — Ничего-ничего. И спасибо за комиксы — они совершенно отпадные. Теперь взгляд Драко буквально прожигал Гарри насквозь, но тот старательно этого не замечал. — Драко, — неожиданно окликнула его Джинни. — Открой свой подарок. Драко перевел свой разъяренный взгляд на неё: — Уизли… — Вовсе не нужно открывать его сейчас, — поспешно заметил Симус. Глаза Драко остекленели, пробормотав себе под нос какое-то проклятье, он потянулся к коробочке на коленях, разорвал и открыл ее — на колени ему выпало что-то, сверкнувшее ярким серебром. Он безмолвно взглянул на это. Все присутствующие молча наблюдали за ним. Наконец Гарри поднял подарок и поднес его к свету. Гермионе показалось, что это что-то вроде статуэтки — свернувшийся дракон с зелеными глазками и острыми зубками. Вещь была явно дорогая, очень элегантная и эффектная — собственно, как и сам Драко. — Мило, — Гарри присвистнул и передал фигурку Драко. Тот принял ее своими длинными пальцами и взглянул на нее безо всякого выражения. за ним все наблюдали: Джинни — потемневшими от волнения глазами, Симус, затаив дыхание, а Гарри и Гермиона — с одинаково смешанным чувством любви и раздражения. Наконец Драко заговорил. — Ну, и зачем она? — Зачем? — Симус почувствовал себя явно не в своей тарелке. — Ну, не знаю. Думаю, она вполне могла бы исполнять роль пресс-папье. — Ясно, — Драко для верности потыкал статуэтку пальцем. — Это что — дракон, да? — Ну… да… — А, понятно, — Драко сделал вид, словно его только что осенило. — Дракон. Потому, что меня зовут Драко. Да? И это означает «дракон», да? Просто ошеломляющая оригинальность, Финниган. Я о том, что это просто и в голову никому не приходило. Особенно мне. Симус покраснел с самым несчастным видом, однако заговорила Джинни. — Драко, — прошипела она. — не надо. Драко широко распахнул свои серые глаза. — Что — не надо? — поинтересовался он. — Я просто сообщил, что думаю по поводу подарочка Финнигана. Что, — он не достоин это знать? — Не будь скотиной, — она взглянула на него в упор. — Остановись. Симус кашлянул. — Джинни, да ничего страшного… — Ничего подобного! — не сводя с Драко сердитого взгляда и возмущенно поджав губы, Джинни встала, потянув Симуса вверх за локоть. — Драко, — резко и отчетливо произнесла она, — немедленно извинись перед Симусом. Драко улыбнулся, опустив ресницы. — Нет. — Симус ничего тебе не сделал! — Джинни едва не срывалась на крик. — И я уже устала оттого, что ты вот так с ним обращаешься! Ты просто ревнуешь. Когда Драко поднял взгляд, Гермиона едва не поморщилась от выражения, застывшего в его глазах. Ей хотелось кинуться и остановить Джинни — она знала, что Драко презирает такие поступки. Детские и банальные до оскомины. Но — увы… — Ревную? — тихо переспросил он и уточнил. — К Финнигану? — Ты сам это знаешь, — произнесла Джинни. — Я тебе не нужна — это ладно, однако, ты не желаешь, чтобы рядом со мной кто-либо находился — и почему? Я что — твоя собственность? Ты что — хочешь, чтобы я в ожидании провела неподалеку от тебя остаток дней? Ты ненавидишь Симуса потому, что он обладает всеми теми качествами, которых ты лишен: он добрый, нежный, правдивый… — … и глупый, — добавил Драко. — Не забудь «глупый» — И знает, как надо обращаться с теми, кого любишь, — отрезала Джинни. — А всё, что можешь ты, — это ранить их и причинять им боль… — Что-то не могу себе представить, как ты можешь об этом судить, — парировал Драко самым мягким голосом. — Ведь ты-то в этот круг не входишь. Джинни побелела. К ней все обернулись: Гарри, Гермиона и Симус — взволнованно, Драко — с холодным безразличием. — Джинни… — Симус первым пришел в себя и потянулся к ней. Однако она отпрянула от его руки и метнулась к выходу, нырнула в проем и убежала. Толстая Леди крикнула ей вслед: — Куда ты так бежишь, милочка? Сейчас же Рождество! Симус повернулся, его лицо было искажено такой гримасой ярости, что Гермиона остолбенела — тот всегда был рассудительным и уравновешенным. Симус шагнул к Драко — тот лишь приподнял в ответ брови, нимало не собираясь отвечать на наступление, не смотря на то, что руки Симуса были сжаты в кулаки. — Малфой, — прорычал Симус, — меня не волнует, насколько ты болен, поднимайся! Гарри взлетел и уже через миг стоял между Симусом и диваном, на котором разлегся Драко. Симус отшатнулся, с удивлением уставившись на Гарри. — Симус, — ровным голосом произнес Гарри, не сводя глаз с белого от ярости Симуса. — Ступай за Джинни. Но тот лишь бешено сверкал глазами. Они с Гарри никогда не были особенно близки, однако, все же с одиннадцати лет делили спальню, а три последних года были в одной квиддичной команде — Гарри ловцом, а Симус охотником. у них всегда были ровные, хорошие отношения. И правда сейчас была именно на стороне Симуса. Гермиона прекрасно знала, что, сделай Симус сейчас еще один шаг в сторону Драко, Гарри, не задумываясь, сшибёт его с ног. Глаза Симуса метнулись к Драко. Тот потянулся и сел. на лице его застыло совершенно непроницаемое выражение, словно бы он читал расписание поездов. — Ты только посмотри на себя, — Гермиона прежде никогда не слышала у Симуса такого голоса. Он говорил, не сводя глаз с Драко. — Прячешься за Гарри Поттера, как давно мечтал. Пользуешься тем, что он добрый и отзывчивый человек, и прячешься в его тени. Да, он защитит тебя, даже если ты этого не стоишь, — он куда лучше тебя, Малфой, да ты просто слюнявый, злобный, маленький садист. Он лучше десятка таких, как ты. Выражение лица Драко не изменилось, лишь глаза слегка расширились. Рядом с глазами Симуса его глаза больше не казались синими. — Я знаю. Симус испуганно остолбенел. Его губы дрогнули. Потом на лице появилось отвращение. — Так ты к тому же еще и трус… Если ты… — Симус… — Гарри тронул его руку, но Симус отпрянул от него. — Оставь, Поттер. Если Малфой так для тебя важен, я не стану… — он вздернул голову и взглянул на них обоих — Гермиона ощутила в этом взгляде что-то вроде чувства собственного достоинства. — Мне жаль вас обоих, — он развернулся и нырнул и дверной проем. Портрет закрылся. Гарри плюхнулся на диван рядом с Драко и обхватил голову руками. — Урод… — сдавленно пробормотал он. Гермиона поднялась со своего места у камина, подошла к Гарри и положила руку ему на плечо — Как есть урод, — мрачно согласилась она. — Драко, ты идиот. Что на тебя нашло? — Понятия не имею, — склонив голову, Драко задумчиво изучал дракончика. — Сейчас, при ближайшем рассмотрении, могу сказать, что мне определенно нравится это пресс-папье. Мне придется вернуть его? — ДА! — хором ответили Гарри и Гермиона. — Блин! — прокомментировал Драко. * * * Джинни почти добежала до библиотеки, когда Симус догнал её. Она услышала его шаги, потом он окликнул её, — она не обернулась, он снова позвал ее — и она остановилась. Не повернулась, однако всё же остановилась. — Джинни, подожди… — Симус, я сейчас ни с кем не хочу говорить, — вперив взгляд в стенку перед собой, произнесла она как можно более ровным голосом. — Прости, пожалуйста. — Джинни, — расстроено выдохнул он. — Пожалуйста, только не извиняйся, — пискнула она, — я не… — Я и не собираюсь извиняться, — чуть недоверчиво возразил он, и нотки, прозвучавшие в его голосе, заставили-таки её обернуться и воззриться на него с удивлением. — Мне очень жаль, — произнес он, и он вздрогнула под его пристальным взглядом. Он стоял, засунув руки в карманы, чуть ссутулившись — он всегда казался ей довольно высоким, однако только сейчас она заметила, что это не совсем так: он был крупнее Драко, но тот был сложен как танцовщик или пловец — изящный, тонкокостный, поджарый. Симус тоже был достаточно изящен, но гораздо шире в плечах. Вот только сейчас он выглядел каким-то… маленьким. — Мне очень жаль, но вовсе не потому, что я что-то такое сделал. Она машинально затеребила браслет на руке. Жест получился очень нервным. — Всё, что я делал, — продолжил он тем же ровным, уверенным голосом, — это пытался заботиться о тебе, пытался быть рядом с тобой. Я делал все только ради этого, в противном случае я бы отправился домой, чтобы побыть с моей семьей. Я неустанно твердил себе, что, возможно, ты ценишь мои попытки, просто не показываешь вида, убеждал себя, что последние события, многие из которых я просто не понимаю, сейчас сводят тебя с ума, — так что я должен остаться и быть рядом, рано или поздно ты обратишь на меня внимание. Я считал, что мне надо быть мягким и терпимым, я пытался быть любезным, я надеялся всё понять — я думал, это имеет смысл и значение. Однако, я понял только одно: весь смысл в том, что я не Драко Малфой и никогда им не буду. Джинни было нечего ответить, она не была готова к таким словам. Несомненно, он здорово загнул, не может быть, чтобы она была такой жестокой. Она почувствовала, что та страсть, с которой она кинулась защищать его в гостиной, куда-то исчезла, растворилась, рухнула вместе с её тайными надеждами, смертный приговор которым она прочитала в сердитых серых глазах Драко. — У меня тут мелькнула мысль, будь я больше похож на него — поменяло бы это что-то или нет? Может, тебе нужен кто-то, кто бы грубо обращался с тобой, кто бы не любил тебя на самом деле, кто бы издевался и унижал тебя, кто бы причинял тебе боль? Кто бы лгал тебе? Обращался бы с тобой, как с маленькой дурочкой? Откуда у тебя такие желания, где ты этому научилась? — Нет! — Джинни сама не знала наверняка, от чего она так возмущенно открещивается, однако, больше она ничего не хотела слушать. — Нет, послушай, я… — Я уезжаю, — перебил ее он. — Уезжаешь? — недоуменно переспросила она. — Уезжаю, — повторил он с самым серьезным выражением лица. — Возвращаюсь домой. Я вам тут совсем не нужен, я постоянно путаюсь под ногами и стою поперек дороги, и я устал от этого, Джинни. Я сделал все, что мог, я хотел быть с тобой, но… — его голос дрогнул, и Джинни поняла, с каким трудом ему даются эти слова, — но я бессилен, потому что ты со мной быть не хочешь. У неё дрогнули губы, но она не смогла ничего сказать, просто стояла и смотрела на этого красивого, доброго, умного, любящего её юношу, и какая-то часть её сердца разрывалась от обуявшей её печали. Но только часть. Признаться, больше она не почувствовала ничего — с таким же успехом он мог говорить про какую-то другую девушку, ей совершенно незнакомую. Она, конечно, могла наскрести внутри себя сил и соврать ему, упросить остаться, уверить, что он ошибался относительно того, что она не любит его… Могла бы. Однако ей совершенно этого не хотелось. Она подняла голову. — Мне вернуть браслет? Он вздрогнул. — Нет, я тебе его подарил — носи его. — Симус, — устало произнесла она, — прости… Он отвел глаза в сторону. Пламя факела окрасило его волосы в пепельно-бронзовый цвет, позолотило его подбородок и ключицы. — Я не буду говорить ничего плохого о том, кто умирает… но — почему он? Почему Драко Малфой? Джинни ответила не сразу. — Думаю, он напоминает мне кого-то, кого я любила раньше. Она никогда не разговаривала с Симусом начистоту. Он вяло кивнул и потер глаза тыльной стороной руки. — Завтра я уеду, — развернувшись, он пошел прочь. Проводив его взглядом, она продолжила путь в библиотеку — как она и предполагала, совершенно безлюдную. Под стулом, где она ее и оставила, валялась ее сумка, из которой она вытащила маленький потрепанный дневник, едва не уничтоживший её. Устроившись за столом, она вытащила из мантии палочку и ощутила странный холод — да, это не было просто словом. Она знала, что должна чувствовать что-то вроде гнева на Драко… вины перед Симусом, однако её переполняло совсем другое чувство: решимость. Что ж, Драко продемонстрировал ей её собственную правоту: она не нужна. Она бесполезная дура. Гермиона так раньше и говорила. Ну, ладно… Она им всем еще покажет… Они еще приползут к ней со слезами благодарности, а она… она швырнет им всё это в лицо… Она прикоснулась к дневнику кончиком палочки и шепнула: — Origio. На обложке вспыхнули буквы и цифры. День, месяц, год. Время. И погасли. Джинни глубоко вздохнула и потянулась к Хроновороту. — «Малфои не должны носить оранжевое за исключением пятниц и во время чаепития.» «Выбирая между семьей и возможностью, Малфои предпочитают возможность…». «Малфой, положивший книгу лицом вниз и перебивший ей корешок, наказывается самой ужасной смертью»… Слушай, а Малфои и правда следовали этим правилам? — с любопытством поинтересовался Гарри. Он лежал на животе перед камином, уткнувшись носом в Кодекс Поведения Семейства Малфоев. Драко, раскинувшись на диване, наблюдал за ним, не в силах отделаться от потрясения, что Гарри действительно это читает. на полном серьёзе. — Естественно, — пожал плечами Драко. — «Все Малфои по утрам должны съедать живую жабу, поскольку подобная процедура способствует пищеварению» — что, и этому тоже? Драко приподнял бровь. — Ну, что ж, не всем же подряд. Хотя, если взглянуть философски… Съешь с утра живую жабу, и все самое страшное на сегодня для тебя уже позади. Это звучит как некое правило — не находишь? К тому же, — задумчиво прибавил он, — жабы, в некотором роде, достаточно вкусные. Гарри брезгливо наморщил нос. — Если я вскочу и удеру от тебя, это будет невежливо, как думаешь? — Бедный Невилл, — неожиданно перебила их Гермиона, подняв глаза к огню. — Он до сих пор так переживает из-за Тревора… — Расшифруй мне эту загадку, — попросил Драко. — Тревор был его жабой. Он умер, — пояснил Гарри. — Так Лонгботтом пытался подать жалобу о его пропаже? — поинтересовался Драко, словно его только что осенило. — Я думал, он разыскивает кого-то из своих знакомых. — То есть, ты хочешь сказать, что не думаешь, чтобы Студсовет одобрил его поиски, даже будь Тревор человеком? — округлила глаза Гермиона. — Я предположил, что это был кто-то, не особо популярный, — пожал плечами Драко. — Твоё сочувствие, как всегда, весьма впечатляюще, — Гермиона поднялась. — Я пошла в библиотеку. Насколько я могу себе представить, вы, скорее всего, собираетесь остаться здесь, допить пунш, потом начать оскорблять друг друга, делая вид, что вы вовсе не друзья, и затем валяться на полу в бессознательном состоянии. — Признаться, я собирался поводить хоровод вокруг елочки, — откликнулся Драко. — Однако твоё предложение звучит не в пример веселее. — Ага, — подхватил Гарри, не отрываясь от книги. — Мне пунш нравится. Гермиона взглянула на них, пряча улыбку. — Я вам расскажу, если что-нибудь обнаружу, — и она ушла, прижимая к груди книги и пергаменты. Гарри, подняв голову от страницы, проводил ее пристальным взглядом. — Ты подарил ей кольцо, — едва за ней закрылась дверь, обратился к нему Драко. — Помнится, ты говорил, что при одном взгляде на него с души воротит. — Я изменил свое мнение, — выпрямившись, Гарри пододвинулся поближе к огню и потянулся за серебряной кочергой. — Я подарил ей кольцо потому, что люблю её. И потому, что знаю, что ей нравятся такие вещи. Мои чувства к ней остались прежними, впрочем, как и ее интерес к такого рода штучкам. — Однако, ты подвесил его на цепочку, — заметил Драко, макая палец в чашу и слизывая с руки пунш. — Пытаешься подчеркнуть расстояние между вами? — Возможно, — Гарри пошвырялся кочергой в камине. Сложно было сказать, был ли только огонь причиной того, что на его щеках запылал яркий румянец. — Просто… Я не чувствовал, что могу… Ну, после всего того, что случилось в Имении… — А, ты про этот демонический секс? — громко произнес Драко, получив грандиозное и садистское удовольствие от вида Гарри, едва не рухнувшего в камин. — Заткнись, Малфой! Ещё услышит кто-нибудь… Тихо фыркнув, Драко опустил свой стакан, поднялся и едва сохранил равновесие. — Чертов уизлевский свитер, — проворчал он и, сдёрнув обидчика, метнул его на диван. Наэлектризованные волосы встали дыбом вокруг головы — словно серебристая корона. на ходу вытаскивая что-то из кармана, Драко подошел и присел у камина рядом с Гарри. — Итак, Поттер, вторая часть рождественского подарка. Гарри с подозрением покосился на катушку с чем-то, напоминающим золотую проволоку. — Это еще что? — Просто дай мне руку, — скомандовал Драко, глаза его насмешливо поблескивали. Вздохнув, Гарри отбросил кочергу и протянул свою руку Драко, тот развернул её ладонью вверх. Отблески пламени превратили рассекающий ее шрам в серебряную полоску. Рядом с белой рукой Драко рука Гарри выглядела почти коричневой. — Сиди смирно, — и Драко начал обматывать проволоку вокруг запястья друга. — Похоже, я выпил слишком много пунша, — зевая, заметил Гарри и поднес обмотанную проволокой руку к глазам — при ближайшем рассмотрении золотая нить казалась прочной и тонкой. — Ну и что? — удивленно поинтересовался он. — Просто подожди минутку. Гарри послушно ждал, греясь у камина и рассматривая золотистую полоску на руке. в воздухе пахло каким-то вечнозеленым деревом, корицей, цитрусами — наверное, одеколоном Драко, купленным в Венеции за сумму, куда большую, чем стоил бы новый Всполох. У Гарри в голове не могло уложиться: как можно отстегнуть такие деньги за возможность пахнуть, словно цитрусовое дерево… Однако, он воздержался от высказывания Драко своего мнения по этому поводу. И вдруг полоска вокруг руки вздрогнула. Гарри подскочил — ему стало щекотно — и с любопытством проследил, как та трижды медленно обернулась вокруг его запястья. А потом остановилась и затихла. Он вопросительно взглянул на Драко. Ответная улыбка Драко была ленивой от пунша и позднего часа. Огонь, пляшущий за решеткой, окрасил его правую щеку золотом и кумачом. Цвета Гриффиндора. — Поздравляю, Поттер. Ты все ещё девственник. — Что? — вытаращил на него глаза Гарри. — Девственник, — Драко получал очевидное удовольствие от происходящего. Он пододвинулся, размотал проволочку с руки Гарри и кинул ее в огонь — та вспыхнула, издав мелодичный звук, заставивший Гарри вздрогнуть. — Это волос единорога, дятел. Надо обвязать его вокруг запястья, и если он не свалится… то все, что мы можем записать тебе в актив — всего лишь пару нехороших снов, да еще ту историю с женской ванной и Чжоу Чанг, что случилась на пятом курсе. Да-да, я про это слышал. Ладно, Поттер, не кисни. Ты девственник. Наслаждайся. — Но почему?.. — начал Гарри. — А вот это я не могу заявлять с полной уверенностью, — тут же подхватил Драко. — Возможно, ты слишком высоко установил свою планку. — Да я не о другом — почему Рисенн хотела со мной переспать? — Может, её планка упала ниже некуда? — Малфой… — Ладно-ладно, — фыркнул Драко. — Ты имеешь в виду, почему она солгала? Не знаю. Почему люди лгут? — понятия не имею. Не спрашивай меня, откуда берется в мире зло, почему люди издеваются над собачками, а замерзшие котята ложатся спать на голодный желудок. Словом, я ничего не знаю и, более того, — предполагаю, что уже поздновато для онтологических исследований Вселенной. А ежели ты о том, с чего бы Рисенн стала тебе врать, то, я думаю, возможно, причина в том, что ей твое лицо не понравилось. — С моим лицом все в порядке, — возразил Гарри. — На самом деле у тебя рот кривой — что, не знал? Когда ты улыбаешься, у тебя одна сторона выше другой. И… — Драко смягчился и заулыбался. — Признаться, я думаю, что она солгала тебе потому, что является сексуальным демоном. И, забравшись к тебе в постель… словом, мы понимаем, что должно было произойти дальше. Однако ты перебрал, Поттер, если помнишь. Я был бы здорово удивлен, сумей ты подняться, не говоря уж… Гарри почувствовал, что заливается краской. — Я понял, — быстро перебил он. — Да, так вот — видимо, ты не сделал этого, а потому вопрос-то и не стоял, — это стало лучшей шуточкой Драко за последние несколько недель. Гарри почувствовал обиду. — Наверное, она расстроилась из-за недостатка интереса. — Ну, — произнес Гарри, — она говорила, что ночью случилось нечто, никогда ранее с ней не происходившее. Драко расплылся в улыбке от уха до уха. — Думаю, все дело в том, что ночью как раз ничего и не произошло. Ну-с, я думаю, мы разобрали все вопросы, на повестке дня остался только один. — И какой же? — Почему же она так хотела с тобой переспать? Гарри обиделся по-настоящему. — Очень даже много народа хочет со мной переспать. — Да ну? Ты что — проводил опрос? Только сразу вычеркни те шестьдесят бюллетеней, что подала за тебя Миртл. Гарри что-то пробурчал себе под нос. Драко лучезарно заулыбался: — Да ладно, я тебя просто подзуживаю. Однако не могу не заметить тебе, что ты мало похож на глянцевое и сияющее сексуальное божество. — Сияющее? — против своей воли развеселился Гарри. — Согласно «Брюкам, полным огня», именно сияние составляет истинную суть этого явления. — Если ты не прекратишь читать всякое дерьмо, Малфой, я буду вынужден принять меры. У тебя от этого мозги скоро стухнут. Драко чуть дрогнул. — Ничего не могу с собой поделать, — обеспокоено сознался он. — Это ужасно затягивает. — Вот только не говори мне, что тебе и, правда, интересно, как Риэнн ухитрилась избежать тисканья этой злой как-её-там…ну, той, грудастой, что в коже с головы до ног. — Леди Стэйси? — оживился Драко. — Ну, это уже было тысячу лет назад… Тристан соблазнил леди Стэйси и связал её в её же собственной темнице лишней парой брюк. А потом они с Риэнн сбежали… — … и жили долго и счастливо? — Ничего подобного, он оказался злым братом-близнецом Тристана — Себастьяном… — А в чем причина, что… — Гарри! — перебил их взволнованный и тревожный вскрик. Обернувшись, Гарри увидел стоящую на входе Гермиону, держащую в руках охапку пергамента — Гарри узнал сделанную ею накануне копию Liber-Damnatis. Ее лицо было таким же белым, как и платье. Драко взвился с пола, словно был легким дымком: — В чем дело, Гермиона? — Это насчет Рона, — она шагнула в комнату, и портрет закрылся за ее спиной. на бледном лице, с застывшим на нем умоляющим выражением, глаза казались очень темными и очень большими. — Я боюсь… Я имею в виду… Я нашла… Гарри, я думаю… — она глубоко вздохнула и сказала более спокойным голосом — Думаю, что знаю, что от него понадобилось Люциусу. — И что же? — медленно поднялся навстречу ей Гарри. — Помните, я говорила, что в последней части заклинания Четырех Благородных Объектов требуется живая кровь волшебника? — пояснила Гермиона. — Помнишь, я говорила, что для этого требуется живая кровь волшебника? — Да, — кивнул Гарри, — но я подумал, что речь идет о крови темного мага. А Рон — не темный маг. Даже если б он захотел, он еще слишком молодой, чтобы добиться в этом успеха… Гермиона кивнула: — Это слово, Чародей — оно значит могущественный темный маг. Однако, есть еще одно значение. Гарри с Драко стояли перед Гермионой, и Гарри боролся с желанием за что-то ухватиться, чтобы твердо стоять на ногах. Наконец, Драко задал этот вопрос, ответа на который Гарри знать вовсе не хотел: — И что же ещё оно значит? — Оно значит «прорицатель», — произнесла Гермиона и прикусила губу. * * * В этот раз проникновение в прошлое напомнило ей падение в тёмную воду: что-то сомкнулось у нее над головой, и появилось ощущение, что она тонет. В миг, когда она, задыхаясь, вынырнула, приземлившись на колени, первым, что донеслось до нее, был его голос. — О, нет, я ничего об этом не знаю, — голос звучал насмешливо и чуть легкомысленно, однако, оставался все тем же — слегка ленивым, осторожным, полным приглушенной тревоги. — Поднять мертвеца — вовсе не так сложно, как ты думаешь. Головокружение ушло, Джинни подняла голову. Она стояла на коленках в узком проходе между двумя высокими стеллажами — похоже, полвека назад тут все располагалось совсем по-другому — к её же счастью, поскольку стеллажи весьма кстати прятали её от глаз тех, кто еще находился в помещении. Голос Тома доносился откуда-то слева, она как можно осторожней качнулась в бок и глянула в просвет между двумя томами. Библиотека освещалась лишь неверным светом свечей, факелы были задуты. Длинные столы были сдвинуты в середине комнаты в виде буквы «Т», за ними устроились студенты в школьных форменных мантиях — большинство было представлено слизеринцами, хотя мелькал и синий цвет Равенкло. А вот гриффиндорцев с хаффлпаффцами среди собравшихся точно не было. — Но, Том, — запротестовала девушка в синем цвете Равенкло, смутно напомнившая Джинни кого-то, — это же невозможно!.. — Невозможно в мире очень немногое, Присцилла, — возразил ей голос, который Джинни не смогла бы забыть и спустя три сотни лет — неторопливый, холодный голос змеился, раня своими кольцами, не выпуская из своих объятий. Она вздрогнула, словно над ее могилой проползла змея. Встав на цыпочки, она попыталась увидеть его поверх книг — но, увы, все, что попало в поле ее зрения, — только край черной мантии и белая рука, мелькнувшая, когда он что-то показывал. — Существуют определенные способы… симпатическая магия, с помощью которой душа может быть привязана или же удержана и через какое-то время перенесена в соответствующий сосуд. Такой комплекс весьма трудно уничтожить. Если хотите, его можно назвать бессмертным. И этих духов легко вызвать обратно. Кроме того, существуют более примитивные методы некромантии. Именно по этим причинам покойники редко возвращаются, как вы могли бы заметить… Мальчик, сидящий по левую руку от Тома фыркнул: — Зомби… Девушка, поименованная Томом Присцилой, изящно передернула плечиками: — Они такие неопрятные… От них вечно отваливаются куски… Люциус говорит, что… — Он много чего говорит, — раздраженно возразил темноволосый юноша, — в основном, его слова — сомнительное вранье. Том снова заговорил. — Что ты имеешь в виду, Эйвери? — Я говорю по поводу Люциуса Малфоя, — с горестными нотками в голосе повторил юноша по имени Эйвери. — Он совсем еще ребенок, а говорит так, словно полностью посвящен в твои планы, Том. Но он слишком молод, чтобы стать одним из нас. И это раздражает. — Возможно, Люциусу только тринадцать, — кивнул Том, - однако его фамилия существует уже тысячу лет, а Имение Малфоев насчитывает несколько веков. Счета в Гринготтсе, замки в Румынии, их богатство, связи… — все в совокупности уравновешивает и даже перевешивает молодость Люциуса. — Он надменный и высокомерный, — заупрямился Эйвери. — Все мы обладаем такими же качествами, — в голосе Тома проскользнула нотка раздражения. — Если больше прибавить нечего, хочу напомнить, что ненаносимый дом Люциуса может стать отличной штаб-квартирой. — Это про тот заколдованный замок, о котором он постоянно хвастает? В который нельзя проникнуть и выйти оттуда? — в голосе Эйвери звучало сомнение. — Мне кажется, что он привирает. — Я знаю, что это не так, — голос Тома по-прежнему был тих и спокоен, однако в нем уже отчётливо слышалась нарастающая досада. — Итак, по моему мнению, мы все высказали свои соображения на настоящий момент, а потому, если больше добавить нечего, предлагаю завершить сегодняшнее собрание. Присцилла, если не возражаешь — не могла бы ты немного задержаться?.. К вящему облегчению Джинни, добавлять никто ничего не стал; негромко прощаясь и желая друг другу доброй ночи, все начали расходиться, остались только Том и Присцилла — она сидела, подперев подбородок кулаком и наблюдала за Томом, он меланхолично изучал пылинки на манжетах своей рубашки. Наконец все вышли. — Мисс Кливотер, — произнес он, и она подскочила от неожиданности, — вы ведь девушка, не так ли? — Да, Том, — выдохнула она с таким видом, словно ей только что сообщили, что отныне Рождество будет праздноваться дважды в год. Джинни за своим стеллажом вытаращила глаза. — Значит, у вас должно быть с собой что-то вроде карманного зеркальца, — Том чуть растягивал слова, от этого его произношение сильно напоминало произношение Драко. — Мне оно нужно для одного заклинания. — О, я… — сконфузилась она, — у меня с собой нет, но я могу принести. — Да-да, будьте любезны. Бросив напоследок взгляд на Тома, она вышла. Казалось, он совершенно не обратил на это внимания, встав, он махнул рукой в сторону столов — послушными овечками они встали на свои места. Наконец-то Джинни могла его рассмотреть — бледное лицо, как будто искусственно вставленное между черными волосами и черной мантией. Она заворожено наблюдала, как он призывает к себе разные предметы, подлетавшие к нему с такой скоростью, что казалось, будто они возникают перед ним прямо из воздуха. Серебряная чаша, медный ножик для распечатывания писем, песочные часы, закупоренный флакон — Том колдовал так, что наблюдать за ним было одно удовольствие — словно за создающим полотно художником: движения были лаконичны, изящны, экспрессивны… У неё мелькнула мысль, могли бы Драко и Гарри, никогда особо не волновавшиеся по поводу развития своих магидских сил, продемонстрировать что-либо подобное. Вот он остановил флакон в воздухе и аккуратно опустил его на стол перед собой. И, в последний раз вскинув руку, взял из воздуха черную книжечку — с целой обложкой, поперек которой красовались золотые буквы. Джинни почувствовала, как внутри словно что-то оборвалось, все вокруг заволокло туманом, и, чтобы удержаться на ногах, она крепко вцепилась в полку перед собой. Устроившись за столом, Том сосредоточенно взглянул на книгу, пододвинул к себе серебряную чашу и поднял левой рукой нож. Не меняя выражения лица, он медленно сжал рукой лезвие — Джинни поморщилась, когда между его сжатыми пальцами в чашу потекла красная жидкость — она струилась медленно, капля за каплей, и серебряная чаша чуть позвякивала от этой кровавой капели. Видимо, крови набралось достаточно — Том убрал руку, вытащил из кармана льняной платок и методично перевязал руку. И вот, подняв дневник со стола и обмакнув пальцы здоровой руки в кровь, он провел окровавленной рукой по обложке дневника и произнес свистящим шепотом: — Как прочной нитью связан ты, да будешь ты ко мне привязан… Дневник испустил вспышку света, осветив лицо, при виде которого у Джинни засосало под ложечкой. Лицо, обрамленное черными волосами, с узкими губами и чуть раскосыми глазами… Такое любимое. И такое ненавистное… — О, Том! От этого восклицания вздрогнули оба — и Том, выронивший от неожиданности дневник, и Джинни. Присцилла Кливотер тихо вошла в библиотеку и сейчас, побледневшая и трепещущая, стояла за охранными барьерами. — Что с твоей рукой?.. Том с хмурым лицом отложил окровавленный нож и сердито уставился на нее: — Вы принесли мне зеркало? — Н-нет… Я встретила наверху профессора Култера — он велел вам немедленно уходить отсюда. Он послал меня за вами. Лицо Тома потемнело. — Надеюсь, что это будет действительно чем-то важным, мисс Кливотер. — Он так сказал, — повторила она, придерживая открытую дверь. Вздохнув, Том обернул свою покалеченную руку мантией и последовал за ней. Дверь захлопнулась. Джинни, чувствуя, что ее коленки превратились в желе, не двинулась с места. Она увидела его — и в ней снова ожили воспоминания — и самое ужасное было то, что далеко не все они вызывали горечь и страх. Сначала не было ничего, кроме слов, возникавших на страницах. Потом появился голос в ночи, беседовавший с ней в сновидениях. А потом лицо — столь подходившее к этому голосу: она вовсе не удивилась его красоте, именно таким он и должен был быть. Она вспомнила, как однажды Элизабет, подняв глаза от книги, мечтательно улыбаясь, заметила: — Мальчишки в книгах просто восхитительные! Джинни тогда лишь рассмеялась в ответ. Но всё это было до того, как он открыл ей истину: любовь — всего лишь предательство и ложная красота иллюзий. И тут, против её собственного желания, в её голове снова зазвучал голос Симуса: «Может, тебе нужен кто-то, кто бы грубо обращался с тобой, кто бы не любил тебя на деле, кто бы издевался и унижал тебя, кто бы причинял тебе боль? Кто бы лгал тебе? Обращался бы с тобой, как с маленькой дурочкой? Откуда у тебя такие желания, где ты этому научилась?» Я научилась этому у тебя, Том, — отстранено подумала она. — Однако теперь мне уже не одиннадцать лет. Она вышла из-за полки и, не оглядываясь, прошла к столу. * * * — Но Рон… — оторопело произнес Гарри, — Рон… он вроде бы вовсе и не Прорицатель, он ведь еще ничего не предсказал?.. — А ты-то почем знаешь? — спросил Драко, стараясь, чтобы его голос звучал как можно спокойнее и ровнее, что давалось ему с трудом: оторопь в глазах Гарри напугала его, а в голове назойливо крутилась мысль, что ни один из них сейчас не хотел занимать свои мысли проблемами, связанными с Роном. Он почувствовал себя отделенным и чужим, несмотря на то, что Гарри по-прежнему стоял рядом. — А если бы предсказывал? — И что — соврал мне об этом? — в голосе Гарри опять появилась горечь. — Что ж, я думаю, такое вполне возможно. — Или же он не знал, что это такое, потому и не хотел говорить, — возразил Драко. — не все в этом мире связано с тобой, Поттер. Необычно зелёные искры полыхнули в глазах Гарри блеском бьющегося стекла, потом он кивнул: — Согласен. И что? — Просто мне так кажется, захоти он просто Прорицателя, он бы нашел кого-нибудь другого, хотя я не могу не отметить, что боль, которую он, походя, нанёс тебе, была для него весьма приятным дополнением. Он ненавидит тебя. — Надеюсь, ты не думаешь, что он просто… приманка? — спросила, всё ещё стоя на ступеньках, Гермиона. — Будь он просто приманкой, на которую пытаются поймать Гарри, зачем бы тогда приложили столько усилий, чтобы вызвать у Гарри такую ненависть к Уизли? — спросил Драко, поднимая к ней взгляд. Губы Гермионы дрогнули, глаза потемнели: — Потому, что ненависть не имеет значения. Гарри — это Гарри, он пойдет за Роном, не смотря ни на что. — Гм, — кашлянул Гарри. — Я пока ещё тут. И я вовсе не испытываю ненависти к Рону. — Нет? — переспросила Гермиона, чуть склонившись и пристально глядя на него. Он помотал головой: — Нет. Я ненавижу то, что он совершил, однако, думаю, ты права — это могло произойти вовсе не по его вине. Драко почувствовал, как внутри что-то сжалось — ему не нужны были дополнительные пояснения, чтобы постичь, что именно Гарри имеет в виду: не совсем понимая, как же Рон мог опуститься до такого, Гарри все же допускал, что, возможно, тот, предавая своего друга, был лишь послушной игрушкой в чьих-то руках. Он знал, что Гарри все равно прощает Рона, даже не понимая причин случившегося — просто потому, что Гарри был Гарри. — Я бы никогда не простил, будь я на его месте. Никогда. Гермиона охнула, выронила книги, глухо шмякнувшиеся на пол, и кинулась к Гарри на шею, стиснув его в объятиях. Он подхватил её и погладил по волосам, словно это было самой естественной вещью на свете. Драко почувствовал себя лишним. — Пойду-ка я отсюда, — заявил он, подаваясь к двери. Гарри и Гермиона отпрянули друг от друга и, переплетя руки, взглянули на него. — Куда? — спросил Гарри. — Да куда-нибудь, — произнес Драко первое, что пришло на ум. — Куда? — встревожено взглянул на него Гарри. — Хочешь, я провожу тебя обратно в лазарет? — Вот ещё, — Драко прикинул, существует ли на свете место, куда бы никто ни рвался составить ему компанию. — Приму-ка я ванну, — с королевским достоинством сообщил он. — Ты же только что мылся, — заметил Гарри. — Сколько же раз ты принимаешь ванну? — Ну, ты же в курсе, — попытался выкрутиться Драко. Гермиона смотрела на них, совершенно сбитая с толку. …Слушай, я пытаюсь оставить вас двоих наедине, — раздраженно подумал Драко в сторону Гарри. — Почему с тобой всё время так трудно, а? …Оставить нас наедине? А зачем? …Не будь таким тупым. — Прекрасно, — громко заявила Гермиона. — Занимайтесь вашей телепатией в каком-нибудь другом месте. Ей-богу, не собираюсь стоять тут и смотреть, как вы двое корчите друг другу рожи. Драко пропустил это мимо ушей. …Это насчет тебя, Рона и Гермионы. Думаю, вам надо поговорить, а я буду только мешать. …Но ты мне нужен, — растеряно произнес Гарри. …Тебе определенно кое-что нужно, — согласился Драко, направляясь к выходу. — Вот только не спрашивай меня, что именно. * * * Джинни все просчитала тщательнейшим образом: десять минут — не меньше — чтобы Тому дойти до слизеринского подземелья и, соответственно, столько же, чтобы вернуться обратно. Еще минут пять, чтобы поговорить с профессором Култером — со слов родителей она знала, что он был деканом Слизерина до Снейпа. Итого — почти двадцать пять минут. С учетом того что ей вряд ли понадобится больше пяти, хватало с избытком. Ей показалось, что прошла целая вечность, пока она дошла до стола, где валялись вещи Тома. Хорошо, не валялись — были аккуратно разложены: пустой дневник, флакон (в нем были чернила, теперь она это видела), запачканный нож рядом с чашей, наполненной кровью. Она застыла на миг и потянулась к чаше. Это именно то, за чем она пришла. Кровь Тома. Кровь Тома — её сердце едва не выскакивало из груди. Как ты думаешь, чем ты занимаешься, Вирджиния Уизли? Это так не похоже на тебя… Это что-то совершенно грандиозное. Мы ведь говорим о Томе Реддле. Ты и вправду думаешь, что это хорошая мысль? Она заставила замолчать назойливый внутренний голос, взяла чашу и остолбенела: не могла же она, на самом-то деле, отправиться сквозь время с чашей, полной крови? Нужна какая-нибудь… гм… емкость. Черт, во что бы перелить… Думай, Джинни, думай! Чертыхаясь себе под нос, она начала выворачивать карманы и выкладывать на стол их содержимое: сначала книги — дневник поверх Liber-Damnatis… она же брала флакон… ну где же, где? Ну, точно же было! Может, просто завалился? Она точно помнила, что он был у нее в кармане… …и тут с грохотом распахнулась дверь библиотеки. Сердце едва не лопнуло в груди от ужаса, Джинни вскинула руку, чтобы не упасть, ударилась локтем о стол, опрокинув чашу. Кровь залила книги, что она положила рядом. О нет. Нет-нет, не может быть — почему так быстро, вряд ли прошло больше минуты… Она подняла глаза, увидев его темные очертания в дверях, очерченные светом, льющимся из коридора, — мантия, волосы, расправленные плечи. И какая-то легкая тень рядом. — Присцилла, — произнес он, — если ты ещё раз отправишь меня в эту охоту за дикими гусями, я буду тобой очень недоволен… Джинни нащупала на столе разорванный дневник — и остолбенела: кровь, залившая его, исчезла — как потом будут исчезать, впитываясь в эти страницы, чернила. Дневник был девственно чист. От удивления у нее ослабли пальцы, и дневник выпал, хлопнувшись на пол у ее ног. О нет, только не это… она присела, сгребла его с пола и, слыша приближающиеся голоса, сунула в карман. — Том, прости, он сказал, что ты нужен ему прямо сейчас… Что такое? Ты так странно выглядишь… Джинни вздернула голову — и похолодела, комок встал поперек горла: меньше, чем в метре от неё, с выражением полного недоумения и изумления на лице, стоял, оцепенев и вытаращив на неё глаза, Том Реддл. Джинни, потеряв способность двигаться, уставилась в ответ. Нужно было только дотянуться до Хроноворота, висящего на шее — она знала об этом. И всё — мгновенное и несомненное спасение. Но — она не могла шевельнуться. — Том?.. — повторила стоящая чуть позади Тома Присцилла — она, со своего места, не могла увидеть Джинни. Не поворачиваясь, он произнес: — Отойди за охранные барьеры, Присцилла. Вперёд не ходи. Хорошо. Теперь повернись и выйди, если хочешь себе только хорошего. Определенно, Присцилла хотела себе только хорошего — изумленно пискнув, она подчинилась. Том не шелохнувшись, смотрел на замершую на коленях Джинни, не обернувшись даже на звук захлопнувшейся за девушкой из Равенкло двери. Свеча отбрасывала слабый свет на его скулы и округлый юношеский подбородок, миндалевидные глаза… губы. Конечно, она видела его раньше, но никогда — настолько близко, настолько отчетливо. Никогда — таким живым. не видела, чтобы у него на шее пульсировала жилка, чтобы чуть взволнованно подрагивали губы, чтобы на щеках вспыхивал румянец… Он никогда не был таким — настоящим. — Ты призрак, — произнес Том, обращаясь, скорее, к себе, чем к ней. — Ты можешь быть только призраком. «Господи, откуда он меня знает… — подумала Джинни, сердце заледенело у нее в груди… но нет, нет — в его глазах не мелькнуло ничего, что показало бы, что он узнал её. Глаза… настолько синие, что казались почти черными — да-да, таким бывает пламя, танцующее на раскаленном каменном угле. Как же она могла забыть его глаза… как она могла забыть этот цвет… — Как ты могла преодолеть защиту? — она услышала резкие нотки в его голосе — острые, как лезвие стеклянного ножа. — Заклинания на ней совершенны, я сам изобрел их, — он прищурился. — О, да ты не призрак, — пробормотал он, скользнув глазами по её шее. — Ты дышишь… — он помолчал и добавил, — пока. Эти слова словно разморозили Джинни, ее рука взлетела к Хроновороту на шее, однако Том оказался проворнее — мелькнула белая рука, цепь взвилась вверх, и Хроноворот приземлился в его руке — он поймал его так же ловко и уверенно, как Гарри ловил снитч. Совершенно беспомощная, она уставилась на Хроноворот, лежащий на его раскрытой ладони. — И что же это за волшебство? — спросил он тихим шепотом. — Именно с его помощью ты преодолела охранные барьеры? Ты ведь не из местных студентов, я тебя раньше никогда не видел, я бы запомнил — у меня отличная память на лица. И ты потянулась к нему в тот момент, когда увидела меня. Но это не портключ… что же это такое? Она молчала. Его губы искривились в улыбке, уголки дрогнули — так загибаются вверх краешки горящей бумаги. — Что ж, в таком случае я сам немножко поэкспериментирую с этим талисманчиком… — Нет, о нет! — вырвался у нее протестующий вскрик. — Том… — Что-то я не припоминаю, чтобы разрешал тебе так меня называть, — высокомерные нотки в его голосе резанули ее, заставили замолчать. Сейчас в нем было что-то от Драко — в наклоне подбородка, в улыбке, которую нельзя было назвать настоящей улыбкой, в миндалевидных глазах… Но всем остальным он напоминал Гарри. Если бы можно было как-то скомбинировать, соединить их черты, слить все худшее, что в них есть, в одного человека — да, наверное, результат был бы близок к Тому Реддлу. — Значит, ты меня знаешь. Знаешь мое имя… Кто же ты? Ты не студентка. Наверное, одна из гриффиндорских сестричек, подосланных, чтобы шпионить… — Я не шпионю. — Тогда что ты тут делаешь? Никто в школе не в состоянии преодолеть поставленные мной защитные барьеры — наверное, только этот дурак Дамблдор… Джинни отшатнулась от холодной ярости, прозвучавшей в его голосе. Со стремительностью нападающей змеи он выбросил вперед свою руку и, схватив ее за запястье, рывком поставил на ноги. Прикосновение отозвалось в ней взрывом восторженной боли, сродни боли в разбитом зубе. Обхватив её второй рукой за талию, он дернул ее к себе и прижал — так крепко, так близко, как мог бы сделать только любовник, однако руки его прикасались к ее телу не пальцами, а десятью сосульками. Ей сделалось дурно, у нее подкосились ноги, когда он прошептал ей в шею: — Как много ты успела увидеть? Сколько ты провела здесь? Сколько памяти мне придется стереть у тебя, маленькая негодяйка, мерзкая гриффиндорская шпионка… Он еще крепче стиснул её запястье, руку прострелила боль, словно её кости соприкоснулись друг с другом; с губ сорвался вскрик, вызвавший в нём самодовольное удовлетворение. Он склонился к её шее, его губы почти касались ее кожи, словно он собрался выпить её до дна. — Тебе больно? — промурлыкал он, холодя её дыханием. — Конечно, Crucio куда элегантнее и традиционней, но подчас самые простые методы позволяют добиться удивительных результатов… не находишь? — обратился он к ней, и, еще сильнее сжав свои пальцы, прижал её руку к столу. Копье боли пронзило её, она почувствовала, как хрустят и крошатся ее кости. — Скажи мне, — шипел он ей, она знала, что речь идет об охранных барьерах, однако, она слышала его прежний голос — мягкий, ласковый голос из детских сновидений и грез… «Скажи, скажи мне, Джинни, ведь никто никогда не поймёт тебя так, как я… не полюбит так, как я… Никому больше ты никогда не будешь принадлежать — обещаю, обещаю тебе…» и боль этого былого предательства была обжигала стократ сильнее боли в руке. И это придало ей сил. Даже не задумываясь, что она делает, она вскинула голову и плюнула ему в лицо. Наверное, в природе существовало ничего, что бы могло удивить его больше. Он отпрянул назад, на миг ослабив хватку на её руке. — Ты!.. — начал он, но в этот миг она вывернулась из его пальцев, рванулась прочь, он за ней, и, размахнувшись, она развернулась и изо всех сил ударила его кулаком в солнечное сплетение. Он что-то вскрикнул — ее это не волновало: со всех ног она рванулась к выходу из библиотеки. Что-то, похожее на невидимые занавеси, пропустило ее — она знала, что это были охранные барьеры — миг, и она миновала их. Том что-то орал вслед, она подлетела к дверям, распахнула их, рванулась вперед… Прямо за дверью кто-то стоял. Взвизгнув от ужаса при мысли о том, что это может оказаться еще один приспешник Тома, она отпрянула, однако знакомый голос, от звука которого она открыла рот, выдернул ее из сумеречного дурмана: — Прошу вас, — произнес Дамблдор, — не надо изображать из себя баньши. Вы в полной безопасности. Она ахнула. Перед ней определенно стоял Дамблдор, хотя сейчас его волосы, которые она видела только снежно-белыми, были русыми, а вокруг светло-голубых глаз было куда как меньше морщин. Несмотря на свою столь легкомысленную фразу, выглядел он мрачно, на серьёзном лице застыло беспокойство. Он положил руку Джинни на плечо и снова заговорил. — Господин Реддл, вы же знаете — по правилам в библиотеке нельзя бегать. Том охнул — Джинни услышала это даже со своего места. Медленно повернувшись, она взглянула на него. Это было все равно, что смотреть на солнце — так горели его глаза. Однако теперь он совсем не пугал — он был похож на обычного школьника — расхристанного, потного, растрёпанного. Да, с защитой он здорово придумал: библиотека позади него выглядела пустынной и нетронутой… — Простите, сэр, — ровным голосом произнес он. — Но эта девушка… она не студентка. — Да-да, я знаю, — кивнул Дамблдор. — А теперь, если вас не затруднит, верните, пожалуйста, мисс Уизли ее кулон, и мы вас более не задержим. * * * — Чернокнижник, — сказал Драко. Ничего не случилось. Дверь в слизеринскую гостиную по-прежнему была крепко заперта. Внутри всё закипело: что же получается — он, что ли, виноват, что в последние две недели ему было как-то не до нового пароля, что ему и без того было, чем заняться? Например, спасти мир от краха. А Пенси каждые две недели именно в этот день меняла пароль. Как правило, на нечто совершенно ужасающее по своей глупости. Проклиная Пенси, Драко с трудом удержался от того, чтобы пнуть дверь в гостиную. — Чистая кровь, — буркнул он сквозь зубы. Популярный пароль. Им периодически пользовались — раз в несколько месяцев. Так, естественно, — не повезло. Хм… — Долой магглов. Полынь. Нет. Ладно… Василиск. Честь Слизерина. Так, ага, я полагаю «Смерть грязнокровкам, смерть!» Ох, чертова Пенси, бестолковая девка. — Двойник, — произнес голос у него за спиной, и дверь открылась. Повернувшись, Драко увидел Снейпа — еще более измождённого, чем обычно. И с куда более сальными волосами, чем обычно. — Между нами будет замечено, что мисс Паркинсон — особа весьма бесчувственная и со своеобразным понятием о юморе, — заметил Снейп. — Что привело вас сюда из лазарета, Драко? — Понимаете, профессор, хочу взять кое-какие вещи. Я уже устал от жизни без своих костюмов. — Ну-ну, бегите, — кивнул Снейп. Драко с достоинством продолжил свой путь, едва не возразив, что Малфои не бегают. Пары минут в комнате оказалось достаточно — Драко вернулся в гостиную в любимой старой футболке, застав замершего в раздумьях Снейпа. — Прежде чем ты, Драко, вернешься в лазарет, — я бы хотел кое о чём с тобой переговорить… — Замечательно — кивнул Драко. — Я тоже хотел задать вам несколько вопросов. — Вот как? — приподнял бровь профессор. — И какие же? — Я хочу узнать о яде: что за симптомы. И — когда я уйду. Да, понимаю, отец, конечно, сказал мне, но мне хотелось бы услышать это от вас. По лицу Снейпа скользнуло удивление. Облокотившись на спинку ближайшего дивана, он возразил: — Я уважаю твоё желание, однако не вижу в этих сведениях никакой пользы. — В этом есть польза, — тихо ответил Драко. — Уверен, вы знаете меня достаточно, чтобы понять, о чём я, и что хочу знать. Вы не станете меня обманывать. Снейп вздохнул. — Хорошо, но прежде позволь сказать тебе одну вещь: если после всех моих объяснений ты захочешь, чтобы я наложил на тебя заклятье памяти, я выполню твое желание. Ты меня понял? Драко захлестнула волна осознания его возможного будущего. — Да, я понял. Глаза Снейпа потемнели и, прислонившись к стене, он заговорил, подробно объясняя Драко, что ждёт его, если не будет найдено противоядие: симптомы. Сколько дней всё это продлится. Чего ему стоит ждать. Драко едва слышал его. в его памяти мелькали картинки — воспоминания об отце. Они охотились, как любил Люциус — направляя прицельные проклятья так, чтобы они не сразу убивали жертву, а только калечили её, оттягивая мучительную смерть. А потом часы наблюдения, изучения, ожидания смерти. Люциус хотел приучить сына к виду смерти, так, как человек любит то, к чему он привык — примерно так рассуждал Люциус. Однажды Люциус спешился возле гиппогрифа, испускающего последний вздох на окровавленном снегу. Перчаткой, набухшей от крови, он взял Драко за щеки, оставив кровавые следы на лице. «Что ты теперь должен сказать мне, сын?» «Спасибо, отец». Кровь попала ему в рот. на вкус она напоминала жженый сахар. Драко подумал, что отец был просто потрясающим: он знал, что тот сейчас откуда-нибудь наблюдает за медленной смертью сына, совершенно не собираясь марать в крови свои перчатки. Всю работу за него сделает яд. — Спасибо, — произнес Драко, когда мастер зелий закончил свои пояснения и с удивлением воззрился на него. — Я признателен вам за то, что вы рассказали мне правду. — Ты хочешь заклятье памяти? Драко покачал головой. — Нет, я в этом не нуждаюсь, — губы его почти дрогнули в улыбке, когда он взглянул на выражение лица Снейпа. — Я смогу выдержать это. Я представлял себе нечто худшее. Снейп мрачно кивнул: — Я временами за вашей молодостью не вижу главного, забываю, что вы — сын Люциуса Малфоя. Думаю, большинство ночных кошмаров других детей для вас выглядят сладкими мирными грезами. Драко улыбнулся: — Разве я ребенок? Я не думаю, что даже был им. Снейп вместо ответа вытащил откуда-то из складок плаща прозрачный флакон, который протянул Драко. — К вопросу о кошмарах. Это именно то, о чём я хотел с вами поговорить. Побочным эффектом яда является расстройство сна. Наверняка, вы уже сталкивались с довольно специфическими сновидениями. Это зелье Somnolus, с помощью которого вы сможете мгновенно уснуть. — Благодарю вас, — Драко принял флакон, пересёк комнату и, уже на выходе, снова повернулся к Снейпу. — Профессор, прежде чем я вернусь в лазарет… Просто, мне интересно… — Да? — А остальные знают то, о чём вы только что рассказали мне? Гарри? Губы Снейпа сжались в тонкую линию. — У вас есть проблемы посерьезнее, чем волнение из-за Поттера и его тонкой чувствительной натуры, — отрезал он, немало подивив Драко своей горячностью. — Не растрачивайте на эти пустяки ваши силы. — Но профессор, ведь Гарри… — Ты считаешь его свои другом? — глаза Снейпа стали холодными и гладкими, как стекло. — Или же тем, кто снисходительно дозволяет тебе крутиться рядом? Драко замер, уже положив руку на дверь, ведущую из подземелья. Пальцы сжали бронзовую задвижку. Внутри всё вспыхнуло, он почувствовал лихорадочный жар и неудержимое желание прижаться щекой к оконному стеклу. — Он не позволяет мне крутиться рядом. Просто я хочу следовать за ним, куда бы он ни шел. Это разные вещи. Снейп безмолвно поднял на него удивлённый взгляд. Толкнув дверь, Драко вышел в коридор — тёмный и холодный, особенно после того, как дверь позади него закрылась. Прислонившись к ближайшей стенке, он отвинтил крышку пузырька, что дал ему Снейп, и сделал глоток. Жидкость обладала резким запахом и тут же вызвала головокружение, словно он выпил архенского вина. Он крепче стиснул флакон и подумал о возвращении наверх, в лазарет, в свою кровать: чтобы лечь и уснуть, не видя снов. Хотя бы чуть-чуть. Он имеет право на миг забвения. И он двинулся вверх. * * * — Я все же не понимаю, — тихо произнесла Джинни — откуда вы узнали, кто я. Она сидела на жестком стуле перед столом Дамблдора, уткнувшись глазами в руки. Левая рука распухла, на ней наливался черный синяк, к которому было страшно даже прикоснуться. Она была уверена, что Том сломал ей какую-нибудь косточку, но сейчас собственные повреждения не казались первоочередным вопросом. — Я был бы безмерно рад, не знай я, кто вы, — ровным голосом ответил Дамблдор, опуская правую руку на стоящий рядом с ним Хроноворот, тускло блеснувший в неярком свете, наполнившим маленький кабинет профессора Трансфигурации. — Однако суть в том, что я ожидал вашего появления, мисс Уизли. — Как такое возможно? — ахнула Джинни, не веря своим ушам. — Я не должна была очутиться здесь. — Совершенно верно, вы не должны были очутиться здесь, — согласился Дамблдор таким тоном, что Джинни подняла взгляд и тут же пожалела о содеянном: профессор был даже не мрачен, нет — его глаза были наполнены безысходным отчаянием. — Однако факт остается фактом: путешествие вы совершили. И таким образом… — …я изменила историю? — шепотом ужаснулась она. Глаза Дамблдора чуть насмешливо блеснули. — Всё зависит от того, что вы подразумеваете под словом «история». Если вас интересует, обнаружите ли вы ваше собственное настоящее изменившимся, вернувшись обратно, — то нет. Если же о том, изменилось ли теперь будущее господина Реддла или же моё, — то да, именно это вы и сделали. — Том, — Джинни крепко зажмурилась. — Профессор, я хочу предупредить вас насчёт него. Он вовсе не то, что вы о нем думаете, он… — Нет, — твердо остановил её он. — Я ничего не хочу слышать о будущем, мисс Уизли, я и так знаю больше, чем должен. — Но он собирается убивать людей… — Молчите, — тихий голос Дамблдора ожёг ее, словно хлыст, она отшатнулась назад. — Я не должен знать подробностей, однако, если вы всё же настаиваете на том, чтобы сообщить мне их, я буду вынужден наложить на себя Заклятье Памяти и забыть обо всём раньше, чем узнаю. Я говорю совершенно серьезно. — То есть вы допустите, чтобы он убивал? — прошептала она. — А разве в вашем времени они уже не мертвы? — устало спросил Дамблдор. — Не все. Я забочусь о тех, кто мне дорог. Дамблдор вздохнул. — Увы, игры со временем касаются всех нас, мисс Уизли. Удайся вам это изменение истории — и, возможно, те люди, которых вы любите, и вовсе не родятся. Или же в вашем настоящем не родитесь вы. Я не знаю, зачем вы здесь, это правда, я получил сообщение, предупредившее меня о вашем предстоящем визите, в котором меня просили вернуть вас в ваше собственное время. Некоторые… гм… намеки позволили мне сделать заключение, что автор — весьма определенная персона, которую я знаю и которой могу доверять. Следовательно, я выполню эти указания, ведь, как и говорилось, вы здесь. Итак, вы благополучно вернетесь в ваше время, и я об этом позабочусь. Следуйте сюда. Баюкая свою искалеченную руку, Джинни встала и подошла к Дамблдору, склонив голову, позволила ему надеть ей на шею Хроноворот, что коснулся её груди, заставив вздрогнуть от холодного прикосновения металла и стекла. Подняв глаза, она увидела его серьезный и проницательный взгляд. — Но Том… — прошептала она. — Время разделит вас с Томом Реддлом, — произнес Дамблдор. — Хвала господу. Том никогда не прощал обиды и оскорбления, а вы выставили его дураком. Он не скоро забудет это. — Да, — полуприкрыв глаза, Джинни вспомнила лицо Тома в тот момент, когда Дамблдор назвал её мисс Уизли. Его глаза… Да, он никогда не забудет, независимо от времени — никакое время не разделит их. — Не забудет… На лице Дамблдора появилось заинтересованное выражение: — Мисс Уизли… Но ее рука уже коснулась Хроноворота и перевернула его — озабоченное выражение лица заколыхалось перед ней, погасло, как свет лампы… ее завертело, вышвырнуло… она бережно прижимала к груди разбитую руку. * * * Чтобы расколоть блокировку и взглянуть в будущее, сегодня понадобилось только восемь игр — возможно, не обошлось без того, что Рон сам к этому стремился. Он сознательно толкал вперед свой разум, рисуя ему дорогу к намеченной цели. Через пять минут. Через десять. Еще один ход. Еще шесть. Он автоматически двигал фигуры по шахматной доске. Он победил. Это не имело значения. Посреди первой игры он заметил пропажу зеленого коня — вместо него на поле стояла фигура черного цвета. Он не спросил, почему. Он двигал фигуры. Игра закончилась. — Ты хорошо справился, — произнес Темный Лорд. — Мне нужно воды, — сказал Рон, вскинув взгляд, и снова вернулся к игре. Мгновение спустя, он обнаружил в правой руке стакан, осушив который, снова начал делать ходы. И проиграл. — Ещё, — скомандовал Тёмный Лорд, начиная восьмую игру. Рука Рона заболела, когда он сделал последний ход, — и в этот миг доска — как калейдоскоп — взорвалась тысячью цветов, он вцепился в спинку своего стула, но всё равно упал. Видение сегодня было живее — оно напоминало сон. Министерство в огне, языки оранжевого пламени невиданными цветками вырывались из разбитых окон. Гермиона на коленях, как великую драгоценность, прижимает к груди серебристую фляжку. На краткий миг перед ним мелькнул стоящий в каком-то переулке Драко, весь залитый кровью и забрызганный грязью, с выражением дикой ярости на лице. Люциус Малфой, уткнувшийся лицом в ладони, словно рыдающий, но, конечно, подобное просто невозможно… — едва он осознал странность своего видения, как оно растворилось, и перед ним оказалась кровать и лежащая на ней девушка в разорванной одежде и со спутанными волосами. Еще не видя ее лица, только по этим огненным локонам он немедленно узнал её — это была Джинни, и она была мертва. С хриплым криком он вырвался из меняющейся череды видений — он лежал на спине, на холодном каменном полу в замке Темного Лорда. Он попытался приподняться на колени, но что-то ударило его и уронило обратно. Его держали чьи-то руки, он попытался вырваться — безуспешно, хватка была слишком сильна. — Пусти меня, я должен добраться до моей сестры… моя сестра… Рука зажала ему рот, не давая дышать. Он яростно вцепился в нее, с удовлетворением услышав визг и почувствовав вкус крови. Что-то острое и тяжелое с силой ударило его по затылку — и свет померк у него перед глазами. * * * Она замерзла. в чудесном кабинете Дамблдора было тепло — огонь прыгал за каминной решеткой позади стола, ножки которого заканчивались когтистыми лапами. Фоукс тихо пел на своем золотистом насесте. Пахло карамелью и Рождеством. Но Джинни мёрзла. Мёрзла с того самого момента, как вернулась в настоящее и шлепнулась на пол какой-то заброшенной аудитории перед Дамблдором. Ждущим её. Его синие глаза были холодны и строги. Борода снова стала именно такой, как она помнила ее, — белоснежной. Он развернулся и пошел, она последовала за ним. на сердце было тяжело. Она боялась. Джинни затрясло от холода, она обхватила себя руками. Руку глодала тупая боль. Дамблдор исцелил ее одним прикосновением, однако травма ещё напоминала о себе. Хроноворот на шее холодил кожу. Ледяная нить цепочки резала шею. Дамблдор взглянул на нее поверх очков. Ей показалось, что он находится где-то далеко-далеко… — Ну, Джинни, есть ли еще что-нибудь, чем бы ты хотела поделиться со мной? Джинни разжала руки и вцепилась в стул. — Я вам все объяснила, — тусклым голосом ответила она. — Вы же все уже знали — и где я была сегодняшним вечером, и когда должна была вернуться… — Верно, — Дамблдор откинулся на спинку стула и взглянул на нее, подпирая подбородок рукой. — Подумайте сами: как бы я мог ничего не знать, если полвека назад я обнаружил Тома Реддла, гонящегося за рыжеволосой девушкой, о появлении которой я был предупрежден. Мне посоветовали присмотреть за пустой библиотекой. Конечно, она вряд ли была пустой: просто отличная защита, в которой Реддл всегда был хорош… — Я попыталась вам рассказать, — безразличным голосом продолжила Джинни. — Но вы не стали меня слушать. — Да, не стал, — холодным голосом подтвердил Дамблдор. — Вы и так нанесли урон хрупкому рисунку истории — и все, что я мог сделать, — попытаться позабыть о том, что вы сказали мне. Конечно, я не смог полностью истребить свои подозрения относительно Тома Реддла. в конце концов, ему удалось меня удивить. Не только меня — всех нас. — Вы сказали мне, — Джинни не могла унять охватившую ее дрожь, — что время разделит нас с ним. — Это было еще до того, как Том подчинил его себе, — он задумчиво взглянул на неё. в его выражении не было даже намека на мягкость. — Он потом долго помнил и ненавидел тебя. Как долго он ждал тебя, дочь Уизли… И вот, когда ты уже родилась, Гарри уничтожил его. Как горько было разочарование талантливого господина Реддла… Всё, что у него осталось — Люциус Малфой, пытавшийся отомстить. Он верный слуга, наш друг Люциус. И, конечно, Гарри расстроил и эти планы. И вот мы замкнули круг, добравшись до первопричины, — Дамблдор протянул руку. — Дай мне Хроноворот, Джинни. Ее замутило от горя. Джинни расстегнула цепочку — та заструилась по пальцам, она сомкнула ладонь вокруг холодных песочных часиков. Её Хроноворот. Единственная вещь, что принадлежала ей и делала ее сильной и могущественной. И особенной. — Вы знали, — прошептала она, чувствуя под пальцами холод стекла. — Знали, что я стащила его, — знали всё это время… — Несомненно, вы поняли, что мы позволили вам сделать это, — спокойно ответил Дамблдор. — Не могли же вы и впрямь поверить, что кража из Стоунхенджского музея могла пройти так тихо и без всяких последствий. Когда тревога прекратилась … да, мы знали и позволили вам взять Хроноворот — в конце концов, мне было известно, что вам он необходим, чтобы совершить сегодняшнее путешествие. А теперь я бы хотел его получить назад. Если позволите… — и он протянул к ней ладонь. Отчаяние едва не раздавило Джинни, когда она вручила ему Хроноворот. Директор откинулся на спинку стула. Золото поблескивало сквозь пальцы. — Вы все ещё не сказали мне, в чём же была необходимость сегодняшнего путешествия. Я предполагаю, что причина в том, что вы хотели нанести какой-то вред юному Тому Реддлу, что предотвратило бы его перерождение в Лорда Вольдеморта. Я прав? Джинни помотала головой. — Я не настолько глупа, — услышала она свой ровный голос. — Я знаю, что прошлое таким образом изменить нельзя, — отвернувшись к окну, она уставилась на расстилавшееся за ним квиддичное поле. Солнце клонилось к закату, окрашивая все вокруг зеленоватым золотом тускнеющей меди. — Отправившись туда, где он создавал дневник, что потом попал ко мне, я знала, что он должен был использовать для этой магии частичку себя самого. Кровь, волосы — что бы это ни было, я могла бы добыть их и создать Эпициклическое Заклятье. Как то, что у Гарри — с молочным зубом Драко. Я раньше уже делала такое и могла бы создать его снова. А с помощью Заклятья мы можем найти кого-то. Мы могли бы найти Вольдеморта. И даже уничтожить его — возможно, он бы даже умер… Джинни осеклась и замолчала, не поднимая глаз на Дамблдора. Теперь, впервые озвучив свой план, она сама услышала, как несуразно и нелепо он прозвучал, она с трудом выдержала слова, произносимые ее собственным голосом. — Интересный план, — сухо произнес директор, — в нем только упущена одна конкретная деталь… Вы знаете, какая? Джинни тихо покачала головой. — Вы не можете сделать Эпициклическое Заклятье для Тёмного Лорда, — правда, произнесенная устами Дамблдора, была просто ужасна. — Потому что в него переносится частичка души. в том, что носит на шее Гарри, содержится частичка души юного мистера Малфоя — духовная энергия, что сделала Драко таким, каким он стал. Однако проблема в том, что Тёмный Лорд души не имеет. Он давным-давно обменял её на силу. Попытайтесь вы сделать Эпициклическое Заклятье для него — оно бы просочилось у вас сквозь пальцы. Как вода. Джинни подняла голову и взглянула на Дамблдора, уверенная, что потрясение сейчас крупными буквами написано у неё на лбу. И, против обыкновения, не увидела на его лице никакой жалости. Только строгость и суровость. — Я не могу догадываться, какие мотивы двигали вами — возможно, вы, как и ваш старший брат, искали славы и признания друзей. Возможно, причина в вашей ненависти к Тому Реддлу, может быть, вы хотели помочь в борьбе против Вольдеморта — однако я в этом сомневаюсь, поскольку в подобном случае причин для соблюдения такой секретности не было бы. Своими необдуманными действиями вы всех нас подставили под удар. В последовавшей за этим заявлением тишине Джинни осознала, что ей вовсе не хочется ни опровергать утверждение директора, ни выдумывать себе оправдания. Она поймала себя на том, что снова думает о Томе — о живом, настоящем Томе — синеглазом демоне, кто, не задумываясь, сломал ей руку, пытаясь выведать все её секреты. Годами позже, преследуя ту же цель, он сломает стены в её сердце — но только, в отличие от руки, душевную рану залечить будет невозможно. Я сломанная и бесполезная, — подумала она. — И все, что я делаю, оборачивается против меня… — Думаю, — еще тише произнес Дамблдор, — что для вас сейчас самое время вернуться в общежитие. И на остаток каникул, будьте так любезны, не покидайте замок. Джинни поднялась на ноги. в глазах щипало. — Простите, профессор, — только и смогла произнести она. — Я очень сожалею, — ответил Дамблдор, — что, позволив вам снова вступить во владение Хроноворотом, я как бы безмолвно одобрил ваши действия. Но это вовсе не так. Время — сложная штука, полная парадоксов и противоречий, однако, это вовсе не значит, что так можно оправдать все свои поступки. Напротив. — Знаю, — кивнула Джинни. На неё накатила внезапная усталость. Она потянулась к дверной ручке, коснулась её и замерла, глядя на директора. — Профессор, — тихо обратилась она, — ещё кое-что… — Да? — он приподнял брови. — Когда вы увидели меня в библиотеке — с Томом… — вы назвали меня мисс Уизли… Дамблдор промолчал. — Откуда вы узнали? В смысле — это не было случайностью — то, что вы назвали меня по имени перед Томом? Дамблдор молчал. Освещенные огнем, его глаза потемнели, а лицо казалось испещренным тысячью морщин. Он был старым, усталым и старым. — Всё, что случается, имеет под собой причину. Абсолютно всё. * * * Она чувствовала себя разбитой на кусочки. Очень осторожно она брела вверх по лестнице, держась за стену и внимательно смотря под ноги, чтобы не попасться в ловушку — в любой момент безо всякого предупреждения под ногами могла разверзнуться яма. Портреты провожали её взглядами. Наконец она добралась до вершины гриффиндорской башни, но ей потребовалось время, чтобы вспомнить пароль. Толстая Леди с недоумением следила за ней. — Смоковница, — она, наконец, вспомнила его. Портрет отодвинулся, открыв проход и пропустив Джинни в гостиную. Она с трудом соображала, где находится. Сначала она увидела Гарри — он сидел на краю дивана, обнимая уткнувшуюся ему в плечо Гермиону. Закрывшаяся дверь вспугнула их — Гермиона отшатнулась, и их бледные лица резко повернулись к Джинни — словно распахнулась какая-то диковинная книга с белыми страницами. — Джинни, — выдохнула Гермиона. Ее глаза были темными и огромными. — Ох, Джинни… Джинни стояла и смотрела на них. Они показались ей актерами, репетирующими какую-то совершенно неинтересную драматическую сценку. Она была убеждена, что Гермиона сейчас встанет и подойдет, а Гарри последует за ней — так и произошло. Он был бледным и будто контуженным. — Я пойду и поговорю со Снейпом насчет Заклятья Памяти, — обратился он к Гермионе. Она кивнула в ответ и, не подняв взгляда на Джинни, Гарри вышел. Гермиона обернулась к Джинни и заговорила. Сначала сбивчиво, а потом слова с её губ потекли рекой, и Джинни почувствовала, что начала в ней тонуть. Шахматные фигурки, заклятья памяти, кровь Прорицателя для заклинания, Вольдеморт… Наверное, Джинни должна была закричать, да-да, что-то ей подсказывало, что она должна отреагировать именно так, криком — но её голос словно утонул в пушистой вате. И лишь произнесенное Гермионой её собственное имя разорвало эту окружившую ее немую оболочку. — Джинни, прости меня за то, что я сердилась на тебя за ту книгу, что ты взяла из Имения, — она коснулась ее плеча. — Без копии, что я сняла с неё, мы никогда бы не докопались ни до ритуала, выполняемого при помощи Четырех Благородных Предметов, ни до крови Прорицателя, что нужна для этого… Я сомневаюсь, что существует в мире другая книга, в которой было бы столько полезной информации — я была такая крикливая и противная… Я очень-очень сожалею, Джинни. Прости, что я ругалась, что велела вернуть её в Имение — ты уже сделала это? Рука Джинни машинально скользнула в карман ее мантии. Он был пуст. Как Джинни ни шарила — никакого Liber-Damnatis там не было. Джинни медленно вынула руку из кармана и произнесла спокойным, ровным голосом. — Я вернула её днем. Она помнила, как выкладывала вещи из кармана в библиотеке: положила на стол Liber-Damnatis, а поверх — дневник. — О… — Гермиона удрученно улыбнулась, — я просто беспокоилась. — Да, я понимаю, — кивнула Джинни. Она помнила, как уронила дневник и присела, чтобы поднять его. А потом, появился Том, и все остальное просто вылетело у нее из головы. — Успокойся, Гермиона, я обо всём позаботилась. Она помнила, что вылетела из библиотеки, не оглядываясь на Тома. И на книгу, что оставила слева на столе, рядом с опрокинутой чашей, что была наполнена его кровью. Она забыла книгу. — Спасибо, — тихо поблагодарила ее Гермиона. — И еще, насчет Рона… у нас нет никаких доказательств, Гарри решил, что сначала стоит переговорить с тобой, а потом мы, естественно… Но Джинни уже не слушала, все силы уходили на то, чтобы внешне оставаться спокойной. Волны ужаса колыхали её — сначала они были маленькими и лишь лизали её ноги, но вот — всё выше, огромнее — еще немного, и они накроют её с головой, ослепив, оглушив, разорвав на кусочки… Она хотела убежать отсюда раньше, чем это произойдет. Она должна… — Я пойду наверх, — резко перебила Джинни. — Мне надо полежать. Кажется, Гермиона запротестовала. — Нет, со мной всё нормально, не волнуйся. Просто я хочу побыть одна. Чуть-чуть. — Джинни… Слова сейчас не имели значения, сейчас ничего не имело значения: Джинни развернулась и побежала наверх, по ступенькам, ведущим в спальню мальчиков, прекрасно понимания, как недоумевает, глядя ей вслед, Гермиона. Впрочем, какая разница… Джинни метнулась по холлу — там, в конце, комната её старшего брата, запирающаяся, в отличие от дверей остальных спален. Она ворвалась в неё и закрыла дверь. За окнами тускнел закат, в неярком свете мельтешили пылинки. Голая кровать, голое зеркало без единой фотографии. Пустой комод в ногах кровати. Джинни привалилась к двери и взглянула на свое отражение в зеркале напротив: рыжие волосы, белое лицо, мантия в ржавых пятнах крови Тома. Кровь Тома. Сердце выскакивало из груди, было трудно дышать. Да-да, сегодня днем она вытащила Liber-Damnatis из сумки и сунула его в карман. И теперь его нет — она оставила его именно там, где ни в коем случае нельзя было его забыть. Воображение словно сорвалось с цепи, рисуя перед ней ужасные — одна страшнее другой — картинки. Я оставила её там, на столе, справа ото всех остальных предметов — он сразу увидит ее, сразу, как только подойдет к столу… Он знает, что именно я оставила её. Он возьмет её… Она сползла по двери, сжимая мантию, и уткнулась головой в коленки. Это та книга, что я стащила из Имения — это мои руки схватили её, значит, не будь меня, ничего подобного не произошло бы. И Том никогда бы не услышал о Четырех Благородных Предметах, а Рон… Это всё из-за меня. Она перевела дух и подняла голову. Даже не задумываясь, что делает, она сунула руку в карман и вытащила оттуда дневник — еще совсем недавно залитый кровью, сейчас он снова был чистым и нетронутым. Она вспомнила, как он втягивал, впитывал в себя чернила, когда она писала в нём; как он, словно вампир, вытягивал из нее мысли и иссушал её мечты… Она так доверчиво писала в нём — Том, где ты? Я ждала, искала тебя целый день. Она снова вспомнила юношу в библиотеке — бледное овальное лицо с синими, словно слепыми глазами… Шапка темных волос… Руки, обжигающие холодом при прикосновении… Я слышала, как сегодня днём ты позвал меня из коридора, Том. Я так побежала, что думала, убьюсь, — но тебя там не оказалось… Тебя вообще нигде нет… Так где же ты? Она стиснула дневник. Где-то в прошлом сидит сейчас Том Марволо Реддл, изучая книгу, что она так любезно ему доставила. Он где-то сидит и читает про Четыре Благородных Предмета и могущество, что они дают. И сейчас его хитрый разум обдумывает возможности добывания этих Предметов. Или, возможно, он размышляет, где добыть Прорицателя. И как забрать его кровь. Он сидит где-то и думает, что однажды наступит день, когда у него будет достаточно сил, чтобы выполнить все это. Ты больше не разговариваешь со мной. Том… Я что — сделала что-то не то? Ты устал от меня? Поговори со мной. Том, поговори со мной — пожалуйста… Джинни всхлипнула и, стиснув книгу еще сильнее, попыталась разорвать ее — бесполезно, она была прочно сшита… Снова, снова — и, наконец, страницы затрещали под ее руками. Она отшвырнула их прочь и вернулась к дневнику, раздирая его с сухой, бешеной яростью. Впрочем, наверное, она плакала, она не сразу поняла это — слезы капали на клочья бумаги… А звук ее сдавленных рыданий смешивался с шорохом и хрустом разрываемых страниц. И с еще каким-то звуком, похожим на тихий издевательский смешок. * * * Гарри не задержался в кабинете Снейпа, куда зашел, чтобы попросить у него зелья для разблокирования памяти. Позже он был этому рад. Хотя ещё позже его радость поутихла. Лишь только он вошел в кабинет, как понял, что Снейп в ярости. Гарри предполагал извиниться за утреннее опоздание, но, похоже, Снейп в этом не нуждался: — Говорите, что вам нужно, Поттер, — прорычал он. Гарри объяснял, сжимаясь под полным отвращения взглядом Снейпа — словно бы он был каким-то отвратительным заразным грибком. — Не существует зелья, способного снять Заклятье Памяти, вам следовало быть внимательнее на моих уроках, — ответил он, когда Гарри закончил. — Воздействие такого рода без повреждения мозга невозможно. Хотя, думаю, на вас оно могло бы оказать иное действие. Гарри подавил в себе раздражение. — Я знаю. Но Гермиона подумала, что, возможно, существует зелье, способное выявить, нахожусь ли я под воздействием заклятья Obliviate или же нет. Она говорила, что это довольно просто, — добавил он, зная уважительное отношение Снейпа к Гермионе, и надеясь, что Снейп профессор сделает это ради неё. Снейп, метнув в него долгий испытующий взгляд, вернулся к своему столу, взял тоненькую синюю бутылочку, закрыл дверь кабинета и вернулся к Гарри, хлопнув склянкой об стол с такой силой, что Гарри отшатнулся назад, а по стеклу, сверху донизу пробежала трещина. — Возьмите это, Поттер, — произнес он сквозь стиснутые зубы. — Могу я еще что-нибудь для вас сделать? Как насчет зелья Somnolus, чтобы вы могли спать по ночам? Гарри, напуганный последними словами Снейпа даже больше, чем звуком треснувшего стекла, захлопал глазами: — Что? — Вы меня слышали, — Снейп навис над Гарри, как огромная чёрная летучая мышь, уголки его губ дрожали от с трудом сдерживаемого отвращения. — Чем дальше, тем больше мне кажется, что вы являетесь точной копией своего отца. Видимо, все мои ожидания были напрасны. Гарри вцепился в край стола. — Мой отец… Мой отец был смелым, добрым и порядочным. Я всегда мечтал быть похожим на него. — Ваш отец… — голос Снейпа резал, как кинжал. — Ваш отец был самодовольным, эгоистичным, бесчувственным идиотом. Он полагал, что, коль скоро все так любят его, то он достоин всеобщей любви. Взгляните — где сейчас те, кто любил его? Ваша мать мертва, Сириус Блэк провел двенадцать лет в Азкабане, Ремус Люпин влачит существование безработного неудачника, Питер Петтигрю… — Петтигрю никогда не любил моих родителей! — воскликнул Гарри, чувствуя накативший гнев. — И мой отец не виноват в том, что вы сейчас перечислили! Он не хотел, чтобы всё произошло именно так! — Нет, конечно же, нет, — насмешливо согласился Снейп. — А вы сами… Взгляните на себя, Поттер. Он причинил вам такое же зло, как и другим, — оставил вас сиротой, бросил к магглам. И в том, что вы стараетесь подражать ему и спешите на свои собственные похороны, тоже есть его вина. — Мои собственные что?.. — перепросил Гарри. Снейп тысячу раз говорил ему всякие грубости и гадости, однако ещё ни разу не произносил ничего подобного. — Вы понимаете, о чём я, — колко ответил Снейп. — Только не делайте вид, будто не знаете, что то, что вы сделали с Драко, является непроизвольной случайностью. Гарри был готов защищаться и обороняться, но от этих слов у него занялось дыхание. Он взглянул на профессора, пытаясь сформулировать — ответ ли, возражение ли — однако тот взирал на него с немой яростью. — Вы хотите услышать симптомы действия яда? — прошипел Снейп. — Яда, к которому, как вам кажется, найти противоядие настолько легко, что вы даже не потрудились озаботить себя участием в моей работе? Хотите узнать, что будет с Драко, если противоядие не будет найдено? У Гарри свело грудь, воздуха не хватало даже на то, чтоб выдохнуть ответ. — Итак, симптомы, — сухо, словно вещая перед классом, начал перечислять Снейп. — Сначала вялость и слабость. Далее — потеря равновесия и координации. Далее — болезненное разрушение мышц и внутренних органов вследствие интоксикации. Утрата магических способностей. На определенном этапе процесс станет необратимым, и излечение будет невозможно. Сейчас у него началось незначительное снижение зрения. В ближайшее время он ослепнет… — Ослепнет?.. — волна тошноты заставила Гарри поперхнуться. Она была настолько сильной, что он испытал боль. Ему показалось, что поверхность стола взорвалась у него перед глазами, разлетевшись на тысячу разноцветных осколков. — Я не… — Ослепнет, — повторил профессор, словно произнося приговор. — Далее процесс будет развиваться стремительно: ему будет все труднее и труднее оставаться в сознании, пока он окончательно не погрузится в кому, в которой и будет пребывать до смерти — думаю, не более нескольких дней. Возможно, вы будете рядом, чтобы держать его за руку в миг его ухода — однако, зная вас, я сомневаюсь — впрочем, все равно смысла никакого в этом не будет, он об этом не узнает. И затем он умрет. И вот, — голос Снейпа понизился на октаву, — о чём я хочу спросить: значит ли это что-то для вас, Поттер, или же вы принимаете все происходящее как последствия, вытекающие из вашей собственной глупости? Гарри по-прежнему держался за угол стола, перед глазами всё плыло. — Вы не понимаете, — невнятно произнес он, — я должен что-нибудь сделать… — Вы уже достаточно сделали, — голос Снейпа перерезал его, как перерезает нить отточенный нож. — Возможно, против заклинания, первоначально связавшего вас с Драко, вы были бессильны, однако его желанию всюду следовать за вами вы могли бы и сопротивляться. И то, что человек готов пойти за вами в ад, вовсе не значит, что его непременно нужно туда отправлять. Гарри захлопал глазами на Снейпа. Что-то дернуло его, что-то коснулось памяти — полусон-полуявь. Он проглотил комок в горле. — Профессор, — Гарри слышал неуверенность, звучавшую в его словах. — Я никогда не хотел причинять ему боль. Никогда. Я всегда… — Просто вы никогда не изволили об этом задумываться, — жестко возразил Снейп. — Сколько времени прошло, прежде чем вы обратили внимание, что он болен? Он просил меня не говорить вам об этом, чтобы не портить свадьбу. Я воздержался от заявления, потому что не был уверен. И, тем не менее — я все увидел на его лице, хотя наш разговор был предельно краток. на его лице лежала тень приближающейся смерти. Где были ваши глаза, Поттер, если вы ничего не заметили? Ведь вы при всех звали его своим другом, братом. А теперь, как я полагаю, вы потащите его за собой в эту безумную гонку за Вольдемортом… — Нет, — Гарри уже трясло. — Нет, я сказал, что не возьму его и никуда не пойду, пока ему не станет лучше… — Он уже упаковал свои вещи. Вы знаете об этом? Я нашел сумку у его кровати сегодня утром. Останься вы здесь, чувство вины убьет его — ведь он будет считать себя якорем, не позволившим вам двинуться в путь. Уйдете без него — он убьет себя, пытаясь последовать за вами. У него так мало сил… — Я бы ни за что не оставил его, пока он умирает! — яростно воскликнул Гарри, вскидывая голову. — Никогда. Но вы мне не оставили выбора — ни единого чертового шанса — остаться мне? идти? — не имеет значения, и что, по вашему мнению, мне делать? Снейп стоял и смотрел на Гарри, прищурив глаза, и Гарри видел в них — под этой насмешливой, проржавевшей его частью, полной пренебрежения, — настоящую заботу о Драко, желание всеми силами сделать так, как тому будет лучше. И Гарри не мог эту часть Снейпа прогнать, отпихнуть или же откреститься от неё, ведь сейчас он испытывал те же самые чувства. — Лично я собираюсь найти противоядие, — объявил, наконец, Снейп холодным, однако— впервые за все это время мягким голосом. — И когда я найду его, я приду и скажу об этом вам. И вы, Поттер, вы должны уйти. Без Драко. Это финальная битва, это заключительная схватка — это только ваше дело. Если остальные ваши друзья глупы настолько, чтобы желать последовать на неё вслед за вами, это их право. Но Драко необходимо время — и чтобы поправиться, и чтобы отдохнуть, и чтобы побыть одному. с самого дня своего рождения он был игрушкой в чьих-то руках — его использовали другие люди по своему собственному усмотрению: отец. Слизерин. Мы. Потом вы. Любовь ли, ненависть ли лежит в основе этого — значения не имеет, смысл от этого не меняется. Оборвите все ведущие к вам нити, пусть он сам решит, чем и кем он хочет быть. Сделайте так — и, возможно, я поверю, что вы не такой, как ваш отец. Сделайте так — и, возможно, я поверю, что вы и вправду его друг, что не считаете его просто принадлежащей вам вещью. Весь мир остекленел для Гарри. Он взглянул на Снейпа — словно сквозь него — он взирал на мир слепыми глазами, видя суть только что произнесенного мастером зелий. Да, всё именно так: именно так к человеку приходят самые жуткие новости, именно так воплощаются все наихудшие страхи и опасения, именно так наносится удар в самое сердце: словно тебя приветствует старый друг. А, ты тут… Я знал, что ты придешь. Я ждал тебя. — Ладно, — Гарри сам испугался отчетливости и звонкости собственного голоса. — Хорошо, я смогу это сделать. Снейп взглянул на него с таким видом, что, случись это в другое время и в другом месте, Гарри бы обрадовался. — Вы уверены? Это вряд ли будет так просто. — Отыщите противоядие, — Гарри едва понимал произносимые им слова. — Этого не могу ни я, ни кто-либо другой — только вы. Меня не волнует, легко ли это… Я просто… — Гарри осекся и крепче вцепился в стол, чтобы удержаться на ногах. Сердце билось у него в груди — сильно, болезненно, он ощущал, как оно колотится о ребра. — Вы не любили моего отца. Вы считали его эгоистом. Однако вы не говорили, что он был лжецом. Он умел держать слово. И я тоже сдержу свое обещание. Я пообещал — и я сделаю. Найдите противоядие, и я… — Мы не на рынке, — строго перебил его Снейп. — Я собираюсь найти противоядие вне зависимости от того, сдержите вы свое слово или нет, мистер Поттер. А лгун вы или нет — что ж, поглядим. — Мне все равно, что вы думаете обо мне, — Гарри подался прочь от стола и распрямился. — Я не так много думаю о вас. Возможно, вы правы — и мне ненавистна мысль об этом. А может, всё наоборот. У меня нет выбора, и я сделаю это. Но не ради вас, — Гарри вскинул голову и в упор взглянул на Снейпа. И в первый раз за всё время этого долгого и неприятного для обоих сторон знакомства Снейп первым отвел глаза. — И вы знаете, почему, — прошептал Гарри и отвернулся прочь. Выходя за дверь, он почти ждал, что Снейп окликнет его. Но тот молчал. Гарри шел по коридору, когда вдруг почувствовал себя дурно. Он метнулся к ближайшему окну, распахнул — и его вывернуло наизнанку прямо в этот холодный зимний воздух. * * * Свет заката медленно вполз в лазарет, окрасив алым все вокруг, — так неспешно струится и вьётся в воде кровь. За окнами, выходящими на запад, по розово-серому небу гнались друг за другом полосатые золотисто-черные нити облаков, небо засыпало пеплом, в котором сверкали последние искорки уходящего дня. Это был удивительно красивый закат, но Гарри было совершенно не до него. Он стоял в центре комнаты, со всех сторон залитый кровавым светом. Все кровати были пусты — за исключением той, на которой съжившейся тенью лежал Драко. В лазарете было зябко, между кроватей гулял сквозняк, шепча Гарри о его недостатках, о слепоте, об ошибках. Ему ужасно, ужасно хотелось, чтобы сейчас с ним рядом была Гермиона — но как он сможет передать ей то, что сказал ему Снейп? Да она просто возненавидит его за это, это разобьет ей сердце. Он хотел, что сейчас его поддержал Рон — но Рона рядом не было, и это тоже было его собственной ошибкой. Тогда, может, Сириус? Но Сириус постарается удержать его от того, что он задумал. Родители? Они были мертвы. Ему хотелось, чтобы рядом был Драко — хотелось так яростно, что даже само ощущение того, что он рядом, давало ему то, что больше он не мог получить ниоткуда. Это неуемное желание и заставило его замереть посреди комнаты — лишь через какое-то время он понял, что может просто подойти к постели Драко, а не кинуться на него и начать немедленно будить. Он хотел утешений, он хотел объяснений… он просто хотел, чтобы этот чуть растягивающий слова голос уверил его, что на деле всё обстоит совсем не так плохо. Всё было просто ужасно. И он сам вывел их всех на эту тропу. Гарри вышел из пятна света и приблизился к кровати, на которой спал Драко. Грудь его вздымалась и опадала и вместе с ней чуть колыхалось одеяло — в остальном же он был совершенно неподвижен, глаза — крепко закрыты, щека покоилась на согнутой руке. Гарри часто просыпался, видя около себя сидящую Гермиону, — она подпирала щеку ладонью и смотрела на него. У него не сохранилось нежных детских воспоминаний о склонившихся над его кроваткой родителях, взирающих на него с любовью, — ему всегда казалось это странным — зачем так делать? в чем смысл разглядывать кого-то, кто спит? Но теперь — теперь он понял: сон ничего не добавил на лицо Драко, напротив, очень многое забрал — беззаботность и насмешливость, постоянное напускное оживление, при помощи которого он пытался отвлечь окружающих от чего-то еще… Теперь, когда ничего этого не было, Гарри мог увидеть какую-то удивительную уязвимость, проявлявшуюся в моменты пробуждения, — гневом, молчанием и даже какой-то застенчивостью. Теперь сквозь прозрачную кожу он мог видеть голубые ниточки вен на висках, бегущие к векам, мог видеть синие круги под глазами. Гарри тихо опустился на корточки и облокотился на матрас, слушая тихое, сонное, мерное дыхание Драко, чувствуя всю глубину его сна, всю силу его усталости, стиснувшей его своими черными кольцами… Гарри был рад этому — он хотел быть с Драко и, в то же время, хотел остаться один. Гарри чувствовал важность этого момента, чувствовал, что сейчас принятие какого-то ужасно важного решения зависит только от него. Твой отец велел представить, каково мне будет, если ты умрешь, — подумал Гарри, словно разговаривая с Драко и прекрасно понимая, что тот не может сейчас слышать его. Ему казалось, что сквозь все эти покрывала он может видеть и слышать биение сердца Драко — вдвое быстрее, чем его собственное. — Он сказал, чтобы я представил это, — я попытался и не смог. Я все думал, что просто потому, что не захотел, но нет, теперь я понимаю, что причина была не в этом. Причина в том, что ты сейчас стал мной в гораздо большей степени, чем я сам. Потеряй я тебя — и я больше не смогу существовать по-прежнему, я стану кем-то другим, кем, как я надеялся, я никогда стать не должен. Я надеялся на это, я не хотел им становиться. с тех пор, как я узнал тебя, я изменился. Я стал лучше. Сильнее. И все — благодаря тебе. И я должен тебе отплатить сторицей… Драко заворочался, и Гарри отпрянул назад — но тот только еще глубже зарылся в подушки. Гарри снова присел обратно, качнулся вперед и положил голову на руки. И прикрыл глаза. Дядя Вернон и тетя Петунья никогда не приучали его к молитве — в церковь они ходили редко, да и никогда и не брали его с собой. Просьбы и мечты о вмешательстве неких божественных сил были ему чужды. Но в минуты отчаяния каждый начинает молиться, находя на это силы в глубинах своей души, — и Гарри вовсе не был исключением. Он умолял о помощи судьбу и провидение, насколько позволяла его измученная душа. Пусть только Снейп найдет противоядие, — умолял он, — и я больше никогда ничего не попрошу. Я сдержу своё обещание — я отойду от Драко как можно дальше, чтобы никогда больше не причинить ему боли. Пусть Снейп отыщет противоядие — и я сам отправлюсь за Вольдемортом. Я уничтожу его, потому что именно ради этого я и родился, хотя до сил пор был слишком труслив, чтобы выполнить свое предназначение. Думаю, что именно этого ты и хочешь от меня, — именно это и должно стать моим наказанием за совершенную ошибку. Пожалуйста, дай мне только один шанс. Накажи меня, но только как-нибудь по-другому. Потому что, если ты сделаешь это со мной сейчас, я больше никогда ничего хорошего сделать не смогу — ни себе, ни кому-либо другому. Перед зажмуренными глазами Гарри вдруг что-то ярко вспыхнуло — он удивленно вскинул голову — лазаретные факелы зажглись в преддверии приближающегося вечера, залив палату теплым желтоватым светом. Гарри заморгал, полуослепнув от яркого света, и услышал, как рядом заворочался и завозился Драко, прикрывая лицо подушкой. И вдруг подушка чуть соскользнула в сторону и из-под нее, прикрытый спутанными светлыми волосами, показался любопытный серый глаз. Гарри почувствовал себя ужасно неловко. — Поттер? Ты? — сонный, чуть хрипловатый ото сна голос Драко был чуть приглушенным и лишенным привычных протяжных ноток. — Э… ну да, — кивнул припертый к стенке Гарри. — А, — Драко присмотрелся к нему повнимательнее, — как дела? Глубоко вздохнув, Гарри собрался с силами и соврал: — Да вот заглянул узнать, не хочешь ли ты, чтобы я принес тебе что-нибудь поужинать. — Нет, я слишком устал, — тихо ответил Драко и Гарри снова услышал слова, что прошипел ему Снейп: усталость, вялость, изнеможение. Слепота. — Прости, что разбудил тебя, — ровным голосом ответил Гарри. — Хочешь опять поспать? — Хм-м… — призадумался Драко. — А ты посидишь? Гарри снова вздохнул и снова соврал: — Да, я останусь. — Хм-м… — Драко тут же нырнул обратно в сон, упав на спину и стиснув руками подушку. Взглянув на него, Гарри резко отвернулся от него, переполненный отвращением к собственной лжи, в капкан необходимости которой он угодил. Опершись спиной о кровать, он сел на пол и обхватил руками согнутые колени. Он не знал, сколько просидел так — но достаточно долго, чтобы ноги начало сводить от холода, идущего от каменного пола. Достаточно долго, чтобы за окнами сгустилась темнота. Достаточно долго, чтобы факелы потускнели — в замке наступила ночь. Он все сидел и сидел, краем уха слушая дыхание Драко и прислушиваясь к звукам в своей собственной голове, заблудившись в мыслях и раздумиях, — так что к действительности его вернул звук распахнувшейся двери: в лазарет вошли Дамблдор и Снейп. * * * — Джинни? Джинни, ты тут? Симус стоял у закрытой двери, ведущей в спальню девушек-шестикурсниц. Он уже стучал и звал её минут пять, но всё безрезультатно, он даже начал себя чувствовать совершенно по-дурацки. Вернее, он начал чувствовать себя так уже давно, однако, теперь это чувство на редкость упрочилось. Все портреты, висевшие по стенам вдоль коридора, внимательно за ним наблюдали. Ему было очень неловко. — Джинни… — он опустил руку. — Ладно, я всё понял. Тебя там нет. Или ты есть, но не хочешь со мной разговаривать. Ну, и ладно. Я просто пришел сказать тебе, что… Симус замолчал. И, правда — что же он хотел сказать? Что сожалеет о том, что является такой ужасной скотиной? Ничего подобного, он был уверен, что поступил правильно. Более того, он был уверен — ещё ночь под одной крышей с Драко Малфоем — и убийства не миновать. А впрочем, все это ничего не стоило: Джинни, вообще, вряд ли замечала, есть он рядом или же его нет… — Я хотел сказать, что уезжаю, — закончил Симус. Я надеялся попрощаться с тобой — ну, просто — попрощаться. Я вовсе не сержусь и… — Йо-хо! — раздался слева какой-то возглас. Симус подскочил. По левую руку от двери висел портрет ведьмы в светло-зеленой мантии с косматой шевелюрой и глумливой физиономией. — Знаешь, там никого нет, — мотнула она головой на дверь. — Хотя приятно было слышать, что ты не сердишься. Есть кто-то конкретный, кому ты это сообщаешь, или ты все это говоришь просто потому, что ты такой милый и хорошо воспитанный паренек? Симус пропустил этот вопрос мимо ушей: — Вы не видели Джинни Уизли — рыжеволосую девушку? С шестого курса? — О, я знаю ее, — улыбка девушки с портрета стала шире. — Просто интересно: ты не Драко Малфой? — Слава Богу, нет, — отрезал Симус. — А что? Он сюда ходит? — Увы, нет, — вздохнула девушка, закатив глаза. — Я просто столько о нем слышала… Все шестикурсницы только о нём и говорят. Вот я и подумала, может ты — это он и есть — светловолосый, симпатичный, и все такое… Но, увы, ничего не вышло… — Вот и я тоже так думаю, — ответил Симус. — А ты не знаешь, где он может быть? Симус мысленно досчитал до десяти, но это не помогло. — Наверное, занимается онанизмом в ванной на третьем этаже, любуясь на собственную фотографию. — Да, ну? Правда? О, спасибо! — девушка на портрете просияла и куда-то рванулась, исчезнув за рамой. Симус закатил глаза и прислонился к стене. Он был даже рад, что уезжает. Его снедало невероятное желание швырнуть портрет на пол и потоптать его ногами — что было на него совершенно не похоже: он всегда был спокойным, всегда мог держать себя в руках. Сейчас он ещё сильнее захотел уехать отсюда. Однако, еще сильнее он хотел попрощаться с Джинни перед отъездом. Поколебавшись, он сунул руку в карман и вынул оттуда какой-то поблескивающий предмет — золотую стрелку на цепочке. Вторая половинка Следящих чар была на браслете у Джинни. Он хотел отдать ей это перед отъездом и все объяснить, считал, что ему необходимо это сделать. В его голове снова прозвучали сказанные Драко слова: «Тогда, может, ты скажешь мне, зачем наложил Следящие Чары на браслет, что подарил ей?» Он постоял, не сводя глаз со стрелки на ладони. Наверное, не будет ничего страшного, если он воспользуется этим? Ведь это в последний раз… Она ведь, наверняка, где-то рядом. И ни о чем не догадается… Он поднял руку, и стрелка закачалась на своей цепочке. — Укажи мне… Стрелка начала вращаться. * * * Гарри инстинктивно накинул на себя плащ невидимку, лишь только увидел Снейпа и Дамблдора, входящих и закрывающих за собой дверь, и укрылся за ближайшим стулом, прислушиваясь к приближающимся к кровати Драко шагам. Будь это один Дамблдор, Гарри бы не стал прятаться, но Снейп… — у него сейчас просто не было сил снова разговаривать со Снейпом. Он не был уверен, что способен выдержать не то, что разговор, — даже взгляд Снейпа. Он боялся, что его снова стошнит. Или еще чего похуже. Он замер, глядя, как Дамблдор подошел и мрачно взглянул на Драко. Через миг к нему присоединился Снейп. на его худом лице застыло совершенно непроницаемое выражение. — Разбудишь его, Северус? — нахмурился Дамблдор. Его светло-синие глаза за знакомыми очками больше не мерцали. Дамблдор казался усталым и старым. — Я надеялся, что он еще не пользовался Усыпляющим зельем, что я дал ему. Хотя, с другой стороны, на его месте я бы прибегнул к его помощи. — Возможно, стоит его разбудить, чтобы сообщить о вашем успехе? Эти слова пронзили Гарри, как огненная стрела. Все его тело напряглось, а мысли вернулись к собственному отчаянному шепоту в темноте: «Пусть только Снейп найдёт противоядие, и я больше никогда ничего не попрошу». Помолчав, Снейп сделал еще шаг к кровати и вдруг, наклонившись и едва не задев руку Гарри краем своего плаща, тихонько коснулся волос спящего Драко кончиками покрытых шрамами и ожогами пальцев. Гарри никогда не видел проявлений нежности у профессора зельеделия. — Я так думаю, — выпрямился Снейп, — что в любом случае, не стоит его будить. Подозреваю, что зелье все равно не позволит ему адекватно воспринять новости. — Что ж, тогда давайте пойдем и расскажем остальным, — предложил Дамблдор. — Его друзьям. Они должны знать, что ты все же достиг успеха в работе над противоядием, Северус. Гермиона, Гарри… Да-да, особенно Гарри… Я совершенно уверен, они находились в постоянном ужасе потому, что он мог умереть в любой момент. Мы непременно должны пойти и рассеять их страхи. Противоядие. Успех. Драко не умрет. Сжавшись за стулом, Гарри вонзил ногти в ладони. Он вспомнил, как, услышав слова Макгонагалл, что Джинни забрали в Тайную Комнату, Рон безмолвно съехал на пол. Сейчас с ним произошло бы то же самое — но не от ужаса, а от облегчения. Сердце выскакивало из груди, стуча одно слово: противоядие. Противоядие. Уголки губ Снейпа дрогнули. — Люциус будет очень недоволен. — Да, — сухо кивнул Дамблдор. — Я с утра получил от него ещё одно письмо. Оно оказалось как нельзя кстати — я подложил его под ножку моего стола, а то он что-то расшатался, — он коснулся плеча Снейпа. — Благодарю тебя, Северус — за все, что ты сделал. За столь короткое время, имея так мало исходного материала… Никто другой никогда бы с этим не справился… Лицо Снейпа свело судорогой — задержись Гарри хоть на миг, можно было бы избежать такой боли, такого горя и таких бед… Но — нет, он покрепче завернулся в мантию, поднялся на ноги и, всеми силами стараясь сохранить тишину, в состоянии, близком к истерике, чувствуя, что грудь словно сдавили огромные тиски, начал красться мимо Снейпа и Дамблдора к дверям. Ухитрившись бесшумно приоткрыть ее, он выскользнул в коридор и помчался, что было сил. * * * — Директор, вы ничего не слышали? Дамблдор поднял глаза на полуобернувшегося к дверям Снейпа. в палате было тихо — покачивались занавеси вокруг кровати, на полу лежали длинные тени. — Я — нет, — качнул он головой, — Северус… Снейп снова повернулся к Драко: — Да? Взгляд Дамблдора тоже остановился на спящем в кровати мальчике. Тот был погружен в глубокий сон — но его вытянувшееся тело наводило на мысли о том, что он рухнул на эту кровать с большой высоты. Он, как маленький, обнял подушку руками, и лунный свет, струящийся сквозь окна, нарисовал на его запястьях серебристую паутинку. Дамблдор подумал о том, как смертельный яд струится по этим венам, просвечивающим под тонкой бледной кожей… — Я помню, что ты придерживаешься идеи коллективной вины, Северус, — произнес он, отрывая взгляд от умирающего мальчика на кровати, — однако, всё это не твоя вина. — Никто не безупречен, — автоматически ответил Снейп. Дамблдор вздохнул. — Когда будет готово противоядие? — Я бы предпочел, чтобы вы использовали иное название… — Северус, это — противоядие. Даже если оно не совсем то, что нам нужно, оно даст нам выигрыш во времени. И это уже неоценимо. — Это удлинит отпущенный ему срок вдвое. Не один месяц — два. Я не спас его жизнь, просто чуть удлинил ее, и для меня это не… — И, тем не менее, этого времени хватит на то, чтобы найти настоящее противоядие, — решительно подытожил Дамблдор. — И ты непременно это сделаешь, ведь ты уже нашел все компоненты… — Все, кроме одного, — мешки под глазами Снейпа стали еще темнее. — А что, если его я не сумею вычислить? Меня сильно тревожит то, что он все время ускользает от меня, профессор. Два месяца — это всего восемь недель. Не такой-то и большой срок, когда тебе всего семнадцать. Совсем небольшой… — Я знаю, Северус, — кивнул Дамблдор. Усталость была так велика, что стала сродни боли. Он помолчал, глядя на качающиеся тени, что скользили по лицу Драко, как нежные руки. — Я знаю. * * * Стрелочка провела Симуса вниз по ступеням, потом через гостиную — и потянула, к его невероятному изумлению — в сторону спален мальчиков. Он ускорил шаг, решив, что Джинни, наверное, ищет его. Конечно, Гарри тоже остался в замке на каникулы, но он всё время проводил в палате у Драко. Однако стрелка провела его мимо двери его собственной спальни, позвала дальше по коридору и, в конечном счете, привела к комнате старосты. Симус удивленно захлопал глазами — но стрелка решительно и неуклонно указывала именно на эту дверь. Пожав плечами, он шагнул и распахнул ее. Первое, в чем он убедился, — то, что комната была пуста, и это вовсе его не удивило: наверное, Джинни находилась или где-то рядом, или же была тут чуть раньше, Следящие чары всегда чуть-чуть запаздывали. Второе, что заметил Симус, — это странный запах: воздух имел резкий металлический привкус, словно перед электрическим штормом. Это был запах молнии — будоражащий, волнующий, нервирующий. Третьим, обратившим на себя его внимание, было слабое серебристое сияние в центре, которое исчезло, едва мигнув — так, едва появившись, пропадают на облаке при движении очертания только что увиденного лица. Симус почувствовал безотчетный страх и вздрогнул. Ему захотелось шагнуть прочь, выйти из комнаты… но в этот миг в лунном свете, струящемся сквозь окно, он увидел засыпавшие весь пол клочки бумаги. Он удивился, любопытство потянуло его вперед — неужели Джинни была здесь именно ради этого? — и, присев на колени, начал рассматривать обрывки, выглядящие так, словно садовыми ножницами искромсали какую-то старую книгу. Разорванные листы, клочья обложки — будто ее драли острыми ногтями… Он наклонился пониже и ощутил, что над книгой металлический, медный привкус у воздуха был выражен гораздо ярче, — он появился у него во рту, кожу начало жечь, словно его кусали муравьи. в ушах зашумело. Позже он никогда и никому так и не сумел объяснить, что или кто его толкнул на дальнейшие действия. Однако, все равно это не имело никакого значения: слишком много времени прошло, прежде, чем Симус Финниган смог, вообще, кому-то что-то объяснить. Потянувшись к нагрудному карману своего плаща, Симус вытащил оттуда палочку, медленно поднял ее и указал ею на книгу, пытаясь припомнить заклинание, возвращающее вещам их исходное состояние. — Resurgat. Сначала ничего не произошло. Потом медленно, словно листья под осенним ветром, страницы поднялись и закружились вокруг него. Его опасения упрочились, он приподнялся — хоровод страниц поднялся вслед за ним, вращаясь все быстрее и быстрее, обрывки летели, задевая друг друга, шелестя, шепча, похрустывая, — словно, он находился в стае вспугнутых птиц. А звук был похож на дождь. А может, это были чернила, что стекали со страниц и, кровавым дождем из перерезанных на запястье вен, капали на пол. Красный дождь… Металлический вкус воздуха становился все сильнее и сильнее. И Симус начал понимать, что совершил очень серьезную ошибку. Он попробовал отступить — но страницы встали стеной за его спиной. Серебристое сияние, мелькнувшее и исчезнувшее несколько минут назад, вернулось — оно исходило откуда-то из-за дрожащей бумажной стены, однако, теперь оно не исчезло, когда Симус двинулся. И теперь у него была форма, очертания фигуры человека — высокого худощавого мужчины. А вместо глаз у него было сияющее синее пламя. Пальцы Симуса ослабли, палочка выпала из его руки, звонко стукнувшись о каменный пол. Крик родился в груди, но растаял раньше, чем вырвался из горла. Что-то захлестнуло его — сильно, как прилив — и перед глазами всё померкло. * * * Гарри торопливо совал вещи в свой старый рюкзак, дрожа от напряжения. Нервы были натянуты так, что, казалось, звенели: что он скажет, зайди сейчас кто-нибудь к нему в комнату? Как он объяснит свое поведение? Задыхаясь, он замер и осмотрел свой разоренный сундук: что же ему стоит взять с собой в путь на поиски отмщения, если он не был до конца уверен, что вернется обратно? Одежда. Меч с наложенными на него Уменьшающими Чарами. Загадочная монета Люциуса, которая заботливо покоилась у него в кармане. Завтра он продемонстрирует это гринготтским гоблинам и выяснит ее происхождение. Палочка. Перочинный нож Сириуса. Мантия-невидимка. Надо захватить какую-нибудь еду — он решил купить её на станции. Поверх этого он положил книгу, подаренную ему Драко сегодня днем. Кодекс Поведения Семейства Малфоев. Он не был уверен, что это отменное чтиво, однако, по некоторым причинам не хотел оставлять её здесь. Он застегнул молнию и поднялся. Руки слегка тряслись. Подойдя к зеркалу на противоположной стене, он взглянул на свое отражение: белое лицо, зеленые глаза, черные волосы. Румянец на щеках — неровные ярко-красные пятна. И шрам поперек лба, словно нарисованный тушью. Он поднял правую руку и легонько коснулся его: — Oblitescus, — прошептал он, и резкая вспышка боли заставила его сморщиться. Потом она исчезла. Как и шрам. Он бросил на себя долгий взгляд: он знал, что скрыть шрам было необходимо, слишком узнаваем он был. Но теперь, без шрама, он показался себе кем-то совсем другим. не Гарри. Потеряю тебя — и перестану быть собой. Стану кем-то другим… Гарри глубоко вздохнул. А может, все это не имеет значения — шрам все равно всегда был с ним — видимый ли, нет ли — он рассекал не только его лоб, но и весь его внутренний мир. Знак, раз и навсегда определивший его жизнь. Он сделал его таким, какой он есть, — именно он, шрам, а не его собственные действия, любовь или что-то еще. Мальчик, который не умер. Которого зачем-то пощадили. Найдите противоядие, и я уйду за Вольдемортом. И уничтожу его. Выполню то, для чего я был рожден, — то, чего так долго боялся, чего избегал. И вдруг Гарри вспомнил. Он вспомнил Рождество. Ему было тринадцать, и Гермиона, вскинув на него огромные глаза, спросила: «Но ты же не хочешь никого убивать, правда, Гарри?» Он услышал собственный голос, произносящий в ответ: «Вот Малфой знает. Помнишь, что он сказал мне? «На твоем месте я бы сам охотился за ним, я бы захотел отомстить» Да, Драко, как никто другой — ни Рон, ни Гермиона — понимал его в его мечтах об отмщении, он вообще хорошо понимал эту темную часть внутри него — просто он сам был таким. Он поймет, что это связано с местью, — и это хорошо. Однако он никогда не поймет то, что его бросили, не взяли с собой. Как Гарри ни крутил — другого пути и другого выхода не было: Драко не поймёт, ни почему Гарри был вынужден уехать, ни почему он был вынужден сделать это один. Он будет чертовски задет и обижен. Он почувствует себя преданным и брошенным. Он возненавидит Гарри. Это было самое ужасное, что могло прийти ему в голову, — мысль о том, что Драко возненавидит его. Гермиона бы его за это не возненавидела, они были вместе слишком давно, она слишком часто через это проходила, она всегда знала, что на свою решающую схватку со злом он выйдет один, — сколько она ни пыталась, ей ни разу не удалось оказаться с ним рядом в этот миг. в конце концов, он всегда оставался с опасностью один на один. Но Драко… Драко думал, что они вместе пройдут этот путь. Он не сможет понять, чем вызвано это разделение, он сможет ни понять, ни представить, ни осознать, что именно Гарри должен стать тем, кто сделает первый шаг прочь от него. И Гарри об этом знал. Гарри переполнял ужас, сострадание, жалость. И — определенность: он обещал не бросать Драко, пока тот умирает, — он так и сделал. Он не мог поступить иначе — это было из тех вещей, что лежат за пределами человеческих желаний и силы воли. Да, он был счастлив известию о противоядии. Так рад, что, собираясь в дорогу и пакуя вещи, он был вынужден периодически останавливаться и садиться на кровать — его просто-таки трясло от облегчения. И еще он был благодарен Снейпу. И, в то же время, ненавидел его за произнесенные в лаборатории слова. Потому что почти все они были правдой. Я пообещал уйти, — подумал он, глядя в зеркало на свое отражение. — Я пообещал уйти и сделать все, чтобы меня не нашли. Но я не обещал, что уйду, не попрощавшись. Гарри отвернулся от зеркала и вернулся к своему сундуку. Вытащил из него перо и клочок пергамента и, устало присев на краешек кровати, начал писать. Он никогда не был особо изощрен в написании писем — да что там говорить, сочинителем он был просто никудышным. Но сейчас, как ни странно, у него все получалось — наверное, потому, что он просто ужасно, ужасно хотел выразить все, что у него было на душе. А может, потому что Драко, дав ему частичку себя, подарил вместе с ней и толику своего красноречия. Или же он слишком устал, чтобы скрывать или преуменьшать значение того, что он делал. И вот, перед ним лежали два письма — одно Драко, второе — Гермионе. Он опустил перо и, аккуратно свернув их, положил на свою подушку. Теперь осталось только одно — и он может уходить. Зажмурившись, он потянулся к шее и расстегнул тоненькую золотую цепочку. Она зацепилась за его волосы. Он дернул её, и заклятье легко скользнуло в подставленную горсть. Эпициклическое Заклятье. Бросив на него последний взгляд, он положил его поверх писем. Утром они придут искать его, и все найдут здесь. Он поднялся, закинул рюкзак на плечо и вышел за дверь. * * * Гермиона сидела рядом с Драко в лазарете. Она дрожала, обхватив себя руками за плечи. Заглянув перед сном пожелать ему спокойной ночи, она обнаружила тут Снейпа и Дамблдора — те уже уходили и, преодолев некоторое сопротивление со стороны Снейпа, рассказали ей, что он идентифицировал все компоненты противоядия — все, кроме одного, и на основе этих исследований синтезировал, хоть и несовершенное, но все же противоядие. Противоядие, не способное нейтрализовать яд, но хотя бы замедляющее и смягчающее его действие. — Процедура, а не лекарство, — кивнула она Снейпу и тут же сообразила, что это маггловский термин. Снейп удивленно захлопал глазами, и кисло кивнул. Дамблдор, опустив руку ей на плечо, поинтересовался, что она предпочитает — самостоятельно рассказать об этом Гарри или же будет лучше, если это сделает он? Она сказала, что сделает это сама. И, не зная, куда мог подеваться Гарри, осталась в лазарете ждать его, уверенная, что, рано или поздно, он придет сюда — ей до боли хотелось видеть его. Она не знала, как он отреагирует на это известие, — возможно, обрадуется, что жизнь Драко немного продлена, а может, рассердится, что лечение так и не найдено, и проблема так никуда и не ушла… Гарри был максималистом и не знал полутонов. Она опустила взгляд к Драко, прикидывая, как им объяснить это ему. Хорошо, что с ней в этот момент будет Гарри, — сама она вряд ли сумеет сделать всё, как надо… Драко снова вывернулся из-под одеяла и опять лежал на спине, закрыв лицо руками. Рукава пижамы съехали, обнажив синяки вдоль запястий, где у него брали кровь на тестирование противоядия. Внезапно глаза его открылись, и Гермиона отшатнулась назад, когда он вдруг сел, словно поднятый невидимой силой, уронив на пол подушку. — Драко… — потянулась она к нему. Он повернулся к ней, его сонные глаза были полны смятения: — Гермиона, что случилось? — Ничего, — она опустила руку ему на плечо. Оно было теплым ото сна, сквозь пижаму она почувствовала выпирающие кости. — у тебя были кошмары? — Нет, — покачал он головой. — Я что-то чувствую. Что-то не так. — Что не так? — Я не знаю, — раздраженно и устало ответил он. — Может, это было что-то во сне — я почувствовал, будто что-то потерял… сам не знаю, что… — веки сомкнулись, и зелье снова погрузило его в сон. — Что-то… важное… — Это всё сонное зелье, — нежно коснулась его плеча Гермиона, пытаясь осторожно уложить его обратно на кровать. — Все эти странные сновидения из-за него… — Наверное… — он лег. — Где Гарри? — Он придет, — успокоила она, не успев больше ничего ни сказать, ни спросить — он уже спал. Она села рядом, положила на него руку и начала ждать Гарри. Это ожидание оказалось куда продолжительнее, чем она думала. * * * Заклинания и кочерга сделали свое дело: огонь в камине пылал во всю мочь, однако Джинни все равно не могла согреться. Она сидела и рассматривала свои руки: с синими и красными следами от ногтей, черными подтеками от чернил дневника. Она не помнила, как расшвыривала клочья страниц, или как, спотыкаясь, выбегала из комнаты Рона… Все, что она осознавала, происходило уже, словно, вечность спустя: она стояла в ванной комнате, пытаясь стереть пятна чернил с рук. Не помогало ничего — ни мыло, ни заклинания. Они не отмывались. В, конце концов, она залезла в душ. Он не смыл с нее чернила, однако она хотя бы почувствовала себя лучше — её перестало трясти и колотить. Натянув ночную рубашку и завернувшись в мантию, она отправилась в гостиную дожидаться Гермионы. Она хотела рассказать ей обо всем, что произошло — уж та бы точно подсказала, что теперь нужно делать. А впрочем, какая разница — просто Джинни поняла, что не выживет, если сию же секунду не расскажет обо всем хоть кому-нибудь. Шло время, а Гермиона не возвращалась в гриффиндорскую башню, и у Джинни уже начали мелькать мысли, не отправиться ли ей самой в лазарет, хотя мысль, что придется увидеться с Драко, почему-то пугала. И еще — она так замерзла, так устала… она снова задрожала и обняла себя руками. Я должна была понять, что не стоит бороться с тобой, Том. Ты всегда побеждаешь. Она услышала его тихий голос в шепотке ветра за окном, в потрескивании огня — уничтожив дневник, она не уничтожила Тома внутри себя, в своем разуме — он теперь никогда не покинет ее… «Ты ко мне…» Негромкий звук шагов заставил ее с надеждой поднять голову, но это была не Гермиона. Прикусив губу, Джинни откинулась обратно на диван. Она сейчас никого не хотела видеть. — Симус… Я думала, ты собирался уехать домой сегодня вечером… Он ничего не ответил, он стоял у лестницы, ведущей в спальни мальчиков, и не сводил с нее глаз. Руки были засунуты в карманы. на нем не было его обычного темного плаща — только рубашка. Порванная на плече. У нее мелькнула мысль, не подрался ли он с Драко. — Что-то произошло с Драко? У тебя рубашка разорвана. Он не ответил. Но улыбнулся. Она никогда не видела на его губах такой улыбки: резкой, словно острие ножа, так странно сочетавшейся с его ангельским лицом и светлыми волосами. Нервно передернувшись, она потуже обмоталась мантией. — Симус, ты меня пугаешь. Что-то не так? Определенно — он не слышал ее. Улыбаясь, он сошел с лестницы. в гостиной царил полумрак, она плохо различала его лицо — глаза казались черно-синими, цвета анютиных глазок — они были такими темными, что радужка почти сливалась со зрачком, делая эти глаза похожими на глаза слепца. — Джинни, — наконец произнес он, и она снова вздрогнула: этот голос, такой тихий, такой знакомый, с этим ирландским акцентом… Сейчас он показался ей совершенно чужим. — Здорово, что мы снова увиделись?Глава 10. Падение манит.
8 июля 2020 г. в 16:47